Старинные сказки на всякую пору

От автора

От края до края земли простирается Русь Великая. Чудесная это земля, славная. Она недрами своими богата, природою дивною красоты несказанной. И всего-то на Руси вдосталь: и рыбы, и птицы, и зверя всякого.

Тут встретишь и долы широкие, и горы высокие, и леса дремучие, моря-океаны глубокие, увидишь реки полноводные, озёра зеркалистые[1], степи бескрайние.

А главнейшее богатство земли Русской – её люди.

Они с прадавних времён в эти края пришли и своим трудом, умом, талантом на весь Божий свет Русь прославили.

Русский народ – могучий, он свою землю-матушку от всех врагов сумел защитить, ни пяди её не отдал и для детей своих её родные просторы сберёг.

Потому и говорят, что с таким народом да верою Русь стояла, стоит и стоять будет.

А исстари[2] повелось так: мужики работают с утра до ночи, рук не покладая, бабы дома хозяйство ведут, за детишками приглядывают, а старики им во всём совет да указ. Молодым от них наука, как на этой земле жить с людьми в мире, с собой в ладу, как хозяйство умело вести, здоровье сохранить да лишний раз не оплошать, впросак не попасть.

Во всякую пору Русь красива. Зимой её застанешь в белоснежном дорогом убранстве, что взор пленяет. Оно всё сплошь алмазами искристыми, яхонтами[3] лазоревыми, переливчатыми, серебром да саженым[4] жемчугом искусно расшито, затейливыми морозными узорами украшено, кружевами белоснежными, тончайшими, да пушистым инеем оторочено. А нитям жемчугов перекатных в драгоценном зимнем наряде и вовсе счёту нет.

Весною земля наша вся в цвете вишнёвых да яблоневых садов утопает, ароматами распустившихся почек и цветов благоухает.

Летом Русь, будто красна девица в сарафане пёстром и веночке из луговых трав, румяна, весела, с глазами голубыми, как небо и озёра, с косами тугими, что налитый пшеничный колос напоминают. И идёт она, босоногая, по полям и лугам, солнцу улыбается, погожему дню и пению птиц радуется, дары природы в своём лукошке несёт.

Осенью природа всё своё богатство являет, в золото да старинные парчовые[5] наряды облачается, украшения из янтаря и червчатых яхонтов попеременно носит, накидки из багреца[6] примеряет.

В свой черёд все двенадцать месяцев на службу к матушке-природе заступают, и по целому месяцу каждый хозяйствует. Сначала идёт Январь, он зиме перелом. За ним Февраль-бокогрей, Март, Апрель-«заиграй-овражки», Май травный, Июнь с пустыми после зимы закромами, Июль-страдник – лету макушка, Август-капустник, Сентябрь-летопроводец, Октябрь – грязник, свадебник, Ноябрь-листопад да Декабрь-зимник.

Об их делах да заботах и речь поведём.

Январь

Говорят у нас в народе, что счастливое новогодье – счастливому году дорогу кажет. А коли новый год с Января начинается, то ему меж зимними месяцами – завсегда почёт и место.

И лют батюшка, и горделив, и искусен. Верно сказывают старые люди, что Январь – зиме государь, весне дедушка, а всему году запевала. У Января убранство пышное, борода длинная, посох волшебный. Месяц этот скучать не привык, всё в трудах да заботах. С Январём к людям и Новый год приходит, и Рождество[7], и Старый Новый год, что на Васильев день[8] припадает, и Крещение[9], и Татьянин День[10].

Спозаранку садится Январь в свои сани резные да на тройке по заснеженной земле мчится, хозяйство своё оглядывает.

Смотрит Январь: в новогоднюю ночь Макару дома не сидится – в гости к Степану поплёлся.

– Где ты, над бабушкиной избушкой хлеба краюшка? – шутливо позвал Январь Месяц ясный. – Посвети-ка малость, проводи гостя!

Вышел Месяц из-за тучи и молвит:

– А чего провожать-то? Ему бы впору дома сидеть, с семьёй за столом. Никак пост Рождественский на дворе, а исстари на Руси на постные щи никого не зовут и сами в гости не идут.

– Знаю, знаю, – ответил Январь, – ну ты не ворчи уж больно, а подсоби живой душе.

За тем и помчался Январь дальше: там и сям снегу пушистого подбросит, холодом дохнёт, берёзки алмазными серьгами наделит, ледяными уборами наградит.

Вот уж и Николина Сторонка показалась вдалеке – небольшая деревенька, с виду пригожая, во славу святого Николы[11] своё прозвание получившая.

Вон Игнатова хата у самой околицы, а чуть поодаль Демьянова избушка видна стала.

Пригляделся Январь – деревня спит ещё. Решил он тогда сперва в лес зайти, на деревья поглядеть да зверей наведать. Лес Января давно уже заприметил, гостю дорогому обрадовался. Поклонился могучий бор первому месяцу года, беседовать стали. А в деревне разговору-то того не разберут, а слышат только, что лес заснеженный больше шуметь стал, деревья, дотоле морозом скованные, час от часу сильнее потрескивают.

Потолковали два приятеля меж собою о том о сём, Январь кое-кого из зверушек проведал, а там и опять в деревню засобирался.

Назад пошёл через молодой ельник, там ёлками в юбках[12] ещё разок полюбовался, оренбургскими снежными платками[13] их укутал. Из подлеска[14] по насту прямо к речке спустился, на зимник[15] взглянуть.

Лёд на реке, полозьями саней затейливо так изрезанный, сверкает, будто хрустали драгоценные.

«Хорошо мужики придумали тут санный путь устроить, – подумал Январь. – Дорога в город вдвое короче стала».

А от зимника до деревни – рукой подать. Зашёл Январь в Николину Сторонку, стал в окошки заглядывать, замысловатые узоры на них рисовать.

Видит Январь, а в деревне дело спорится: избы жарко натоплены, хозяйство уважено, детишки присмотрены, хлеб выпечен, щи да каша в печах дымятся.

«Вот и молодцы, – улыбнулся в пушистые усы Январь. – Ладно живут!»

Заглянул Январь и к Егоровым. Видит Январь, дед Кузьма-балагур жив-здоров: всё в одной поре, речист да весел. Сидит, валенки шьёт да небылицами разными внучат забавляет.

– Деда, расскажи сказку! – просят его внучата.

– Расскажи, деда! – канючит младший внучонок.

– Ишь ты, ну ладно, – отвечает дед и хитро так щурит глаз. Потом говорит: – Хочешь сказку про лису? Она в лесу. Вот вам и сказка, а мне бубликов связка!

– Нет, деда, это не такая! Нам хорошую! – наперебой кричат внуки.

– Ладно, а отчего ж и не рассказать-то хорошую сказочку? Вот, к примеру, расскажу я вам сказку про белого бычка… Вот и сказка вся!

Недовольны внуки, визжат, другую сказку требуют. Тут дед с серьёзным видом заводит:

– Жил-был старик, у старика был колодец, а в колодце том елец[16]; тут и сказочке конец!

– Не-е-ет, деда, не такую! Другую расскажи ещё!

– Ну а какую ж, в толк не возьму? – притворно сердится дед Кузьма.

– Надобно длинную-предлинную! – кричат дети.

– Ну, ладно, ладно, полно уж. Будет вам и длинная-предлинная. Слушайте только:

Тут внучата и злятся, и хохочут, а с ними и дед Кузьма.

«Ну, Кузьма, ну молодец! – всё думал по дороге Январь. – У него ж ведь не всю дорогу сладко было: и горюшко горькое на порог заходило, и лихую годину знавал не раз, а всё одно бодр да весел, нос не повесил… Да оно-то и правильно: не бывает жизнь сплошь легка да проста, а всё ж её милее нету. И у каждого она одна, и всякому на радость дана да на добрые дела!..»

За сим Январь и дальше по земле пошёл.

Шло время, а там на январских метелях и Рождество подоспело с его торжественною Службою, ярмарками, гуляньями весёлыми, колядками[18] да ряжеными.

Веселится народ в Святки[19] от Рождества до Крещения, радуется.

Горазд Январь с деревенскими вместе и поколядовать, и на торжок[20] проехать, на ярмарке в шумных рядах потолкаться, товар у понаехавших купцов поглядеть, с молодцами удалью помериться, силушкою потягаться.

Дни идут, а там уж и черёд Васильева дня приспел. Любил Январь Васильев вечер: щедрый вечер, добрый вечер. От него и сам своё прозвище получил: Январь – Васильев месяц, всему году начало, а зиме – серёдка. В этот вечерок щедруют, житом[21] в хатах посыпают, чтоб уродилось и жито, и пшеница, и всякая пашеница[22]. А хозяева хлебосольные уж припасли свинку да боровка для Васильева вечерка, соседей да сродников[23] в гости ждут.

Ясная ночь в Николиной Сторонке на Василия, тихая, кое-где снежинки пролетают, звёзд на небе много – они мужику ягодный год сулят. Волшебная зима: живи да радуйся!

А и про то надо сказать, что не всегда мужик с Январём дружен. То вдруг в дороге старик-месяц его бураном встретит, то все дороги заметёт, да так, что ни до ближайшей деревни, ни в лес за дровами не доехать: лошадёнке идти тяжело, а хозяину боязно, коли стужа нешуточная да за белым снегом не видно ни зги.

Но мужик руки не опускает, работы и в зиму не боится, батюшке-Январю уступать не хочет.

Бывает, соберутся деревенские мужики вместе и гуртом[24] тяжёлые снега глухозимья[25] роют, дороги запорошенные новыми вешками[26] метят, чтоб никому не довелось с верного пути сбиться да средь бела поля замёрзнуть.

Призадумался Январь, на мужиков глядя, глаз озорно сощурил. Решил он работников и тут испытать, наслав на них свои ветры ледяные да морозы удалые. Мужики работают, а морозы, ветры ледяные да бураны с завирухами[27] всё не отступают: одни щёки жгут, другие уши рвут, третьи носы белят, четвёртые под кожух[28] да зипун[29] лезут.

Не унимаются мужики, трудятся да не сдаются: тем старика-Января и потешили, задобрили.

Пришла пора Крещенского Сочельника[30]. Январь мужика хорошо знал, знал его душу, дух могучий, нужды и чаяния. Знал Январь-батюшка, что по всей Руси в этот вечер хозяева рачительные погоду примечать будут, что про урожай много чего поведать может.

И решил Январь в Крещенский вечерок перед Богоявлением[31] стариной тряхнуть, кругом поспеть да никого из работящих не подвести и не обидеть.

Укутал Январь леса наново в шубы снежные, равнины под белые одеяла спрятал, на всех окнах в деревне замысловатые узоры вывел – красивые, будто кружева вологодские[32].

Затем хаты инеем посеребрил и к реке пошёл. Там лёд до блеска натёр, иордань[33] для омовения да водосвятия помог устроить, в воздухе искристые морозные блёстки рассыпал, холодку подбавил.

Повелел Январь Метелице с самого раннего утра не скупиться на снега пушистые, что хороший урожай сулили.

А Месяцу ясному строго-настрого приказал в ночи светить ярко, чтоб мужик в полночь из реки иль из колодца целебной водицы набрал да всю до капли домой донёс, нигде не поскользнувшись и не расплескав. Водицу ту и сам мужик от немощи всякой завсегда попьёт, и в корм скоту, коли тот захворает, добавит.

Как испокон веку заведено было, мужик перед этим великим праздником у Января совета о хлебах спрашивал. Посмотрел-посмотрел старик-Январь на зерно, по горсточке мужиками на ночь во дворах оставленное, да и решил в тот год сполна посеребрить инеем пшеницу и рожь, меж другого зерна их выделяя да мужика на ум наставляя, чего всего больше сеять, чтоб богатый урожай собрать да в долгах не увязнуть.

«Пшеничка по выбору кормит, а матушка-рожь – всех дураков сплошь», – рассудил Январь. Разглядывая зерно во дворах, заметил старик-месяц, что темновата ночь. Тут он своим чудо-посохом на ночном небе ещё и частые звёзды зажёг, что к урожаю гороха мужика подготавливали да стада овец сулили.

Осмотрелся Январь, улыбнулся. Хороша ночь: тихая, звёздная, морозная. Всё к празднику сделал, везде порядок навёл.

Вот так однажды кучка работящих, неунывающих мужиков в одной глухой деревеньке Январю угодила, да, паче чаяния, всей земле Русской у Января милости испросила и урожая на весь год.

Ну а Январь-то что? Он все праздники отбыл, отгулял, Службы отстоял и посох свой волшебный Февралю точно в срок передал.

Февраль

Вот и заступил на свою службу Февраль, на метелях да вьюгах в деревню въехав. Смотрит: высыпал народ на улицу, радуется чему-то.

Цыкнул Февраль на ветер, чтоб тот поутих да не мешал слушать, о чём бабы гомонят да мужики толкуют.

Прислушался – и уж сам тому не рад.

– Мужает батюшка-Февраль, – говорит кума[34] куме. – Да, злится коротышка, что ему мало дней отведено.

– Но, как люди говорят, «лютуй не лютуй, а с весною встретиться придётся», – отвечает ей та.

– Это уж точно, – отозвалась подошедшая к ним соседка Марья. – Хоть и злится Февраль, а весну чует. Февральский снег – и тот весной пахнет.

«У-у-у, глупые бабы, – озлился Февраль. – И невдомёк вам, что мои Тимофеевские морозы[35] хоть и не долги, да Крещенских холодов покрепче будут. Забыли вы, что Февраль – „апрельский дедушка” по-вашему – ещё и Лютичем, Студичем да Ледичем зовётся. Натерпитесь ещё у меня, так как не бывать весне зимы раньше! Меня не проскочишь, не перешагнёшь, лишь по дням проживёшь!»

Сказал Февраль как отрезал и вскорости землю такими морозами обжёг, что у деревенских на улице дух перехватывало.

Как тут слышит Февраль – совсем рядом песня звонкая, молодецкая в воздухе морозном задорно звенит, чей-то топорок в лесу заправски стучит.

«И кому ж это в такой морозище дома не сидится? – подумал Февраль. – Ишь ты, храбрец какой один на всю деревню выискался!»

Подошёл Февраль ближе. Глядит, а за просекой Иван, младший сын Прохора Гаврилова, дровишки радёхонько рубит. Хворост и снеголом[36] он уж подобрал, теперь дерево старое, бураном поваленное, хочет домой отправить. Да только много ещё с ним Ивану мороки будет, долго его топорику ещё стучать. А братья его всё на печке лежат, носа своего не то что в лес, а и за порог не кажут.

Дохнул Февраль холодом, домой Ивана прогнать хочет. Скоро опять мороз крепчать будет, метель разыграется. А его лошадёнка стара уже, не довезёт в такую погоду ношу тяжёлую. Едь уж домой, Ваня!

– Ничего, – подбадривает Иван свою старую клячу. – Чай, не пропадём! Соха нас с тобою кормит, топорок одевает-обувает, а Бог оберегает!

«Вот уж упрямец! – с досады стукнул своим посохом Февраль. – Настырный какой!»

Снова дует холодным ветром Февраль, крупою снежною больно по лицу Ваньку сечёт, домой из лесу спроваживает. Да только ничего у Февраля опять не выходит, Ванька за работой мёрзнуть не успевает.

«Как пить дать замёрзнет, глупец», – подумал Февраль.

Но, ничего не поделаешь, мороз работящему мужику не указ. Тут Ванька дрова рубить закончил и в обратный путь засобирался. Февраль ему вослед дует, ветром досадливо домой подгоняет.

Приехал, а дома его уж ждёт Марья-краса, щи да кашу подаёт, пироги на стол ставит, чаю душистого наливает.

«Вот и ладненько, – подумал Февраль, – дружно, любовно, сытно. С таким хозяином Марья как за каменной стеной, весь век в добре проживёт. Да и Ивану с Марьей не пропасть. Хорошая жена да жирные щи – другого счастья не ищи!»

Так день за днём идёт Февраль по земле русской, холодом пашет[37]. Поправит он шапку свою снежную, что чуть набекрень сбилась – глядишь, а в воздухе уж меленькие снежинки порхать стали. Погладит суровый месяц бороду свою снежную – сразу пушной снег на землю сыплется. Тряхнёт Февраль невзначай рукавом – метелица начинает замысловатые снежные кружева плести и тихо на землю своё рукоделие опускает. А коли уморится старик-месяц из края в край по Руси пешим ходить, так он скорёхонько её на буранах, вьюгах да завирухах облетит.

Да уж, буранная пора стоит, морозы лихие и ветры лютые из избы тепло гонят. Ну, злись, Февралюшка, не злись, дуй не дуй, а не к Рождеству пошло – к Великодню![38] Так ровно половина февральского срока под метели и улетела.

В эту пору Русь испокон века Сретение[39] величает. Славит народ встречу, что была во времена прадавние, когда старый праведный Симеон Богоприимец сподобился Спаса нашего увидеть да на руки взять. Тут Ветхому Завету конец, а Новому – самое начало.

А ещё на Сретение зима с весною встречаются. Коли зима верх возьмёт – долго ещё холодам стоять, а коли весна-красна одряхлевшую зиму одолеет – быть оттепелям скорым, солнышко сильнее пригревать начнёт.

Ведомо батюшке-Февралю, что зима, хоть весны и старше, а не всегда умней той бывает. Начинает лютовать, злиться. А чего тем добьёшься? Бывает, зима и в лицо весне снегом бросит, и морозом прихватит, и ветром лютым проймёт.

А весна нравом кроткая, незлобивая, голову опустит и уйдёт. А лицом ещё краше, ещё румяней от холода станет.

– Девица-весна, отчего ж ты в свой срок приходишь, коли только зиме с тобою спорить недосуг? Отчего ж за себя не борешься, на своём не стоишь? – бывает, спросит её Февраль.

– Ни к чему всё это, – кротко так ответствует ему Весна. – Зима со всеми спорить мастерица: она в Феврале со мно́ю борется, в Ноябре – с осенью, а в Августе – с летом. Так и живёт. Да только в споре, Февраль-батюшка, всегда уступит тот, кто умней. А ещё вовек красоту не сохранить, коли нрав злоблив да неласков. Злость с годами на лице проступает, от красоты былой следа не оставляя. А мне это незачем.

– Верно, девица-краса, – молвит ей в ответ Февраль, – верно, да только и зима, хоть порою и злая, а всё ж ох как красива бывает. Глаз не отвести!

На то Весна ему ответствует:

– После осенней распутицы[40], батюшка-Февраль, всяк ждёт, когда уж молодая зима-раскрасавица на землю ступит. Она чистуха[41], искусница, всем по душе. Она всё вокруг приберёт, белым чистым покрывалом землю укроет, душу простому люду красотою волшебною повеселит. И по всей Руси люди зиме рады. Любуется народ молодой богачкой. У неё горы серебра припасены, а алмазам да белоснежным нарядам и вовсе счёту нет. Через время зима свои наряды-то белоснежные поизносит, порядком вымажет, алмазы да жемчуга подрастеряет, лютовать начнёт, норов свой всем показывать. Тут уж народу не до красоты зимушки – гордячки да зазнайки. За её холодною красою с каждым днём всё больше дурной характер проглядывает, лють зимняя надоедать начинает. И со временем становится зима совсем злою, всем постылою. Она теперь нелюдима, прочь от людей бежит, своего платья в чёрных латках-проталинах стыдится. Потому и уходит зима перво-наперво из деревни, бросает ещё заснеженные поля и скованные уж ненадёжным льдом реки и прячется в лесу, подальше от людских глаз. Там зима дольше всего задержится, станет бесцельно бродить средь деревьев в своём жалком убранстве из грязного снега, а потом и из лесу уйдёт, видя как на Руси уж с великою надеждою народ весну кличет.

– Что верно, то верно, – обычно отвечает ей Февраль, – тут и возразить нечего.

– Вот и сегодня весна на своём стоять не стала, – говорит братьям-месяцам Февраль, – так что до первого подснежника ещё далеко.

– Да уж, – в задумчивости говорит Январь, – как зима под конец не злится, а весне всё одно покорится… Недаром в народе приметили, что Февраль строит мосты, а Март их ломает, что нет зимы, которая б не кончалась.

– Верно, братец-Январь! – ответствует ему Февраль. – Да только весна ещё не завтра будет. Пока мой черёд, тряхну-ка разок-другой сединою! Бывайте, братцы, служба зовёт!

Тут час от часу мороз крепчать стал, бабы с улицы домой заспешили, и вскорости в Николиной Сторонке такая метель разыгралась, что и словами не выразишь. Силён Февраль-месяц метелями!

– Да-а, – говорили в деревне, – ишь как пурга-то вздурилась![42] Не шутит Февраль-батюшка! – И бегом по домам.

Скучно и уныло стало на улице, небо серою рогожкою[43] низёхонько над землёй повисло.

А под крышами, снегом приваленными, кто у печки ноги греет, кто на лежанку тёплую взлез, а кто под одеялом пуховым от холодов схоронился. Кошки, и те перед морозами к печи жмутся.

Затосковал Февраль, пригорюнился, радости одному нет. Другое дело в хатах да избах.

Заглянул Февраль в одно окошко, а там люду много, смех, веселье, огонь в печи – и тот весело потрескивает.

У купца Платонова в доме тоже уютно, радостно.

Хозяйские дочки щебечут, бусики, брошки яркие да перстеньки друг у друга рассматривают, бисер, нити шелковые на богато расшитых бабьих кокошниках[44] поправляют.

Дед Иван с бабой Нюрой тоже из дома ни ногой – чаёвничают себе по-стариковски. Баба Нюра что-то рассказывает, а Иван в задумчивости чай с блюдечка прихлёбывает, баранки румяные ест.

Полюбовался Февраль их самоваром, под хохлому расписанным. До чего ж хороши узоры хохломские![45] Листочки, цветочки, ягодки, веточки-стебельки писаны красками сочными, яркими: и красным, и чёрным, и зелёным, и золотым цветом выведено, а меж листочками будто золотистый свет солнышка проглядывает. Красотища!

Заглянул Февраль и в окошко к Демьяну. У него суетливо как-то, детишки гомонят, игрушками, что им батенька с рождественской ярмарки привёз, играют.

Февралю шибко нравились резные мужик и медведь-кузнецы, которые в руках у Ванюши молотами по наковальне стучали.

Он таких во всей Руси великое множество видел. Любит детвора эту игрушку!

У Вареньки тоже есть забава. У неё деревянные куры наклоняются, будто зерно клюют.

«Это Богородская резьба[46], – подумал Февраль. – Приятно липовое дерево на ощупь. Оно всё больше не окрашено, гладенько, резьба затейлива – любо-дорого смотреть! А чем это Настенька в углу играет? Дымковскими[47] свистульками, что ли?»

Присмотрелся Февраль – там у неё не только свистульки, а и глиняные куклы, пёстро по белому разукрашенные.

Переставляет Настенька разные фигурки: и мамки есть у неё, и няньки, и водоноски, и кавалеры разные, и лошадки, и коровушки.

У старшенькой Ариши игрушка тоже с ярмарки – глиняная, вся цветная, Романовская[48]. Февраль о Романушке[49] частенько от братьев-месяцев слыхивал. Бывает, скажет осенний Ноябрь месяцу Маю: «Оделся ты, Май-месяц, сегодня пёстро, будто Романушка».

Заглянул Февраль и в окошко к бабе Настасье да деду Федоту. Федот спит, баба Настасья квашню[50] замешивает, Варенька рушник[51] любовно вышивает, стежочек к стежочку кладёт.

Видит Февраль, а на полотне у ней красные женские фигурки появляются, лошадки, петушки разные.

Невестки Варины прясть принялись. За работой щебечут, хохочут, тёплых деньков ждут.

Мужики у них в доме тоже не бездельничают: одни ложки-плошки вырезают, другие поделки своими руками мастерят.

И сколько ещё красоты всякой да вещиц диковинных повидал Февраль на земле русской: и финифти[52] ростовские видел, и шкатулки палехские[53], и картины лубочные[54], и утварь из бересты[55]. А ещё видал Февраль росписи чудесные мастеров мстёрских[56] да федоскинских[57], и букетики жостовские[58], будто живые, и гжель[59] сине-белую, и городецкие[60] узоры сочные, и платки павлопосадские[61], цветные, и иконы, будто душою писанные, и много-много ещё чего!

Улыбнулся Февраль, оттаял малость. Уразумел он, что человеку и зимой охота глаз яркими красками порадовать, зимой весну розовощёкую вспомянуть да лето красное.

И с тех пор Февраль всегда с оттепелями, и именно Февраль весеннему Марту место уступает.

Март

Вскорости после лютых февральских холодов робко ступила на землю красавица-весна, а с нею и месяц Март. На дворе пока последние деньки Всеядной седмицы[62] стоят, мужика щедрым угощеньем балуют, в среду и в пяток привычного поста нету.

В деревне и за околицей снега́ ещё лежат тяжёлые, грузные, будто в Январе, да только теперь уж всё равно не зима. Март-марток он завсегда таков: где снегом сеет, там и солнцем греет.

Не успели деревенские жители, а с ними и Март-месяц глазом моргнуть, как за Всеядной неделей уж и неделя Пёстрая[63] подошла. Теперь уж на столах то густо, то пусто, – прошёл сплошной мясоед[64], «пёстры» дни настали. Редко когда свадебный поезд[65] по деревне проедет. А старики только головою кивают.

– Ишь ты, молодые нынче никому не под шапку, ни Бога, ни чёрта не боятся! – говорит дед Никита. – Никто им не указ… А оно ж теперича жениться – токмо[66] с горем породниться, одна голь[67] да беда!

– Да уж, не время свадьбы гулять, – недовольно отзывается его свояк[68], дед Кузьма. – Как говорится, оттого и баба пестра[69], что на Пёстрой замуж пошла!

В Николиной Сторонке ненадёжное тепло всё чаще крепкими холодами оборачивается, Март морозом на нос садится. Бывает, что ветры сырые, оголтелые налетят, бывает, что и метели с завирухами без спросу в гости заглянут. Небо всё чаще свинцовыми тучами затянуто, кругом серо да неуютно. Куда ни глянь – и спереди и сзади зима, стоят холода нешуточные. Один мартовский денёк за другой заходит, третий за собой ведёт, четвёртый прихватывает, а там глядишь – десяти мартовских дней уж как и не бывало.

В воскресенье у Игнатовых ждали гостей. Видит Март, с раннего утра невестки стали на стол набирать[70], суетиться, из сеней[71] да в сени шмыгать.

– В такой день и Бог повелел гостей встречать, – говорит дед Иван. – Уж угощать так угощать!