Сестренки

Тетя Марта оторвалась от вязания:

– Ты учишься, Анюта. Разве не так?

– Учусь, да… но… мне бы хотелось ходить в гимназию. Кадри прислала мне письмо, в котором пишет, что учится. Почему нельзя и мне?

– Где я возьму тебе гимназию, Анна, – раздраженно сказала тетя Марта, – здесь, в деревне?

– Но тетя Лидия предлагала…

– Предлагала, предлагала! Лидия известная фантазерка. За твое содержание мне пришлось бы платить, а чем? Ты знаешь, время тяжелое, у меня почти нет денег… вот я купила тебе ботинки и Павлику новое пальто – тут-то деньгам и конец! Нет-нет, Анюта, оставь эти мысли. У нас прекрасная библиотека; собирать ее начинал еще мой дед. Читай, учись!

Анюта не стала возражать, молча ушла в детскую. Павлик бросился было со своими игрушками, она покачала головой и достала письмо Кадри.

Как она описывает гимназию, подруг! Пишет, что после учебы она с девочками заходит в кондитерскую и покупают булочки…. Дело не в булочках, Степушка печет очень вкусные слойки…

Как тут скучно, боже мой! Иногда Анюта жалела, что встретилась с Кадри и тетей Лидией. Если бы она их не знала, то не скучала бы, не грезила бы Таллином, их уютной квартирой, не было бы этих мечт про гимназию. Кадри напоминала ей Асю. А тетя Лидия… нет, не маму – ведь Анюта совсем не помнила маму.

– Какой-то человек идет, – сказал Павлик.

– Где?

– Вон там, по дороге.

– Анюта подошла к окошку, выглянула.

– В самом деле… Кто бы это?

– Я побегу скажу матушке! – и Павлик выскочил из комнаты.

Из окна Анюта видела, как тетя Марта, накинув шаль, спускается с крыльца. Было видно, что она не сразу, но узнала пришельца – она поднесла руку к губам, покачала головой и пошла навстречу.

У Анюты застучало сердце – почему-то пришло в голову, что это кто-то от родителей. Она отскочила от окна, села с ногами в кресло и зажмурилась. Тетя Марта с незнакомцем тем временем зашли в дом, о чем-то тихо переговариваясь.

– Анюта, поди сюда! – услышала она голос тети Марты и бросилась в гостиную.

Около стола сидел худой, усталый человек. Анюта неловко поздоровалась, он поднял глаза и кивнул.

– Это мой муж, дядя Хенрик, – сказала тетя Марта нервно, – а это наша Анюта.

Мужчина пристально разглядывал Анюту. Ей стало неловко. Наконец он отвел взгляд:

– Марта, у нас есть пообедать?

С прибытием Хенрика в доме стало неуютно. Казалось, никто не был ему рад. Тетя Марта ходила скованная и серьезная; маленький Павлик, обычно шумный и веселый, теперь сидел в детской. Даже слуги стали какими-то другими.

Хенрик, впрочем, и не старался кому-то понравиться. Первые дни он отсыпался, а потом начал инспектировать дом. Первым делом он потребовал счета и бумаги, долго рассматривал их, попутно выговаривая тете Марте:

– Ты потратила такие деньги на пальто? Да ты с ума сошла, Марта!

Тетя Марта поначалу оправдывалась, потом стала просто молчать. Дядя Хенрик ходил по дому, бурчал, выискивал недостатки, выговаривал, сердился. Анюта теперь почти безвылазно сидела в своей комнате. Не выходил и Павлик. Анюта жалела его: надо же, какой ему достался отец. Мой был другой, думала она, и тут же грустно усмехалась: отца она совсем забыла.

Как-то Павлик разнылся: ему хотелось пить, а выйти на кухню за водой он боялся или ленился. Анюта, не выдержав его причитаний, пошла за водой сама.

За дверью гостиной слышался раздраженный голос дяди Хенрика:

– Не понимаю, о чем ты думала, Марта! Ну и что, что лежала на лестнице? Ну и что, что была ранена? Впрочем, я, вероятно, должен быть счастлив: в Петрограде сейчас на каждом углу беспризорные дети, хорошо еще, что ты притащила только одну… Ты видишь, сколько денег идет на ее содержание?

– Не так-то много, – сказала тетя Марта дрожащим голосом, – я ей почти ничего не покупаю.

– Ничего? А чулки? Кроме того, в бумагах указано, что в сентябре ты купила ей пальто… Неужели нельзя было отдать ей твое старое? Немного подшить…

– Как ты скуп, Хенрик!

– Я не скуп, а рачителен. И не желаю тратить деньги на пришлую девчонку! Тем более, что…

Скрипнуло кресло. Анюта затаилась у двери.

– Она, может быть, дочь большевика, – глухо сказал дядя Хенрик, – может быть, она дочь того, кто меня… меня…

– Опомнись, Хенрик! – воскликнула тетя Марта, – ты пугаешь меня.

– Я пугаю? Я? Чем же? Чем может напугать человек, сам до смерти запуганный? Как ты могла, Марта? Ты говоришь, что ехала искать меня. И вместо меня ты притащила в дом…

– Но почему ты считаешь, что она дочь большевика? Она ходила в гимназию, довольно воспитана…

– Ты глупа, как все женщины, Марта! За время в России я видел разных большевиков. Ты думаешь, все они грязные и пьяные? О нет! Такие не смогли бы устроить это светопреставление…

Воцарилось молчание.

– Я не хочу видеть ее в своем доме, – сказал дядя Хенрик, – не желаю. Не хочу, чтобы она спала в одной комнате с моим сыном.

Анюта бросилась прочь.

Павлик приставал, где его вода, ныл и дергал ее за рукав. Анюта не слушала.

Конечно, тетя Марта послушается мужа. Но куда она ее пошлет? Наверное, можно добраться до Петрограда. Но что там творится? Дядя Хенрик долгими вечерами рассказывал ужасы про людоедов, бандитов, огромные сугробы до третьего этажа. Ее поймают и посадят в детский приют, искать маму и папу, конечно, никто не будет.

Павлик совсем разревелся. Дверь распахнулась:

– Что здесь творится?

Анюта исподлобья взглянула на дядю Хенрика.

– Ничего, – пискнул мигом успокоившийся Павлик.

Через несколько дней тетя Марта, пряча глаза, сообщила, что Анюта уезжает в Таллин:

– Тетя Лидия берет тебя к себе. Будешь жить у них, ходить в гимназию. Сейчас Степушка соберет твои вещи, а завтра дядя Хенрик отвезет тебя.

Прощание вышло скомканным – тетя Марта и Степушка обняли ее, Павлик смутился и церемонно кивнул, Айно и Эно просто помахали руками. Вейка довез Анюту и дядю Хенрика до станции, там они сели в поезд. На вокзале в Таллине встречала тетя Лидия:

– Здравствуй, Анюта, – сказала она, – и ты здравствуй, Хенрик.

– Здравствуй, Лидия, – скороговоркой сказал дядя Хенрик, – вот Анна. Признателен, что ты согласилась о ней позаботиться. Мы, как оговорено, будем высылать продукты. Теперь же прошу простить меня – у Таллине у меня срочные дела, и мне надо поспеть на обратный поезд…

– Ты хочешь уйти? – удивленно спросила тетя Лидия, – а как мы доберемся до дома?

– Чемодан Анны совсем легкий…

– Ты знаешь, что по слабому здоровью я не могу нести чемодан. Не позволю нести и Анне: если она надорвется и заболеет? Мы сразу влетим в большие расходы… Дай нам денег на извозчика – трамвай до моего дома не доходит. Или же донеси чемодан.

Дядя Хенрик колебался. Потом сердито сунул руку в карман:

– Держи. Надеюсь, этого хватит?

– До крепостной стены да, но мы живем несколько дальше.

Дядя Хенрик со стоном вытащил еще купюру. Тетя Лидия сунула ее в карман:

– Ну что же, Хенрик, всего доброго. Обними Марту и Павлика от меня.

Дядя Хенрик что-то пробормотал и бросился прочь. Тетя Лидия расхохоталась, вслед за ней рассмеялась и Анюта.

– Мы, конечно, пойдем пешком, – сказала тетя Лидия, легко подхватывая чемодан, – а на полученные от щедрого Хенрика зайдем в кондитерскую и купим пирожных в честь твоего приезда.

Едва Анюта переступила порог дома, как на шею ей бросилась Кадри:

– Наконец-то! Наконец-то ты здесь! Я так тебя ждала.

– А я, зная дорогого Хенрика, ждала тебя намного раньше, – сказала тетя Лидия, – он продержался на удивление долго.

День прошел в устройствах быта. Анюте была поставлена раскладная кровать в комнате Кадри. Вечером взбудораженная Кадри быстро уснула, Анюта тоже легла, но заснуть не могла. В комнату тихо вошла тетя Лидия:

– Не спится?

Анюта села на кровати:

– Не уснуть. Тетя Лидия, мне неловко спрашивать, но все-таки: как мы устроимся с деньгами?

Тетя Лидия вздохнула:

– Будет непросто, кажется. Хенрик обещал присылать продукты с мызы, но рассчитывать на него трудно. Марта, наверное, будет первое время присылать какие-то гроши.

– Не надо было ей меня брать! – вырвалось у Анюты.

– Думаю, она и сама потом пожалела, – спокойно сказала тетя Лидия, – Марта из тех людей, которые сначала делают, потом думают. Она всегда была такой.

– Вы давно с ней знакомы?

– Я работала горничной в доме ее отца.

– Горничной?

– Да. Думаю, Кадри уже рассказала тебе, что я из очень плохой семьи. Я обеспечивала себя с одиннадцати лет, поначалу устроилась помогать в овощную лавку, делала там разную грязную работу… Мне было пятнадцать, когда повезло устроиться горничной в семью военного – это был отец Марты. Они жили тогда в Нарве, где стоял гарнизон.

Она грустно улыбнулась.

– Марта была хорошенькой и веселой. Ей очень понравилось, что мы ровесницы, она начала доверять мне свои секреты. Каждую неделю она влюблялась в нового офицера и придумывала, как выйдет за него замуж. Помню, я обмахивала пыль и слушала ее рассказы.

– Долго вы у нее служили?

– Три года. Мне нравилось там, у ее отца была огромная библиотека, мне дозволялось брать книги. Мне всегда хотелось учиться. Когда мне исполнилось восемнадцать, я смогла сдать экзамен и вернулась обратно в Таллин, тогда еще Ревель. Снова встретились мы через несколько лет, у меня уже была Кадри, а Марта была замужем. Хенрик намного старше ее, не понимаю, как ее угораздило… Это все ее дурацкий характер: она узнала, что он вдовец, тяжело переживал смерть первой жены, ну и решила вдохнуть в него новую жизнь! Да и с мачехой у нее всегда были плохие отношения, и годы уже подошли, хотелось завести свой дом. Хенрик безвылазно сидел на своей мызе, а Марта металась: то придумывала визит к врачу в Ревеле, то мчалась навестить отца, он уже вышел тогда в отставку и жил в Петрограде. Ну, а потом начались все эти события, она была в Петрограде, Хенрик поехал за женой, они разминулись, его, кажется, арестовали… дальше ты знаешь.

– Тетя Лидия, – сказала Анюта, – вы сказали, что работали сызмала. Мне тоже уже одиннадцать – может быть, и я смогу найти себе службу?

Тетя Лидия рассмеялась:

– Нет, Анюта. Ты будешь учиться вместе с Кадри, я уже договорилась о тебе в гимназии. Это, конечно, эстонская гимназия, тебе придется как можно скорее выучить эстонский.

Она встала:

– Не переживай о деньгах. Как-нибудь выкрутимся. И не держи зла на Марту и Хенрика – в конце концов, пока все складывается неплохо. Мы тебе рады, ты у себя дома.

Первые две недели Анюта провела дома – тетя Лидия решила, что ей надо привыкнуть к новому жилью и новому городу. Утром все уходили – Кадри в гимназию, тетя Лидия на службу, Анюта оставалась одна. Едва закрывалась дверь, как она начинала что-то делать по хозяйству – если оставалась грязная посуда, она бросалась ее мыть, подметала и протирала полы, сметала пыль. Закончив с делами, она запирала квартиру на ключ и выходила на улицу.

Поначалу Анюта старалась не отходить далеко от дома – все улочки казались ей одинаковыми, и она боялась заблудиться, но с каждым разом ее прогулки были все длиннее. Город очень нравился ей, шагая по улице, Анюта крутила головой, придумывала всякие истории и сказки. Вернувшись домой, она бралась за эстонскую азбуку, учила слова. К обеду прибегала Кадри, перекусив, садилась за уроки, Анюта устраивалась рядом. Кадри не давалась арифметика, а Анюта, к своему удивлению, решала очень легко и примеры, и задачи, в которых Кадри переводила ей условие. После уроков Кадри хотела гулять, но тетя Лидия не позволяла:

– За две недели нам надо хоть чуть-чуть подготовить Анюту к гимназии. Поэтому после своих уроков, будь добра, разговаривай с ней на эстонском, называй незнакомые слова… Кстати, это будет полезно и для твоего русского.

Сама тетя Лидия говорила теперь только по-эстонски, и даже если Анюта чего-то не понимала, объясняла на эстонском.

В первое время в гимназии Анюта растерялась: она почти ничего не понимала. Тетя Лидия, говоря на эстонском, выговаривала слова медленно и старательно, здесь же все просто трещали. Анюта едва не плакала, но Кадри неизменно приходила на помощь: повторяла сказанное медленно или, в крайнем случае, переводила. Учительница эстонского оставляла Анюту после уроков, читала с ней, объясняла непонятное. Одноклассницы тоже были внимательны – в присутствии Анюты разговаривали медленнее, употребляли понятные слова.

Через месяц Анюта с удивлением заметила, что эстонский стал казаться ей совсем легким. Она все понимала; говорила она с ошибками, но относилась к ним со всей серьезностью и постоянно просила Кадри и других девочек поправлять ее. Учительница часто давала ей отдельные задания: писать на эстонском сочинения, изложения, Анюта писала целыми вечерами, а потом просила тетю Лидию проверить.

В гимназии стало легко. Поначалу Анюта переживала, что почти все забыла. Но оказалось, что это не так: она помнила многое из пройденного ранее, у нее была хорошая память, и потому училась она ровно и с удовольствием.

Она старалась учиться еще и потому, что гимназия стоила денег, которых у тети Лидии явно было немного. Она служила в ателье, шила платья. До появления в семье Анюты ее заработка хватало на относительно безбедную жизнь, теперь же приходить серьезно экономить.

Анюта страшно переживала это. Как-то у нее вырвалось:

– Тетя Лидия, если бы не я, у вас не было бы материальных затруднений! Мне так стыдно!

Тетя Лидия кивнула:

– Ты права, Анюта, до твоего появления денег у нас было больше. Но ведь не все измеряется деньгами! Знаешь, я всегда хотела еще одну дочь, Кадри – сестренку. Поэтому мы счастливы, что ты с нами.

Как-то они все вместе съездили на мызу к тете Марте. Там все изменилось: дядя Хенрик перенес апоплексический удар, плохо говорил и волочил ногу при ходьбе. Теперь всем командовала тетя Марта. С мужем она стала обращаться грубо и резко.

– Что ты тут уселся, Хенрик? – раздраженно спрашивала она мужа, расположившегося в гостиной, – сейчас здесь будут убирать… Иди в спальню и ляг там.

Хенрик кидал на нее злобные взгляды, пытался что-то сказать, но она отмахивалась:

– Не понимаю твоего мычания… Ступай уже, не мешай!

Павлик был уже большой мальчик, весьма дерзкий и непослушный. Он ходил в деревенскую школу, но учился плохо, ничего не читал. Целыми днями он болтался по мызе без дела. Гостям он обрадовался и почему-то решил, что они заберут его в Таллин. Когда выяснилось, что это не так, мальчик смертельно обиделся. Мать он, кажется, раздражал.

Анюта попыталась было с ним поговорить, но он отмахивался, что-то бурчал, и она оставила его в покое.

За ужином тетя Марта горько говорила о том, что жизнь проходит зря:

– Я привязана к этой чертовой мызе, Лидия! Путаюсь со счетами, посадками, коровами. Павлик получился пустой; Хенрик совсем развалина. Они тянут меня на дно, я так больше не могу!

Тетя Лидия кивала и молчала. Больше трех дней на мызе они не выдержали и скоро уехали в Таллин. Посылки с продуктами после этого прекратились совсем.

Кадри как-то прибежала домой и весело сказала, что отыскала службу: она будет по три часа в день нянчить маленького ребенка у соседей, пока его мать, швея, выполняет заказы:

– Платить они будут немного, но все-таки нам подспорье! – говорила она.

– Мне тоже нужно найти какую-то службу, – в отчаянии сказала Анюта, – тетя Лидия! Ваша родная дочь пошла зарабатывать деньги, а приемыш сидит на вашей шее! Мне стыдно от такого!

– Я, признаться, давно забыла, кто тут приемыш, а кто нет, – спокойно сказала тетя Лидия, – и Кадри на работу я не посылала, как не посылаю и тебя.

Но Анюта не могла успокоиться. Она искала службу, спрашивала повсюду, где только могла:

– Не нужна ли вам помощница по хозяйству? А вам? Может быть, вам нужна нянька?

Но ни помощница, ни нянька никому не были нужны. В Таллине жило много беженцев из России, чтобы выжить, они хватались за любую работу за самые малые деньги.

Как-то тетя Лидия вернулась из своего ателье:

– Анюта, – позвала она, – подойди.

Они сели около окна.

– Сегодня в ателье зашла молодая девушка, – начала тетя Лидия, – она служит горничной у одной старой и очень больной дамы из России. Та очень плохо видит, не может читать, а кроме того, ищет разговоров на русском языке. Вчерашним утром она уволила русскую женщину: дело в том, что, едва дама начинала вспоминать свое имение, как женщина начинала плакать от тоски по России. Теперь пожилая дама ищет кого-то для чтения и разговоров. Может быть, ты захочешь ей помочь? Платить много она не сможет, но ты же хотела подработать.

Анюта с радостью согласилась. На следующий день она с тетей Лидией приехали к небольшой вилле в Кадриорге.

– Ездить придется на трамвае, – озабоченно сказала тетя Лидия, – ну да что же – это не так дорого.

Молодая эстонка открыла дверь и провела их в маленькую гостиную. С кресла с трудом поднялась очень старая женщина. Они поздоровались, женщина кивнула на стулья.

– Присаживайтесь. Меня зовут Наталья Павловна, – сказала она по-русски, – а ты та девочка, что будет меня развлекать?

– Я опекунша Анны, Лидия Рауд, – сказала тетя Лидия, – Анна будет приходить к вам на три часа ежедневно, кроме воскресенья.

– Прекрасно, – кивнула старуха, – если вы не против, ее служба начнется уже сегодня. Вас я не смею задерживать.

Тетя Лидия подмигнула Анюте и вышла.

– Ты из России? – спросила старуха, – откуда?

– Я из Петрограда.

– Петрограда… Как мерзко звучит это название, не могу его слышать. Из Петербурга – вот как надо говорить. И как же ты оказалась здесь?

Анюта растерялась. Говорить о себе она совсем не хотела.

– Я беженка, – сказала она, – родители мои потерялись. Я долго болела и почти ничего не помню.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

– Ну что же. Возьми книгу вон там, на полке около камина.

Анюта взяла маленький томик:

– Тургенев.

– Тургенев. Ты читала его?

– Я читала “Накануне”.

– И все?

– Пока да.

– Ну что же. А тут “Новь” – давай же возьмем и почитаем.

Анюта приходила к Наталье Павловне каждый день после гимназии. Скоро наступила весна, и она, чтобы не тратить денег на трамвай, бежала пешком – дорога вдоль моря была хоть и долгой, но приятной. Горничная Амалия кормила ее обедом, а затем Анюта отправлялась читать. За зиму они закончили Тургенева, прочли романы Лермонтова, читали Пушкина и Фета. Анюте очень нравилось чтение, но старуха быстро утомлялась:

– Нет, девочка, погоди… не могу слушать, не могу воспринимать.

– Я плохо читаю? – огорчалась Анюта.

– Нет, ты читаешь хорошо. Даже слишком хорошо: я так и вижу то, о чем говорится в этих прекрасных строках. Вижу березки, сосновый бор, реку с бликами солнца… Какая ты несчастная, что не помнишь Россию!

Анюта откладывала книжку. Наталья Павловна пускалась в воспоминания:

– Наша усадьба стояла на холме перед рекой. Большой дом с колоннами, прекрасным садом… Так вышло, что это не я ушла в дом мужа, а он пришел жить к нам. В этом доме родилась я, родились и мои дети… они бегали по саду, а я наблюдала за ними с высокой веранды. Осенью мы непременно выезжали – в Крым или же в Италию, Швейцарию, но меня всегда тянуло домой, в мою усадьбу. Осенью сад стоял облетевший, с голыми ветвями; зимой там часто бураны, и мы почти не выходили из дома. А весной и летом, напротив, в дом нас было не загнать: ходили через лесок к обрыву, смотрели на воду, груженые пароходы… Почитай мне Гончарова, Анюта: те строки, где Вера выходит на берег… Нет, не надо… Не стоит.

– Вы говорите о реке – какая это река?

– Волга. Ты видала Волгу?

– Нет, никогда. Видела Сухону.

– Сухона, кажется, на севере. Там я не бывала. А вот Волгу навидалась вдоволь – мы часто катались на тройке вдоль берега.

Старуха замолкала, шевелила губами.

– Бывали мы и в Москве, и в Петербурге… Ты говоришь, что ты из Петербурга, но ты ничего не помнишь. А я помню величественный Зимний дворец, и Царское село, аллеи… И Москву помню на Масленицу, звон колоколов, тройки, снег хрустел под ногами…

Наталья Павловна была совсем одинока. Горничная Амалия шепотом рассказала Анюте, что старуха растеряла всех своих близких, кого-то убили, кто-то бежал за границу, а она в результате мытарств осела в Эстонии.

Проходили три часа, Анюта прощалась и бежала домой. Было уже светло, но тетя Лидия все равно сердилась:

– Я велю тебе ездить на трамвае!

– Но, тетя Лидия, – весело возражала Анюта, – так я дышу воздухом, гуляю и тренируюсь. Трамвай менее полезен для здоровья…

Летом учебы не было, и Наталья Павловна попросила Анюту оставаться у нее подольше:

– Платить тебе больше я не смогу, мои деньги подходят к концу. Но ты можешь приходить к завтраку.

– Я поговорю с тетей Лидией, – пообещала Анюта.

– Надеюсь, она позволит тебе. Мои дни, кажется, сочтены. Не хочется провести остаток жизни в одиночестве…

Вопреки своим словам, чувствовала Наталья Павловна себя неплохо. Амалия выносила ей в сад кресло, и старуха проводила на воздухе целый день. Как-то раз Анюта обнаружила в прихожей кресло на колесиках. Они с Амалией усадили туда старуху и повезли ее на пляж, и потом уж пришлось делать это каждый день. Амалия помогала привезти кресло, а потом уходила. Анюта расстила покрывало и падала на песок:

– Будем читать?

– Нет, моя девочка, – задумчиво говорила старуха, не сводя глаз с моря, – я посмотрю на волны.

Анюта открывала книжку и читала про себя. Книг у Натальи Павловны было немного, Анюта записалась в библиотеку, где брала и жадно проглатывала русские книги.

Кадри как-то попробовала почитать Толстого, Достоевского, но сразу откладывала книги:

– Не могу! Скучища! На ста страницах описан дуб, невозможно!

– Ты бы читала побольше, твой русский язык очень беден, – спокойно говорила тетя Лидия.

– Меня понимают, мамочка, и этого достаточно. Ведь я же не буду учителем словестности!

– Кем же ты будешь?

Кадри корчила Анюте смешные рожи. Ее планы менялись каждый день – она собиралась стать то врачом, то инженером, то изучать географию.

Наступила осень, и в один дождливый день Анюта узнала, что ее услуги больше не потребуются – Наталья Павловна умерла.

Она умерла тихо, во сне, просто уснула и не проснулась – об этом Анюте рассказала Амалия. Она же занималась и похоронами. На скромном погребении присутствовали только Анюта с тетей Лидией и две ветхие старухи.

Через несколько дней после похорон Анюте пришла телеграмма: Амалия просила ее зайти в дом Натальи Павловны.

– Я разбираю вещи, – сказала она, когда Анюта переступила порог, – хозяева уже нашли новых жильцов. Барыня держала деньги в банке, все они завещаны сиротскому приюту. Мне оставлена домашняя утварь, белье, посуда. Тут у барыни какие-то бумаги, можешь быть, посмотришь? Я не умею по-русски.

Анюта кивнула и села перед деревянным ящиком. Ничего особенного – счета, переписка с владельцем дома, списки необходимых покупок.

– Нет, пожалуй, тут все можно выбросить, – сказала она, – больше ничего не было? Ни фотографий, ни писем?

– Нет, точно нет. Только паспорт, но я отдала его в управу, когда регистрировала смерть.

– Почему ты такая грустная, Анюта?– спросила вечером тетя Лидия.

– Да так, – неохотно сказала Анюта, – думаю про Наталью Павловну.

– Привыкла к ней?

– И это тоже. Но больше я думаю о том, что вот она прожила долгую жизнь и ничего после себя не оставила.

– Как это?

– Мы разбирали бумаги с Амалией. Ничего – ни письма, ни фотографии. Она умерла – и никто о ней не узнает, наверное, никто о ней даже не помнит.

Тетя Лидия грустно кивнула:

– Да, к сожалению.

Ася, 1930 год.

Я решила вести этот дневник, но он будет необычный.

Многие девушки ведут дневники, где описывают все подряд. Кто-то пишет о танцах или нарядах, кто-то просто записывает все события, а кто-то – я сама видела – конспектирует Ленина и Плеханова, а потом пишет рядом свои размышления.

Я не буду записывать все подряд – я веду обычную жизнь девятнадцатилетней девушки, а Ленина и Плеханова я наконспектировалась, кажется, на всю жизнь.

Сегодня начинается совсем новый этап в моей жизни – я закончила педагогическое училище. Мне дали диплом, был праздник и даже танцы, хотя многие считают, что танцы – это глупо и буржуазно, что лучше уж заниматься физкультурой. А мне кажется, что танцы очень полезны и интересны. Я люблю танцевать!

Итак, я учительница. И вот об этом я и буду писать! В техникуме мы изучали труды великих педагогов, я уже тогда думала, что буду записывать и свои педагогические мысли. Может быть, я стану великим педагогом, мои книжки будут стоять на полках в магазинах и библиотеках…