– Ну, вообще-то чужаков у нас на конюшне не жалуют, – начала было одна из девушек, но, увидев умоляющий взгляд Сашки, сдалась. – Ладно, приходи завтра, я предупрежу Серегу, чтоб он тебя впустил.
На следующий день Сашка с трудом досидела до конца уроков и сразу сорвалась в конюшню. Отыскать ее на окраине города, среди старых покосившихся деревянных домов, оказалось не так-то просто. По всему периметру конюшня была обнесена забором из профнастила высотой в человеческий рост. По обрывкам разговоров питерских конников Сашка знала, что за нарядной и праздничной вывеской веселых «покатушек» скрывается жесткий и весьма прибыльный бизнес. В старом бараке содержалось более десятка лошадей.
Вдохнув знакомый теплый запах конюшни, Сашка даже закрыла глаза – она вновь почувствовала себя дома, словно и не было этих безрадостных осенних месяцев. Она замерла в дверном проеме и отыскала глазами Серого – его денник был последним в длинном ряду. Сердце ее болезненно сжалось – конь стоял, понурившись, и медленно раскачивался, словно маятник.
– Забавно он танцует, да? – дружески толкнув ее в бок, спросил коренастый паренек и протянул руку. – Серега. Но конь «танцевал» вовсе не от радости. «Медвежья качка» – вот как это называется, вспомнила Сашка слова старого Айрата. Она поражает лошадей, которые мучаются от скуки или одиночества. Беспрерывная однообразная качка изнуряет лошадь, лишает ее сил и радости жизни, впустую изнашивает ноги. Вдруг Серый словно бы очнулся от сна, раздул ноздри, резко вскинул голову и приветственно заржал. Сашка подбежала и обняла его за шею, а он, дружески ткнувшись мордой в плечо, захрустел морковкой, которую она достала из школьного рюкзака.
– Можно я его вычищу и прогуляю? – спросила она Серегу.
– А ты умеешь? – засомневался он.
– Конечно, я в конюшне три года, – с жаром заверила Сашка.
Она зашла в стойло и умело взялась за дело. Серый стоял смирно – чувствовалось, что массаж жесткой щеткой доставляет ему огромное удовольствие. Закончив, Сашка вывела коня во двор. И вновь ее поразило, как удивительно он преображался в рыси – куда только исчезала старческая сутулость и понурый вид! Резвый, сильный и при этом послушный не только легкому натяжению корды, но и, казалось, способный предугадывать ее мысли.
На следующий день Сашка после уроков вновь пришла в конюшню. Серый уже ждал ее, нетерпеливо переминаясь. Серега хмыкнул и молча протянул ей ведро и скребок. Между ними закрепился негласный уговор: за право навещать Серого Сашка выполняла грязную работу и разные мелкие поручения, стараясь не особо мозолить глаза и не лезть с лишними расспросами. Хозяина этой богадельни, как вскоре выяснилось, звали Дмитрий Сергеевич. Лощеный и самоуверенный, он приезжал раз в неделю на белом «мерсе», чтобы забрать выручку и окинуть все приметливым хозяйским взглядом. Работники конюшни хозяина недолюбливали – в денежных делах был он прижимист и нечист на руку. Поговаривали, что он из цыганского племени, и Дмитрий Сергеевич – не настоящее имя, а потому между собой звали его «барон».
Сашка стала бывать на конюшне ежедневно. Подходя как-то раз, она увидела, что во дворе припаркован забрызганный грязью фургон для транспортировки лошадей. Все, кто был на конюшне, собрались вокруг и тихо переговаривались. Из фургона донеслось громкое ржание.
Гордость Андалузии – именно так звали закрытого в фургоне вороного красавца чистых кровей – отличался благородной статью и бешеным нравом. Первый хозяин, сын высокопоставленного чиновника из Казахстана, за немыслимые деньги купил породного жеребца на одном из европейских аукционов, но в седло конь так и не встал – ежедневно, точно развлекаясь, он изобретал все новые трюки, выматывая опытных берейторов. То понесет, закусив удила, то шваркнет со всей мочи о бортик, а то вскинется свечкой на ровном месте. Помаявшись с год, красавца сбыли с рук, и с тех пор он, как переходящий вымпел, кочевал по городам и весям. Простаки, которые не знали его биографии, с первого взгляда влюблялись в гордый изгиб шеи, а через полгода на форумах конезаводчиков вновь появлялось объявление: «Продам чистокровного жеребца. Торг уместен».
Ребята с конюшни, судя по всему, уже были наслышаны о буйном нраве вороного, а потому открывать двери фургона никто не спешил.
– Ну, что, так и будете стоять тут до вечера? – спросил барон, взбешенный возникшей заминкой. – Ты давай иди! – и он ткнул пальцем, похожим на свиную сардельку, в коренастого Серегу.
Тот втянул голову в плечи, но спорить с хозяином духу не хватило. На ватных ногах он побрел к фургону и осторожно повернул ручку. Жеребец встретил поток дневного света и свежего воздуха молодецким всхрапом, который не сулил Сереге ничего хорошего. Парень опасливо протянул руку и взял жеребца под уздцы. Гордость Андалузии, видимо, пребывал в игривом настроении, и сейчас, после долгого и тряского перегона, решил явить себя миру во всей красе. Вороной грациозно прошагал по трапу, прекрасно осознавая, какое впечатление производит его шальной вид, а едва ступив на твердую землю, тут же взвился свечкой, уронив Серегу на землю, и пустился по двору, дико взбрыкивая сильными задними ногами.
– Во, бешеный! – прошептал побелевшими губами Серега, поднимаясь из осенней жижи. Задрав хвост, жеребец навернул пару кругов лихим галопом, а затем остановился в дальнем углу двора. По лицам конюшенных ясно читалось, что ни угрозами, ни денежными посулами их не заставить подойти хотя бы на пять шагов к бешеной твари.
Барон, уже закипавший от ярости и мысленно проклинавший себя за то, что ввязался в авантюру с проклятым жеребцом, вдруг заметил, что из-за спин собравшихся вышла незнакомая девочка-подросток и медленно, словно завороженная, пошла к коню.
– Стой, Сашка, куда?! – заорал один из конюшенных, но барон крепко схватил его за плечо, и тот замолчал. Наблюдая за Сашкой, жеребец нервно прядал ушами, но не двигался с места. Все застыли в напряженном ожидании, в воздухе повисла звенящая тишина.
Сашка не сводила глаз с вороного, как если бы между ними был натянут стальной трос, и пока ее губы бормотали какую-то несусветную ласковую чушь, она привычно отмечала все движения взвинченного коня, мысленно посылая ему призыв: «Я твой друг. Я не причиню тебе зла. Спокойно». И когда их уже разделяла всего пара шагов, жеребец миролюбиво всхрапнул и потянулся мордой к ее протянутой ладони с кусочком сахара. Огладив его по сильной, лоснящейся шее, Сашка ухватилась за недоуздок и повела жеребца к конюшне.
И сразу, словно по команде «отомри», все вышли из странного транса и вновь обрели способность двигаться и разговаривать. Каждый норовил похлопать Сашку по плечу, приобнять, потормошить, точно они только сейчас разглядели ее по-настоящему.
Дмитрий Сергеевич выждал, пока первые восторги улягутся, а потом гаркнул, что всем пора заняться своими делами и взглядом пригласил Сашку в свой автомобиль.
– Ну, выкладывай, откуда ты такая взялась на моей конюшне? – без лишних предисловий спросил барон.
Сашка поерзала в кожаном кресле цвета топленого молока и затараторила заранее придуманную легенду: отец запивается, мать – медсестра, сутками на дежурстве, они с братьями рады любому заработку, она за всякой животиной ходить умеет – хоть лошадь, хоть корова… По прищуренному взгляду барона читалось, что он не верит ей ни на грош, но по одному ему ведомой причине продолжает молча выслушивать ахинею, которую самозабвенно несла Сашка.
– Так, с этим все понятно, – оборвал он ее на полуслове. – Коня как уняла?
– Так это, у меня бабка – она колдунья была. Она и меня разным заговорам и приворотам и научила, – не моргнув глазом, соврала Сашка.
Как ни странно, это нелепое объяснение убедило барона. Во всяком случае, дальнейший разговор напоминал уже не допрос, а деловые переговоры.
– Жеребец тебя принял. Через три месяца большой аукцион, поможешь парням его подготовить к смотринам?
– Можно и помочь, если деньги хорошие платят, – от волнения у Сашки перехватило горло.
– Хорошие – это сколько? – усмехнулся барон.
– А сколько сама заработаю – разрешите мне, как старшим девчонкам, малышню в парке катать. Я согласна хоть вон Кощея взять.
– От этой старой клячи никакого проку нет уже. Избавляться буду, – отрезал барон.
– А давайте я его тогда выкуплю. Отработаю, сколько потребуется – и выкуплю, – выпалила Сашка.
– Идет, – процедил цыган, поразмыслив. – Полгода за него отработаешь. Что парни скажут, то и делай, но первая забота – о вороном, ясно?
Сашка кивнула и протянула худенькую ладонь для рукопожатия, чтобы скрепить уговор. И хотя весь разговор не занял и пяти минут, вся спина у нее была мокрая от волнения, а ноги – точно ватные. В конюшне она, словно не замечая вопросительных взглядов, прошла к Серому и порывисто обняла его за шею, горячо зашептав в самое ухо:
– Я тебя выкуплю! Он согласился. Полгода всего – и ты будешь свободен!
Серый фыркнул, как от щекотки, и положил голову ей на плечо.
– Нет, ты просто с ума с-сошла! – заявил Дамир, когда она рассказала ему о том, что произошло на конюшне. – Что значит: вы договорились?! Конь – это ведь не к-котенок, его не спрячешь под кроватью. Где ты будешь его держать, чем к-кормить?! Бабушкиными п-пряниками? И как ты вообще собралась вкалывать на конюшне – к-как ты объяснишь прогулы в школе?
– Ну, с этим-то как раз все просто. Я после уроков буду все успевать. А с домашним заданием ты же меня выручишь? И с Серым что-нибудь придумаем – в конце концов, пристроим в хорошие руки. Главное – забрать его с этой адской живодерни.
И Сашка, напевая, закружилась по комнате, давая понять, что продолжать спор просто бессмысленно.
На следующий день Сашка заходила в конюшню на подгибающихся от волнения ногах. Конечно, вчера ей благодаря чертовскому везению удалось присмирить строптивого коня, но в каком-то настроении он пребывает сегодня? Как даст породистым копытом под дых – все звезды на небе пересчитаешь. Беспечно насвистывая для вида, она подошла к деннику, где стоял Гордость Андалузии, окликнула его и не повышая голоса скомандовала: «Прими!». Конь, с интересом наблюдавший за ней, поразмыслив пару секунд, посторонился, давая ей возможность пройти в денник. Войдя, она похлопала его по шее, ласково называя по имени, и угостила морковкой. И, продолжая оглаживать крутую шею, зашептала:
– Ты – самый красивый конь в этой конюшне. Да что там – в этом захолустном городишке. Тебе здесь не место. Ты достоин гораздо большего, ты рожден вызывать восхищение и восторг, гарцевать под аплодисменты и вспышки камер. Скоро аукцион, и ты должен показать себя с лучшей стороны. Доверься мне, я твой друг.
Конь, казалось, внимательно слушал ее, а затем добродушно всхрапнул.
Теперь оставалось самое сложное – накинуть недоуздок. Сашка старалась провернуть это так, словно это было самым обыденным делом – без резких движений, легко и уверенно, не давая коню возможности проявить строптивый характер и вырвать голову. Привязав жеребца к кольцу над воротцами денника, она приступила к чистке: сначала осторожно прошлась щеткой ото лба к носу, а затем жесткой скребницей вычистила шею, плечи, круп и – особенно осторожно – ноги. Челку, гриву и хвост она сначала терпеливо разобрала пальцами, а затем расчесала гребнем с редкими зубцами. Напоследок протерла жеребца влажной суконкой, отошла на шаг – и сама залюбовалась: шерсть благородно залоснилась, выгодно подчеркивая сильные мускулы.
На конюшне Сашка молча бралась за любую работу. И день за днем терпеливо стремилась завоевать доверие норовистого жеребца, исподволь подбирая ключик к его сердцу.
«Запомни дочка, лошадь – умное и гордое создание, никогда не унижай его и не пытайся силой добиться выполнения приказов – конь этого не прощает и обязательно при первом удобном случае припомнит, – наставлял ее в свое время старый Айрат. – Терпение и настойчивость. Но при этом не забывай – лошадь должна видеть в тебе вожака, лидера. Она должна осознавать, что именно ты, а не она выбирает путь и задает темп. Лишь в этом случае она будет счастлива служить тебе – не по принуждению, а из уважения».
И первым шагом на этом долгом пути было приучить Гордость Андалузии, которому, похоже, нередко крепко доставалось от прошлых хозяев, взбешенных его неукротимым нравом, доверять человеку и не ждать подвоха. От резкого звука конь мог запросто взвиться на дыбы. В первые дни на новом месте вороной лишь Сашке позволял приближаться к деннику. Старательно расчищая жеребца, она мягко и осторожно оглаживала его сильную шею, бока, постепенно приучая его спокойно относиться к прикосновениям. Затем, когда касания уже не вызывали непроизвольного подрагивания кожи, она, стремясь закрепить успех, стала то нарочно громко шуршать пакетом, прибираясь в деннике, то напевать или хлопать в ладоши, приучая его не бояться новых звуков. Когда установился прочный контакт, Сашка решилась вывести его на воздух: и тут ни в коем случае нельзя было воздействовать тычком – только мягким движением повода – и лишь до того момента, пока жеребец не поймет, что от него требуется и не уступит хотя бы на йоту. И даже самая маленькая победа заставляла сердце Сашки ликовать от восторга, она улыбалась и оглаживала умного красавца. Постепенно он привык к прогулкам на корде и послушно отправлялся в аллюр от легкого взмаха ее руки. Садиться в седло после той скачки на Сером Сашка уже не решалась – и дело даже не в запрете врача. Кости на сломанной руке срослись, а травма спины никак себя не выдавала. Но она обещала маме. Хотя ее так и подмывало вскочить в седло и шенкелем отправить коня в бешеный галоп. Она завистливым взглядом провожала Серегу или его напарника, которые по очереди выезжали вороного. Им доставался восторг скачки, ей – метла и щетки.
День за днем по шажочку завоевывая доверие вороного, Сашка ни на минуту не забывала о Сером, у которого и грива теперь была – волосок к волоску, и копыта вычищены, и глаз озорно сверкал. Облезлый доходяга, каким его все привыкли видеть, словно разом молодел, когда приходила Сашка, и безумно ревновал ее к красавцу-вороному. Задерживаясь на конюшне допоздна, Сашка вела с Серым долгие задушевные беседы. Рассказывала о Питере, маме, Анне Петровне, конной школе и заветной мечте – наступит лето, и она, наконец, улетит к маме за океан. На этом месте Сашка спотыкалась и прикусывала язык, потому что в глазах Серого явственно читался вопрос: «А как же я? Ты меня бросишь?». И Сашка поспешно начинала рассказывать о том, что было сегодня в школе и какой же все-таки придурок этот несносный Хусаинов.
«Не загадывай наперед, жизнь сама все расставит по местам», – так часто приговаривала Анна Петровна, когда Сашка делилась своими переживаниями и страхами. И в сотый раз оказывалась права.
Как-то раз, в начале февраля, прибираясь в деннике Серого, Сашка случайно услышала разговор.
– Седьмой и пятый отсек скоро освободятся. Вчера закупщик с Нагайбака приезжал, Кощея и Изабеллу сторговал, – сплюнув, сказал Серега.
– Так вроде Кощея же барон Сашке обещал. Девка из сил выбивается, – возразил ему другой конюх.
