Морские титаны

После десяти дней полного различными событиями плавания флибустьеры заметили на горизонте нечто похожее на серые облачка, что на самом деле, однако, оказалось твердой землей. Эскадра приближалась к цели – острову Санта-Каталина.

Было около половины седьмого вечера. Пьер Легран скомандовал убрать паруса и лечь в дрейф. Он приказал спустить на воду шлюпку для рекогносцировки и потребовал к себе на корабль своих помощников.

Спустя полчаса в кают-компании вокруг большого стола, уставленного бутылками рома и водки, с табаком и трубками сидели Пьер Легран, Филипп д’Ожерон, капитан адмиральского корабля, и помощники вице-адмирала, контр-адмиралы Пьер Прямой и Александр Железная Рука.

– Братья! – открыл заседание Пьер Легран. – Вот мы и подошли к острову Санта-Каталина, которым необходимо завладеть. Я не стану обсуждать, возможно ли это, – разумеется, мы должны это сделать!

– Еще бы, черт возьми! – вскричали флибустьеры в один голос. – Да тут не может быть и тени сомнения.

– Стало быть, остается только обсудить, каким образом можем мы разом прибрать к рукам остров и скрутить проклятых испанцев.

– Есть ли у вас какой-нибудь план, адмирал? – спросил Александр Железная Рука.

– Быть может, и есть, но ум – хорошо, а два – лучше. Я призвал вас, братья, чтобы услышать ваше мнение.

Два контр-адмирала только наклонили головы.

– Вам, Филипп, говорить первому как младшему по годам и званию.

– Остров доступен только в трех пунктах, – ответил молодой человек. – Я разделил бы эскадру на четыре части, одновременно напал бы на все три пункта и в то же время на всех парусах вошел бы в гавань.

– Теперь вам слово, Пьер Прямой, – сказал председатель совета.

– Я признаю, что план нашего друга и брата Филиппа д’Ожерона весьма смел и, пожалуй, мог бы привести к успеху, – начал Пьер Прямой, – однако нахожу его слишком уж рискованным. Разделить наши силы – значит ослабить их и подвергнуться опасности быть разбитыми по частям. Укрепления островка, господствуя над фортами и батареями большого острова, ограждают их своим огнем. Сперва я занял бы островок, а потом потребовал бы сдачи большого острова, который в этом случае просто не мог бы не сдаться, чтобы спастись от окончательного разрушения.

– Слово за вами, Александр, – хладнокровно сказал председатель.

– Я, адмирал, – отчеканил Александр Железная Рука, – не стал бы выбирать окольных путей, а вошел бы прямо в гавань со всей эскадрой, стал бы на пистолетный выстрел от набережной и с зажженными фитилями потребовал сдачи острова, а в случае отказа губернатора приступил бы к бомбардировке города, вот и все.

Наступила минута молчания.

Пьер Легран наполнил поочередно стаканы своих товарищей, чокнулся с ними, потом медленно осушил свой стакан и поставил его назад на стол, крякнув от удовольствия.

– Братья, – заговорил он наконец, – во всех ваших планах много хорошего, но по отдельности они не годятся – по моему мнению, по крайней мере. Мы не должны терять времени и давать испанцам возможность опомниться и выяснить, сколько нас; мы должны налететь на них, словно стая коршунов. Мой план совмещает в себе все ваши; сейчас увидите. Прежде всего надо вспомнить, что мы имеем дело с испанцами, то есть с людьми, беспечность которых хорошо известна, чья леность вошла в поговорку, чье нерадение не знает пределов. Испанцы не подозревают о нашей экспедиции – стало быть, они не ожидают нас. Форты их, как они ни прочны и ни грозны, однако не вооружены или, по крайней мере, вооружены очень плохо, солдаты, составляющие гарнизон, рассеяны по всему городу и окрестностям, пушки, быть может, даже не на лафетах, а боевые снаряды наверняка сложены в глубоких магазинах. Будьте уверены, более всего в деле обороны острова испанцы рассчитывают на слухи, которые они сами же и распустили о нем, будто он неприступен. Завтра этот вопрос будет нами решен. Вот как я намерен поступить: этой ночью мы будем лавировать перед островом; месяца нет, нас не заметят. На рассвете мы войдем в гавань, станем на шпринг[4] и откроем адский огонь. Под его прикрытием на берег высадятся восемьсот человек, а тем временем Пьер Прямой с двумя сотнями людей незаметно подберется к островку и захватит его врасплох перед самым восходом солнца. Никаких требований сдачи не надо, просто ядра – и делу конец. Мы должны взять внезапностью, с какой стати давать испанцам время приготовиться к обороне? Это было бы нелепо с нашей стороны. Ядра, пули и сабельные удары – нет вернее средства быстро покончить с этим делом. Если все удастся, то мы наверняка возьмем город и прочно засядем на острове. Вот мой план, братья; что вы скажете о нем?

– Он просто-таки библейски прост, – ответил Филипп, улыбаясь.

– Так вы одобряете его?

– Целиком и полностью! – разом заговорили все, кивая головами в знак согласия.

– Значит, решено: возвращайтесь на ваши корабли, братья, и готовьтесь к атаке. Надо действовать смело и дружно, я ручаюсь за успех!

– И мы ручаемся.

– Прекрасно. Итак, до завтра.

Флибустьеры в последний раз чокнулись стаканами, контр-адмиралы отправились обратно на свои суда, и вскоре эскадра двинулась в путь.

Незадолго перед тем лодка, посланная для рекогносцировки, причалила к адмиральскому кораблю. Она захватила рыбака.

По приказанию адмирала, который тотчас же пожелал допросить его, пленника провели в кают-компанию.

То, что предвидел Пьер Легран, оказалось справедливым до мельчайших подробностей. Рыбак, не запираясь, отвечал на искусные расспросы адмирала с тем большей готовностью, что с давних пор знал флибустьеров как людей, до безумия щедро вознаграждающих за оказанную им услугу и в то же время неумолимо жестоких к тем, кто заведомо их обманывал. К тому же этот человек был освобожденным каторжником, для него не существовало таких понятий, как честь, любовь к отечеству, особенно когда речь шла о золоте, которое флибустьер держал перед его глазами, – здесь он готов был продать самого себя.

Как и предполагал Пьер Легран, испанцы находились в полном неведении, они даже не подозревали о флибустьерской экспедиции. Все на острове находилось в страшном хаосе: форты не вооружены, гарнизон наполовину распущен и службы совсем не нес. Магазины, правда, были битком набиты провиантом и всякого рода боеприпасами, но они располагались за чертой города – для ограждения от случайных пожаров – и тем самым в подобном случае, где дорога каждая минута, становились совершенно бесполезны вследствие длительности и затруднений подвоза.

Впрочем, испанцы со свойственной им гордостью и самонадеянностью были убеждены, что флибустьеры никогда не осмелятся напасть на их сильные укрепления.

Итак, флибустьерский адмирал не ошибся ни в чем относительно плана, который изложил на совете.

Казалось бы, подобная нерадивость была невероятна и превосходила все, что говорилось о быстром падении несчастного испанского народа, достойного, однако, во многих отношениях не только жалости, но и сочувствия людей мыслящих, тем не менее история говорит положительно, она не рассуждает, а утверждает, приходится преклоняться перед безапелляционным решением, когда излагаешь факт, к несчастью, как нельзя более достоверный. Изложенное нами здесь происходило точь-в-точь так, как мы передаем это, мы не только не преувеличиваем, но, напротив, стараемся сгладить, так грустно влияет на нас самих мрачная картина, которую мы волей-неволей должны развертывать перед читателем, дабы показать ему мишурное величие монархии, заставившей одно время дрожать весь мир, однако благодаря шатким основаниям теперь повергнутой в прах из-за невежества, фанатизма и гордости.

Этот бедный, злополучный народ, и способный, и храбрый, доведен до такого низкого умственного и нравственного уровня монахами, деспотизмом и налогами, то есть жаждой поживы и золота, что ужаснейший переворот, который даже предвидеть страшно, и тот едва ли выдвинет его на одну высоту с прочими нациями. В испанцах сознательно притупляли все хорошие чувства и старались заменить их одними постыдными страстями, чтобы управлять ими посредством этих страстей и держать их под игом, которое они, подобно сраженному титану, тщетно силятся свергнуть.

Что бы ни говорили, а падение Испании имело началом неумолимый деспотизм звероподобного тирана, чудовища в человеческом образе, известного под именем Филиппа II.

Этот трусливый король, ханжа, гордец, кровопийца и обманщик, имел все дурные наклонности животного и ни одного из малейших добрых качеств человека: положенное им начало распада так и не останавливалось с тех пор в своем развитии. Испания утратила две трети своего населения, остальная же треть, за исключением некоторых избранных людей, наделенных выдающимися способностями, коснеет в невежестве и самом унизительном варварстве. Неужели этой прекрасной и плодоносной стране, предоставленной монахам и растлевающему обскурантизму, суждено в силу божественного права превратиться в пустыню? Это тайна Провидения.

После продолжительного допроса адмирал, оставшись доволен откровенными ответами рыбака, дал ему пятнадцать унций, что составляло целое состояние для такого бедняка, и передал его в руки Филиппу д’Ожерону с предписанием бдительно караулить и не возвращать ему свободы, пока остров не окажется во власти Береговых братьев.

Рыбак, однако, и не думал бежать, напротив, он предпочитал сойти на берег, только когда все уже свершится, не без основания опасаясь, что продолжительная его отлучка и внезапное возвращение могут привести к разным нежелательным предположениям. Не заставляя просить себя дважды, он лег, где ему указали, тщательно спрятав в пояс полученное золото, и заснул сном праведника.

Разве золото – не лучшее целебное средство для трусливой совести?

Всю ночь эскадра лавировала неподалеку от острова, постепенно, однако, приближаясь к нему при каждом повороте, и за час до восхода солнца Береговые братья находились на расстоянии чуть не в половину пушечного выстрела от большого и прекрасного рейда Санта-Каталины, куда намеревались войти с такой неслыханной дерзостью.

Исполнив этот маневр, матросы получили десять минут на завтрак. Стояла кромешная тьма; шел четвертый час утра.

Были сделаны последние приготовления к атаке: шлюпки спустили на воду, и в них разместился десант. Постепенно каждая из них зашла за корму того судна, к которому принадлежала и которое должно было привести ее на буксире на рейд. Две легкие лодки отделились от адмиральского судна и тихо направились ко входу в порт, чтобы удостовериться, натянута ли цепь для преграждения доступа кораблей.

В то же мгновение десять лодок с уключинами, обернутыми ветошью, битком набитые людьми, отделились от судов, находящихся в подчинении Пьера Прямого, и пошли на веслах в сторону маленького островка.

В лодках находились двести человек, а направлялись они захватить врасплох тысячу шестьсот!

Если бы то, о чем мы намерены рассказать, не было подтверждено самым положительным образом всеми историками, быть может, мы не решились бы описать этот подвиг безумной отваги, настолько он кажется невероятен, смел и необычен и изобилует такими странными случайностями, ясно показывающими, до какой степени может доходить беспечность некоторых правителей.

Лодки достигли узкого пролива, которым замыкался рейд. Ночь стояла темная, лодки шли очень осторожно. Караула нигде не оказывалось; флибустьеры преспокойно пристали к берегу, одни – справа, другие – слева от входа в гавань, взошли на набережную, где были закреплены концы цепи, отцепили их одновременно с той и другой стороны и, надвязав кабельтовым[5], без малейшего шума опустили в море.

Но тут Береговых братьев осенила внезапная мысль. Случайно они заметили, что небольшие двери внизу фортов, защищающих пролив, даже не затворены. Лодки поспешили назад к адмиральскому судну, отчитались в выполнении возложенного на них поручения и сообщили о своем открытии.

Пьер Легран тотчас решил воспользоваться этим удобным случаем, чтобы мигом захватить форты.

Десять хорошо вооруженных лодок под начальством Филиппа д’Ожерона и самого Пьера Леграна направились к проливу и разделились на две части, каждая в сто человек, которые одновременно подошли к обоим фортам.

Смелое нападение вышло удачнее, чем могли надеяться сами флибустьеры: испанцы были абсолютно уверены, что бояться им нечего, а потому форты оказались чуть ли не пустыми, в них едва набралось по сотне человек гарнизона, который был застигнут спящим и потому побежден в мгновение ока. Остальная часть гарнизона находилась вне крепостных стен. Форты взяли без единого выстрела.

Всех захваченных в плен испанцев повесили, так как пленники связали бы флибустьеров по рукам и ногам. Кроме того, решившись на отчаянную попытку, Береговые братья хотели жесткими мерами с самого начала приступа внушить неприятелю сильный страх.

В каждом из фортов был оставлен гарнизон, пушки обращены на город, тела несчастных испанцев вывешены рядами на всеобщее обозрение снаружи стены, после чего адмирал с командиром корабля вернулись на свое судно.

Из четырех фортов, защищавших большой остров, два уже находились во власти флибустьеров, форт на островке также, по всей вероятности, не замедлит сдаться отряду, посланному Пьером Прямым; следовательно, оставалось овладеть всего двумя фортами и городом, а это действительно было пустяковым делом для людей, которых не страшила никакая опасность, не могла остановить никакая преграда. Начало экспедиции предвещало удачу, только не следовало терять ни минуты: опаловые полосы уже пролегли на небосклоне и понемногу загорались багряным отливом, небо светлело с каждой минутой, ночные звезды меркли одна за другой, и вскоре солнце должно было рассеять мрак. Адмирал дал сигнал к атаке.

Эскадра разом вошла в рейд и заняла его весь, суда вытянулись в одну линию и стали на шпринг.

Между тем лодки обрубили канаты, которыми были прикреплены к судам, и на веслах пошли к городу. На лодках находилось до тысячи двухсот человек.

В ту самую минуту, когда солнце величественно поднималось из-за горизонта, громовой залп с продолжительными раскатами грянул над городом, и на него дождем посыпались ядра. Отчаянные крики тысячи двухсот человек зловещим отголоском отозвались на грохот орудий, и флибустьеры ринулись на город разом со всех сторон, небольшими отрядами в сорок-пятьдесят человек.

Два форта у входа на рейд почти одновременно с фортом на маленьком островке присоединились к общей бомбардировке и накрыли Санта-Каталину градом ядер. Сражение вмиг приняло ужасающие размеры. Никакими словами нельзя передать испуга и оцепенения испанцев, когда при внезапном пробуждении они увидели, что окружены значительными силами и уже почти находятся во власти своих грозных и неумолимых врагов – флибустьеров. Наступило страшное смятение, сущий хаос, над которым преобладала неудержимая паника; все бежали, сами не зная зачем и куда.

Флибустьеры являлись повсюду, поджигали дома и безжалостно убивали несчастных жителей, которые спросонья, полуодетые, спасались бегством из своих пылающих жилищ. Женщины, дети, старцы – никто не был пощажен слепой яростью Береговых братьев.

Однако вскоре население, доведенное до отчаяния, устроило отпор неприятелю.

Несколько храбрецов смело бросились вперед и принялись защищаться, предпочитая скорее дать убить себя в сражении, чем быть постыдно изрубленными, не оказав никакого отпора.

Губернатор дон Себастьян Коронель, старый воин безупречной храбрости, с помощью нескольких преданных офицеров собрал гарнизон, который пребывал в состоянии паники, присоединил к нему волонтеров из городских жителей и с этим небольшим войском, поместив посреди него женщин, детей, священников и монахинь, словом, всех, кто был не в состоянии защищаться, начал медленное упорядоченное отступление под огнем флибустьеров, которые невольно испытали благоговейное удивление при виде этого зрелища.

Ценой громадных жертв, оставляя за собой на каждом шагу груды тел, но не давая флибустьерам врезаться в свои ряды, так что их ярость бессильно разбивалась о холодный и героический отпор испанцев, дону Себастьяну удалось после двух часов страшной борьбы ввести целым и невредимым в два форта, еще не занятых неприятелем, большую часть населения города и самому запереться в них со своим небольшим отрядом, признавая невозможным бой на открытом месте, но твердо решившись защищаться до последней капли крови и сдаться только на почетных условиях.

Отдельно взятые испанцы все одинаковы: они храбры до безумства, умны и энергичны. Плохи в Испании только учреждения; измените их – и страна спасена, в людях недостатка не будет, это доказывает история.

Флибустьеры, знатоки по части геройства, даровали губернатору больше, чем то, на что он смел надеяться.

Ему было позволено перебраться на материк со своим отрядом и теми из жителей, которые пожелают следовать за ним; остальным даровали жизнь и даже пощадили их имущество, разумеется, ценой громадной военной контрибуции.

Береговые братья были вне себя от восторга: успех превзошел все их ожидания, они завоевали практически без борьбы несметные богатства. Атака была произведена так быстро и дружно, что флибустьеры потеряли не более тридцати человек, и то во время героического отступления дона Себастьяна Коронеля.

В тот же вечер губернатор с испанскими солдатами сели на старые суда и направились к материку, а жители вернулись в свои полуразрушенные жилища и в городе наконец водворилась тишина.

Не теряя ни минуты, Пьер Легран принялся за вторую часть своего поручения: он осмотрел арсеналы и магазины, нашел их полными и приступил к приготовлениям для снабжения флота всем необходимым.

По прошествии двух-трех дней вид города совершенно изменился: флибустьеры, которые, впрочем, жили в довольно добром согласии с городскими жителями, привнесли лихорадочную деятельность в этот уголок Земли, который под их неодолимым влиянием как будто внезапно пробудился от долгого и тяжелого сна.