Наскандалившись до хрипоты, жена с женкой разбежались по комнатам, оставив слуг убирать поле боя. Фесся на скорую руку поджарила яичницу с салом и луком, от которой балованные сурчата воротили носы, а Корова так и вовсе отказалась выходить к столу. Рыска, подметавшая разлетевшиеся по кухне и комнате осколки, слышала, как хозяйка хлопает крышкой сундука, а потом хрустит пряником.
Зловещее грозовое напряжение продержалось на хуторе до вечера. Слуги и батраки ходили на цыпочках, стараясь пореже попадаться хозяевам на глаза и даже мелькать перед окнами. Копытинцы тоже не стали засиживаться и, убедившись, что раненому полегче и дорогу до дома он выдержит, завернули оглобли к воротам.
Свободное время у Рыски и Жара появилось только на закате, и то с цыплячий нос: скоро ужинать, мыть посуду и спать. Даже идти никуда не хотелось, дети пристроились на крылечке у ног дедка, неспешно оплетающего лозой большой глиняный кувшин.
– Деда, а где ты так раны штопать научился? – уважительно спросил Жар.
– На войне, где ж еще, – вздохнул тот. – Там мно-о-ого иглой поработать пришлось.
– А расскажи! – загорелся мальчишка.
– Чего? Как культи бинтовал? – Дедок старательно выровнял законченный рядок.
– Не, как воевал! Ты много саврян убил?
– Дай-ка припомнить… – Старик пожевал губами, глядя на темнеющее небо. – Ну ежели осаду Йожыга считать… одного точно камнем со стены приложил! Нас тогда всех на стены поставили: и писцов, и кухарей – оборону держать… Крючья отбрасывали, веревки рубили, а если уже поздно – то каменюкой в харю! Мало их было, камней-то, беречь приходилось…
– Ну-у-у… – разочарованно протянул Жар. – А чтоб мечом? Или из лука?
Дедок тихонько рассмеялся:
– Дурачок ты, дурачок. Лекарь на войне куда выше тсеца ценится. Рубануть-то легко, а вот залатать… Доблесть не только загубленными жизнями меряется, но и спасенными.
Мальчишка промолчал, но по недовольному сопению было ясно, какого он мнения о подобной доблести.
– И уж поверь мне, – с укоризной добавил дедок, – спасенных вспоминать куда приятнее, чем убитых. Одному путнику известно, не будут ли они тебе до конца жизни в кошмарах сниться…
– Дедушка, – Рыска подала дедку очередной прутик, – а путницы бывают?
– Бывают, отчего ж нет? – Старик придирчиво осмотрел лозинку и одобрительно кивнул, пуская в дело. – Только очень редко.
– Почему?
– А ты сама посуди: бабское ли это дело? Путники, они те же наемники: не в бою, так в дороге, ни семьи, ни дома. И спасать людей доводится… и убивать. Редко какая женщина на такое решится, только от дурной башки либо с горя. Эх, знавал я в молодости одну путницу. – Дедок прищурился и облизнулся, как кот, вспоминающий съеденную в прошлом году перепелку. – Красавица, умница, любого мужика на мечах перемашет и перепьет… ну и до прочих утех охочая. (Жар понимающе заухмылялся, Рыска наивно пропустила дополнение мимо ушей.) Чистый парень в юбке. Впрочем, у нее и юбки-то не было, в штанах ходила. Вроде путник как путник, только как-то поутру заглянул я ей в глаза – и обмер. Пустые они совсем, холодные, будто нарочно все чувства из души вытравила – а дыру заполнить нечем оказалось.
Дедок переложил затекшие ноги – левую поджал, правую – и заключил:
– Нет, девки, негоже вам по дорогам судьбы ходить. Сидите-ка лучше дома, у мужей под крылышком, да деток растите. Нам, мужикам, проще: мы драками, пьянками да гулянками живем, а не что-то подменяем…
Рыска и не собиралась с ним спорить. Больше всего на свете ей хотелось завести семью (настоящую, любящую!), построить дом на берегу реки – с парой коров, курочками и ромашками в палисаднике. И много-много детей, чтобы они вместе играли и дрались против обидчиков. А если, не приведи Богиня, по веске снова прокатится война… Рыска постарается, чтобы непрошеный ребенок об этом даже не узнал. И если муж будет его бить, лучше она мужа из дома выгонит!
– А что, можно иметь дар – и в путники не идти?
– Конечно, никто ж не неволит. Ну, будешь чуток везучей прочих: при жеребьевке лучший надел достанется, пожар стороной обойдет, утки в мор не передохнут. А так – живи себе да радуйся. Ну их, этих путников: пышен хлеб, да горек.
Девочка так облегченно вздохнула, что дедок засмеялся:
– Ты, коза, никак и впрямь себя путницей вообразила? Думаешь, если дитя на дудочке свиристеть научилось, то его уже в тсарские палаты музыкантом возьмут? Ха! Моя старуха вон тоже видуньей была: я еще за порог шагнуть не успею, а она уже бранится, что вечером у соседа засижусь. По молодости, как разругаемся, вечно пугала, что в Пристань уйдет. Ну-ну, поглядел бы я на это…
– Куда-а-а? – одновременно распахнули рты дети.
– Пристань, казарма ихняя, путницкая. В каждом большом городе есть. Там и молодых натаскивают, и бывалые, если мимо идут, переночевать-поесть могут, чтоб по кормильням не вшиветь.
– Что, дед, опять байки травишь? – бросил проходящий мимо Цыка. – Скажи лучше, куда горшок из сеней делся – ты ж вечно тут на порожке сидишь, бороду проветриваешь!
– Какой горшок? – изумился дедок.
Дети переглянулись и начали потихоньку пятиться от крыльца.
– Да женка уже всех этим горшком достала, взялась после ужина какой-то хитрый сыр делать, мельничиха способ подсказала. А горшка-то и нет! Что побили – никто не признается. Кому он понадобился – непонятно: здоровенный, старый.
– Тетя, я его нашел! – Торжествующий голос Пасилки одновременно пробился из-под крыши и донесся из сеней. – Так и знал, что его крысята к себе утащили! Сейчас прине… ай! Ай-яй-яй-яй-яй!!! Ма-а-а-ама!!!!
А вот теперь уж Жар с Рыской развернулись и задали стрекача.
Глава 6
Даже взрослые крысы не прочь пошалить и порезвиться.
Там жеСмешки смешками, а слух, что на хуторе появилась видунья, быстро расползся по округе.
– Ну, чего вам всем надыть? – для порядка ворчал дедок, отпирая ворота (Цыка чаще гнал незваных гостей, грозя спустить псов). – Сходили б к настоящему путнику либо к гадалке в стойбище, чего к девчонке-то прицепились? А ежели она ошибется? Неученая же! Будете потом плеваться да проклинать ни за что.
– Ни-ни, что ты, родненький! – смущенно шелестела в ответ очередная бабенка. – Мне путник и не нужен, я только того, совета спрошу… а дальше уж своим умом.
Звали Рыску. Девочка жутко смущалась, краснела и комкала край передника, упрямо глядя в землю, пока гостья излагала дело. Истории были разные: и смешные, и страшные, и глупые. Кто-то обходился несколькими фразами и задавал четкий вопрос, другие долго ходили вокруг да около, мялись, сами себе перечили – тут речь чаще всего шла о делах сердечных, и, похоже, женщинам больше хотелось выговориться, чем получить ответ. В конце гостья сбивчиво благодарила, совала «видунье» узелок с каким-нибудь лакомством, яблоко или мелкую денежку, неловко гладила девочку по голове и исчезала, пока хозяева не заметили.
Рыска сердито встряхивала косичками – ладони почти у всех гостей были потными и трясущимися – и с облегчением возвращалась к работе, чувствуя себя обманщицей. Ну откуда ей, в самом деле, знать, выходить ли вдове замуж за работящего пьяницу из соседней вески? Где лучше сохранятся этой зимой тыквы – на чердаке или на сеновале? Изменяет ли муж толстой некрасивой тетке, или это просто ее страхи? Девочка честно пыталась прислушаться к внутреннему голосу, но ничегошеньки не слышала. Приходилось отдуваться самой, отвечая что первым в голову придет.
Поток просителей, как ни странно, ширился. Сам Сурок несколько раз вызывал Рыску к себе и указывал на стол, где было разложено несколько свернутых квадратиками записок. Девочка обреченно тыкала пальцем в любую, после чего хозяин либо довольно ухмылялся, либо мрачнел и отсылал племянницу вон. Угадывала или нет, никогда не говорил.
– Дают – бери, глупышка! – убеждал Жар, щелкая дареные орехи или хрустя яблоком. – С дурака грех не взять, если сам дает!
Но Рыске «нечестные» гостинцы в горло не лезли. Монетки она прятала под тюфяком и ни разу даже не проверила, на месте ли они.
Куда больше девочку радовал другой внезапно открывшийся талант. Теперь ее не только не отсылали спать по окончании ужина, а, напротив, приваживали и улещивали. Девочка оказалась изумительной рассказчицей. У нее даже голос менялся, становясь бархатистым, прочувственным, с головой окунающим в байку. Особенно Рыске удавались сказки – не детские, про зайчиков да лисичек, а длинные, страшные, но непременно с хорошим концом. Воображение у нее было такое, что из оброненной батраком фразы вроде «ох и славна трава по ту сторону оврага, вот кабы коровы летать умели» девочка могла с лету сочинить историю, где и коровы летали, и кошки доились, и прекрасный воин, потрясая волшебной кочергой, мчался по облакам на верном скакуне навстречу треххвостой жабоптице.
Вначале Рыскиными слушателями были Жар, Фесся да дедок, потом к ним постепенно присоединились доярки, а за ними и батраки. Даже скептичный, вечно хмурый Цыка один раз остановился в дверях, послушал, хмыкнул: «Вот уж врушка искусная!», но задержался у косяка, пока сказка не окончилась. А как все хохотали, когда дверь ударила по лбу подслушивающему Пасилке! Тот, правда, вопил, что случайно проходил мимо и вообще «все папе расскажет», однако позориться перед Сурком не стал.
Вечера тем временем становились все длиннее, темнее и холоднее. В преддверии урожая Сурок взял двух новых работников, благо по дороге мимо хутора нескончаемой чередой тянулись разоренные засухой пахари. Все они надеялись найти работу в городе, однако с готовностью брались за что угодно, нанимаясь за бесценок, а то и вовсе за еду. Попадались и лихие люди, но от крупных шаек Богиня пока миловала, а с тремя-четырьмя удавалось справиться своими силами. Про банду из Ледышкина яра больше не слышали – то ли откочевала куда, то ли развалилась, а может, попыталась заглотнуть кусок не по горлу и пала под клинками путников.
После одной из шумных осенних свадеб голова Приболотья завернул к Сурку на кружку пивка – судя по тому, что прижимистый хуторянин сам его пригласил, кружка была далеко не первой.
– Таки влепит нам тсарь год Крысы, – уныло сообщил голова, глядя, как Фесся управляется с большим запотевшим кувшином.
– После Пустополья же объявляют, – лениво возразил Сурок.
– Да и так все ясно. – Мужик осторожно пригубил. Пиво у богатого соседа было не чета свадебному: крепкое, душистое, даже пена вкусная. – Ты сколько снопов с рядка снял? Три? Брешешь, на общинном и то по два с половиной было! А в Калинах и четверти не вышло. Это на нижней пашне, где даже гнилое зерно всходило! А на верхнюю жнецов вовсе не засылали – незачем.
– Ну мало ли… Ринтар-то большой, на севере, может, и уродило, – без особой уверенности предположил хуторянин.
– Зато на юге подчистую выгорело. Не-е-ет, кум, не отвертимся. – Голова подпер щеку ладонью и пьяненько шмыгнул носом. – С урожайных земель – двойной налог, с пустых – половинный. И весь наш доход – в тсарскую казну…
– А ты будто так про два с половиной наместнику и отписал? – хмыкнул Сурок.
– Тьфу на тебя! Ну поставил чуть побольше, чем у соседей… Если донесут, отбрешусь: мол, удалась полоска с краю, а прохожие и обзавидовались.
– Так чего тогда ноешь? – Хуторянин зажевал пиво свежей колбаской, голова тоже потянулся к блюду. Шутка ли – первый год Крысы за десять лет! Последний случился, когда проклятые савряне пожгли вески и потравили поля к востоку от столицы и зимой от голода перемерло больше народу, чем в битвах.
– Ну мало ли… Боязно. Как пить дать, – голова отхлебнул, – болезни по весне начнутся. А мы у самых болот, тут вся дрянь по реке приходит да оседает.
– Боязно, боязно… Вот когда начнется, тогда и будешь плакаться.
– А в прошлый раз, помнишь? К берегам подходить боялись, трупы в камышах качало!
– Сравнил послевоенщину с простой засухой!
Но подвыпившему голове так хотелось одержать верх в споре, что он бездумно ляпнул:
– А с чего ты взял, что в этот раз без войны обойдется?
Сурок аж поперхнулся.
– Ты что, друг, ошалел? – выдохнул он, едва откашлявшись. – С кем нам воевать-то?
Рыска с Жаром, затаив дыхание, подслушивали у приоткрытой двери; Фесся уже один раз об них споткнулась и шепотом обругала.
– Да все с ней, с Саврией! У них-то нынче тоже неурожай. Народ голодный, злой, а мирный договор как раз этой зимой истекает.
– Продлят! Что они, дураки – в год Крысы воевать? А обозы как снаряжать? Корой да шишками? – все больше распалялся и багровел хуторчанин. – И на кой мы им сдались, такие же нищие? Победят – еще и нас кормить придется!
– Тю, кормить… Вырежут под корень – и вся недолга! – Голова выразительно чиркнул ладонью по горлу.
– Тьфу на тебя! – Сурок решительно переставил кувшин на свою сторону стола. – Кажись, хватит тебе подливать, несешь уже абы что.
Угроза была куда страшней какой-то там войны, и голова мигом перевел разговор на вдовицу Митрону, к которой, кажись, кто-то в последнее время шастает, ишь расцвела…
Рыска же сидела, еле дыша и судорожно стискивая руку друга. Савряне представлялись девочке чудищами страшнее сказочных жабоптиц – тех хоть убить можно или вообще в тсаревичей переколдовать. А с саврянским нашествием вся тсарская рать ничего поделать не смогла, до самой столицы дошли, гады. Еле их отбросить сумели и обратно в логово загнать. Теперь вот перемирие, но до сих пор мало кто может глянуть в Рыскины глаза и не вздрогнуть.
Так Рыска и выросла с уверенностью, что есть люди, а есть савряне. Хотя однажды видела саврянскую семью, проезжавшую через веску на ярмарку: отец, мать и двое детей. Они с любопытством осматривались по сторонам, смеялись, разговаривали, будто у себя дома. Напились из колодца, к венцу которого, по рассказам стариков, в войну прибили копьем тогдашнего голову, и он умирал на нем несколько лучин. Вон щербина в бревне до сих пор видна… Чуждые острые черты лица, желтые глаза, непонятная речь с гортанным акцентом, бесцветные, непотребно длинные волосы – такие, говорят, отрастают у покойников в гробах. Брр, какие уроды! Мужчина заметил Рыску, нахмурился и что-то сказал жене. Саврянка тоже уставилась на девочку, и та, не выдержав, задала стрекача. Как лавочник может продавать им пироги с черникой? Зачем баба Шула указала им дорогу до города, а не в топь? Почему тсарь вообще пускает их на ринтарскую землю?!
На выезде из вески мальчишки закидали телегу паданками, и Рыска единственный раз в жизни присоединилась к свистящей и улюлюкающей своре. Потом, конечно, всем от родителей влетело, но как-то неубедительно.
А если савряне заявятся сюда не гостями, а врагами…
– Ну пойдем же! – Жар дернул Рыску за рукав – похоже, не в первый раз.
– Куда? – опомнилась девочка.
– Со стога кататься!
– Ой! – Война и савряне мигом вылетели у Рыски из головы. Друг подбивал ее на ночную вылазку уже три дня, но робкая девочка все мялась и отнекивалась. – А ты уверен, что нас не заругают?
– Пусть вначале поймают, – бесшабашно отмахнулся Жар. Рыска, напротив, надулась и попыталась высвободиться, но мальчишка уверенно добавил: – Да ну, это ж общинный. Даже если разворошим немножко, через недельку-другую все равно по домам растащат, загнить не успеет.
– Чего вы тут засели, как кошки под воронятней? – не выдержала Фесся, снова чуть не треснув Рыску дверью по лбу. – Подите лучше пол помойте, если делать нечего!
– Да он небось чистый еще! – Жара с порога словно ветром сдуло.
– Теть Фессь, мы погуляем немножко! – только и успела пискнуть уволакиваемая им Рыска.
– Куда вас на ночь глядя поне… – Служанка устало махнула рукой: в кухне уже никого не было.
* * *На улице стояла зябкая осенняя темень: солнце спряталось – словно на лучину дунули, ни тепла, ни света. Днем дети еще бегали в рубахах, а теперь Рыска куталась в слишком большую для нее овечью безрукавку и все равно стучала зубами.
– А может, не надо? – безнадежно ныла она, семеня за другом, как приблудный цуцик.
– Не трясись, уже почти пришли. – Жару было тепло от одного предвкушения шалости. – Вот увидишь, тебе понравится!
Общинное поле начиналось сразу за молельней. По закону десятина вескового урожая шла в тсарские закрома, но с ее отсчетом вечно возникали проблемы. «Да что ты, родненький, какие семь мешков – четыре, и то один неполный!» – клялась ушлая вдовица, глядя на голову большими честными глазами и призывая в свидетели Хольгу (хотя следовало бы Сашия, покровителя вралей). «Не… – гнусавил более совестливый кузнец, изучая носки лаптей. – Не сажали мы репу. Сын грыз? Так то тесть лукошко привез…» В конце концов, чтобы не ругаться, решили распахать для тсаря отдельное поле за весковой оградой, а работать в нем по очереди. Ругались, конечно, все равно – один до ночи, не разгибаясь, полол, а другой тюпнул с краешку тяпкой, вздремнул в борозде и с обеда удрал, – но разбирать споры стало куда проще. Тут-то все на виду, соседи ревниво бдят, зная, что через неделю их очередь.
В этому году на общинном поле, по уговору с окружным главой, сажали ячмень. Вырос он так себе, пополам с бурьяном, но для года Крысы сойдет. Зато соломы с него вышло! Длинный высоченный стог, похожий на лежащую хрюшку: с одной стороны плавный подъем «рыла», с другой почти отвесный «зад». Солома тсаря не интересовала, но ее надлежало хранить до приезда сборщика налогов: мало ли, вдруг ближе к столице не найдут, чем в тсарские коровниках подстилать? А потом уж по тючку, по возку разбирали кому надо.
– А если нас весковые поймают?
– Хо! Этих сопляков давно мамки по домам разогнали. – Жар задрал голову, прикидывая, как ловчее взобраться по душистому, шуршащему, рыхлому склону.
Рыска поежилась. Она бы совсем не возражала, если бы их тоже кто-нибудь разогнал – до того, как друг успеет что-нибудь натворить. Но, как Жар и предсказывал, за стогом приглядывали только луна да красный глазок тлеющего в молельне светца.
Над соломенной горбиной беззвучно пролетела сова, видать дневавшая на чьем-то чердаке, а с темнотой отправившаяся на охоту. И волки, наверное, уже из нор вышли…
– Жа-а-ар!
– Лезь сюда! – пропыхтел мальчишка, делая последний, победный рывок.
Свежая, не успевшая слежаться солома расползалась под ногами, как зыбучий песок, почти не давая опоры. Жар полежал немножко на макушке стога, отдыхая и с ехидцей наблюдая за Рыскиными попытками покорить вершину. Более легкую девочку солома держала лучше, но силенок у нее было поменьше, и другу пришлось в конце концов подать ей руку.
– Ну, как тебе? – гордо спросил он, выпрямляясь во весь рост.
Рыска поглядела вниз и, напротив, поскорей села.
– Высоченный-то какой…
– А ты не смотри, – посоветовал Жар. – Ты катайся!
И коварно толкнул ее в спину.
Девочка с визгом заскользила вниз по «рылу», распахивая солому. Внутри та оказалась теплой и пыльной, щекочущейся до одури, а внизу от стога вообще откололся кусок, и еще несколько шагов Рыска ехала по стерне на нем, как на быстро истончающейся подушке.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Серебряная монета. – Здесь и далее примеч. авт.
2
Медная монета.
3
Мера длины, примерно 1 км.
4
До зари.
5
На заре.
6
Побег с цветами/семенами.
7
Время горения щепки, примерно 15 секунд.
8
Тсец – воин на тсарской службе.
9
Время горения одной лучины, примерно 30 минут.
10
В полночь.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги