Место перемен
Фотографии были аналоговыми, бумажными. Для подшивки в уголовное дело. На каждой запечатлён, проявлен и закреплен ювелирный артефакт. Одни кокетливо выглядывали из уютных бархатных коробочек, другие сверкали сами по себе, без тары и фантиков. Федоров подумал, что наверняка фотографировала их длинноногий эксперт Зиночка Козина – только девушка способна так снимать бриллианты. Словно для каталога. И вертикально, словно фаллические символы.
Но в каталог фото пока не попали, а оказались в камере для допросов следственного изолятора
– Еще раз повторяю, – арестант раздраженно зыркнул на произведения фотографического искусства, запечатлевшие шедевры искусства ювелирного, – я понятия не имею, как это оказалось в моем доме. Наверно, сами и подбросили. Где мой адвокат? Я без адвоката говорить не собираюсь.
Пузин красоты снимков не оценил, небрежно сгреб в кучу, словно азартный игрок карты, и сдвинул на другой конец стола, в сторону Федорова.
– Ты сколько угодно можешь требовать адвоката, заявлять, что ты святой великомученик, жертва политического аборта и тоталитарного режима, – в десятый раз повторял Дима, чувствуя, что роль попугая – не его амплуа, и поэтому начиная заводиться, – только ты уже здесь. Здесь ты и останешься. Усекаешь? Всё – машина запущена. И никакой адвокат тебя не спасет.
Пузин не оставлял надежды выйти на свободу и верить в неизбежность наказания никак не хотел. Ничего, дядя поднажмет, поднимет связи. Племяша родного не бросит. Тем более что племяш знает много. И не только про лекарства.
– А ты бежал бы лучше в хозтовары, рукавицами запасался. Помнишь, как двор подметал? Теперь одним двором не отделаешься, – мстительно заметил Пузин и в воображении нарисовал апокалиптическую картину: все три этажа мусарни маршируют с метлами наперевес. – Нет, ты теперь будешь у меня сортиры уличные чистить. И на москвича управа найдется, не таких ломали. Еще и звезд на погонах недосчитается за превышение, олух.
– Не, ну ты точно дурак, – усмехнулся Дима, в свою очередь представив с метлами городское руководство и лично младшего Пузина, – какая управа? Сам ты олух! О себе бы сейчас подумать, а ты о чистоте сортиров. Жизнь, Влад, – штука хрупкая. Как ваза. Упадет и разобьется.
Пузин напрягся так, что глаза выпучились вполлица, как у гадящего той-терьера, и уставился на Федорова в ожидании разъяснений. Что еще за намеки дешевые? Какие вазы?
Дима нащупал болевую точку и принялся бить прямо в нее:
– Неужели не хватает куриных мозгов понять, что умереть от сердечного приступа в камере так же просто, как и подавиться сухариком? Особенно когда ты ничего не успел нам рассказать. Утром сокамерники проснутся, а ты остываешь с загадочной улыбкой на устах. А дядюшка твой любимый и возразить не посмеет.
Влад, конечно, знал, как убирают свидетелей, в том числе и в изоляторе, но на себя роль жертвы не примерял.
– Я не собираюсь ничего рассказывать, – повторил он, но уже с легким сомнением, – понял?
– Ага, я-то понял, но, боюсь, не все про это знают, – легко согласился Дима. – В этом-то и беда. Ты же член сплоченного, дружного коллектива…
– Сам ты член!
– Я вообще-то другое имел в виду, но и это тоже. Ты меня не перебивай. Так вот, если коллектив может пострадать от одного члена, то есть гражданина, то этому гражданину, то есть члену, не поможет никакой адвокат. Скорее даже наоборот, усекаешь?
Пузин, надо отдать ему должное, когда хотел, соображал быстро. Дядюшка до сегодняшнего дня был не в курсе налетов. И вряд ли одобрил бы подобные шалости. И про членов мент не гонит, правду говорит. Пузин помрачнел еще больше и тон разговора сменил.
– Ты ведь, Влад, обычная прокладка… Слышал про такой термин?
Влад, конечно, слышал. И речь не о бабских аксессуарах. Хотя суть та же самая. «Прокладками» на деловом языке называют господ, через фирмы которых уводятся бюджетные деньги. Сам чиновник не может и находит «прокладку». Периодически их меняет. Или убирает.
– Сам ты прокладка!
– И сменить прокладку – проще некуда, – спокойно продолжил Федотов.
Да. Пузин это понимал. Но, главное, понимал другое. За дело взялась Москва. И мент прав – свои могут не прикрыть. Скорее, наоборот…
– Вы мне тоже не поможете, – заметил он с такой безысходностью в голосе, будто при острой боли получил номерок к стоматологу через две недели.
– Как знать, Влад, как знать, – Дима внутренне расслабился и незаметно выдохнул. Сам себя похвалил за грамотную беседу, придал голосу строгости и продолжил растолковывать: – Не убирают тех, кого нет смысла убирать. Кто не является носителем эксклюзивной информации. Ты же не первый год замужем, сам понимать должен. По сравнению с этими художествами, твои шашни с лекарствами – так, мелкие грешки. И на людей, которые вместе с тобой в грабежах замешаны, у папы твоего управы нет.
Дима направил указующий перст в сторону снимков. Они лучше всяких слов подсказывали, за что ночью в камере на голову легко может подушка опуститься. Воздухонепроницаемая. И вспомнил мелкий романтик, о чем шептались серьезные люди, – у Владика Пузина при пожаре очко играет, в смысле – трусоват парнишка и, чтоб шкуру свою спасти – дядю родного не пожалеет. Да что там дядю! Отца!
– Вот эту штучку, – Дима ткнул пальцем в одно фото, – вы взяли на улице Большевиков у антиквара. В прошлом году перед Рождеством. Были с тобой Витя Бритва и Коля Кудесник. Сегодня планирую их навестить – и думаю, кое-кто из членского коллектива встревожится.
– Откуда знаешь? – Пузин, теряя апломб, все больше походил на вокзальную торговку семечками. – Не докажете!
Все, поплыл племянничек, слюной брызжет, словно фонтан «Писающий Самсон». Дима в предвкушении успеха приосанился и приготовился слушать, откинулся на стул, чтобы фонтан не забрызгал. Чувствовал, что до победы осталось полшага. Главное – не тормозить.
– Докажем, докажем, главное есть – чем. А вот Коля и Витя подумают о мальчике по имени Владик. И, подумав, огорчатся. А огорчившись, обидятся. Ибо, как сказано в Писании: преступление, совершенное группой, есть отягчающее вину обстоятельство.
Мальчик по имени Влад представил, как лежит на шконке бледный, холодный, с открытыми глазами и вывалившимся языком. Или с перерезанным «Жилеттом» горлом. Настройся на лучшее! А бездушный следователь составляет протокол осмотра трупа сухим казенным языком, что еще обидней.
– И потом, – осторожно присовокупил Дима, выдержав роскошную мхатовскую паузу, – Москва умеет не только закрывать, но и прикрывать. Москва – крыша надежная. Одним словом, Влад, выбирай. Усекаешь? Москва! Как много в этом звуке…
Пузин напряженно зашевелил извилинами – работа мысли красноречиво отражалась даже на побледневших ушах. Чем дольше размышлял, тем больше рационального находил в словах мента.
– Ладно… Но мне нужны гарантии.
– Обязательно!
Из изолятора мелкий романтик прилетел к Золотову с просветленным ликом. Принес благую весть.
– Есть! Пузин пошел на контакт! – затрубил он весенним лосем, врываясь в тринадцатый кабинет. – На протокол пока ничего не дает, гарантий требует, но это не суть. Главное, бубнит. По лекарствам интересного много. Тему ему, разумеется, дядюшка подкинул. Мол, нужен свой человек вести бизнес. Он же не предполагал, что Владик разбоями увлекается.
– Кстати, а зачем Владику разбои при легальных доходах?
– Марку держать! Имидж! Короче, выписывай постановление на выемку материалов, и гоним в архив.
– То есть ты намекаешь, что появятся новые арестанты? – с тоской во взоре уточнил мистер Фейк.
– Ну это как пойдет. А есть уверенность, что пойдет.
– Тут по одному Пузину работы на год, – кивнув на пачку дел, заметил Золотов, – вам, операм, легко говорить. А я сюда не на всю оставшуюся жизнь приехал. Я, если ты забыл, в другом месте проживаю.
– И что ты предлагаешь? – Просветленный лик потускнел.
Если сейчас калининградский следак рогом упрется, то все – плакало дело. Никто больше не возьмет на себя смелость против системы переть, пусть она и мелкая система местного, великозельского розлива. Пузин выйдет, как пить дать выйдет. И что дальше? О том, что последует дальше, думать Федорову не хотелось. Чистка сортиров – цветочки из того, что ему маячило в перспективе.
Вячеслав Андреевич не мог не заметить перемен в лице нового напарника и соперника в амурных делах. Мысли Димины, казалось, пробегали по лбу светящейся строкой – вроде надписи над дверью парикмахерской: «стрижка горячими ножницами, пенсионерам скидки».
Золотов немного подумал, определяя свое место в истории. А место это называется «довыпендривался». С другой стороны, сбежать никогда не поздно.
– Хм, ладно, поехали.
…Колченогий УАЗ, ухабы, архив.
Вернее, ухабы все еще были, а архива уже нет.
Вместо него – три выгоревших окна на первом этаже закопченного двухэтажного дома. В воздухе ошметки сажи, запах гари, хлопья пожарной пены и черные лужи.
– Это что, пожар, что ли? – Федоров первым выпрыгнул из машины, бросился к обгорелому окну с выбитыми стеклами.
– Нет, это челябинский метеорит. И сюда долетел, – спокойно пояснил мистер Фейк, совершенно не удивившись подобному развитию событий.
– Нет у нас больше архива, – печально констатировала кручинившаяся возле окон дама в синем халате. – Какие-то паразиты в окно бутылку кинули с зажигалкой.
– Откуда знаете? Вы их видели? Опознать сможете?
– Вон сторож напротив видел, – дама нервно дернула головой, словно отгоняющая слепней кобыла. – Говорит, на джипе подъехали, выскочил мужик здоровущий, кинул и свалили. Почти весь архив сгорел. А что не сгорело, то водой залило. Чтоб они неладны были! Как людям без архива?
– Козлы-ы-ы, – протянул мелкий романтик и вернулся к стоящему возле машины Золотову, – понимаешь теперь? Следы заметают, гады. Видать, здорово перепугались.
Дима принялся снимать стресс подручными средствами. Табак, спички. Страшную картинку почерневших легких на пачке он заклеил кусочком пластыря, дабы не смущала.
Золотов обошел компаньона и переместился с подветренной стороны. Сам он не курил, старался вести здоровый образ жизни, – в столице больным быть не комильфо, да и курить нынче не модно. Проклятая антиреклама.
– Блин, лишь бы свидетелей убирать не стали, – озабоченно заметил Федоров.
– А могут? – насторожился храбрый следователь.
Как бы и его в скорбный список не занесли, к свидетелям. Благородство, спора нет, дело понятное, но не такой же ценой! Ему еще в планах, как положено, дерево сажать и сына рожать. Нет, рвать когти отсюда нужно, пока не поздно. В самом деле, какая разница, кто победит в Великозельске – Дураки или Горынычи? В масштабах страны это ничего не изменит.
– Они, как короли, – все могут, – авторитетно заверил Дима. – Помнишь песню такую? Куратор твой, Ланцов, между прочим, с авторитетами воровскими якшается. Вполне возможно, это с его подачи. Пойдем, что ли, со сторожем потолкуем.
Необходимо было срочно сворачивать это шапито с аттракционом «необычайная смелость». Пока сторож не донес своим хозяевам, что москвич и сюда любопытный нос засунул.
– Боюсь, он ничего не скажет, – охладил Золотов пыл младшего товарища, – даже под угрозой очень больших денег.
Но Дима, как сеттер-медалист, уже взял след и встал в стойку. Свернуть рьяного капитана с пути не смогла бы и колонна бэтээров, что уж говорить об одном напуганном перспективами московском специалисте по правовым вопросам из районной администрации. Стоять столбом посередине улицы было глупо, поэтому Вячеслав Андреевич в очередной раз вздохнул и пошел догонять романтика.
Опытный Золотов оказался прав на все сто. Сторож вел себя как индеец в плену у бледнолицых. Гордо повторял, что спал и ничего не видел.
– Виноват, граждане офицеры! Заснул, как есть заснул на дежурстве. Так спал, ничего не слышал. И не пил ведь с вечера, а сморило…
– Но вы ведь говорили уборщице, что подъезжали на джипе, бросили в окно зажигалку. Говорили? – Упертый лось Дима не терял надежды докопаться до истины.
– Я? Говорил? Да это мне приснилось, а сам-то я ничего не видал. Приснилось, говорю ей, а она, дурында, поняла не так. А архив вообще не мой объект, че мне за ним глядеть? У меня свое начальство, свой объект. Вон, склад охраняю…
– Пойдем, – махнул рукой Дима Золотову. И добавил, когда они отошли: – Здесь ловить нечего. Ни черта он не скажет. Этот склад – пузинской мамаши, она на нем спиртное хранит. Бизнесвумен, блин.
Рабочий день пролетел как жизнь – быстро. К вечеру Вячеслав Андреевич, опухший от процессуальных бумаг, добрался до гостиницы, не раздеваясь, завалился на кровать и забылся богатырским сном.
Проспал он недолго, разбудил богатыря громкий стук в дверь. Встал, открыл, посмотрев в глазок. Хозяин отеля Ермаков стоял на пороге с видом героя знаменитой картины «Опять двойка».
– Извините, Антон Романович, если разбудил, – виновато заныл он, – опять приходили. В этот раз экологи. Спросили, почему урны у входа нет. А при чем здесь я? Это же муниципальная земля, я только арендую. Они и должны ставить урну.
– Какая еще урна? – не понял спросонья Золотов и, продирая глаза, заработал ладонями круче «дворников».
С ума они все посходили? Он чего хочет? Чтобы Золотов ему урну купил?
– Обычная, для мусора, – монотонно канючил Олег Михайлович, переминаясь с ноги на ногу, – понимаю, для вас это мелочь. Но и вы меня поймите. Мне не жалко денег на урну, но потом возникнет вопрос с вывозом мусора. Санитары душить начнут, договор требовать. В общем, опять меня сегодня штрафанули. Так, без акта.
«Штрафанули без акта». То есть деньги в карман положили, да еще и пригрозили. Штраф в бюджет отдельно взятого лица. Красавцы!
– И на сколько вас?
– Тридцать, – оглядевшись по сторонам, прошептал Ермаков, будто выдавал государственную тайну и передавал иностранному шпиону план укреплений.
– А от меня-то чего хотите?
– Так они завтра снова придут!
Хозяин произвел некое движение, будто собирался посередине коридора бухнуться на колени. Золотову пришлось поддержать его под локоть – испугался, что начнет челом об пол бить, не остановишь.
– Посодействуйте, Антон Романович! Это ж беспредел форменный!
Он снова оглянулся по сторонам, как опытный разведчик, лишний раз удостоверился, что свидетелей разговора нет, и зашептал:
– На «проездной» намекали. Мол, купи на год и ходить не будем. Ну не поджигать же мне гостиницу!
По правде сказать, игра в Бэтмена Золотову поднадоела. Он давно понял, что на один маленький Великозельск нужно не меньше десятка лучших супергероев – один человек тут за всю жизнь не управится. Но Ермаков был добрым знакомым Насти, поэтому отказать ему он не смог. Да и спать хотелось, как знакомому медведю, выгнанному из берлоги. Сил не было сопротивляться. Нечленораздельно пообещал с самого утра разобраться и побрел на ложе.
И слово свое сдержал! Утром облачился ради такого случая в форму и на местном автобусе поехал к главному великозельскому экологическому начальнику с говорящей фамилией Ежиков.
– Доброе утро! – размашистым шагом победителя вошел в кабинет и махнул магическим удостоверением: – Следственный комитет. Москва. Плетнев. Майор Плетнев.
Ежиков, упитанный мужчина средних лет, восседал среди аквариумов, чучел птиц и прочей дребедени а-ля натюрель, выдержанной в зеленых тонах. Даже засушенный карась у него был зеленым и несвойственным рыбе цветом наводил на мысли о ботулизме.
– Здравствуйте, – хозяин кабинета подскочил в кресле. Такого визитера он никак не ожидал, – Ежиков Борис Анатольевич.
– Знаю, – строго заметил Золотов, не дожидаясь приглашения и усаживаясь на стул. – Без долгих предисловий. Соблаговолите, Борис Анатольевич, материалы по госзакупкам за прошлый год. Тендеры, отчеты, договоры.
Почти то же самое, слово в слово, говорил совсем недавно ему, Золотову пришелец из Контрольно-ревизионного управления некто Белов. Беспристрастный и неподкупный, как манекен.
– А… почему? – Ежиков побледнел и икнул. Совсем как тогда Золотов. Похоже, в подобной ситуации других вариантов поведения не предусматривалось.
– Вам рассказать о моих полномочиях? – нахмурился посетитель, сняв чуждую ему фуражку и положив перед собой на стол.
– Нет. Я в курсе, – Ежиков рухнул в кресло, будто у него отнялись ноги.
Руки у него тоже отнялись. И мозги отшибло, причем явно не сегодня, а гораздо раньше. Ежиков никак не думал, что Следственный комитет может заинтересоваться их безобидным департаментом, занимающим в бюджетной смете одно из последних мест. Поэтому давно расслабился и даже следы замести не потрудился.
Спустя пять минут Золотов, обложенный папками с бумагами, словно больной горчичниками, с интересом выслушивал оправдания чиновника. Цель имел в некотором роде даже практичную: вдруг эколог что-нибудь новенькое скажет, чем впоследствии и самому воспользоваться можно? Но у Ежикова с фантазией было так себе, ничего принципиально нового он предложить не мог. Воруем-с… Просто воруем-с.
– Ну какой тендер, Антон Романович? Мне буквально накануне поручили провести экспертизу! И каким, интересно, образом я должен был найти подрядчика? Естественно, я обратился к первому попавшемуся!
– Это вы мне рассказываете? – забывшись, рассмеялся Золотов.
Если бы не абсолютно симметричная история, случившаяся с ним самим в Москве, может быть, и не сидел бы он сейчас здесь. В левой форме.
– Я в том смысле, что… Почему вы выбрали подрядчика, услуги которого вдвое дороже рыночных? У вас Интернета нет?
– В тот день, действительно, не было. Перебои.
Везет им здесь, в Великозельске. Можно хотя бы перебоями с Интернетом отбояриться. В Москве такое не прокатит, скоро в каждом общественном сортире вай-фай настигнет.
– Сии перебои в законе называются злоупотреблением служебным положением, – безапелляционно заметил Вячеслав Андреевич и повысил голос: – Кстати, почему у вас, экологической организации, перед дверьми урны нет? А?
Ежиков вздрогнул и поглядел на майора так, будто заподозрил у того бешенство. Как бы не покусал!
– Ч-чего у меня нет?
– Урны нет. И на улицах тоже. Насколько я помню, устанавливать в городе урны – обязанность властей!
Золотов придал лицу выражение медведя гризли, наткнувшегося на грибника, поднялся со стула и приступил непосредственно к тому, зачем пришел.
Времени это заняло немного. Ежиков оказался мужиком понятливым: принес приличествующие ситуации извинения, поспешил загладить оплошность сотрудников из собственного кармана, выудив оттуда бумажку в пять сотен евро. Его сообразительность сэкономила Золотову время – уже минут через двадцать он выложил на гостиничную стойку перед Ермаковым выполненную в фиолетовых тонах купюру со звездами Евросоюза.
– Примерно то же самое, что вы отдали вчера, даже больше, – порадовал он. – И беспокоить больше не будут.
Ермаков смотрел на фиолетовый «хай-тек» с опаской: сам он предпочитал расчеты в валюте страны проживания, но вовремя вспомнил поговорку про дареного коня.
– А с урной? Покупать?
– Не надо. Они же и поставят. Экологи. Самую красивую выберут. С гербом.
– Спасибо огромное, – малый бизнесмен в поклоне чуть лоб о высокую столешницу не расшиб. – Как вам удалось?
– Запомните, Олег Михайлович, коррупцию может победить только еще большая коррупция!
Ермаков от таких страшных слов застыл соляным столпом и вытаращил глаза.
– Шутка. Чтобы не брали, не надо давать, – Золотов почувствовал, что слишком уж примерил на себя образ Остапа Сулеймана Берта Марии. – У меня к вам только просьба. О моей помощи никому не рассказывать. Вообще никому.
– Конечно! Никаких проблем! – закивал Ермаков китайским болванчиком и внезапно юркнул под стойку. – Минуточку!
Выудил яркий журнальчик, на обложке которого постоялец узнал недоделанную отфотошопленную фельдшерицу Мальвину в отороченном кроличьем мехом кружевном красном бельишке. Назывался журнальчик «Отдых с душой» и меньше всего предполагал вкладывание в вышеуказанный отдых тонкой душевной материи. Исключительно товар<197>деньги<197>товар, как завещал товарищ Энгельс.
– Вот, – потупив глаза, как честный коммунист в борделе, Ермаков протянул Золотову полиграфический шедевр, – вдруг захотите отдохнуть. Для вас бесплатно. В любое время. Берите, берите! От чистого сердца.
И, несмотря на отказ, всучил-таки Золотову журнальчик. А что? А вдруг?
Золотов подобную макулатуру брать не собирался, но зазвонил телефон. На дисплее высветилось «Макс». Постоялец машинально сунул журнал под мышку и вышел разговаривать на улицу.
Ермаков, проводив гостя взглядом, тоже взялся за телефонную трубку. Позвонить жене, обрадовать. Он, конечно, обещал никому про вмешательство московского следователя не рассказывать, но жена-то, Надюша, не в счет, правда? У нее, конечно, язык за зубами плохо держится, но он ей накажет, чтобы никому ни слова про столичного волшебника. Строго-настрого накажет.
– Славка, ты свободен! – довольным голосом орал Золотову подельник. – Словно птица в небесах! Всё! Сынка Слепня выпустили! Можешь возвращаться. Позабудь, что значит – страх!!!
– А проверка?
– Да они просто бабки хотели стрясти, вот и напрягали. Я по своим каналам узнал, ты чист аки младенец в свежем памперсе! Не дрейфь, приезжай, кабак заказан. Миру мир! Нас ждут великие дела! У меня тут тако-о-й вариант наклевывается, просто сказка! Когда тебя ждать?
Овалову, казалось, все нипочем. Непотопляемый линкор «Марат». Еще бы, это же не он в трусах с балкона прыгал и с чужими документами скрывался.
– Не знаю. Как билет возьму…
– Давай! Не тяни! Пока!
Золотов нажал отбой, задумчиво повертел в руках телефон. Что ни говори, а смываться действительно пора. Поиграли в Бэтменов и хватит. Тем более что аккурат вчера ему Федоров в Интернете – редкий случай, когда Сеть появилась! – показал заметку. «Сын вице-мэра подозревается в разбоях». Золотову такая реклама совершенно ни к чему. А что, если настоящий Плетнев это прочтет? Бедняга: придет в себя и тут же решит, что у него раздвоение личности, и эта вторая личность где-то за тысячи километров шашкой машет. Нет, все-таки убираться отсюда надо подобру-поздорову. Прямо сейчас. Завтра будет поздно.
А Настя? Он же обещал… Как все непросто в этом мире.
Поймал такси, попросил отвезти в отдел. Может, по дороге придет в голову какой-нибудь правильный вариант.
Не пришел.
Коридор на подступах к тринадцатому кабинету оказался заполнен людьми. В основном старушки, но картинку дополняли и не дряхлые еще пенсионеры обоих полов. Страждущие смиренно сидели рядком, кто-то поджав в ожидании ноги, кто-то уткнувшись в собственноручно исписанные листки.
– Здравствуйте, Антон Романович, – один из мужчин вежливо, но твердо преградил майору дорогу, – а мы к вам. На прием. Можно?
Майор Фейк печальным взглядом больного шимпанзе посмотрел на посетителей. А этим что нужно? Ходоки у Ленина, блин! Только как им объяснить, что Золотов – не вождь мирового пролетариата, а совсем даже наоборот? По решительному настрою ходоков было понятно: объяснить им, что не по адресу обратились, в принципе невозможно, слушать не станут и из кабинета не выпустят. Липовый Антон Романович, изучивший за эти дни расписание всех поездов, останавливающихся в Великозельске, прикинул, что у него еще есть время, и уверенно кивнул:
– Приму всех.
Это, пожалуй быстрее выйдет, чем объяснять. Да и подозрений меньше.
…Когда в кабинет прошаркала последняя старушка, Золотов уже не ориентировался в пространстве и времени. Предыдущие посетители почти полностью вынесли мозг. Причем дела у всех были пустяковые, максимум тысяч на десять российских денег. За газификацию дома неправильно насчитали. Сосед сортир под окнами построил и вентиляционную трубу наружу вывел. На рынке все торговые места Кавказ завоевал, с редиской не сунешься – апельсинами закидают. И так далее, и тому подобное. Разумеется, он ничего не предпринимал, но помочь обещал. Все равно удерет, а людям приятно.
Бабка оказалась потешная. Для похода к московскому начальнику она, должно быть, достала из сундуков лучший свой наряд – видавшее еще хрущевскую оттепель синее платье в белый горошек и тех же времен лакированные туфли, которые зачем-то были надеты на шерстяные носки. На лацкан пиджака повесила все полученные за долгую жизнь медали и значки, включая знак ГТО. Вопрос у нее оказался квартирный.
– Ну как же так? В прошлом месяце двести, а в этом четыреста! – Возмущенная старушка разложила перед офонаревшим Золотовым какие-то розовенькие бумажки-квитанции.
– От меня-то вы чего хотите?
– Как чего? Разберитесь! Откуда эти двести рублей?
Скрюченным морщинистым пальцем бабка ткнула в квитанцию. Медали на груди тихо, скорбно звякнули, и Вячеслав Андреевич горестно вздохнул. По его мнению, с таких старушек вообще ничего нельзя было брать – даже сотни.