Удача для оборотня. Роман
– Как? – Пирогов решил продолжить этот странный разговор, поставив прямой вопрос, тем самым пытаясь добиться того, чтобы Еременко, раз уж он решил его пугать чем-то, выложил, что он имеет конкретно без всяких намеков.
– Ну что ты так сразу резко повернул? Обиделся, что ли? Ты прости меня, если я что-то не так делаю – старый становлюсь. А на старость, братец, положено скидку делать. Просто хотел я с тобой душевно поговорить, вот и все, – увильнул от ответа Еременко, дружески обнял Пирогова и повел к скамейке. Сел на скамейку. Пирогов сел рядом с ним. Смягченный тон Еременко несколько успокоил его.
– Я же по-хорошему, я же помочь тебе хочу, – начал как обычно издалека Еременко. – Как я понял, ты, Володь, ничем непристойным не занимался, глупостей никаких не совершал. Ну и правильно, ну и молодец. Ну, а если с другой стороны подойти, то что же получится. Ты сам посуди – работа ведь у нас не сахар. Особенно у тебя, хотя у тебя и звание выше чем у меня, так и достается тебе от начальства побольше, чем мне. И клиентура у нас та еще, отнюдь не интеллигенты, не тихие граждане, постоянно приходится ухо держать востро, чтобы не получить заточку в бок. И сколько мы за такую работу получаем? Да за такие деньги, Володя, мы не имеем права работать честно, скажи еще, что я не прав. Прав, сто раз прав. И нет сейчас таких идиотов, готовых прыгать под пули за одно только большое спасибо. Просто нет. А те кто говорят, что они чистенькие – врут. Ладно врут, так они еще чаше всего поступают со своими собратьями, товарищами – прикидываются честными, а сами втихаря мутят свои дела в одиночку, чтобы не делиться ни с друзьями, ни с начальством. Это, Володя, самый хреновый вариант, никогда так не делай. А что касается того, что когда я тебя спросил по поводу левака, ты ответил, что ничего такого не делал, я готов тебе пока поверить и знаешь почему? Потому что еще пока слишком мало работаешь в нашей замечательной организации. И если на самом деле так оно и есть, то это значит, что ты правильно себя поставил. Это же только идиоты умеют только придя на оперативную работу сразу начать хапать ртом и жопой. Идиоты. А ты молодцом: пришел, осмотрелся, пообтерся с людьми, никуда не торопишься – это правильно. А когда придет время дела делать, нужные люди сами к тебе подойдут, подскажут где, как, чего и зачем. В общем-то, как ни странно, я к тебе как раз по этой теме.
Пирогов удивленно посмотрел на Еременко.
– А что ты на меня так смотришь? Тебе что лишние деньги не нужны? Ладно, допустим, хрен с тобой, но о близких то ты собираешься заботиться, я так думаю, что они у тебя, скорее всего, не миллионеры. Или ты так и будешь до конца дней своих на шее у мамы и папы сидеть. Не получится, Володя, не получится. Дело у меня такое. Есть у меня двое знакомых: один армянин барыга, другой – наш русский барыга, лох. Первый недавно открыл свой бизнес, второй только собирается. Причем оба в свободном полете – ни под кем ни ходят, а так нельзя. Надо будет крышануть их, я с ними уже общался, сделал несколько намеков, они оба на нашей территории находятся, – наконец выложил свой план Еременко.
– Ты что, рассмешить меня решил, Степаныч? – Пирогов даже изобразил что-то вроде усмешки.
– Нет, Володь, мне не до шуток. Я уже с некоторых пор успел стать очень серьезным человеком. Сейчас такое время, когда принято жить по принципу: время – деньги. А против времени не попрешь. Против времени прут только дураки, а умные пытаются найти со временем общий язык, чтобы хорошо жить. Поверь моим годам. Решайся, Володя, ты уже взрослый мужик, и тебе уже пора становиться настоящим мужиком, а настоящих мужиков без бабок не бывает.
– Да, что я должен делать то? – спросил с некоторым возмущением Пирогов.
– Вот. Это хороший вопрос. Понимаешь, с моим званием как-то не с руки этих лохов разводить на серьезные темы, а ты же ведь офицер. Вот ты то и будешь их разводить, а я буду на подхвате. Бабки поделим по честному поровну.
– Степаныч, ты что, под монастырь решил меня подвести?
– Ты что, испугался? Я же тебе объясняю: свободненькие они – грех не воспользоваться таким случаем.
– Ты что, Степаныч, не понимаешь, что кроме нас есть специалисты по наладке крыш с большим опытом и покруче чем мы. А что если они наедут на этих твоих бизнесменов, ты что собираешься на стрелки ездить, отношения с ними выяснять. К тому же я вообще всего лишь лейтенант.
– Это ничего. Лейтенант этот тоже неплохо, главное, что офицер. А если наедут, выкрутимся – мозги то, что надо.
– Как?!
– Да скажем, что никакого отношения к ним не имеем и все, а если шушера какая-нибудь попадется, покажем, кто мы есть, мало кто захочет связываться с ментами.
– А если ментовская крыша заявится?
– Еще лучше. Скажем, что это наши друзья, выкрутимся. С нашими-то как раз легче всего будет добазариться. Понимаешь, в деле крышевания главное вовсе не выручка или защита клиента, просто клиент платить для того, чтобы его не трогали.
– И хочется тебе, Степаныч, с огнем играть?
– Да не трусь ты, Володь. Если все делать по уму, все будет в порядке. Главное язык держать за зубами. Надо уметь говорить с людьми, уметь брать бабло грамотно. А в случае какого-нибудь шухера всегда можно от всего отказаться, откреститься – мы ничего не знаем, ничего не делали, ничего не слышали. Да я тебя, Володь, научу всему.
– Спасибо, конечно, Степаныч, за заботу. Но я даже не знаю, что тебе ответить.
– Значит, согласен.
– Ну, нет, ты чего? Не гони лошадей. Если честно, не нравится мне твоя тема.
– Ты что, с ума сошел? Я же дни и ночи разрабатывал этот план. Не поверю, что молодому пацану не нужны бабки.
– Нужны, конечно, но не таким способом.
– Ты уверен?! – у Еременко был такой вид, что казалось, что он готов вцепиться в горло Пирогову.
– Ну да, кажется, – Пирогов постарался ответить как можно неуверенней, чтобы сильно не злить Еременко.
– Володь, вот я смотрю сейчас на тебя, и думаю, может зря я поверил тебе, может ты мне сказки рассказываешь о своей незапятнанной репутации, а на самом деле втихаря, в одиночку делаешь свой левачок и в ус не дуешь. Не хорошо, Володя, так поступать, нельзя от коллектива отрываться – это грех большой.
– Да не делаю я никакой левачок втихаря, что ты ко мне пристал, Степаныч! – возмутился Пирогов.
– Не делаешь, говоришь, а в милиции нравится работать. За большое спасибо что ли, нет так, Володя, не бывает, не поверю. Старый я уже, знающий.
«Вот прижал, так прижал», – подумал про себя Пирогов.
– Да что ты пристал, Степаныч. Деньги, деньги. Ты помешался, что ли окончательно на деньгах. Думаешь, что и другие только о деньгах и думают.
– Конечно о них, о чем же еще. А ты для чего тут работаешь?
– Может просто прикалывает меня эта работа.
– Ох, не свисти. Ну не бывает такого.
– Почему?
Еременко так посмотрел в глаза Пирогова, что тому сразу стало ясно, что этим ответом было бы смешно отделаться от такого бывалого мента.
– Конечно и мне не хватает денег. Может быть при хорошем варианте я не против был бы поменять работу. Хотя у нас хоть какие-то льготы есть, бесплатный проезд тот же.
– Володь, только давай не будем про бесплатный проезд. Это не актуально.
– Не знаю, Степаныч, я не готов.
– Если не готов, то, как понимаю, категорически ты не отвергаешь мой план.
Пирогов задумался.
– Может быть, – туманно ответил он.
– Любишь ты юлить, Володька, обижаешь старика.
– Степаныч, ты тоже пойми меня, не могу я сразу принять такое решение, перед этим как следует не подумав.
– В этом деле, Володя, долго думать нельзя.
– Все же я хочу подумать. Не люблю обещать невозможное.
– Ладно, думай, только побыстрее, время то не ждет.
– Постараюсь, – сказал Пирогов, встал со скамейки и направился к отделению.
– Володь, ты, кстати, в курсе, что в принципе этого-то разговора между нами не было, а говорили мы о всякой ерунде: о бабах, о машинах, – обратился к уходящему Пирогову, поднимающийся со скамейки Еременко.
– Разумеется, – небрежно ответил Пирогов.
В коридоре Пирогов натолкнулся на шедшего ему навстречу старшину Малькова, который сильно шатался и напевал известный мотивчик:
Билетик в кино!
Вот такое кино!
Кино!
Когда Мальков скрылся за дверью туалета, Пирогова догнал Еременко, остановил и развернул его к себе лицом.
– Володь, а все-таки мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь. Признайся, ведь замутил что-то, а говорить не хочешь. Я по своему опыту знаю, что одному работать опасно – легче погореть. Так что лучше поскорее вводи меня в курс дел – вдвоем будет тебе сподручнее и безопаснее, – сказал Еременко, не моргая, глядя в сонные глаза Пирогова.
– Ты пьян, Степаныч, – Пирогов пошел дальше.
– Я то пьян, а вот ты, Володенька, почему-то трезв. Нет, я знаю, что ты не алкоголик, но обычно редко отказывался прежде выпить с товарищами, выпить так, хотя бы чисто символически, для поднятия боевого духа. Это странно, – Еременко шел следом за Пироговым.
– Степаныч, что на тебя сегодня нашло. Ты что нарочно стараешься меня разозлить?
– Разозлить не пытаюсь. Я понять не могу, почему ты постоянно уворачиваешься, из-за чего бы это? Я ведь могу разговор с тобой по-другому повести.
– Это угроза?
Еременко не ответил.
После этого этот неприятный для Пирогова разговор закончился.
Пирогову казалось, что эта ночь тянется невыносимо долго. Он играл в нарды с Еременко и думал о том, что можно было предпринять, чтобы смыться с дежурства хотя бы до шести утра. Ничего оригинального в голову долго не приходило. Предложить пузырь Ткачуку? Реально, но это может вызвать подозрения у неуемного Еременко, взявшегося ни с того ни с сего опекать его и без конца лезть в душу. Нужно было какое-нибудь нестандартное решение. И Пирогов все-таки кое-что такое придумал. Доиграв очередную партию, Пирогов обратился к Еременко:
– Степаныч, давай отойдем на пару минут у меня к тебе разговор есть.
– Надеюсь деловой? – моментально отреагировал Еременко.
– В каком-то смысле.
Они вышли в коридор.
– В общем, Степаныч, я немного подумал над твоими идеями, и они мне показались интересными, – начал Пирогов.
– Начать можем завтра, точнее сегодня, – перебил его Еременко.
– Не торопись. Я еще не сказал окончательное «Да», но, скорее всего, соглашусь, потому что ты конечно прав насчет денег: за такие деньги нельзя работать честно. Но сначала я хотел бы попросить совета и помощи.
– Выкладывай.
– Понимаешь, мне позарез нужно, где-то уже в половине шестого, не позже, смыться отсюда, а я не знаю, как бы это лучше сделать?
– Зачем это тебе?
– Ну, надо.
Еременко хитро прищурил глаза и задумался.
– Степаныч, получается, если тебе что-то от меня понадобилось, так я тебя и выслушаю и помогу, а ты молчишь, – сказал Пирогов.
– Значит, будешь работать по моей теме? – спросил Еременко.
– Конечно, будем, только сейчас мне не до этого.
– Это совсем другой разговор. А куда ты в такую рань лыжи навострил? Случилось что ли что-то?
– Да так ерунда, но надо, очень.
– Ладно тебе юлить, Володь, мне можешь говорить что угодно: я никому не скажу.
– Короче, мне надо успеть на вокзал. Девушка моя уезжает сегодня ранним рейсом. Понимаешь, поссорились мы, наговорил я ей всякой ерунды, а теперь жалею. Сначала вроде бы рад был свободе, а сейчас понял, что должен обязательно увидеть ее и попросить прощения, иначе я могу потерять ее навсегда.
– Одумался, получается.
– Ага.
– А она у тебя не местная что ли?
– Да, с Украины.
– Так может она это, ради прописки решила тебя окрутить?
– Я раньше тоже так думал, а теперь понимаю, что ошибался.
– Значит, сегодня уже не получится.
– Успеем еще.
– Лады. Подожди меня.
Еременко ушел в дежурку. Пирогов слышал голоса Еременко и Ткачука и какую-то возню, которая скорее всего означала, что они выпивали. Через пятнадцать минут Еременко вернулся.
– Пошли, – сказал он.
Они зашли в дежурку.
– Товарищ майор, вот привел, – обратился к Ткачуку Еременко. – Как я уже говорил, товарищ лейтенант готов компенсировать ущерб, нанесенный службе предоставлением одного литра водки личному составу, вынужденному нести службу за него, то есть нашему коллективу.
– Нет, предоставлением двух литров, и лично мне в руки, – поправил майор.
– Хорошо, – согласился Пирогов.
– Сдавай оружие, лейтенант, – приказал Ткачук.
Пирогов, прождав в нетерпении еще час, в двадцать минут пятого, наконец, вышел из отделения. Он переоделся в гражданскую одежду, повесил на плечо спортивную сумку черного цвета. Пирогов направился в сторону железнодорожной станции. Он собирался отойти подальше от отделения, чтобы можно было ускорить шаг или побежать. Пирогов оглянулся. Он не хотел верить своим глазам. За ним, метрах в семидесяти, плелся Еременко; а когда он обернулся, быстро прыгнул за табачную палатку. Пирогов замер, не зная, что делать. Подойти к Еременко и выяснить, что ему нужно? Эта идея не понравилась Пирогову. Он впал в еще большее мысленное замешательство, когда понял, что станция метро находится совсем в другой стороне, и мнительный, подозревающий все и вся вокруг Еременко просто не мог не обратить внимания на то, что Пирогов идет не своим обычным путем, по которому он ездит домой. Ситуация была нелепейшая. Пирогов сделал несколько шагов вперед, после чего резко рванул влево, через дорогу во дворы. Пирогов бежал что есть силы, обернувшись, он увидел, что Еременко пытается догнать его. Пирогов специально бежал в сторону от железнодорожной станции, чтобы Еременко не догадался, куда он направлялся. Когда он исчез из поля зрения Еременко, он осторожно, постоянно оглядываясь, заново начал пробирать к железнодорожной станции и добрался до края платформы, уставший и возбужденный, когда уже шел седьмой час.
Пирогов не заметил поблизости никаких дворников, никаких уборщиков мусора и это вселило надежду на то, что пакет никто не обнаружил. Он быстро нашел тот самый кустарник, в который бросил пакет и немедленно приступил к поиску. Долго искать не пришлось, и он довольный извлек из кустов увесистый пакет. Он боялся заглянуть внутрь пакета: из страха разочароваться.
– Товарищ, предъявите документики, – услышал он за спиной незнакомый голос.
Он обернулся и увидел перед собой двух железнодорожных милиционеров старшего и младшего сержантов.
– Свои, – сказал Пирогов и протянул им свое удостоверение.
– Извините, товарищ лейтенант, – сказал старший сержант и отдал воинское приветствие.
– Ничего, все правильно, работа есть работа, – сказал Пирогов.
Он заметил, что они с подозрением смотрят на пакет, и предположил, что они могли видеть, как он извлекает пакет из кустов.
– А, это вчера у друга день рождения отмечали и когда гостей ходили сюда на станцию провожать, один из гостей потерял по пьяни свой пакет с барахлом, вот сегодня с утра он позвонил и меня отправили искать, – объяснил Пирогов.
Он понимал, что не обязан отчитываться перед сержантами, но решил все же, что в его ситуации лучше объясниться, чтобы развеять подозрения милиционеров.
– Бывает, – сказал старший сержант и милиционеры ушли.
Пирогов счел для себя небезопасным идти к ближайшей станции метро, где он мог столкнуться с Еременко или другими сотрудниками его отделения. Поэтому он решил перейти железную дорогу, выйти к ближайшей автобусной остановке и автобусом добраться до какой-нибудь другой станции метро. Перейдя железную дорогу, Пирогов оглянулся. На платформу взбирался запыхавшийся Еременко. К счастью Пирогова на этот раз он его не заметил.
Пирогов жил в Подмосковье, в одном из райцентров, в двух часах езды на электричке от Москвы. Его небольшой одноэтажный кирпичный дом находился в частном секторе города. Жил Пирогов с родителями, которые работали на местном комбинате всю жизнь. Когда Пирогов с нетерпением ворвался в дом и закрыл за собой дверь на замок, родителей дома не было. Пирогов, раздевшись, быстро вошел в свою комнату, бросил на пол спортивную сумку, извлек из нее черный целлофановый пакет, вывалил его содержимое, на пол посыпались пачки долларовых купюр. В каждой пачке было по десять тысяч долларов. Всего Пирогов насчитал сто восемьдесят тысяч долларов.
Глава 2
Полковник Игнатов отказывался принимать доводы Пирогова. Игнатов держал перед собой лист с заявлением Пирогова о просьбе увольнения по собственному желанию, и казалось вскользь заново несколько раз прочитывал, содержащийся там текста, и продолжать мучить Пирогова вопросами:
– Володь, помнишь, мы с тобой как-то разговаривали, и ты говорил, что тебе нравится у нас работать? Было же? Что же теперь произошло? Не понимаю.
– Обстоятельства, Владимир Васильевич. Как говорят в народе: рыба ищет где глубже, а человек где лучше.
Пирогов заранее был готов к тому, что начальник отделения полковник Игнатов так просто не отпустит его, когда приехал на работу писать заявление через сутки после того как стал обладателем целлофанового пакета с баксами. Он уже был наслышан, какими нервотрепками обычно сопровождаются увольнения из органов, но для себя уже сделал окончательный выбор и не видел смысла менять свои планы. Игнатов промурыжил Пирогова около часа, после чего, как и следовало ожидать, сдался. Все что теперь требовалось от Пирогова отработать положенные две недели.
Для хранения денег Пирогов сделал тайник в гараже: переложил пачки в пустой металлический ящик для инструментов и закопал в земляном полу.
Многие простые люди с небольшим достатком иногда мечтают о том, чтобы в один прекрасный момент на них свалилось несметное богатство, и тогда бы они со знанием дела распорядились деньгами: положили бы на счет в банке, вложили в недвижимость, переехали бы жить в Европу или США. Да мало ли таких людей, которые нет нет да и произнесут как-то ненароком в обыкновенном праздном разговоре: вот если бы у меня был бы миллион, вот я бы тогда… Знали бы празднословы, какая на самом деле это головная боль, умение с умом распорядиться приличным капиталом. К тому же, когда этот капитал фактически сваливается тебе на голову, неожиданно, при драматических обстоятельствах. Пирогов тоже, как и другие иногда предавался мечтам о том, чтобы он делал, будучи миллионером, или же просто состоятельным человеком. В этих крайне редких мечтах или может быть правильнее было бы сказать мыслях, обычно рождаемых воображением после просмотра какого-нибудь кинофильма, в котором возникала тема богатства, Пирогова редко можно было обнаружить нечто определенное. Он просто ясно осознавал, что богатым быть хорош, потому что это позволяет хорошо жить в самом широком смысле, особенно в качестве потребителя. Теперь же ему предстояло найти применение реальным деньгам в реальной жизни, деньгам немалым, и то особенно важно «приобретенным явно нечестным путем». Именно это – очевидная криминальность происхождения этого состояния заставляли Пирогова искать быстрые решения относительно собственных дальнейших действий. Первым делом Пирогов решил уволиться с работы. Продолжать работать, как ни в чем не бывало он счел слишком опасным. Во-первых, потому что он не сомневался, что хозяин этих денег обязательно примет меры, чтобы их найти. И если ему удастся найти вора, отдавшего Пирогову деньги, то вычисление самого Пирогова будет уже, скорее всего, делом техники. Во-вторых, неугомонный Еременко со своими наполеоновскими планами запросто мог втянуть Пирогова в какое-нибудь гиблое дело. Потом Пирогов решил, что ему необходимо будет скрыться, хотя бы на какое-то время. Вопрос был только куда, и решить этот вопрос Пирогов сразу не смог. Впрочем, у него впереди были еще две недели полной отработки до увольнения.
Пирогов предчувствовал и предполагал, что самым трудным будет в работе разрешить все недоразумения с Еременко. Он заранее придумал, что ответит в случае возникновения со стороны Еременко разных неприятных вопросов; и допуская, что тот в любом случае может повести себя нагло и жестко, предъявляя ему какие-нибудь требования, решил в таком случае жестко поставить его на место.
Предположения Пирогова сбылись.
Во время очередного совместного дежурства Пирогов и Еременко, возвращались с очередного вызова. Они шли вдоль улицы и долго молчали. Была середина дня, солнечно. Пирогов купил в палатке мороженое, предложил купить и Еременко, но тот отказался. Пошли дальше.
– Володь, а почему ты молчишь, ничего не говоришь? – начал разговор Еременко. – Ты что, забыл о нашем разговоре? Нехорошо, Володь, нехорошо.
– О чем ты, Степаныч? – сделал вид, что не понимает о чем идет речь Пирогов.
– Как о чем. О нашем совместном бизнесе. Ты согласился. Или я ошибся?
– Ошибся.
– Нет, я хорошо помню, что ты согласился.
– Знаешь что, Степаныч, знай свое место, я с тобой никаких договоров не подписывал. А слова, что слова – слова это так, мало ли что можно сказать. Тем более, я конкретно еще не подписывался под твоей темой. Так что можешь считать, что теперь разговор об этом закончен.
– Так не пойдет, со мной так не пройдет, – начал возмущаться Еременко, стал перед Пироговым, заставив его остановиться.
– Сержант Еременко, оставить эти штучки. Ты что себе позволяешь. О том разговоре тебе лучше вообще забыть и радуйся, что я не доложил куда надо об этом, – Пирогов перешел на крайне грубый тон, но Еременко не сдвинулся с места.
– А о твоем бегстве от меня тоже прикажешь забыть? – Еременко таки припомнил ту утреннюю погоню.
– Какое еще бегство?
– Вов, ну не прикидывайся дураком, тебе это не идет.
– А, так это ты за мной следил. То-то я подумал, что та фигура тогда мне показалась какой-то знакомой.
– Выходит, что ты меня тогда не узнал. Считай, что я тебе поверил, – с иронией сказал Еременко. – Ладно. А как же, все-таки, Вов, объяснить, что ты шел в очень странном направлении, совсем не туда, где находится станция метро?
– Я не обязан объяснять всяким старым кретинам: куда я хожу и зачем. И вообще, какого хрена ты взялся за мной следить?
– Просто я случайно заметил, что ты пошел не в ту сторону и решил посмотреть, куда ты идешь, ради интереса.
– Больше так не делай. Занимайся своим делом и не суй свой нос в чужие. Понял!
– Вов, ты же обещал мне помочь, так не поступают с друзьями.
– Я тебе ничего не обещал и не могу понять, с чего это ты решил, что мы с тобой друзья? Все! Уйди с дороги!
– Вов, подожди, я тебе должен еще кое-что сказать. Я понял, что совершил что-то такое, о чем не хочешь говорить. Но мне ты можешь довериться, я тебя не выдам и могу стать тебе полезным помощником.
– Не понял. Что я совершил? Что ты несешь? – в голосе Пирогова мелькнули нотки испуганности.
– Что-то видимо дерзкое, противозаконное. Ты самое главное не бойся, в этом нет ничего страшного. Страх в таком деле может только все испортить. Все, или почти все рано или поздно решаются на нечто подобное и правильно делают, потому что так устроен мир, что в нем можно быть либо волком, либо овцой. Я заметил, что ты ведешь себя подозрительно. Только не могу пока определить с какого момента ты изменился, если бы я это определил, мне было бы легче догадаться, что ты замутил, вспомнив какими делами ты занимался тогда. Вов, я же тебе только добра желаю. Пойми, в нашем деле нельзя работать одиночкой: узнают – сомкнут безжалостно. Тебе обязательно нужен помощник. Вов, ты же не зря тогда от меня убегал. Не зря. Ты скрываешь что-то очень важное.
Пирогов быстро оглянулся, поблизости почти никого не было, с одной стороны дорога, с другой маленький скверик.
– Пошли, – Пирогов, обхватив рукой Еременко за плечи, повел его вглубь скверика.
– Володь, ты чего? – не понял Еременко, чего от него хочет Пирогов.
– Надо сказать тебе пару слов, Степаныч, в более тихом месте.
Пирогов подвел Еременко к клену, и резко ударил сержанта кулаком в живот. Тот сложился пополам и свалился под деревом, держась за живот.
– Вот что гнида, слушай меня внимательно. Держись от меня подальше. Обращайся ко мне теперь только по делу, касающемуся работы, а со своими бредовыми затеями меня лучше не трогай. И запомни, плевать я хотел на твои подозрения. Но все-таки объясню так и быть придурку, чтобы ты выкинул всякую дурь из головы. Понимаешь, девушка у меня замужем и ее рогатый супруг следит за мной, потому что какие-то доброхоты рассказали ему про меня, поэтому я и шел к метро длинной обходной дорогой, чтобы в случае чего сбить его с пути, а тебя дурака, я принял тогда за него. Больше я тебе ничего объяснять не буду. Я пошел в отделение, догоняй.
Остальная часть дежурства Пирогова прошла относительно спокойно, Еременко больше не приставал к нему. Ночью Еременко подошел к Пирогову, пролепетал что-то очень невразумительное, похожее на извинения, и как бы невзначай спросил Пирогова, как зовут его девушку. Пирогову это не понравилось и он, после некоторого раздумья, ответил: