Ничего важнее нет, когда приходит к человеку человек

Фронтовой гул западнее Вязьмы перешёл в сплошной грозный грохот, не умолкающий ни днём, ни ночью. Сведущие люди сообщили, что бои идут недалеко, в Ржевско – Вяземском лесу.

Деревня, как мышь под мешком с крупой, затаилась в ожидании не прошеных гостей, которые хуже татарина, даже самого злого. Что дальше произойдёт, чего ожидать? В том, что враг появится, ни у кого не осталось сомнений. Пещёрские и вяземские начальники, которые до войны без приглашения наведывались в деревню, что – то проверяли, чего – то вынюхивали, не без умысла ругали и увозили людей в райцентр, собрания никчемные проводили, указания давали – пропали без следа, оставив сельчан без надсмотра, бросив на произвол судьбы и божьего проведения. Из начальства один Николай вместе со всеми пятый месяц несёт крест ожидания крутых перемен в жизни колхозников. Никому помочь не может, но присутствие его успокаивает – какой – никакой, а руководитель: свой, деревенский, к тому же партийный.

Никто не командует Николаем, и Николай не принимает решений, не распоряжается людьми. Какие могут быть распоряжения, когда осталось ждать всего ничего. Придут немцы, найдётся человек, сообщит, кому следует, что он член партии – пощады не будет. Вернутся «товарищи», узнают, что остался служить врагу, накажут за пособничество. Как не крути, а ни те, ни другие к людям жалости, не имея, отыграются на Николае.

Самое лучшее, что в такое неопределённое время можно придумать, это ничего не делать и надеяться, что «Бог не выдаст, свинья не съест», положиться всецело на русское правило – авось пронесёт и победа будут за нами, поскольку наше дело правое.

Крестьяне бояться отлучаться из деревни, дальше околицы не ходят – не те времена настали, чтобы даже на короткое время покидать место обитания. Но каким – то непонятным образом слухи просачиваются и люди в курсе происходящих событиях за пределами деревни. На слух определяют марку пролетающих немецких самолётов. Безошибочно отличают Хейнкель 111 от Юнкерса 86 – высотного среднего бомбардировщика.

Окопавшийся в Пещёрске батальон Красной армии ждёт наступления немцев со стороны Вежнево, поскольку первые танковые выстрелы раздались от большака.

Первая атака немцев с севера благополучно отбита – достаточно было сделать несколько выстрелов из пушки – сорокапятки вдоль дороги Пещёрск – Вежнево. Попав в танк, не подбили его, но врага напугали и заставили отступить. Красноармейцы зря радовались лёгкой победе, вселившей надежду в их сердца на благополучный исход последующих боёв. Немецкие танки появились возле райцентра не с севера, а с юга, откуда их не ждали. Враг пришёл по лесной дороге со стороны Юхнова, на которой не выставили даже банального поста слежения.

Спаслись немногие: побросав оружие, убежавшие в лес. Остальные сдались, здраво рассудив, что «против лома нет приёма, если нет другого лома». Оставив в райцентре тыловое подразделение, войска танковой Группы армий Центр продолжили движение на Вязьму.

Пещёрск – относительно небольшой населенный пункт, но для вежневцев он значит больше, чем Вязьма. Посёлок и деревня имеют давние дружеские, родственные, торговые и деловые связи. Деревенский люд посещал посёлок ежедневно: отоваривался в магазинах продуктами и промтоварами, навещал друзей и родственников, ходил по делам в сельхозконтору, райком, райсовет, загс.

Основные продукты, а также товары первой необходимости в райцентре имелись. Чего не могли приобрести в Пещёрске, доставали в Вязьме или в Москве. Для выезда из райцентра чаще пользовались поездом, чем автобусом.

Чтобы сесть на автобус, необходимо до остановки на Смоленском большаке добираться пешком или на подводе, на поезд же садятся на станции в самом райцентре, что удобно.

Бомбёжка и пережитый от неё ужас, смягчили обиду деревенских жителей на Красную армию, пытавшуюся сжечь деревню, народ уже готов её простить. В разговорах проскальзывает сожаление, что красноармейцы не смогли отстоять райцентр, не задержали немцев, отдали Пещёрск без боя. С другой стороны, рады, что жители райцентра не пострадали. Родственники, посетившие деревню, поделились новостью – немцы появились, обойдя с юга – запада вежневские поля по лесной дороге, которую не каждый местный знает. Пользовались ею, в основном, грибники и ягодники. Не зря над районом целыми днями висела «рама». Досконально изучив местность, немцы не стали тратить людские силы и ресурсы на удары в лоб, воспользовались лесной, мало наезженной незащищённой дорогой.

На постой устроились основательно. Районные здания: райисполком, райком, райсуд, райотдел милиции заняла военная администрация оккупационных войск. Районную больницу отвели под военный госпиталь. В райкоме открыли управу. Школу занимать не стали, пообещав открыть учебное заведение после наведения порядка.

Крепкие на вид дома освободили от жителей, но не выбросили их на улицу, а переселили в другое жильё, уплотнив. Ведут себя по отношению к местному населению относительно вежливо – не обращают на них внимания. Мародёрства и насилия пока нет, но развитие событий население ожидает с опаской. На ночь запирают двери.

Гражданское делопроизводство возложила на себя управа из местных жителей – повылезали тёмные личности, предложившие услуги. Вновь кто был никем, стал всем. Немцы в местные дела не вмешиваются.

На столбах и домах расклеены объявления. Комендант райцентра приказал всем коммунистам прийти в комендатуру и стать на добровольный учёт. Не ставшие на учёт будут подвергнуты мерам административного наказания.

Объявлен набор добровольцев на службу в отряды охраны правопорядка, а проще, в полицаи. Набирают мужчин от шестнадцати лет без ограничения. Вооружают старыми русскими винтовками и повязками с надписью «полицай». Обещают платить

Танки вошли в Вязьму без боя. Отдохнув и заправившись в городе, ударная группа танковых и механизированных дивизий двинулись на Гжатск. Понадобилось всего несколько часов, чтобы прорвать оборону советской армии, стоящую заслоном в районе Гжатска. На следующий день сходу прошли оборону следующей советской армии, пытавшейся преградить путь немецкому катку в Можайске.

На востоке наступило затишье, а на западе продолжаются бои. По большаку мимо деревни пошли нескончаемые колонны пленных красноармейцев. Вид у солдат ужасный. Грязные, в оборванном обмундировании, многие без ремней и пилоток. Большинство ранено. Некоторые идут сами, других поддерживают. Идут, с трудом переставляя ноги, понурившись.

Всего полгода назад ходили они бравым строем по плацу, на полигонах азартно кололи штыками соломенное чучело, отрабатывая психическую атаку на воображаемого врага. Проведя учебную отработку удара, под назидание командира взвода, напоминавшего слова Александра Суворова, что «Пуля дура – штык молодец», шли принимать «рубон» с энтузиазмом исполняя «Советский военный марш», написанный Лебедевым – Кумачом и переложенный на музыку братьями Покрасс: /Если завтра война,/ /Если враг нападёт,/ /Если тёмная сила нагрянет,/ /Как один человек,/ /Весь советский народ/ /За советскую Родину встанет/… /В целом мире нигде/ /Нету силы такой,/ /Чтобы нашу страну сокрушила./ /С нами Сталин родной,/ /И железной рукой/ /Нас к победе ведёт Ворошилов./

Как же так получилось, что «Непобедимая и легендарная, познавшая радость побед» многомиллионная армия, вооружённая революционными идеями построения коммунизма, разбита, и красноармейцев, как рабов позорных, под дулами винтовок, гонят в плен?

Не сговариваясь, хозяйки собрали продукты, пришли к шоссе и принялись раздавать узелки с хлебом, варёным картофелем, бутылками молока. В первую очередь старались обеспечить едой раненых. Если солдаты несли раненого, клали еду на носилки, чтобы и носильщики и раненый могли подкрепиться. Несут, в основном, раненых в форме с кубарями.

Отпали последние сомнения в скором прибытии немцев в Вежнево. Пока их нет, воспользовавшись моментом, Поля уговорила отца сходить к Николаю.

Николай живёт один – хозяйственные дела приучили его без нужды ни с кем не делиться своими заботами. Грустно пьёт чай. Его сын офицер, воюет на фронте. Сведений о нём нет. Дочь замужем, живёт в Киеве, два месяца как перестала писать. Максима и Николая общие проблемы с детьми ещё более сблизили. Младший сын Максима Василий воюет, известий от него нет. Как нет ни слуху, ни духу и от старшего сына Паши, работающего на оборонном заводе в Куйбышеве.

Поговорили о детях, их нелёгкой военной судьбе. – Да не крути ты, Максим, не ходи вокруг да около, говори, что надо, – не выдержал тяжёлого разговора Николай.

– Дочка послала, – почему – то смутился Максим. – У неё четверо детей, кормить чем – то надо, а у меня на них запасы не приготовлены. Не поможешь картошкой. На первое время – мешочек. – Чего мало просишь, мне не жалко, бери хоть всю, пока безвластие. Немцы придут, скажут, что это их урожай. Сам бери и народу передай, особенно тем, кто бедно живёт, у кого нет запасов, чтобы подсуетились. И не только картошку, но и морковь, свёклу…. Дед Романов по старости в колхозе не работал, картошки со своего огорода на зиму ему не хватит, лично помоги. Линя с дочкой без кормильца живут….

Возьми колхозную лошадь, развези по дворам…. Хотелось бы мне помочь тебе, но я светиться не хочу – мало ли как оно повернётся в дальнейшем. – А ты, как? Тебе привезти? – От пары мешков, не откажусь, на зиму запасы не делал, надеялся на волю военкомата. Считал себя ещё не старым, приготовился идти воевать, а оно вон как получилось, забыли про меня. Но сейчас речь не об этом. Ты мне завези с десяток мешков овса. Возьми из старых запасов в сарае – стоянки лошадей. Если немцы не позарятся на «старушку» и оставят её мне, лошадка пригодится. Закончишь работу, поставь её в мой сарай…. Всё ж будет под приглядом.

Максим вышел от Николая, и тут до него дошло, почему попросив картошки, смутился: Поля не работала в колхозе и общественный картофель ей на трудодни не положен.

Взяв, в помощники двух взрослых мальчишек, Максим сделал несколько ходок. Отвёз четыре мешка картошки и по мешку свёклы и моркови Поле, по три мешка картофеля Николаю и деду Романову, два мешка Лине Даниловой. Закинул морковь и свёклу.

Линя не ожидала подобного подарка и не знала, чем и как отблагодарить Максима. Предложила: – Не выпьешь, Максим, стаканчик. У меня припрятан самогон…. Брать самогон у нищей семьи, которая еле – еле концы с концами сводит, Максим не решился и соврал: – Ты же знаешь, как моя баба к выпивке относится…. Станет пилить….

– Ну, поешь хоть «яешницы», мигом на шкварках сготовлю. Печь топится. Пяток яиц выдюжишь? – Пяток выдюжу, но не больше, – не стал Максим привередничать. – Тогда «сидай» за стол, я мигом.

Молва быстро разнесла по деревне новость: «Николай разрешил брать колхозный картофель и другие овощи».

Слово «разрешил» – магическое слово. Услышав его, перестают значить другие слова, ограничивающие широкое толкование разрешения: откуда брать, что брать, сколько брать…

Самые нетерпеливые, не дожидаясь транспорта, по двое, по трое ломанулись в овощехранилище и потащили на себе мешки с овощами, сколько было по силам. Сделав несколько ходок, забили чуланы. Остановились, когда Николай лично закрыл ворота на замок и резко потребовал: – Хватит!

Занятия в школе отменены, и подростки не знают, куда деть освободившееся время, не знают, чем заняться. Энергия молодости и привычка жить в коллективе сбивает в стаю. Не сговариваясь, потянулись к дому Полины, не возражавшей против их присутствия. Расселись на лавках поближе к печке. Хозяйка обнесла молодёжь семечками, и они принялись лузгать, сосредоточенно сплёвывая лузгу на бумажку, чтобы не сорить на пол.

Подтянулись взрослые. Разговор вертится вокруг основных тем: немцы, колхозы, вера. Единодушно сошлись в одном: – Немцы, цивилизованные люди и не коммунисты. В Германии колхозов нет, придя в деревню, колхозы отменят, и народ заживёт прежней жизнью с частной собственностью. Само собой, разрешат верование. Жить станет легче. Хотя нутром понимают – чужой хрен своего хрена не слаще!

Николай в разговор не вступает. Тяжелую думу думает председатель колхоза. По партийной дисциплине, против своей воли, стал председателем. Придут немцы, что им про него скажут колхозники? Что с ним сделают немцы? Команды уезжать не было, а самовольно оставлять колхозников сам не захотел.

Отдалённая стрельба с западной стороны, усилилась до такой степени, что превратилась в сплошной гул. Война идёт не возле её дома, но Полина всё – таки подошла к окну. Постояла, ничего не увидела интересного и вернулась к плите.

Стукнула входная дверь. – Ты как себя чувствуешь? – войдя в комнату, спросила Тася. Вместо ответа Поля пробормотала: – Всё грохочет, всё грохочет, всё гудит, – с ожесточением помешивая картофельное пюре в кастрюле. – Отец сказал, немцы хозяйничают уже в Можайске.

– Это не новость, об этом все знают. – Что же тогда продолжает так сильно грохотать? – Чтобы дети не слышали, тяжело вздохнув, Тася прошептала: – По секрету мне сообщили: немцы добивают в лесном массиве окружённые советские войска перед Вязьмой. Называют цифру в восемьсот тысяч.

– Сколько? – переспросила Поля, от изумления перестав помешивать варево в стоящей на горячей плите кастрюле. Варево пролилось на плиту, запахло палёным.

– Восемьсот тысяч, а может и больше, точно не знает никто. – Ох – хо – хо, как много, – горестно покачала головой Поля, и сказала утвердительно: – Значит и мой младший Вася там. Стараясь сдержать слёзы, сморкнулась в фартук, вытерла потное лицо, раскрасневшееся от близости к горячей плите. Посмотрела на плиту, затем в кастрюлю, увидела лопающиеся пузыри в пюре, сняла приготовленную еду и стала яростно отдирать от плиты горелые ошмётки.

Старики, не выдержав напряженного ожидания новых событий, собрались за оградой, откуда в просвет между кустами просматривается тракт. Молчат, лишь глаза их энергично живут, провожая проходящие по смоленскому большаку колонны танков, колёсного транспорта, пехоты…, пленных. Шум движения многочисленных колонн ночью не стихает.