Кунигас. Маслав (сборник)

Начальник их, высокий детина, на голову выше всех остальных, с густыми, падавшими ему на плечи волосами, увидев Маслава, снял не спеша баранью шапку и слегка склонился перед ним. Ни он, ни его товарищи, весело поглядывавшие вокруг, не испытывали ни малейшего страха в этой торжественной обстановке княжеской столовой… Опустошения, которые они чинили по всей стране, научили их ничего не ценить, они чувствовали свою силу…

– Ну, вот мы пришли к вам, князь наш, – заговорил начальник, – посоветоваться и порадовать тебя. Ты наш! Ты наш!

И вся толпа весело замахала шапками, приветствуя его громкими восклицаниями. Маслав хмурился и молчал.

– Там, за Вислой, мы уж очистили тебе почти весь край. Иди и наводи порядок… Восстанови старые храмы, верни старых богов немцам их богам на погибель!

Снова раздались крики, и шапки полетели вверх. Оратор погладил бороду и огляделся вокруг.

– Рыцарей и немецких ксендзов нет больше нигде, и замков уже немного осталось, и те мы возьмем голодом или разнесем в щепы… но с чехами мы не можем справиться. Это, милостивец, твое дело. Если хочешь княжить, надо от них избавиться…

Все, окружавшие посла, кивали головами, подтверждая его слова. Маслав слушал.

– Рыцарей нет больше? – спросил он.

– Да все равно что нет, – смеясь, отвечал посол, – хоть некоторые еще прячутся по лесам, но придут холода, морозы – волки и тех доедят.

– А замки спалены?

– Если где и остались еще, то недолго продержатся, – возразил посол.

– Вот только один есть поблизости, с тем мы, пожалуй, и справимся. Если бы нам дали воинов на помощь, нам было бы легче овладеть им.

– Что же это за замок? – спросил Маслав.

И вся толпа, перебивая друг друга, закричала в ответ:

– Ольшовское городище!

Вшебор почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо.

– Окопались там собачьи дети, – продолжал оратор. – Защитились машинами и так крепко держатся, что их трудно взять. Голод их изведет, это правда, но что хорошего? Там женщин много, они бы нам пригодились. А за это время похудеют, запасы все поедят. А вдруг придут чехи, возьмут их и ограбят? Там большие богатства собраны, жалко будет потерять.

– Ольшовское городище? – еще раз спросил Маслав.

Посол указал рукой в ту сторону, где оно было расположено.

– Дайте нам людей, – сказал он. – Если мы бросимся со всех сторон на валы, они не выдержат… Если поделимся хотя бы пополам, там хватит богатства на всех. Туда свезли сокровища со всех сторон, да и сам Белила имел достаток… Надо истребить это гнездо без пощады.

Маслав несвязно бормотал что-то. Послам от черни принесли пиво, и тут же началось угощение. Все взяли по кубку и с поклонами обратились к пану, принимавшему их у себя, но сам пан был не весел: не по нраву ему была бесцеремонная простота простого народа. Да и они, поглядывая на этого «своего» князя, видимо, не очень им восхищались. Он казался им слишком высокомерным и чересчур походил на прежних панов. Вшебор, который уже собирался уходить, услышав, что началось обсуждение готовившегося совместного нападения на Ольшовское городище, остался послушать, к какому решению придут.

Трудно было разобрать что-нибудь в общем говоре и шуме. Из толпы то и дело вырывались отдельные голоса, заглушавшие говорившего и прерывавшие рассказ. Вшебор понял только одно, что послы старались разжечь в Маславе жадность, описывая ему собранные в замке сокровища, но князь гораздо менее интересовался добычей, чем местоположением замка и численностью охранявших его людей.

Но одним эти силы казались далеко превосходящими их собственные по той причине, что принудили их к отступлению, другие же стирались доказать противное. Таким образом, нельзя было установить точное количество защитников. В одном только все были согласны – именно в том, что в городище схоронилось много рыцарей и уж ради этого следовало взять замок, чтобы эти опасные люди как-нибудь не выбрались оттуда и не спаслись.

Для Маслава тоже было гораздо важнее избавиться от тех, кого он считал своими злейшими врагами, чем овладеть богатой добычей. Когда толпа, угостившись и нашумевшись вдоволь, удалилась, милостиво отпущенная князем, Маслав, утомленный, опустился на скамью, а Вшебор, воспользовавшись тем, что день уже сменился вечером, побежал под предлогом взглянуть на коней по направлению к конюшням – искать Собека.

Как при Болеславе – замок и дворовые постройки были полны рыцарства, так теперь при Маславе все было полно простым людом, который надо было поить и кормить. Около храмов – гусляры и певцы, на валах – воины, а в обоих дворах – толпы народа, стекавшиеся со всех сторон на поклон и располагавшиеся здесь лагерем. Трудно было даже пробраться среди этих шалашей, деревянных балаганчиков, сараев и повсюду разложенных костров. Слышались пение и смех. Кое-где производилась купля и продажа еще окровавленной одежды и дорогих материй, награбленных по шляхетским усадьбам.

Вшебор, минуя все эти группы, добрался до сарая, где он еще издали заметил Собека, но и здесь сновала челядь и надсмотрщики за стадами коней и рогатого скота, так что трудно было поговорить без опаски.

Сделав знак старому слуге, Долива повел его за собою в ту сторону, где на валу почти не было народа.

Проведя его в безопасное место, Вшебор сказал ему:

– Ваша правда, нам надо скорее возвращаться. Сейчас только приезжали посланные к Маславу, требуют от него помощи, чтобы взять Ольшовское городище. Мы должны предупредить наших об опасности и быть уж среди них для защиты замка. Может быть, удастся вырваться оттуда заранее!

Собек хлопнул в ладоши.

– Но как же выбраться отсюда? – спросил Долива. – И попасть-то сюда было нелегко, а уж выйти – еще труднее.

Старик беспокойно задвигался.

– Мне-то легко отсюда уйти, – сказал он, – когда захочу, тогда и уйду, и никто меня не спросит, вам хуже.

Он покрутил головой.

– Вот потому-то я вас и спрашиваю, – сказал Вшебор.

– Вы старайтесь только выбраться в лес за Вислу, – сказал Собек, – а там уж мое дело вывести вас дальше.

Долива подумал немного.

– В эту ночь? – спросил он.

– А чего же нам ждать? Они еще могут заподозрить нас.

Пока они так совещались, наступил вечер, и Вшебор должен был вернуться в замок, чтобы показаться на глаза Маславу. Решено было бежать в эту же ночь.

Долива, допущенный к князю за получением приказаний, нашел его полусонным от меда и пива и не расположенным к каким-либо разговорам. Он только знаком дал ему понять, что хочет отдохнуть. Вшебор тотчас же вышел и пошел в свою хату во дворе. В этот вечер никто не приходил за ним и не заглядывал к нему в горницу.

На другой день утром князь вышел к своим людям, чтобы сделать смотр вооружению воинов и их коням. Вернувшись к себе, он приказал позвать охмистра.

Ждали, что он займется обмундированием новоизбранной дружины, но нигде не могли его найти. Хата, где он обретался, была открыта настежь, и огонь в очаге давно выгорел. Никто не видел, как он входил в нее.

Люди князя разбежались искать его, но прежде всего заглянули в конюшню: ни Собека, ни лошадей их там не было.

Известие о том, что Вшебор исчез, привело Маслава в ярость. В погоню за беглецами были посланы самые надежные слуги и кони. Князь клялся, что не пощадит ни одного рыцаря, хотя бы тот в ногах у него вымаливал прощенье.

На него напал какой-то непонятный страх. Он целый день провел на валах, поджидая, не привезут ли тех, за которыми была отправлена погоня. Для них уже была приготовлена виселица.

Только к ночи стали возвращаться посланные с известием, что Вшебор исчез без следа. Паромщики на Висле клялись, что ночью никто не переезжал на тот берег Вислы и никто в окрестностях не видел всадников. Несколько дней искали их следов по обеим сторонам реки. Все было напрасно.

Губа ходил в храм к гадателям, чтобы они сказали ему, где искать беглецов. Но каждый из них указывал по-разному.

Нескоро еще все успокоилось в Плоцке. Но приезд новых посланных, совещания с ними и приготовления к походу стерли понемногу воспоминание о Вшеборе. Готовились в поход на Ольшовское городище. Люди Маслава должны были соединиться с окрестными жителями, обложить замок и принудить его к сдаче.

В то время как в Плоцке Маслав при одном воспоминании о Вшеборе Доливе бил кулаками по столам и по лавкам, грозя мщением, издеваясь над своим товарищем, понося его и ругая шляхту, подославшую к нему изменника, чтобы разузнать его тайны, Вшебор вместе с Собеком, переправившись ночью вплавь через Вислу в том месте, где они раньше заметили брод, забирались все глубже и глубже в чащу леса, подальше от лесных дорог и постоянно меняя направление, как звери, преследуемые охотниками и сбивающие с толку собак. Так, не жалея лошадей, ехали они до тех пор, пока не выбрались на более безопасное место. Старый Собек был в этом случае большою помощью для Вшебора, потому что у него был инстинкт лесного жителя, который никогда его не обманывал. Он узнавал дорогу по коре деревьев, направлению ветра, а ночью по звездам.

Однако, заботясь прежде всего о том, чтобы замести следы и обмануть преследователей, он в конце концов очутился в совершенно незнакомом месте. Он не боялся заблудиться, но боялся прибыть слишком поздно в Ольшовское городище.

Была поздняя осень, и трудно было прокормить коней, которые вынуждены были питаться иногда молодыми побегами. В этот первый день бегства они достигли только того, что забрались в болота, поросшие густой зарослью, где они чувствовали себя в безопасности. На ночь расположились на лужку между деревьями, не позаботившись даже о том, чтобы сложить шалаш: не было ни времени, ни желания. С коней сняли сукно, служившее им вместо седел и, установив по очереди ночную стражу, расположились на отдых до утра.

На рассвете Собек напоил коней и произвел разведку местности, соображая, как выбраться отсюда. Пришлось прибегнуть к способу отыскивания направления по коре деревьев. Старый слуга поехал вперед, внимательно разглядывая дорогу и стараясь выяснить, какой стороны следует держаться.

Было уже около полудня, и лесная чаща, видимо, начинала редеть, указывая на близость поляны и ручья. Они съезжали с небольшого холма, когда Собек вдруг задержал коня и, знаком наказывая Вшебору молчание, остановился на месте. С той стороны, где лес кончался, слышался шум голосов, ясно указывавший на то, что там было довольно большое сборище людей.

Страх овладел стариком: кто же мог так блуждать толпою, как не чехи или чернь, скитавшаяся по всей стране, разорявшая и грабившая города и усадьбы? Попасть к ним в руки, спасшись от Маслава, было бы гибелью. Лицо Собека покрылось смертельною бледностью. В первую минуту он совершенно потерялся и не знал, что делать дальше.

В том месте, где они стояли, широкие стволы деревьев и разросшиеся на опушке леса кусты скрывали их, но малейший шорох мог их выдать. Собек тихо сошел с лошади и привязал ее к дереву, его примеру последовал и Вшебор. Пешему не грозила такая опасность, как конному. Оба стали тихонько прокрадываться к тому месту, откуда доносился шум голосов. Они стояли на холме, укрытые за деревьями. У подножия холма протекала маленькая речка, а в долине, расстилавшейся перед ними, они заметили довольно большой лагерь, окруженный возами. На лугу паслись стреноженные кони. В центре лагеря возвышалось несколько палаток, в наскоро выкопанных ямах были разложены костры, а возле них суетилась вооруженная челядь. Можно было различить фигуры нескольких мужчин в рыцарских доспехах, переходивших от одной палатки к другой. Еще несколько лежало на разостланной на земле подстилке. Все они были хорошо вооружены, а между ними, на воткнутом в землю древке, развевалось знамя, но такое смятое и порванное, что невозможно было различить, кому оно принадлежало. Вшебору и Собеку одновременно показалось, что это должны быть чехи, но, прежде чем они успели отойти назад, чьи-то сильные руки обхватили их сзади и повалили на землю. Вшебор, вспомнив про меч, висевший у него за поясом, собирался защищаться и уже столкнул с себя двух нападавших, но, нечаянно заглянув им в лица, узнал в них слуг своих знакомых магнатов, а те тоже узнали его.

Люди, принявшие Вшебора благодаря его крестьянской одежде за простолюдина и повалившие его на землю, были слуги Шренявы. Собека опрокинул высокий детина, бывший оруженосцем у одного из Яксов.

– Что вы тут делаете? – крикнул Вшебор. – Это ваш обоз?

Слуги только указали на него рукой.

Обрадованный Вшебор, меньше всего ожидавший встретить своих, неожиданно очутился среди них. Он даже не думал, что разбитое рыцарство могло где-нибудь собраться в таком большом количестве. Оставив коней Собеку, он поспешил к этому лагерю, который был ему как будто послан с неба. Значит, были еще люди, которые, не потеряв надежды, собирались вместе и держали совет.

Чем ближе он подходил к обозу, тем сильнее была его радость. Отряд не был особенно велик, но все же вместе с челядью и оруженосцами он составлял около ста человек. И все знатные рыцари, из которых он состоял, имели хорошее, крепкое вооружение и далеко не выглядели такими истощенными, как Лясота и Тонорчик, которых он встретил раньше на дороге.

В лагере была тишина и порядок, а захват Вшебора доказывал, что спуск в долину заботливо охранялся.

Глубоко растроганный Вшебор, перейдя через речку, по переброшенному через нее бревну, возблагодарил в душе Бога и почти бегом пустился к расположившемуся здесь лагерем рыцарству. Его заметили уже издали, и так как он был плохо одет и его сразу не узнали, то сначала поднялась суматоха. Воины торопливо поднимались с земли, а некоторые хватались за оружие, но человек, стоявший на сторожевом посту, присмотревшись к Вшебору, с криком бросился к нему навстречу.

Это был прежний товарищ Доливы, служивший вместе с ним в Казимировой дружине, Самко Дрыя, друживший с обоими братьями и которого они оба потеряли из вида, когда королевич был изгнан из края и вся его дружина распалась.

– Вшебор!

– Самко! – крикнули оба, с протянутыми руками бросаясь друг к другу.

На этот призыв все, кто был поближе, подошли и окружили их, забрасывая вопросами.

А из большой палатки вышло несколько человек, вероятно, предводителей отряда, к которым и повели Вшебора.

Первый, кого он увидел, был старый, седой, почти восьмидесятилетний старик Трепка, помнивший еще времена Мешка Первого. Старик сидел на бревне, покрытом шкурой, весь сгорбившийся, зябко кутавшийся в кожух и все-таки трясшийся от холода, а подле него стояли два его сына, за ними Яксы, Каневы, Шренявы и знатнейшее рыцарство Болеслава, Мешка и Рыксы. Все это были остатки блестящих полков когда-то великолепного королевского двора: жупаны, владыки, воеводы, подкомории, о которых Вшебор даже не знал, что им удалось спастись. Тем менее ожидал он встретить их всех вместе, потому что ходили слухи, что те, кто уцелел, бежали за границу и там скитались, ожидая смерти.

И прежде всего Вшебор поднял руку к небу, благодаря Бога за то, что позволил ему еще увидеть остатки собравшегося вместе и единомысленно действующего рыцарства.

И те тоже, увидев его, засыпали бесчисленными вопросами и тянули каждый к себе, радуясь, что их небольшой отряд пополнился еще одним спасшимся.

Тем, которые не знали раньше Долива и удивлялись, за что был оказан такой сердечный прием этому бродяге в крестьянской одежде, Дрыя и другие рассказали, кто он был и как назывался. Имя Доливы было у всех на устах.

В палатке стало так шумно, что нельзя было разобрать, кто и что говорит. Тогда старый Трепка, который, видимо, был здесь главным вождем и начальником, начал стучать посохом в землю и ударять в ладоши, призывая к порядку. Иначе невозможно было разузнать что-нибудь от Вшебора. Поглаживая рукою огромную седую бороду, старец начал расспрашивать его, откуда он шел, как удалось ему спастись и не знал ли он чего-нибудь о других?

Долива рассказал им о своих несчастьях начиная от бегства из замка и встречи с Лясотой в Гдече и кончая прибытием в Ольшовское городище.

Не приписывая особого значения спасению женщин из Понца, он даже не упомянул о них в своем повествовании и только, когда рассказывал о приеме их Белиной, назвал в числе других и двух женщин.

Его начали расспрашивать, кто они были, и Долива назвал пани Спыткову и ее дочь Катерину. Как только он вымолвил это имя, за спиной старого Трепка, с земли, на которой лежало какое-то существо, закутанное в кожухи и плащи, послышался густой голос:

– Хвала Господу в Вышних!

Все взоры устремились в ту сторону, откуда слышался голос, и Вшебор увидел, как из-под покрывал, словно освобождаясь из пеленок, выглянуло бледное лицо и показалась жилистая рука. Окровавленные повязки, обвивавшие всю эту голову, оставляли свободной только небольшую часть этого угрюмого и печального лица: бледную щеку, налившийся кровью глаз и синюю, бессильно отвисшую губу.

– Кто этот старец? – спросил Вшебор Дрыю.

– Это же муж Спытковой, который чудом уцелел под грудою трупов и был вовремя спасен подоспевшими воинами, – тихо сказал Дрыя.

– А нам сказали, что его рассекли на куски! – вскричал Долива.

– Да и немного прибавили, – сказал, услышав его, Спытек. – У меня нет ни одного живого места на теле; все изрублено, исколото и изрезано, а сколько из меня крови вытекло, другому хватило бы на всю жизнь!

Вшебор смотрел с удивлением на изрубленного владыку, который, в свою очередь, отдернув повязку, старался разглядеть его, но в эту минуту край палатки отогнулся, и Собек, ворвавшись, как безумный, огляделся по сторонам, а потом с криком радости упал на землю около своего пана.

Все умолкли при этом зрелище, и сам Спытек не мог ничего говорить и только бормотал несвязно:

– Хвала Богу, хвала Господу в Вышних.

Пока старый слуга вел в уголке палатки тихий разговор со своим паном, рассказывая ему обо всем, что пережили они с госпожою, все остальные снова обратились к Вшебору, расспрашивая его об Ольшевском городище, но когда он между прочим рассказал, что был в Плоцке у Маслава в разведке и что теперь возвращался оттуда цел и невредим, снова поднялся страшный шум: любопытные так стеснили рассказчика, что Трепка должен был пустить в ход и посох, и плетку, чтобы призвать забывшихся к порядку.

Никто не хотел верить Вшебору, что он осмелился лезть в пасть волку, и ему пришлось сослаться на Собека как на свидетеля.

Тогда снова посыпались вопросы, что это был за человек, хотя почти все знали его и раньше, велики ли были его силы и что он замышлял. Все говорили о нем с ненавистью и ни одного голоса не раздалось в его защиту.

Когда Вшебор начал рассказывать о многочисленном войске, которое Маславу удалось собрать, снова все отказывались верить. В конце концов рыцарство, как всегда, заявило, что один хорошо вооруженный воин легко может разбить и уничтожить целую толпу таких сермяжных воинов, оторванных от земли и плуга.

– Слава Богу, что Его всеведение привело меня сюда, – сказал Вшебор. – Из одного милосердия вы должны идти в Ольшовское городище на помощь Белине и всем запертым в нем владыкам, иначе Маслав может каждую минуту явиться и овладеть замком…

Когда Вшебор сказал это, вдруг воцарилось молчание, которое продолжалось очень долго. Люди поглядывали друг на друга, спрашивая глазами, что ответить, но никто не решался заговорить первый. Долива был особенно поражен тем, что Спытек, лежавший на земле, хотя и слышал, о чем шла речь, и знал, что в замке схоронились его жена и дочь, не вымолвил ни слова.

Тогда он повторил еще раз, что с такими силами, какие были в лагере, смело можно идти на помощь осажденным, и неожиданным нападением на врагов разбить их и уничтожить. Но и на это предложение, кроме бессвязного бормотания, не последовало иного ответа. Глаза всех обратились на предводителя, и старый Трепка, покачав головой, сказал:

– Дай-то Господь, чтобы мы могли вовремя прийти на помощь осажденным замкам… но час еще не пришел. Дороже всех замков, дороже даже, чем кровь наших братьев, для нас – вся наша земля, королевство и святая вера, которую мы приняли, и их надо спасать прежде всего!

Все стоявшие вокруг негромко заговорили, вторя ему. Старец продолжал свою речь:

– Если бы Маславова орда знала, что нас осталось еще несколько человек, то они постарались бы тотчас же рассеять нас и уничтожить. Но нас еще мало, и не время нам вступать с ними в борьбу, пока среди нас нет помазанного вождя, который вел бы нас вперед. Для нас теперь самое важное: тайно собрать значительные силы, вернуть государя, поставить во главе вождя, и только тогда мы будем в состоянии подумать об угнетенных и несчастных наших братьях.

Никто не ответил на это, потому что мнение старца, видимо, разделялось всеми остальными, но Вшебор, у которого лежала на сердце забота об участи осажденных в городище, заметил:

– Неужели мы дадим погибнуть нашим кровным, которые нам дороже всего! Ведь там весь цвет рыцарства, а если бы они были отданы на поругание Маславу, то это была бы непоправимая утрата.

– Прежде всего должны мы думать о спасении земли нашей и веры, – сказал старик. – Если мы будем думать о себе, то рано или поздно все попадем в петлю!

Он поднял обе руки кверху.

– Бог видит, нам дороги все наши! Все они нам родные – по крови, по вере, по духу и оружию, но земля и вера дороже нам, чем собственная кровь.

Снова одобрительно загудели голоса присутствующих. Вшебор, опустив голову, взглянул на Спытека, который, подняв кверху на говорившего свой налившийся кровью глаз, слушал с раскрытым ртом и трясущимися синими губами. Он был уверен, что Спытек вымолвит слово за своих. Но из глаз старика выступили не слезы, а капли крови и потекли по бледной щеке.

Старик молчал. Среди глубокой тишины тяжкий вздох вырвался из его груди. Медленно поникая израненным челом, он спрятал голову в изголовье постели. И все, кто смотрел на него, почувствовали, как он должен был страдать, и умолкли.

– Как вы решите, так пусть и будет, – сказал Долива. – Я знаю только то, что, отправленный из городища на разведку, я должен туда спешить обратно, чтобы хотя бы предупредить об опасности и отдать в их распоряжение мои руки и голову…

Никто не пробовал отговаривать его. В это время стоявший подле старого Трепки Болько Шренява спросил:

– А сколько же в замке народу?

– Сколько могло поместиться, – отвечал Долива, – ночью все лежат вповалку на земле в обоих дворах, так что невозможно пройти, не наступив кому-нибудь на руку или на ногу. Главная беда в том, что скоро исчезнет весь запас провизии.

Печально выслушали этот рассказ начальники отряда.

– Что же делать? – сказал Трепка. – Пусть сопротивляются, сколько могут, спасенье придет для нас тогда, когда мы сами увидим перед собою лучшее будущее. Если бы мы теперь задумали оказывать помощь осажденным замкам, то вскоре и нас самих не стало бы.

Беседа снова оборвалась, и продолжались только перешептывания между отдельными лицами. Но, подумав немного, Трепка прибавил:

– Скорее от них надо было бы перетянуть к нам лучших людей, чем нам отдавать им своих. Бог один ведает, не заключается ли в этом нашем маленьком лагере все будущее этой земли и посев для будущего королевства.

Говоря это, он обвел странным взглядом всех присутствовавших, и они, тоже переглянувшись между собой, как будто тайно сговариваясь о чем-то, замолкли. Затем Трепка спросил у Вшебора имена осажденных, спросил также, сколько там было женщин, какую жизнь они вели там и как питались, но Вшебор, убедившись, что эти расспросы ни к чему не поведут, отвечал неохотно. Непреклонная суровость начальников отряда произвела на него такое тяжелое впечатление, что он потерял всякую охоту беседовать с ними и, сделав знак Собеку, вышел из палатки. Такая взяла его досада на них, что он решил, дав отдохнуть коню, тотчас же отправиться в дальнейший путь. Но Собек, выйдя из палатки и подойдя к Вшебору, взглянул на него со смешанным выражением страха и смущения.

– Нам пора в путь! – сказал Вшебор.

Собек пригладил волосы.

– Да, конечно, конечно, – пробормотал он.

Но сам он, говоря это, не двигался с места. Потом, после некоторого колебания, касаясь рукой его колена, спросил:

– А как же я брошу здесь моего израненного старого пана?

– А что же я сделаю без вас?! – крикнул Вшебор, с трудом сдерживая свой гнев. – Проведите меня в городище, а потом поступайте, как знаете. Вы обязались сделать это, и я могу силою принудить вас…

Собек с изменившимся лицом снова склонился к его коленям.

– Здесь есть кому заступиться за меня, – сказал он без гнева, – вы ничего не можете сделать со мною силою. Если вам нужно от меня только то, чтобы я указал вам дорогу, я это сделаю.

Вшебор в гневе отвернулся от Собека, не отвечая на слова. Он уж собирался идти за своим конем, когда к нему подошел Дрыя и, положив руку ему на плечо, сказал: