Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей
«Серебряный век», как сложное противоречивое время в российском обществе, отличался своими ценностно-смысловыми характеристиками, многие из которых носили полярный характер:
• общим знаменателем мировоззренческих (идейных, политических, социально-экономических), ценностно-культурных (нравственных, этических, эстетических, религиозных) устремлений этого «века» стало нарастание общего кризиса российского общества, концентрированное проявление переходного характера эпохи, когда безвозвратно уходят в прошлое не только прежние формы быта, труда, политической организации общества, но одновременно радикальной ломке подвергается и вся система духовных ценностей и ориентиров;
• в обществе резко проявляется неприятие растущего капитализма и его идеологии – либерализма. Даже христианские философы отвергали капитализм, «основанный на эксплуатации труда, классовых антагонизмах, контрастах богатства и бедности», и называли его «человеконенавистничеством» (С. Н. Булгаков)[59]. И наоборот, в России происходило повсеместное увлечение идеями социализма. Г. П. Федотов, как и другие мыслители России (М. И. Туган-Барановскпй, П. Б. Струве, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев и др.), говорили о повальном увлечении социализмом российской интеллигенции, не только нерелигиозной, но и религиозной тоже – вообще вся русская общественная мысль «испытывала огромное и все возрастающее влияние социализма»[60];
• страх перед новой пугачевщиной, «грядущим Хамом» (Д. С. Мережковский) – русской революцией, которая приближалась, может «оказаться судом не только над политикой и деятелями старого режима, но и над частью русского интеллигентского общества» (Н. А. Бердяев);
• снижение интереса к социальным проблемам в литературе, искусстве, религиозной философии и, наоборот, возрастание тяги к миру индивидуальному, личностному, «внутреннему» самоощущению человека в условиях нарастающей грозы революции;
• рост мистицизма, оккультизма, религиозных увлечений, настроения богоискательства и богостроительства среди широких кругов интеллигенции;
• рост декадентства как особого типа мироощущения, наполненного, с одной стороны, желанием вырвать Россию из состояния провинциальности, отсталости, а с другой – настроениями отчаяния, бессилия, душевной усталости, эстетизацией угасания и гибели.
«Серебряный век» в России ознаменовался таким совершенно новым ценностно-смысловым явлением, которое вошло в историю под именами «ленинизм» и «большевизм» (что в принципиальном смысле – одно и то же!). Насколько же прав М. С. Каган в своем утверждении, что «теории ценности не было у В. И. Ленина»? Если иметь в виду, что Ленин не работал на университетской кафедре и не писал учебных пособий по аксиологии, то действительно ее у него не было, да и не могло быть. Он был великим революционером и гениальным теоретиком-обществоведом: вся его многогранная революционно-практическая интеллектуально-теоретическая деятельность была пронизана ценностным смыслом и отношением к происходящему. Ленинизм от начала, истоков и до самой последней мысли великого сына русского народа – это гуманизм, активный, борющийся, созидательный. Ленинские идеи проникнуты заботой о человеке как высшей ценности, стремлением улучшить жизнь рабочих и крестьян, освободить их от физического и духовного угнетения. В поле зрения великого гуманиста находились совершенно конкретные вопросы: улучшение питания людей, обеспечение их одеждой, жильем, врачебной помощью, приобщение к культуре.
Анализируя социальные процессы в России и мире, вскрывая идейную, политическую, классовую сущность буржуазных и оппортунистических идеологов, В. И. Ленин одновременно показывал присущие им ценностные ориентации. Так, говоря о «духе веховщины», он очень точно указывал на ее эмоционально-ценностное отношение к действительности – уныние, мракобесие, юродство, отрешенный экстаз и др., – на реакционную позицию и роль в условиях нарастающей революции в России. Ленинизм, а вместе с ним и большевизм как политическое течение, в теоретическом, социально-практическом, нравственном, психологическом отношении изначально противопоставил себя ценностно-смысловым установкам либерализма. И вот, как говорил Н. А. Бердяев, «в судьбе России и русской революции» произошел «самый большой парадокс»: «либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным традициям и русским исканиям универсальной социальной правды»[61]. А это есть проявление высшей социальной ценности как в теоретическом, так и в практическом смысле слова.
Ленинизм, ставший близким исконным русским исканиям СОЦИАЛЬНОЙ Правды – РАВЕНСТВА и СПРАВЕДЛИВОСТИ, – теоретически, интеллектуально подготовил революцию и стал научным – ценностно-смысловым – руководством для революционных масс, а Великая Октябрьская социалистическая революция воплотила в действительность основные положения ленинизма, открыла новую эру в истории человечества – эпоху перехода от капитализма к социализму во всемирном масштабе. А это значит, что произошел и будет дальше происходить переворот в человеческих отношениях, во всей системе классовых и общечеловеческих ценностей.
Против Ленина и его учения, против большевиков и большевизма велась и ведется бешеная война с использованием всех самых жестоких и низменных средств и приемов. Мы оставляем за скобками аресты, ссылки, каторги, постоянные преследования полиции, расстрелы, тайные убийства. Не менее ожесточенная борьба велась на идеологическом, теоретическом, мировоззренческом направлении. Все, что появлялось социалистического, антимонархического, антиклерикального, преследовалось и государством и церковью. Последняя внесла заметный вклад в борьбу с идеей социальной правды и ее носителями. … В феврале 1901 года Святейший синод Русской православной церкви принял решение об отпадении (отлучении) Льва Николаевича Толстого от церкви. Таким образом, в перечень отлученных, преданных анафеме «еретиков» к именам Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева и других отвергнутых церковью лиц Синод прибавил имя прославленного писателя, которого во всем мире называли славой и гордостью России. За что же был наказан писатель? За многое, в том числе за то, что в книге «В чем моя вера?» Л. Н. Толстой сказал о враждебности церкви социальной справедливости и правде жизни. Ей враждебно, писал он, «все то, чем истинно живет теперь мир: социализм и коммунизм, политико-экономические теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства…»[62].
Святейший синод не простил великому мыслителю этой позиции и отлучил его от церкви. Но когда писатель ушел из жизни, в правительственных газетах стали «лить крокодиловы слезы, уверяя в своем уважении к “великому писателю” и в то же время защищать синод. А святейшие отцы только что проделали особенно гнусную мерзость, подсылая попов к умирающему, чтобы надуть народ и сказать, что Толстой “раскаялся”» (В. И. Ленин)[63].
Последовательно и со смыслом в царской России травили другого великого русского писателя – А. М. Горького. Несмотря на протесты выдающихся ученых (математика, академика А. А. Маркова и др.), царское правительство отказалось утвердить избрание Горького почетным членом Академии наук. Упомянутый уже М. И. Слуцкий в «Смысле жизни человека» философию М. Горького называет «убогой», поскольку «большинство его героев отвергли Бога и всякую христианскую нравственность», характеризует их «угрюмыми головорезами, которые ни Бога не боятся, ни людей не стыдятся. личная выгода и свобода, личный произвол и разгул всех диких страстей – вот тот идеал, который воодушевляет их на грубые подвиги»[64].
Обратим внимание, что эти оценочные категории священника Слуцкого появились в 1910 году, когда уже читатель увидел горьковские «Очерки и рассказы» (1898–1899), в которых выведены романтические образы свободолюбивых людей («Старуха Изергиль». «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике»), в аллегорической форме звучат призывы к революционному подвигу. В великом романе «Мать» (1906–1907), пьесе «Враги» (1906) перед российской общественностью предстают замечательные образы пролетарских революционеров. «Мать» – книга необычайной судьбы: она сразу получила невиданно широкое распространение. Трудно назвать такую страну на земном шаре, где не было бы издано это произведение. Немногие художественные произведения за всю историю мировой литературы имели такое огромное количество читателей и так сильно и непосредственно влияли на миллионы человеческих судеб.
В «Матери» рассказано не просто о революционной борьбе, а о том, как в процессе этой борьбы, в ее очистительном пламени, внутренне преображается человек массы, переживая свое «второе рождение». Это второе – духовное, ценностно-смысловое – рождение особенно замечательно и поучительно у такого человека, как Ниловна. Ведь ей приходится освобождаться из-под нескольких пластов ценностей старого, эксплуататорского, буржуазно-помещичьего общества – классовых, семейно-бытовых, духовных, – она не только человек угнетаемой, бесправной массы, но еще женщина, изначально находящаяся под властью религии и всей системы патриархальных отношений. Хотя Ниловне сорок лет, она уже давно чувствует себя старухой, ибо не пережила по-настоящему ни детства, ни юности, не испытала радости «узнавания» мира. Все это приходит к ней, в сущности, лишь после сорока лет, когда для нее впервые начинают открываться смысл и красота мира, смысл собственной жизни. В той или иной форме такое духовное, человеческое «выпрямление» переживают многие другие герои романа «Мать», в том числе сын Ниловны Павел Власов.
В переломную эпоху «серебряного века» М. Горький художественными средствами дал ответ на самые главные ценностные вопросы: «В чем смысл жизни человека?»; «Как изнутри очистить человека?» и т. п. Воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального «кодекса», великий советский писатель утверждал новую систему ценностных отношений – гуманистическую, человекосозидательную. Ставя в романе «Мать» проблему подлинного и мнимого гуманизма, М. Горький не только опровергал призывы к непротивлению и всепрощению, но и разоблачал попытки приписать революции и революционерам отказ от гуманизма. В то время как буржуазные литераторы, философы (вспомним «Вехи» – «энциклопедию либерального ренегатства») разных течений и оттенков, от черносотенного до анархистского, от православного до либерального, изощрялись в придумывании характеров и ситуаций, призванных доказать, что революционная борьба разжигает в человеке темные инстинкты и будит в нем зверя, – роман «Мать» показывал эту борьбу как единственное средство очистить человека от всего звериного, животного, узко эгоистического и сделать его ЧЕЛОВЕКОМ, чтобы имя его звучало гордо. Роман показывал, что если революционная борьба приобретает нередко суровые формы, то виноваты в этом те, кто идет на все, на любое насилие, на любые преступления – лишь бы остановить ход истории.
Вот почему священник Слуцкий в 1910 г. Ниловну и других персонажей романа «Мать» называет «угрюмыми головорезами», а либеральный критик М. Бродский в 2012 г. заявляет, что с «книжных страниц советских писателей глядели муляжи»[65]. Оболганный в царской и выброшенный из образовательной системы ельцинско-путинской России роман «Мать» не канул в неизвестность, как того хотели бы либеральные защитники «общечеловеческих ценностей». Великое произведение, появившееся на свет свыше ста лет назад, читается во многих странах мира, а его классовые, социалистические ценности принимаются и разделяются людьми разных национальностей. Недавно еженедельник «Техелка», издающийся в Нью-Дели (Индия), опросил видных политических деятелей страны (министров, парламентариев, руководителей различных политических партий): каков круг их чтения, произведения каких писателей повлияли на их мировоззрение. Опрошенные политики, как выяснилось, читают много. Среди названных писателей немало русских – Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, А. М. Горький, М. А. Шолохов и др. «У нас почему-то принято считать, что роман “Мать” устарел, – пишет Н. Листопадов, генеральный консул России в Южной Индии. – Индийских же читателей в нем привлекает образ простой женщины, которая от приниженности, забитости и бесправия поднялась до осознания чувства собственного достоинства, проделала путь от беспросветности и безысходности до осмысленной деятельности. В романе “Мать” им также импонирует актуальная не только для Индии тема борьбы людей за свои права, прежде всего за право на достойную жизнь. Упоминают индийские политики и роман Н. Островского “Как закалялась сталь” в качестве книги с сильным нравственным зарядом»[66] (выделено мной. – В. С.).
Так продолжает жить великая советская социалистическая литература, обогащая мировую культуру и цивилизацию своими непреходящими ценностями. Н. Листопадов сообщает нам и о другом знаменательном факте из жизни современной Индии: «Читали и читают индийцы и Ленина, причем не только коммунисты. Один из лидеров коммунистического движения в штате Чаттисгарх, 46-летний Маниш Кунджам сказал, что биография Ленина, прочитанная им в девятом классе, полностью изменила его жизнь. Ленинские идеи об искоренении неравенства, эксплуатации, нищеты определили мировоззрение этого политика. названные проблемы остро стоят в Индии и сейчас» (Там же).
Приведенные факты из истории и современной действительности в очередной раз подтверждают марксистский вывод о том, что переход от одной системы ценностей к другой есть не что иное, как процесс перехода самого общества из одного состояния в другое, от низшей формы к высшей. Но этот переход происходит не стихийно, а при самой активной и непосредственной роли людей, в широком смысле – народных масс. Всякие фундаментальные преобразования становятся возможными и наиболее успешными, когда ценностные регуляторы превращаются в достояние общественного сознания. Все ценности воплощаются в интересы, потребности людей и выступают мощной движущей силой. Не случайно выдающийся французский философ-материалист Клод Адриан Гельвеций, сыгравший большую роль в идейной подготовке Великой французской революции, определил «интерес» в качестве «всесильного волшебника». Великий Гегель считал, что рассмотрение истории убеждает нас в том, что «действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов» и «лишь они играют главную роль».
К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин вскрыли классовую, экономическую природу ИНТЕРЕСА людей, как концентрированное воплощение ценностных ориентаций, и показали тем самым весь исторический механизм их действия. «Экономические отношения каждого данного типа общества проявляются как интересы»[67]. Но экономические отношения не исчерпывают всего содержания, богатства и многообразия социальных интересов и, следовательно, многообразия ценностей. Социальные интересы в действительности проявляются как интересы экономические и политические; материальные и духовные; национальные, государственные и партийные; нравственные, религиозные, научные; прогрессивные и реакционные; общественные, групповые и индивидуальные.
И чтобы проникнуть в суть различных человеческих ценностей, возникающих в разное время и в различных обстоятельствах, понять смысл и направленность многих ценностных теорий, концепций и взглядов, надо выявить наличие (присутствие) интереса или всего общества, или того или иного класса, или отдельной социальной группы, или, наконец, того или иного индивида. Это – аксиома всякого аксиологического анализа, если он претендует на роль научного знания.
Глава третья. Аксиологизация общественного сознания: субъективное выражение объективного процесса отрицания и самоотрицания капитализма
Всего какие-то четверть века тому назад аксиологию называли «на редкость скучным разделом западной философии»[68], интересным лишь для узких специалистов. Сегодня к ней обращены взоры ученых, представляющих различные отрасли знания, деятелей литературы и искусства, политиков, журналистов и, самое примечательное, многих людей «из толпы»… Буквально на наших глазах вопрос о ценностях, ценностных ориентирах стал центральным в общественных дискуссиях как в масштабах всей мировой цивилизации, так и в пределах «постсоветского пространства», на котором идет реставрация капитализма. Сама аксиология из «скучного раздела философии» «к настоящему времени утвердилась как особая область знания не только в западной, но и постсоветской традиции. Более того, современная аксиология выходит на новый этап своего развития… как средства конструирования и освоения новых возможных человеческих миров. …Аксиология поворачивает философское и социогуманитарное познание к анализу феноменов личности и индивидуальности, “человеческого в человеке”, смыслам и оправданию человеческого бытия, его идеалам и императивам»[69].
Такой повышенный, можно даже сказать, завышенный интерес к аксиологии совсем не случаен. Ведь проблема ценности в своей глубинной сущности – это в действительности проблема отношения субъекта (человека, класса, нации, народов) к объективным материальным и духовным результатам человеческого труда, способам распределения национального богатства между членами общества, наконец, принципам устройства и функционирования данного социального организма. Если в этом организме происходят сбои, если люди не удовлетворены его «работой», то рано или поздно может возникнуть вопрос о его ценностно-смысловых основаниях. Именно это и вынуждены, одни прямо, другие – робко, косвенно, признавать представители и западной аксиологической мысли, и, что особенно показательно, российские либеральные философы, социологи, политологи, культурологи и др. «Мы живем в ожидании катастрофы, – писал еще в середине ХХ в. голландский историк профессор Йохан Хейзинга. – Повсюду царит сомнение в прочности общественного устройства, внутри которого мы живем, неясный страх перед ближайшим будущим, ощущение упадка культуры и грозящей человечеству гибели. Это не одни кошмары, что посещают нас в ночную пору, когда бездействует разум и огонек жизни только теплится. Это и трезвые ожидания, взвешенные на весах наблюдения и здравого смысла»[70]. Такова была оценка одним из самых думающих людей мира капитализма. «Или будет спасен весь мир, или погибнет вся цивилизация» – неоднократно говорил Генеральный секретарь конференции ООН по окружающей среде и развитию Морис Стронг. К этому порогу подвел мировую цивилизацию капитализм, функционирующий на идеологии сверхпотребления и богатства.
В этих условиях и происходит невиданная ранее аксиологизация общественного сознания, как теоретического, так и массового (обыденного). «Повышение интереса к проблеме изучения ценностей происходит в период ценностных кризисов, ломки сложившейся системы и поиска новых культурных оснований и ориентаций существования человека», – читаем мы в энциклопедии «Культурология. ХХ век»[71]. Эта мысль так или иначе проходит через многие другие российские и зарубежные публикации. Современный немецкий социолог Ханс Йоас пишет о том, что «утрата ценностей всегда воспринимается как симптом некого кризиса. Явления, для объяснения которых в общественной дискуссии был выдвинут тезис об утрате ценностей, всеми без исключения оцениваются негативно. <…> Исследования в области социальных наук дают основания предполагать, что к разложению ценностей ведут определенные процессы в обществе. Однако по вопросу о том, что это за процессы, опять-таки не существует единого мнения. Одни ученые обращают внимание на негативное влияние рыночной экономики и капитализма, в то время как другие видят причину в пермиссивном[72] воспитании, отсутствии положительных примеров и боязни родителей требовать от детей дисциплины»[73].
Такое расхождение в постановке аксиологического «диагноза» западному обществу не случайно. Здесь мы сталкиваемся, с одной стороны, с робкой попыткой материалистического объяснения «разложения, утраты ценностей» капитализмом, а с другой – с явным идеализмом, проявляющимся в стремлении свести дело к пермиссивному воспитанию, то есть сознанию. Буржуазная общественность, ведущая дискуссии о девальвации собственных ценностей, «с жадностью впитывающая все, что могут предложить ей социальные науки в связи с проблемой изменения и утраты ценностей» капитализмом, весьма разочарована. И это разочарование объяснимо: «когда речь заходит о преодолении этой проблемы, – говорит все тот же Ханс Йоас, – общественность не получает от науки никакой поддержки. Если принцип свободы наук от ценностей означает, что науки могут лишь диагностировать болезни, но не могут заниматься их лечением, то разочарование неизбежно. С другой стороны, воздержание ученых (а зачастую даже философов) от ценностных высказываний оставляет пространство – или рыночную нишу – для поверхностных обобщений или даже для стратегического использования этой неудовлетворенной потребности общественности»[74] (выделено мной. – В. С.).
Современная буржуазная наука не случайно занимает позицию стороннего наблюдателя: сказать правду – значит публично признать, что капитализм охвачен системным кризисом, а утрата им ценностей – это лишь «верхушка айсберга, ибо неизлечимой болезнью охвачен весь социальный организм (экономика, политика, культура). Не говорить ничего – значит обнаружить свою полную несостоятельность, что сродни хронической импотенции. Вот и приходится заполнять интеллектуальную нишу публицистическими публикациями на тему ценностей, начиная с книги «Честный – значит дурак» и заканчивая книгами «Ценности превыше всего» и «Маленький трактат о больших ценностях». Ситуация продолжает обостряться, и в дело вступают политики. В политической риторике на Западе ценности «играют немаловажную роль». Но эти аксиологические игры носят конъюнктурный характер: ибо «роль нередко сводится к тому, чтобы оспорить моральные качества противника и подчеркнуть благонадежность собственного стиля руководства. И тогда, – говорит Ханс Йоас, – вместо концептуальных политических споров (т. е. по существу дела! – В. С.), в том числе на тему ценностей, мы наблюдаем бесконечную череду инсценированных скандалов. Такая ситуация может породить циничное отношение избирателей ко всем политикам “как к классу”, а недовольство политиками может вылиться в неудовлетворенность политикой в целом»[75] (выделено мной. – В. С.).
Как видим, и со стороны политического истеблишмента буржуазного общества не слышится радикальных предложений по спасению ценностей капитализма, приданию ему «второго дыхания»… Наоборот, кризисные явления, возникшие еще свыше ста лет тому назад, продолжают развиваться. Основополагающие ценности превращаются в свою противоположность: индивидуализм перерастает в эгоизм и эгоцентризм, сам человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, если нет – он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами (Э. Фромм). В условиях империализма рушится мораль. Общезначимые моральные ценности перестают существовать, уступая место дифференцированным нормам морали для отдельных субкультурных общностей: хиппи, тинейджеров, бизнесменов, преступников и т. д. Гомосексуалисты, лесбиянки и всякого рода половые извращенцы – самые известные люди в буржуазном истеблишменте. «Секс становится публичным зрелищем, половой акт совершается на глазах публики…» (И. Кристол).
В домонополистическую эпоху капитализм развивался по восходящей линии. В эпоху империализма капитализм эволюционирует по нисходящей линии, он вступает в этап своего общего кризиса. Внутри буржуазного общества неумолимо, властно развивается процесс его самоотрицания. И хотя буржуазное государство, обладающее относительной самостоятельностью, активно вмешивается во все процессы капиталистического организма, осуществляет всякого рода мероприятия – от «пожарных» до стратегически долговременных – преодолеть кризисные явления не удается, стабилизации системы не получается. Все внутри капитализма говорит о неизбежности социализма. «Я думаю, – сообщает нам Терри Иглтон, литературовед и автор книги “Маркс был прав”, – что капиталистическое общество естественным образом агностическое[76], но оно не может признаться в этом даже самому себе, так как ему нужны фундаментальные ценности, особенно в периоды кризиса»[77].