За нейтральной полосой
Только через полчаса, оторвавшись от прицела и рассматривая цель невооруженным глазом, Кордебалет замечает движение на пару десятков метров выше камня, возле которого по-прежнему подпрыгивает часовой – ноги греет. Шурик и сам уже слегка замерз, дожидаясь смены часовых, и мысленно торопит последних. Наконец из-за камня появляется коренастый боевик, напяливший на себя, видимо, пару камуфлированных бушлатов. Не любит мороз, который крепчает по мере того, как солнце скрывается за склоном ближнего хребта. Прицел сначала выбирает нового. В старого Кордебалет даже не целится. Он просто нажимает на спусковой крючок, чуть переводит прицел в сторону и нажимает снова.
Только после этого рассматривает плоды своего труда. Оба боевика на площадке. Старый, которому пуля угодила в затылок, лежит лицом вниз, неестественно вывернув руки. Новому пуля вошла в горло, и он еще жив, тянется рукой к торчащему из сугроба автомату. Но ранение удачное – с таким не закричишь, не поднимешь тревогу. Третья пуля успокаивает его окончательно.
– Рапсодия. Я Прыгун. Двое часовых... Дело сделано... Путь свободен...
Кордебалет поднимается в полный рост и видит, как тоже в полный рост поднялись на склоне выше площадки Согрин и Сохно.
– Я Рапсодия. Прыгун, выходи на тропу.
Он свою задачу понимает сам и быстро спускается, а потом и поднимается к тропе. Ему идти прямо. Там, где обычно ходят боевики. И передвигаться как можно быстрее, с перебежками. Скоро хватятся невернувшегося часового, что-то заподозрят. Это, должно быть, и будет момент атаки. Надо подоспеть вовремя, чтобы использовать «винторез» с его способностью к бесшумной стрельбе. У Согрина «калаш», у Сохно привычные два «стечкина». А шум, возможно, пока поднимать не следует. Звук выстрела далеко разнесется по долине, а шестеро с санками не успели еще уйти далеко.
Но Согрин с Сохно спускаются раньше, чем успевает дойти Кордебалет. К его приходу они уже стоят возле устья пещеры, а в стороне валяется лицом вниз третий боевик. Большая лужа крови красноречиво говорит, что Сохно привычно рубанул тяжелым ножом в сонную артерию – он владеет этим скользящим ударом мастерски и снимает часового без звука. Теперь их осталось трое на трое.
– Остальные, думается, спать легли... Пообедать успели и завалились... – доносится в наушник шепот Сохно.
Согрин кивает и вытаскивает свой нож, чешет отросшую за несколько дней щетину на подбородке – словно остроту пробует. Кордебалет понимает, что требуется от него... Он снимает с плеч ранец с рацией, чтобы не мешал передвигаться предельно быстро, и тоже готовит нож...
ГЛАВА 2
1
Первый вопрос, который предстоит решить Доктору Смерть на месте самостоятельно, он начинает решать с самого утра, хотя с вечера еще дал задание своим волонтерам. А утром по телефону запросил все данные по погибшим за последние месяцы наркоманам, отрабатывая первую версию, возникшую в голове. Естественно, по наркоманам, погибшим не в дорожно-транспортных происшествиях, а в результате пагубного пристрастия. И только потом уже, дав время на подготовку материалов, сам выехал знакомиться с данными.
Доктора уже ждут.
– За какой срок? – просит его уточнить майор из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков областного МВД, сонно отводя в сторону ленивый взгляд.
– Давайте сразу за полгода. Меня интересуют случаи одновременной гибели нескольких человек. Остальное, пожалуй, можно пока не трогать.
– Позавчерашний случай вы знаете?
– Конечно. Именно потому и интересуюсь...
Майор вздыхает, лезет в сейф и вытаскивает папку. Но пока не раскрывает. Он вообще очень медлительный, толстый и вздыхает часто. Должно быть, надеется, что его пожалеют и не заставят работать больше, чем он сам хочет. А сам он не хочет работать вообще. Это Доктор знает, потому что не в первый раз встречается с этим майором.
– Вот сегодня, кстати, двое...
– Стандарт?
Майор закатывает круглые глаза, непонятно что этим изображая.
– Да... Передозировка...
– Рицина нет?
Теперь глазные яблоки совершают какой-то странный оборот. И тоже непонятно, по какому поводу. Может быть, что-то подчеркивая, может быть, сами по себе гуляют.
– Я специально запросил полчаса назад. Сказали – нет... Обычное... Как вы говорите, стандарт...
У Доктора по этому поводу есть собственные подозрения, и он желает все выяснить до конца.
– Экспертиза всегда производит вскрытие? Положа руку на сердце... Как считаете?
Новое вращение глаз совершается в разные стороны. Как майору такое удается – остается только удивляться... У Доктора появляется предположение, что или он сам наглотался наркоты и потому видит что-то несусветное, или наркоты наглотался мент и что-то несусветное изображает.
– Теперь – всегда... Строгое указание...
– Понятно... Значит, сегодня – всегда... А раньше?
Доктор, чтобы не сбиваться с мысли, прекращает наблюдение за странными вращениями глазных яблок.
– Раньше... Говорили, что производят. На самом же деле... Я сомневаюсь. Наркоман и есть наркоман. Кто на этих гнилых придурков внимание обращает. Диагноз один и тот же. Автоматом, думаю, ставили. Вы же сами, кажется, бывший врач. Знаете эту систему. Начальство тоже что-то знает. Иначе просто не было бы необходимости давать указание. Вчера начальство разослало циркулярно категоричную бумагу.
Майор опять вздыхает, с видимым трудом разворачивает неуклюжее тело и вытаскивает из сейфа еще одну бумажку.
– Вот, и нам прислали копию, чтобы в курсе держать...
Само наличие такого документа подтверждает подозрения Доктора. Вскрытия погибших наркоманов не проводилось. Ставился стандартный диагноз: «передозировка наркотиков»...
– Сегодняшний случай – совместный?
– Нет. Даже в разных районах...
– А раньше? Совместные были? В одной компании.
– Три месяца назад... – майор наконец-то раскрывает свою папку и отыскивает нужную страницу сводки. – Сразу четыре человека. Диагноз тот же. Но... Я думаю... Всякое могло быть. В этот раз тестирование на рицин проводилось только потому, что... Сами понимаете. Сотрудники райотдела погибли. Могло быть и раньше такое. Сейчас уже трудно проверить...
– А если просто для информации?.. Без протокола поговорить с экспертами...
– Бесполезно. Не сознаются... Зачем им на себя лишнее «вешать».
– Эксгумация?
– А даст ли она хоть что-то? Время прошло... Что от трупа осталось?..
– Рицин трудно выводится... Оставляет характерные следы... Процесс гниения – это процесс переработки одного вида белка в другой. Рицин этому мешает. Давайте попробуем... Может оказаться, что тела сохранились даже лучше похороненных на месяц позже...
Доктор видит, что майору просто не хочется возиться с таким хлопотным вопросом. Но одновременно знает, что тому уже дано категоричное указание руководства оказывать всяческое содействие сотруднику Интерпола, более того, майор даже знает, что для проверки инцидента сегодня в город прибывает заместитель министра внутренних дел и у многих могут полететь погоны. В райотделе-то уж точно полетят, а может быть, и у кого-то повыше... И подставлять себя майор не рискует. И потому разворачивает папку так, чтобы документ оказался перед Доктором.
– Я позвоню прокурору. Нужна санкция. Придется делать. Вот акт экспертизы. Можете взять все данные. Сделать ксерокопию?
– Если вам не трудно.
Трудно майору подняться без вздоха со стула. Очень трудно. Он надеялся, что интерполовец откажется, если уж добился согласия на эксгумацию трупов. А теперь надо идти в канцелярию и снимать копию. Но он, зачем-то потоптавшись возле своего стола, идет, поленившись закрыть сейф даже при постороннем. Но скоро возвращается с копией.
Доктор кладет на стол свою визитную карточку с подписанным от руки номером сотового телефона.
– Я попрошу вас найти того эксперта, что подписал заключение. Потом позвоните мне. Я думаю, и вам, и вашему руководству будет лучше, если мы сделаем все сами до приезда заместителя министра, потому что он все равно заставит это сделать...
Доктор нашел слабое место. Подготовил удар и ударил. Майор быстро заморгал глазами и закивал:
– Конечно... Конечно... Как только назначу время, сразу позвоню вам...
* * *Уже на выходе из областного управления, когда Доктор взялся рукой за большущую дверную ручку, в его кармане зазвенел мобильник. Доктор глянул на табло определителя. Это один из его волонтеров – Юра Алферов, которого они когда-то выручали из смертельно опасной переделки вместе с Дым Дымычем Сохатым[10]. Юра, бывший сержант ВДВ, ветеран Афгана – человек, вращающийся в полууголовных кругах. Имеет множество знакомств и много полезной информации. Его невозможно заставить стать сексотом ментовки или ФСБ, но с Доктором он всегда сотрудничает с удовольствием из личной симпатии и уважения. И даже более того, как и сам Доктор, смотрит на закон закрытыми глазами, если это необходимо для дела.
– Привет. Слушаю тебя.
– Привет. Я включился в твое дело...
– И что? Есть новости? – Доктор разговаривает и смотрит на двух ментов, что ждут кого-то около внутреннего телефона. Менты старательно прислушиваются к его разговору.
– Кое-что есть... Приезжай ко мне на старую квартиру... – коротко сообщает Юра. – У меня в гостях один из этих скинов, что азеров трясли. Хороший добродушный мальчишка... С ним можно откровенно поговорить... Даже сильно бить необязательно... Адрес помнишь?
– Помню... Еду...
Он убирает трубку и останавливается прямо против любопытных ментов:
– Вам что, рассказать, кто звонил?
– Что? – рассеянно спрашивает старший лейтенант.
– А ни хрена!.. – рявкает Доктор. – Не люблю, когда уши растопыривают... Оторвать могу...
Он выходит, оставив ментов в растерянности, и старается хлопнуть дверью, но дверь слишком тяжелая, закрывается медленно. Такой не хлопнешь, даже имея лосиную силу Доктора.
Доктор оставил свой «Мерседес-500» на стоянке в Москве, потому что рассчитывал обернуться за два дня, как получалось у него обычно, и теперь вынужденно пользуется в городе «девяткой» жены, в которой чувствует себя человеком, сидящим на корточках. Машина явно не предназначена для его двухметрового роста, и езда в ней утомляет. Тем не менее приходится пристраиваться, сдвинув сиденье до предела в заднее положение и едва не сломав его. Через полчаса он уже в старом отдаленном районе города, среди двух– и трехэтажных кирпичных домов, построенных когда-то пленными немцами. Довольно добротные строения, выдержавшие советские и даже постсоветские коммунальные издевательства.
Дома похожи один на другой. Понадеявшись на свою память, Доктор сначала въезжает в другой двор, но вовремя вспоминает, что в соседнем точно таком же доме должно быть кафе с каким-то пельменным названием. Здесь такого заведения без бинокля не просматривается. Тогда он отыскивает через квартал само кафе, а потом уже и нужный дом.
Должно быть, его ждут у окна. Шагов навстречу не слышно. Дверь на звонок сразу открывает незнакомый парень уголовного типа. Распахивает ее пошире, пропуская Доктора. Парень даже не спрашивает имени.
– Юрий Василич, – говорит в комнату, – так я пошел...
– Иди... – раздается из комнаты знакомый голос.
Доктор провожает парня взглядом, закрывает за ним дверь и проходит в квартиру. Юра сидит на подоконнике, поигрывая пистолетом – на пальце крутит по-ковбойски. Получается это у него довольно ловко. Доктор тридцать лет имеет дело с оружием, а так не умеет. Впрочем, с пистолетом понятно, на его пальце пистолет крутить – то же самое, что крутить его на бревне.
– Привет, шеф... – Юра курит сигареты «Parliament» – признак респектабельности – и улыбается.
В этот приезд они с Доктором не встречались. Только общались по телефону.
– Привет, ковбой...
Такое обращение тоже не случайно. Ростом волонтера бог обидел, и он всегда носит высокие каблуки, чтобы казаться солиднее. Высокие каблуки на обуви – ковбойский стиль, хотя они и лишены шпор.
Доктор пожимает Юре руку и оборачивается к «виновнику» такого срочного вызова.
Посреди комнаты на стуле сидит крепкий бритоголовый парень. Выражение лица не кричит о высоком интеллекте. Ноги привязаны скотчем к ножкам стула. Руки таким же скотчем стянуты за спинкой. На лбу пара основательных ссадин. На куртке видны отпечатки чьих-то не слишком чистых башмаков. На вид слегка испуган. Парню от силы восемнадцать лет, он считал себя достаточно крутым, а оказалось, что и постоять за себя не сумел: вломили, увезли, связали...
– Это и есть тот самый молодой убийца?
Доктор смотрит холодно, без проявления эмоций. Встречный взгляд парня испуганно взлетает. Ждет уточнения. Он еще не слышал об убийстве. Рассчитывал, что привлечь его могут, самое большее, «по хулиганке». Плевая статья... Только авторитета добавит. Ну, могут еще приписать разжигание межнациональной розни... Статья еще более плевая...
– Он самый... – подтверждает Юра. – Что, тот азер уже «крякнул»?..
– После третьей операции на мозге... Эти козлы его велосипедной цепью огрели... Перелом черепа в трех местах, прострел в лобовую кость, трещина лобовой кости, растечение мозговой жидкости. С таким не всегда выживают... – Доктор легко координирует психологическое давление.
Он умеет это делать, знает теорию и неоднократно применял систему на практике. После первого, незначительного психологического удара, нанесенного как бы случайно, почти нехотя, следует дать надежду на спасение, а потом нанести более сильный удар. Такое чередование «кнута и пряника» действует почти безотказно на людей, не имеющих специальной подготовки или особого эмоционального настроя. У парня нет ни того ни другого. Вытатуированная на голой крепкой шее посолонь[11] вовсе не говорит об идейности. Доктор хорошо знает, кто такие скинхеды, и их неизменно низкий интеллектуальный уровень.
– Туда ему и дорога... – Юра проходил обучение у Доктора и легко вливается в допрос, выполняя как раз нужную сейчас функцию. Протянул «пряник»...
– С этим я соглашусь... – кивает Доктор. – Но сегодня ночью прилетела бригада спецов-боевиков из Баку... Разыскивают этого вот и его друзей... Среди них бывшие опера азербайджанского КГБ, опытные разыскники. Город перевернут... Найдут... А если этот не будет говорить со мной достаточно открыто, я сам позвоню... Отдадим его им... Они умеют допрашивать... По кусочку кожу снимать будут. По дециметру в час...
Так Доктор заносит над плечом «кнут», пугая ударом с размаха.
– Что надо-то?.. – Скин сам идет навстречу вопросам, не дожидаясь удара, – быстро сломался, квашеный...
– Надо только сказать, почему вы выбрали именно этого азера и его жену. Вопрос выбора – вот почти единственное, что меня интересует...
Парень долго соображает:
– Ну... Жил он в нашем районе... Квартиру купил... Богатый...
– Что еще вы про него знаете?
– Кафе у него свое... Наркотой там торговал...
– Это уже ближе к теме... Что определило ваш выбор? Азеров в городе полно. А вы выбрали именно этого... Обрати внимание, я даже не спрашиваю ни твоего имени, ни имени тех, кто был с тобой... Мне это неинтересно. Мне важен принцип. Принцип выбора... Важно все, что вы знаете об этом человеке... Может быть, и о его жене...
– Да ничего не знаем... Пусть у себя в Баку наркоту толкает... Нечего наших парней травить...
– Да, – соглашается Доктор. – Это причина... Вы знали, что было зашито в шубе его жены?
– Откуда? Мы не мерили... Сняли шубу, за угол зашли, там бомжиха навстречу... Приодели ее... Для смеха... И дали пинка, чтоб проваливала... Мы вообще-то бомжей тоже не балуем...
– А мужская дубленка?
– В мусорный контейнер бросили... Еще какой-нибудь козляк подберет...
– У дубленки тоже была подкладка?
– Нет вроде... Обыкновенная дубленка...
Большего, чувствует Доктор, с этого молодца взять невозможно. Они бьют иностранцев только по национальному признаку, не понимая, что и русских в том же Азербайджане обрекают на подобную участь. Бьют не за что-то, а только за иной цвет волос, кожи, глаз... Подонки, но их наказывать за это бесполезно, потому что наказывать следует того, кто создает такую ситуацию. А создают ее продажные чиновники, в том числе и менты...
– Ладно, отпусти этого мудака... – командует Доктор. – Его все равно найдут и «грохнут»...
Юра спрыгивает с подоконника, вытаскивает из кармана нож и разрезает скотч.
– Смотри, братан, – предупреждает он, – эту квартиру забудь... Иначе я с тобой обойдусь хуже, чем залетные азеры... Я знаю, где тебя искать... Из-под маминой кровати вытащу...
2
Это снова «Ленд Ровер», только теперь уже цвета кофе с молоком.
На улице, куда выводят Дашинимаева – отпустив руки, чтобы не привлекать внимания, но предупредив предварительно, что стрелять будут при любом резком движении, – моросит мелкий дождь. Сразу вспомнилось, что в России зима выдалась снежной, хотя и теплой, подумалось, как хорошо сейчас там... Там... А не здесь... Там, где спокойно, где многократно спокойнее, чем в чинном, традиционном и культурном Дрездене... Там, где никто и никогда не наставлял на Циремпила пистолет с глушителем, да и без глушителя пистолет тоже никто не наставлял...
Сказать, что он не испугался, – значит сказать неправду. Конечно, испугался... Конечно, и в свою сторону ждал выстрелов. Когда этих выстрелов не последовало, он понял, что это не простое убийство, то есть не тот случай, когда не желают оставлять свидетелей. Это, конечно, от испуга не избавило. Но он не начал дрожать, не начал испуганно выспрашивать, чего от него хотят и зачем убили профессора Родича. Надо будет – скажут, а сейчас объяснять ничего не будут. А выспрашивать, настаивая, – это, во-первых, неприлично для мужчины, потому что напоминает мольбу о пощаде или надежду на нее, а во-вторых, это одновременно значит вероятность нарваться на какую-то дополнительную неприятность. Хотя любая неприятность кажется не такой уж и великой в сравнении с происшедшим...
Циремпил никогда не имел склонности к истерике – в разных ситуациях, и в очень сложных, хотя в подобной нынешней ему бывать не доводилось. Восточная неторопливая мудрость, восточный же фатализм ему весьма были присущи. И он ведет себя в соответствии с восточными традициями – держится спокойно, почти величественно. Словно его не ведут силой, а просто сопровождают. И даже походка у Циремпила неторопливая. Взгляд прямой...
Место в машине ему отведено заранее, и понятно, что это место – на заднем сиденье посередине. Не вырвешься при всем желании, жестко ограничивают с двух сторон.
– Откуда ты здесь взялся? – спрашивает его человек с правого переднего сиденья, тот самый – убийца несчастного историка.
Машина трогается. Циремпил думает всего несколько секунд, но не видит причины скрывать свое настоящее лицо. И потому отвечает откровенно:
– Приехал по приглашению профессора помочь ему в работе...
– Что за работа?
– Расшифровка славянской письменности... По результатам археологических раскопок...
– Кому это надо... – фыркает убийца и наклоняется к стеклу дверцы, рассматривает какую-то молоденькую девчушку-немку, невинно размахивающую сумочкой. Хорошее, должно быть, настроение у девчушки.
– Многим надо... – отвечает Циремпил.
– Документы! – Убийца, не оборачиваясь, властно протягивает руку.
Циремпил лезет во внутренний карман, но два человека, сидящие по сторонам, резко хватают его за руки, придерживают и ощупывают на предмет оружия. Оружия нет. Откуда взяться оружию у художника и слависта-любителя... Хватка разжимается, и Циремпил может достать и предъявить заграничный паспорт гражданина России.
Убийца принимает документ, перелистывает. Долго рассматривает фотографию.
– Красавчик... Лицо-то какое строгое... Так ты, значит, бурят... А я Булат... Бикбулат... Так меня зовут. Будем знакомы... А чтобы ты не рыпался, я тебя сразу напугаю. Ты ехал в гости к немцу, а попал к ичкерийцам... Мы не церемонимся с теми, кто не хочет нас понимать...
Циремпил не может сдержать вздох, и это вызывает у похитителей смех.
– Вижу, что понял... А что не спрашиваешь, зачем ты нам понадобился?
– Зачем я вам понадобился?
– Вот, это уже разговор по существу. А дело-то, понимаешь, в том, что нам ты не нужен, но нужен другому человеку. И он хочет купить тебя у нас. Он обещал десять штук евро. Платишь вдвое больше, и ты свободен... Пусть сам тебя отлавливает...
– У меня нет таких денег...
– Родственникам позвони. Пусть побеспокоятся...
Циремпил понимает: тут что-то не так. Ради этого они не стали бы убивать в Германии немца. В Чечне – запросто, а здесь не рискнули бы. И если они в самом деле похитили его по заказу, то сейчас хотят совместить приятное с полезным.
– Мои родственники слишком бедны, чтобы собрать такую сумму. Кроме того, я давно не поддерживаю с ними связь.
Убийца вздыхает:
– Пошарьте у него по карманам. Я не верю в его нищету...
Карманы выворачивают сразу с двух сторон. Там всего полторы тысячи евро. Дашинимаев планировал пробыть в Дрездене только три дня. Деньги ему, естественно, не возвращают.
– А сотовик? Где твой сотовик? Где припрятал?
– У меня нет сотового телефона. Для меня это слишком дорого, да и не вижу в нем нужды...
– Обыщите его как следует...
– Уже обыскивали...
Но все же обыскивают снова. Неторопливо, тщательно, без стеснения. Циремпил выносит все это молча, сидит, невозмутимый, как Будда, и смотрит вперед.
– Пусто...
Машина на скорости несется по улицам города. И не боятся ехать на скорости, которую сами немцы не любят. Немцы уважают правила, а чеченцы считают правила ущемлением своей свободы. Любой полицейский может остановить. А эти и здесь, как в Москве, желают чувствовать себя хозяевами.
– А кто такие вообще – буряты? Откуда они взялись? – Убийца прячет паспорт Дашинимаева в карман.
– Буряты и калмыки – единственные на сегодняшний день потомки тех монголов, что вместе с Чингисханом покорили полмира... В том числе и весь Северный Кавказ... Больше нас не осталось...
– А монгольские монголы?
– Это совсем другие племена. Они не имеют к великим монголам никакого отношения. Пастухи пришли на опустевшие земли и стали называться именами тех, кто жил там до них...
– Вот и изучал бы бурятско-калмыцко-монгольскую историю. А ты к русским подмазываешься... Думаешь, не заметят, что ты узкоглазый?
Циремпил молча переносит презрительное к себе отношение. Слишком сильна в нем восточная мудрость, чтобы обижаться на унижения. Унижает слабый духом. Сильный духом никогда не опустится до унижения другого. Он без этого знает свою силу и не нуждается в ее подтверждении.
– Подъезжаем... – говорит водитель, до этого не сказавший ни слова. – Кажется, где-то здесь...
– Третий дом от поворота... – подсказывает убийца.
Циремпил с удивлением замечает, что водитель русский или еще какой-то славянин. Впрочем, стоит ли удивляться. У бандитов нет национальности...
* * *Поворот, третий дом от поворота...
Глаза охотника регистрируют и запоминают увиденное. Может, когда-нибудь сгодится.
Здесь не такой дом, как у профессора Родича, хотя тоже двухэтажный. Здесь дом стоит посреди двора, огороженного красным кирпичным забором. «Ленд Ровер» резко останавливается у ворот, вспугнув при повороте тощего уличного пса с хронически поджатым хвостом. Водитель дважды коротко бьет по сигналу. Открывается калитка, высовывается лицо, но тут же исчезает. Машину узнают. Ворота открываются...
3
Разин смотрит, как подается вперед Абу Бакар, как он раскрывает рот, в надежде слизать порошок с кончика ножа. Подполковник готов уже уважить желание страждущего, но что-то в глазах египтянина не нравится ему, какое-то торжество, вовсе не соответствующее моменту. Это не желание наркомана. Это уверенность в себе победителя...
– Лучше – ты... – говорит Разин и протягивает нож в сторону одноногого Али Бакирова.
Тот шарахается в сторону...
– Как от чумы... – говорит Паутов, внимательно посматривая на пленников поочередно.
Как от чумы? Подполковник решительно стряхивает порошок в мешок, а сам мешок тщательно завязывает. И встречает злобный, отчаянный взгляд полевого командира.
– Так что это? – спрашивает Разин.
И египтянин и чечен молчат.
– Рицин, – говорит, входя в комнату, капитан Ростовцев. – Яд... Почти боевое отравляющее вещество, но не совсем... И здесь его делали... Бакиров делал... А раз в неделю Абу Бакар забирал продукцию...
Капитан улыбается. Доволен произведенным эффектом. Ростовцев пришел с результатом допроса других пленных. У Паутова, может быть, тоже есть уже такие данные, но он более скрытен, при посторонних не говорит.
– Зовите омоновцев. Пусть принимают этих... – кивает Разин в сторону Али и Абу.