Окровавленный трон
– Maman, не браните их, не бейте, – вступилась княжна, – они не виноваты. Я сама не вставала
– Не смей заступаться за тварей, сударыня! Они тем виноваты, что я на них зла, – закричала мачеха. – Сейчас не виноваты, завтра проштрафятся Или я не хозяйка в доме и взыскать с людишек не могу? Что ты меня учишь! Я знаю, кто виноват, кто нет! Что ты против меня подданных моих поднимаешь? Я государю жаловаться буду!.. Ну, что стоите, дылды? Одевать княжну! Обувать княжну! Умывать княжну! Чесать княжну! Живо! Живо! Живо!
Камер-юнгферы бросились исполнять приказание и окружили княжну, спустившую ножки с постели.
– Ха! ха! ха! – переменяя тон, со смехом обратилась княгиня к госпоже Жербер. – Если их не шпынять, в доме содом будет!
– Простите, девушки, что из-за меня страдаете! – прошептала юнгферам княжна. Слезы канули из ее очей. Те незаметно целовали ей ручки и ножки, на которые натягивали чулки. Княжна защищала и спасала от наказаний всех, кого могла, не только из дворни и крепостных отца, но и чужих, часто прося за несчастных государя. Поэтому люди обожали ее и шли к ней со всеми своими бедами и горестями.
– Ваше сиятельство должны помнить верноподданнический долг свой, и что если его величеству благоугодно видеть вас и осчастливить высокомонаршим посещением дом ваших родителей, то в назначенное время обязаны вы изготовиться, – наставительно говорила госпожа Жербер, между тем как княжну спешно одевали, мыли и причесывали. – Что будет, если его величество пожалует, а вы не готовы? Вы навлечете гнев монарший и на себя, и на родителей.
– Ах, у меня подколенки трясутся и пот прошибает от страха! – вскричала мачеха.
Княжна, однако, была готова, когда еще до приезда государя оставалось минут двадцать, и в сопровождении мачехи и г-жи Жербер вышла в парадные покои. Ей навстречу поспешно появился князь-отец и, подставив ей щеку и руку для поцелуя, приложил сжатые губы ко лбу дочери.
– Готова, наконец! – оглядывая ее туалет проницательным взглядом, сказал он. – Какая беспечность! Трепещу при одной мысли, если бы к прибытию императора ты оказалась неготовой! А все чтение романов! Ночь читаешь, утром просыпаешь. Я часто сам за чтением ночи не замечаю. Но это не мешает моей исправности. Nous autres savants…
Князь действительно по каталогу приказывал каждый вечер приносить ему книгу и класть раскрытой на изголовье. Но еще не бывало случая, чтобы он, начав чтение первой страницы, ее перевернул. Густой храп прерывал чтение. А особый человек к тому был приставлен, чтобы смотреть, дабы князь не спалил книгу на свечке и не наделал пожара. Книжка каждый вечер клалась новая.
Князь удалился в особый кабинет на парадной лестнице, чтобы по докладу стоявших через каждые пять ступеней и по улице до ближайшего угла лакеев спешить навстречу государю.
Княжна села за пяльцы, в которых вышивала Страсти Христовы для перевязи императора. Госпожа Жербер и мачеха встали по сторонам двери, в которую должен был войти государь. Волнение княгини дошло до высшего напряжения. Щеки ее пылали, дебелая грудь вздымалась, и она усиленно обмахивалась веером.
– Какое бесчувствие! Какая неблагодарность! В лучшем случае непозволительная беспечность! – говорила она. – Милостями осыпана. Имеешь шифр фрейлины, обещано кокарду статс-дамы. Немного повременить – и будет. Кроме того, большой крест Св. Екатерины имеешь, а знак Мальтийского ордена обещан! Тебе да графине Литте! Сам государь сказал Кутайсову это. Лишь две дамы представлены будут к ордену Св. Иоанна Иерусалимского! Верите ли, госпожа Жербер, как Аннушка в первый раз ужинала в Зимнем на бале, государь и за стол не садился, а изволил проводить время обозрением заседающих при столе персон. Какая доброта ангельская! И чудное дело, когда Аннушка еще ребенком была, ей цыганка предсказала, что она сделается знатною дамою и будет иметь четыре ордена. Четыре ордена для женщины! Мыслимое ли дело! И все сбывается! И что же? Где чувствительность? О смердах, пощады не достойных, поминутно государя беспокоит, а родителям исхлопотать ничего не желает! А кабы не я, не мой ум и сноровка, никакая цыганка не наворожила бы! Мной все в действие приведено! Все мной! Я тебе, Аннушка, говорю еще раз, попомни просьбицу мою, – обратилась она к княжне, – выпроси ты Феденьке аннинскую ленту. Ну что стоит государю! А я и сплю, и вижу Феденьку в ленте! Слышишь? Выпросишь, что ли?
Она говорила о своем любовнике Уварове.
– Маменька, – дрожащим голосом отвечала падчерица, – пусть мне цыганка наворожила, да сама-то я не цыганка и выпрашивать не умею! Пощадите меня!
– Не умеешь, потому что для меня! – злобно прошипела мачеха. – Ну, я тебе этого, голубка, не забуду! Я тебе это припомню, душенька!
Она задыхалась от злобы.
– Государь! – вдруг раздался отдаленный крик в конце анфилады зал и гостиных.
– Государь! Государь! Государь! – один за другим повторяли скороходы, поставленные в каждых дверях.
– Ахти, государь! – всколыхнулась княгиня. Смертный холод мгновенно сковал руки и ноги княжны Анны. Сердце мучительно забилось и упало. Игла замерла в трепещущих пальцах. Она ничего не видела, ничего не сознавала, кроме того, что вот сейчас войдет невысокий человек, в руках которого ее судьба, честь и сама жизнь.
Княгиня Лопухина и госпожа Жербер, тоже побледневшие под румянами, заранее склонились в низком реверансе.
XI
ЗАПИСКА
После того, как княжна Анна отказалась выпросить у государя ленту для любовника мачехи, о чем самая мысль была ей нестерпимо оскорбительна, бедной фаворитке решительно не стало житься в доме. Княгиня изобретала тысячи способов сделать ее существование невыносимым, и она находила отдых и успокоение только у Долгоруковых.
Ревностно исполняя повеление государя всегда танцевать вальс с Рибопьером, княжна Анна проводила почти ежедневно свободные часы в обществе беспечного, неистощимо веселого француза.
Танцы, игры, смех и болтовня чередовались с чтением новейших произведений литературы, конечно, не русской.
В то время как старый князь проводил досуги с госпожею Госконь в доме Шевалье, а мачеха уединялась на антресолях с Уваровым, княжна спешила к заветной двери, соединявшей родительский дом с беспечной семьей Долгоруковых. Там ее уже ожидала обоего пола молодежь, корнеты конной гвардии, гулист и цимбалист, кошки, собаки, канарейки, ученые сороки, горы лакомств!.. Госпожа Жербер покровительствовала этим невинным времяпрепровождениям, потому что французский темперамент влек туда, где было весело, она же была еще достаточно молода, свежа и привлекательна, чтобы заслужить внимание молодых воинов… В то же время она исполняла и обязанности неотлучной дуэньи, препорученные ей государем. Слова, брошенные практичным бароном Николаи, не прошли мимо сердца Саши Рибопьера. Юноша задумался. Внимание фаворитки в самом деле могло доставить ему звание адъютанта. Император любил приближать к себе глубоких старцев и зеленых юношей. Резкие контрасты соответствовали его противоречивой, романтической натуре.
Но деликатность не позволяла Саше Рибопьеру прямо просить княжну Анну похлопотать за него. Тогда он открылся госпоже Жербер, и та обещала передать при случае это его желание.
В ноябре император принял титул магистра ордена Иоанна Иерусалимского. Еще год тому назад магистр ордена, достойный старец Роган умер. Граф Литта, облеченный званием чрезвычайного посла, имел торжественный въезд в столицу и публичную аудиенцию, на которой поднес императору Павлу титул протектора ордена, вмещавшего в себе древнейшие дворянские роды почти всей Европы.
Императору прислан был, кроме того, старинный крест славного гроссмейстера Лавалетта, другой крест из части древа животворящего Креста Господня, чудотворный образ Божьей Матери, писанный святым евангелистом Лукою, и десная рука мощей святого Иоанна Крестителя.
Присланы были знаки Мальтийского ордена и для всех особ царского семейства, также для государственного канцлера князя Безбородки, для вице-канцлера князя Куракина.
В тронную залу, где совершалась церемония, прибыла императрица, и, приняв из рук государя орденские знаки, заняла место на троне. Затем к престолу подошел Александр Павлович без шпаги и преклонил колено.
Император, надев шпагу и обнажив меч, сделал им три рыцарских удара по плечам великого князя, вручил ему шпагу, поцеловал его и возложил на него знаки Большого креста.
Французский принц Конде, тоже пожалованный в кавалеры Большого креста, наречен был великим приором русским.
После обеда государь принял кавалерами Большого креста князей Безбородко и Куракина, раздал другие кресты и назначил всех командоров и кавалеров великого приорства.
К удивлению всей Европы, русский царь принимал верховное начальство над религиозным и военным орденом, признававшим папу своим духовным главой. Но по своему положению в Средиземном море остров Мальта, без всякой обороны сданный первому консулу Бонапарту беспечными кавалерами на пути его в Египет, обещал России важную точку опоры в сношениях с Оттоманской Портой.
Русский император в качестве гроссмейстера становился во главе всего дворянства Европы. А русское дворянство становилось равноправным членом европейской рыцарской семьи.
Все сие давало оплот для борьбы с гидрою революции, рушившей алтари и престолы…
Теперь, ровно через год, весь корпус мальтийских кавалеров торжественно поднес императору Павлу корону и регалии нового сана, включенного затем в титул императорский. Декларацией, обнародованной в Европе, дворяне всех христианских стран приглашались ко вступлению в орден. Кавалеры, и между ними великий князь Александр Павлович, совершали затем, став по сторонам трона, у коего стоял в регалиях гроссмейстер, некоторые обряды. Снимали шляпы и махали ими. Обнаженные шпаги воздымали и уклоняли, образовав над Павлом Петровичем как бы стальной свод.
Составлен был верховный священный совет ордена.
Князь Лопухин сделан был великим командором. Назначены были оруженосцы к великому магистру от конной гвардии и полков Преображенского, Семеновского и Измайловского.
Княгиня Лопухина употребила все старания, чтобы ее возлюбленный, новопроизведенный конной гвардии полковник Феденька Уваров был назначен оруженосцем.
Назначен был от конной гвардии оруженосцем к великому магистру Саша Рибопьер.
В пунцовом одеянии с черными отворотами, с обнаженными мечами оруженосцы окружали Павла, когда он шел церемониально в церковь или аудиенц-залу.
В деле назначения Саши Рибопьера оруженосцем влияние княжны Анны было ни при чем. За него хлопотала тетка графиня Литта. Но мачеха княжны была уверена, что именно падчерица провела своего мальчишку, с которым вертится, и перешла дорогу Феденьке и ей самой. Оскорбленная в нежнейших чувствах престарелость не смогла сдержать своей ярости и, ворвавшись к княжне, извергла на ее голову поток упреков в интриганстве, неблагодарности и т. д.
– Для меня не хотела попросить, а для своего вертопраха небось выклянчила! – кричала княгиня.
Княжна Анна выслушала до конца мачеху, не сказав ни слова, только побледнела, и черные глаза ее сверкали. Потом она ушла с госпожой Жербер к Долгоруковым.
Там уже ожидал ее Саша Рибопьер. Во время танцев она как бы ненароком спросила его, все ли мечтает он об адъютантском мундире, будучи уже возведен в оруженосцы?
– Конечно, княжна. Кто из нас, корнетов, о сем не мечтает! И сами судите: быть ли оруженосцем мальтийского магистра или адъютантом всероссийского императора? Полагаю, островок не идет в ряд со страной великой, как бы особливою частью света.
– Ах, а я бы предпочла обитание на тихом острове, куда бы не проникала людская зависть и злоба! – сказала княжна.
– О, конечно, если бы сей остров был населен вами, то б должно его предпочесть всему свету! – поспешил с комплиментом юный оруженосец.
Княжна засмеялась и подбежала к госпоже Жербер, окруженной молодецкими усами, палашами и ботфортами, что-то ей пошептала, а затем, достав маленький бумажник, написала на страничке, вырвала ее и отдала госпоже Жербер.
Та взяла записку и с низким поклоном немедленно удалилась.
Веселье молодежи продолжалось, и время летело незаметно.
Вдруг вошла опять госпожа Жербер и, подойдя к княжне, присела до земли и сообщила:
– Исполнено!
Княжна весело рассмеялась и закружилась с Рибопьером в вальсе.
Рано утром на другой день за Сашей приехал флигель-адъютант Толбухин с приказом императора сейчас же явиться во дворец. О причине Толбухин не мог ничего сообщить.
По приезде в Зимний, юный оруженосец был проведен в кабинет императора. Там находился фельдмаршал Суворов. Государь посылал его в Италию спасать троны, которые опрокидывал мимоходом в титаническом развитии своей карьеры Наполеон Бонапарт, и Саша был свидетелем странных коленопреклонений перед Павлом и таинственных фраз, благословений и жестов, которыми напутствовал великого полководца великий магистр. Из кабинета императора Суворов бегом побежал в дворцовую церковь и долго лежал перед алтарем.
Император обратился к Рибопьеру и весело подмигнул своему семнадцатилетнему оруженосцу. В руках его была карта Европы. Он перегнул ее пополам и сказал:
– Видишь эту карту? Так разделю я Европу с Бонапартом, если только он возвратит ордену Мальту. Но пока не возвратил…
Император сделал ужаснейшую гримасу, захохотал и, подпрыгивая и потирая руки, повторил несколько раз:
– У Павла есть Суворов! У Павла есть Суворов! Ну, да я не затем звал тебя, – успокаиваясь, серьезным тоном сказал император. – Вам еще рано заглядывать в ущелья мировой политики. Это вино не по вашей юной голове. А вот зачем звал вас: поздравляю вас моим адъютантом.
И, приняв величественную позу, император протянул руку для поцелуя упавшему на колени юноше.
– Есмь вам благосклонным! – сказал Павел и вышел из кабинета церемониальным маршем.
XII
ЗЛОЙ ОМУТ
Назначение Саши Рибопьера адъютантом императора лишило сна и аппетита княгиню Лопухину. Она металась по дому, задыхаясь, с обезображенным злобой и красными пятнами лицом, била собственноручно служанок и отсылала за воображаемые провинности лакеев к зверообразному конюху, исполнявшему в доме обязанности палача.
– Феденька только полковник и то с великим трудом через силу добился, а мальчишка-плясун через эту девчонку уже адъютант! – повторяла она. Конечно, от княгини не могло скрыться, что г-жа Жербер ездила во дворец с нарочитой запиской от падчерицы к государю, немедленно исполнившему просьбу дамы сердца с рыцарской предупредительностью. И это после ее упреков падчерице за происки до доставлению Рибопьеру звания оруженосца! Девчонка явно на зло сделала! Недовольна тем, что оруженосец, так вот тебе – уже и адъютант! Но постой, погоди!
И мачеха строила планы мести. Жизнь бедной фаворитки стала воистину некрасна. Родительский дом для нее превратился в какой-то злой омут. Во всех углах шли заговоры, плели гибельные сети, строили ковы. Посещения государя ее утомляли, требуя напряжения всего внимания, чтобы не возбудить чем-либо гнев его. Дух Павла Петровича, странный, капризный, переменчивый, ужас ежеминутно грозящей гибели от припадка слепой ярости, его мистические беседы, прерывающиеся буффонадами, постоянная крайняя подозрительность, ревность – удручали княжну, и часто по отъезде государя бедная фаворитка, удалясь в спальню, разражалась рыданьями. Мачеха после припадка ярости припрятала когти и стала обращаться с падчерицей с притворной нежностью, которая, конечно, не могла обмануть. Мачеха ждала удобного случая отомстить. Зависть к положению падчерицы грызла ее. Почему бы государю не обратить внимание на более зрелую и опытную красоту? Что он нашел в бледной, унылой девчонке? Княгиня Лопухина находила в любезности государя нечто большее – зарождающееся внимание… Княгиня усиленно подновляла свои поздние прелести и рядилась. И ей казалось, что сегодня государь пристальней на нее посмотрел, нежели вчера, и милостивее беседовал… Безумные мечты честолюбия зародились в воспаленном воображении злой старой бабы…
Княжна страдала и по ночам дрожала от страха… Хотя она не знала всего происходившего в доме, однако многое передавали ей преданные служанки. Они рассказывали о странных собраниях в отдаленных покоях князя, на которых пели и совершали таинственные обряды люди в масках, в необыкновенных одеяниях и шпагами прокалывали куклу в золотой короне. Они многое рассказывали. И напуганному воображению княжны мерещились крадущиеся шаги, потайные ходы, двери, люки! Она знала, что отец ее принимал тайно каких-то виленских евреев-раввинов с крупными пейсами, в мантиях, подбитых пестрым мехом и ермолках. И что на этих странных ночных совещаниях присутствовал бывший польский король Понятовский. Она знала, что евреи принесли под своими плащами мешки с золотом и высыпали их на стол в большую кучу. Потом они зажигали курения, читали заклинания из огромной книги «Зогар» и вызывали духов…
Многое другое, необыкновенное и ужасное, сообщали княжне при вечернем раздевании, шепотом, оглядываясь, умоляя не погубить, девушки.
Злой омут затягивал княжну, дышал мраком и ужасом, и спасенья от него не было.
Да, три дома на Невской набережной, соединенные тайными ходами, дверями и лазейками, составляли западню, куда, однако, Павел Петрович доверчиво приезжал почти ежедневно privatomente!.
Здесь обитали Парки, выпрядавшие нить его жизни, во власти которых было прервать ее в роковой миг! Эти Парки были юны и прелестны, и одной из них, сама того не зная, являлась княжна Анна, такая же жертва, игрушка в руках коварных интриганов. В этих трех соединенных в один домах шла тайная работа, выковывалась огромная сеть, отдельные нити которой протягивались по всей Европе и Соединялись в Лондоне. Люди, тайно и явно посещавшие дом князя Лопухина, вели огромную игру, от исхода которой зависели судьбы всей Европы. Постоянно являлись сюда посланцы из европейских столиц, и сам великий банкир Европы рабби Меер Амшель присылал сюда своих поверенных. Иезуиты, масоны, якобинцы, в карманах которых звенело английское золото, агенты Наполеона Бонапарта, куртизанки, мальтийские рыцари, евреи-кабалисты и всевозможные всех наций иностранцы появлялись здесь таинственно и незаметно опять исчезали. В разных углах постоянно о чем-то шептались, сговаривались, и все это создавало самую удушливую нравственную атмосферу.
XIII
ГРОМ ПОБЕД
Весной 1799 года открылись военные действия. Собственной причины к войне с французами, по-видимому, Россия не имела. Она вступилась за угнетенную Европу и порабощенную Бонапартом Италию за трон короля сардинского, который скитался изгнанником и молил о помощи императора Павла. Ко двору короля сардинского был аккредитован князь Адам Чарторыйский, выехавший, по высочайшему повелению, отыскивать изгнанника… Император российский, соединясь с Австрией, поднял оружие против республики Французской. Суворов, семидесятилетний старец, послан был исполнителем бескорыстия императора Павла, но после блестящих побед своих в северной Италии столкнулся с своекорыстными видами венского двора. После перехода через Адду 18 апреля Суворов торжественно вступил в Милан. Военные реляции возбудили вдохновение маститого певца Державина, и он прославил подвиги фельдмаршала в оде «На победы в Италии». Он назвал Суворова «вождем бурь полночного народа», «девятым валом», «мечом Павла», «щитом царей Европы». Но Италия явилась для Суворова, по его словам, «пургаторием», средним местом между адом, куда толкали его австрийцы, и раем, куда влекло полководца гениальное прозрение. Ад был – Швейцария; рай – Франция. «Меч Павла», «вождь бурь полночного народа», «девятый вал» европейского моря, возмущенного до дна Великой французской революцией, Суворов принужден был исполнять близорукие предписания австрийского императора, вести мелочную борьбу с австрийским министром бароном Тугутом, терпеть каверзы венского гофкригсрата, выслушивать венских стратегов вроде Вейротера, всяких «проекторов», «элоквентов» и «пустобаев», на основании ученых выкладок науки стратегии в венских кабинетах строивших хитроумные диспозиции, желавших навязать их русскому полководцу и умертвить его гений. Единственный противник Наполеона Бонапарта, гений ему равновеликий, способный положить предел блистательному поприщу первого консула, был семидесятилетний старик, истерзанный огорчениями, утомленный тяжкой борьбой против козней и происков. Суворов исторг из рук французов и занял большую часть крепостей северной Италии, но считал необходимым остаться здесь еще два месяца, дабы упрочить свои завоевания. Он предвидел, что без этого австрийцы не удержат их за собой. Австрийский император предписывал Суворову немедленно идти в Швейцарию. Суворов просил о снабжении русской армии необходимыми запасами, орудиями, лошадьми. Австрийское правительство оставляло его заявления без внимания. Коварные и близорукие союзники считали, что каштан уже вытащен руками глупых русских варваров из полымя и теперь они не нужны, они даже опасны. Вена не понимала, что ей не удержать голыми руками горячий каштан. И посылала в Альпы утомленную, обносившуюся, лишенную запасов русскую армию на гибель. Старик Суворов сделал, что нужно для Вены, – казалось интригану барону Тугуту. Старик Суворов может стать опасен при дальнейших победах. Пусть его побродит в альпийских ущельях. И эрцгерцог Карл выступил из Швейцарии и оставил там Римского-Корсакова с одними русскими войсками. Суворову не оставалось выбора. Но он медлил и писал жалобы Павлу, графу Ростопчину, русскому послу при венском дворе графу Андрею Кирилловичу Разумовскому. «Бога ради, – молил он последнего, – выведите меня из пургатория. Ничто не мило. Стыдно мне бы было, чтоб остатки Италии в сию кампанию не опорожнить от французов. Потом и театр во Франции не был бы тяжел. Мы бы там нашли великую часть к нам благосклонных». «Опорожнить Италию от французов: дать мне полную волю!» «Чтобы мне отнюдь не мешали гофкригсрат и гадкие проекторы». «Иначе: мне здесь дела нет! Домой, домой, домой!»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
B своих записках Д.X. Ливен рассказывает, что Павел I «нередко наезжал» в Смольный; «его забавляли игрою маленьких девочек, и он охотно сам даже принимал в них участие». Ливен вспоминает, что играла в жмурки с императором, Понятовским, Конде и Суворовым. Допустимо, что играли и в горелки. (Примеч. автора.)
2
Этот пруд, который ширится в долине, повторяет в лоне своих вод зеленеющие шипы, оцепленные виноградными лозами. Чистое небо, лазурь безоблачная там живо отражаются, обогащая картину изображения.
3
Но в то время, когда удивляются этой волне, в которую глядится небо, зефир летит и омрачает ее поверхность. Единым дыханием он смешивает черты и блеск стольких предметов и исчезает.
4
Желание, вздох, о моя дочь, может также взволновать сердце, где начертана скромность, где блистает мудрость. Спокойствие на этих одах может возродиться; но оно безвозвратно теряется в сердце, в котором любовь стала господином.
5
При императоре Николае Павловиче было уже 324 камергера и камерюнкера и 180 фрейлин.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги