Мир в ладони
– Было кое-что еще. Тот дуб. Невыносимые воспоминания. Я приказала срубить его! Помню двух здоровенных мужиков: потных, в просторных рубахах, с топорами в ручищах. – Рассказчица раздвинула ладони, чтоб показать размер мужицких рук. – Рубили долго. Мне казалось, целую вечность, и вместе с дубом во мне, мучительно агонизируя, умирало то великое чувство, что придавало смысл моему воплощению, – с некоторой торжественностью закончила Елизавета.
Худой человек с оттопыренными ушами, уже подававший признаки волнения во время рассказа, вдруг мучительно застонал, отчего окружающие уставились на него с испугом.
– Валерий, правильно? – невозмутимо обратилась к нему преподавательница.
– Да… я… – Он глубоко дышал, пытаясь что-то выговорить. —
Я вспомнил…
– Что Вы вспомнили? Садитесь, Лизочка.
– Я. Был. Тем. Дубом.
– Валерий, я Вас прерву, – вмешалась Лолита Ло, почувствовав неладное. – Хочу обратить внимание вот на какой феномен: дело в том, что в реинкарнации действует правило постепенности. Скажу сразу: исключения в этом правиле воз-мож-ны. Но, как правило, человек, в редких случаях, в следующем воплощении, может стать растением или деревом, потому как фундаментально разные типы ограничения истинного, внеобъектного сознания, какими являются животные и растительные оболочки, в данном случае попросту не-эф-фек-тивны! Трансформация из растительного тела в животное – наиболее редкое явление из возможных. Хотя вы сейчас будете удивлены, но растения ближе к единому разуму, они, если грубо сформулировать, всегда в нирване.
– Вы не понимаете, – продолжал Валерий – Я существовал века, десятилетия. Брошенный провидением в лоно Земли, я впитывал время своими кольцами, со скрупулезной точностью архивариуса я записывал каждый восход и каждый закат солнца; каждый снегопад, каждый дождь хранились в памяти моих корней. Вы! Вы все никогда не поймете, что это такое – существовать! Суетливые, самодовольные приматы, чьи жизни сгорают как спичка! Но даже во время этих кратких нелепых вспышек вы умудряетесь сжигать все величественное, приближенное к вечности, едва только коснетесь этого!
– Что здесь происходит? – взволнованно спросила слушательница с дальней парты.
– Так, давайте все успокоимся, – сказала Лолита Ло. – Шок от воспоминания прошлых воплощений – явление частое, и надо относиться к этому спокойно и разумно.
– Спокойно?! – взревел Валерий. – Вы знаете, что такое потерять листья и ветки, лишиться ствола? Когда тебя лишают тысяч конечностей и корни медленно погибают в темноте? А вместо этого ты получаешь дрожащие, шелудивые руки! – Он с отвращением посмотрел на свои руки. – Из-за сексуальной прихоти, которую кое-кто назвал любовью, я вынужден жить во всей этой животной суете. И видеть, чувствовать, как в замедленной съемке, как ко мне – высокому, могучему, несущему на себе тысячи своих детей, своих продолжений – приближаются эти потные, бородатые мужики с колунами! Что они сделали с моей плотью, хранящей солнечный свет и помнящей свет звезд? Пустили на новую дверь, наделали бочек?
– Прошу прощения, Валерий, сядьте!
Мужчина сел на стул и опустил взгляд. Он весь дрожал.
– Как бы это ни было тяжело, но все, что происходит с нашим духом, это нормально! И я призываю каждого, кто практикует воспоминания о прошлых жизнях, проявлять волю и собранность. Лунный Маг – это не только носитель знания и мудрости, но человек отважный и ответственный. И Вам, Валерий, необходимо стремиться к этому.
Из-за парты встала семейная пара.
– Мы, пожалуй, пойдем, до свидания, – сказал муж и потащил жену к выходу.
– До свидания, – вздохнула Лолита Ло.
Валерий в упор смотрел на Елизавету, и та, чувствуя его взгляд, поеживалась и косилась на неожиданного участника ее любовной истории.
– Простите, мне нужно уйти пораньше, – тихо сказала она, подняв руку.
– Конечно, Лиза, – сказала лектор, чувствуя, что занятие вышло скомканным. – Мы, с вами, – обратилась она к аудитории, – тоже будем потихоньку заканчивать.
Елизавета вышла на улицу, и ее псевдоним тут же потерял смысл. Она надела наушники, включила музыку и закурила сигарету. «Драм энд бейс» заглушил звуки вечернего города.
Женщина шла по улицам, выдувая табачный дым в небо и улыбаясь. Впереди мерцающая вывеска бара.
– Сто грамм виски.
– Эмм… хорошо, только у нас курить нельзя, – сказал бармен.
– Простите, – широко улыбнулась недавняя графиня, затушив сигарету о каблук, и положила окурок на стойку.
Выпив виски в два глотка, она положила на стойку бара пятисотрублевую купюру и, не дожидаясь сдачи, вышла на улицу.
Прохладный апрельский воздух и сигареты приятно радовали легкие. Женщина шла по городу без конкретного направления. Увидев круглосуточное кафе, она зашла туда, заказала кофе и пирожное и открыла томик со стихами Оскара Уайльда; определенно эта ночь была проникнута невидимыми струнами, задевая которые, само время начинало вибрировать, становясь густым и бархатно-теплым. В такие моменты ночи можно быть кем угодно: машина разочарования своим точным, механическим взглядом не может проникнуть в эту зыбкую атмосферу декаданса, в которой сегодня властвует она – графиня. Если бы можно вот так существовать в вечности, в виде призрака, заблудившегося в одной-единственной ночи!
«А может, я уже призрак, – подумала она, покидая кафе. —
Нет, чувствуется холод».
Эта мысль рассмешила женщину, и она хрипловато расхохоталась, выпустив в утренний туман струйку табачного дыма.
– Вам смешно? – послышался голос за спиной.
Графиня вскрикнула от неожиданности и тут же превратилась в обычную испуганную женщину.
Перед ней стоял тот самый невысокий мужчина с торчащими ушами, что мнил себя древним дубом.
– О боже, вы меня чуть с ума не свели! – воскликнула она и добавила холодным голосом: – Вы что, преследовали меня?
– Мне. Нужно. Поговорить – заметно нервничая, сказал мужчина.
– Господи, о чем?
– О том месте. Где срубили дуб.
– Послушайте! Послушайте меня внимательно. Лолита Ло – псевдоним аферистки, которая открыла школу Лунных Магов, чтоб вытягивать деньги с наивных людей. Я это прекрасно понимаю, но хожу на занятия для развлечения. Мне нравится фантазировать в обществе людей, которые верят во всю эту чушь про прошлые жизни, астральные путешествия и невидимые энергии. Я все вы-ду-ма-ла! – Мнимая графиня передразнила манеру преподавательницы говорить по слогам.
– Вы лжете, – побледнев, прошептал Валерий.
– Если бы! Я – одинокая, немолодая и не совсем счастливая женщина. Подобные мероприятия позволяют мне забыться, взглянуть на жизнь по-другому. Если хотите, это меня опьяняет. Но если вы думаете, что я помню что-то из прошлых жизней или хотя бы в них верю, то, простите, вы просто глупы.
– Но я помню… помню! Это гложет меня. Вы представить не можете, что такое стать человеком после того, как вы имели корни! Убогая оболочка, в которой ты всегда один. Дуб же понимает язык растений, быть им – все равно что быть всем лесом! Вы опошлили мою жизнь своими мелкими чувствами, зачем вы это сделали?
– Вы пугаете меня – уходите. Все эти прошлые жизни – чушь!
– Мое тело думает иначе, оно попросило у меня эту метку, оно ее помнит!
– Что вы имеете в виду? – Елизавета начала потихоньку пятиться.
Валерий закатал рукав и показал ей – на его глазах выступили слезы.
Волна ужаса охватила женщину: на предплечье была вырезана аббревиатура «ОН ОК». Рана была совсем свежая и кровоточила.
– Вы видите это?! Это мои стигматы. Я погиб за ваши грехи! Графиня, стараясь не привлекать внимания, открыла сумочку.
– Корни чувствуют лес! Растения и насекомые – вот настоящие дети природы. В идеальном мире вас не будет. Быть человеком – все равно что потерять все органы чувств. Истинный, невыразимый язык деревьев заменяется словами. Они искажают природу вещей: это как будто тебе на голову надели полиэтиленовый пакет. Вы, люди, считаете, что вы самые разумные, венец творения?
– Я вообще не верю ни в какое творение. Что вам от меня нужно? – Женщина достала сигарету из пачки и закурила.
– Четыре столетия я впитывал минеральные соки, мои листья питались фотонами Солнца. Опять эти слова, слова, слова! – Он схватился за голову. – Когда что-то называешь, это становится ложью! Вы не знаете, не помните, что значит потерять пуповину, связывающую с землей! Ваши тела – тюрьмы для галактических преступников, и полиция уже выехала! То, что для нас, деревьев – дом, для вас – исправительная колония. Но вы не хотите меняться! Надели, все как один, на головы пакет с клеем и живете в эйфории. Вечно пытаетесь насладиться другом. Вся хваленая культура – жалкие попытки оправдать свое стремление давить на педаль удовольствия. Поехали! Звезды возникали и гибли ради ваших оргазмов, ради вашего самолюбия. И Вы! Вы посмели вырезать ложь на моей коре! – Мужчина снова показал надпись на запястье.
– То есть вы не ОК? – попыталась пошутить Елизавета, хоть и была напугана.
– Я почти понял смысл жизни, когда появились эти потные, вонючие крепостные. Во имя своих иллюзий вы готовы уничтожить все что угодно – жалкие, самодовольные существа! Почему вы думаете, что второе пришествие случится в виде человека?
– Да какое, мать вашу, второе пришествие? Мы – ошибка природы, и разум, которого у вас немного, – атавизм: от него можно страдать или получать удовольствие, как уж вам угодно. Возможно, гораздо лучше родиться дубом, но поймите одно, какие бы проблемы вы не испытывали, я тут ни при чем.
– Вы не понимаете, – засуетился Валерий, – я покажу вам, что такое быть человеком, помня о своей жизни дуба. – Он достал из кармана пластиковый пакет, на котором красовалась реклама супермаркета. – Наденьте это!
– Послушайте меня, уважаемый, это уже слишком, – попятилась женщина.
– Вы претендуете на управление тонкими материями, собираетесь стать Лунным Магом и сопротивляетесь маленькому эксперименту? – наступал Валерий.
Елизавета достала томик Уайльда из сумочки.
– Вот, смотрите, – это наши корни, мы можем делиться переживаниями прекрасного или грустного через столетия. Даже в своих кратких жизнях мы можем произвести нечто такое, что будет обладать светлой аурой.
– Вот, – ответил, приближаясь и расправляя пакет, Валерий, – примерьте эту тонкую ауру!
– Не подходите ко мне!
– Не убегайте от меня!
Елизавета бросила томик Уайльда под ноги Валерию и, выхватив из сумочки газовый баллон, выпустила уверенную струю перцовой субстанции ему в лицо.
Мужчина застонал и, схватившись руками за лицо, рухнул на колени.
– Только водой не умывайтесь пару часов, будет еще хуже, – сказала она и ушла, оставив после себя лишь эхо своих шагов.
Держась руками за лицо, Валерий поднялся и зашагал, шатаясь, в непонятном самому себе направлении.
– Как?! – простонал он.
Раздался визг тормозов, и автомобиль на полной скорости ударил Валерия, отбросив его на обочину.
– Несчастный случай, – сказал молодой темноволосый полицейский.
– А тебя не смущает, что на его лице обнаружены следы перцового баллончика, и эта странная надпись, вырезанная на руке?
– Смущает, но, судя по всему, он сделал ее сам – при нем был перочинный нож со следами его крови.
– Но баллоном-то он не сам себе брызнул в лицо?
– Скорее всего, обычные хулиганы.
– Однако бумажник на месте.
– Не думаю, что это спланированное убийство: пострадавший был безработным и жил с матерью всю свою жизнь.
– Ну, это не совсем убийство, он же не умер.
– Врачи говорят, что его мозг не восстановится, пострадавший остаток жизни проведет, что называется, «овощем». Наверное, лучше уж умереть.
Пожилой полицейский долгим взглядом посмотрел на напарника.
– Что? – спросил молодой полицейский.
– В бумажнике и карманах пострадавшего обнаружены дубовые листья.
– Ну, мало ли, может, он собирал гербарий? Хобби, знаешь ли.
– Что-то с этим случаем не так. – Пожилой полицейский покрутил ус.
– Черт, не по себе мне как-то. Бывает у тебя такое невыразимое чувство, что вроде нормально все, а внутри как будто сжимает?
– Не припомню такого.
– Слушай, у меня тут немного коньяка есть, давай по маленькой, а?
– Ты что, я же за рулем!
– Мы же полицейские, разок, в виде исключения, сбивать никого не будем.
Седой полицейский помолчал:
– Ну, если это для тебя так важно, давай.
Иногда, в исключительно редких случаях, только в случае психологического кризиса, полицейские пьют за рулем.
Популярная наука
Леонид Михайлович зашел в каптерку, кутаясь в свой старенький ватник, скинул сапоги и шагнул в тапки. Он только что накормил сторожевого пса Федьку его излюбленным лакомством – вареными свиными хвостами – и теперь ждал, пока закипит вода в замызганном алюминиевом чайнике. В металлическую солдатскую кружку Леонид Михайлович насыпал изрядную горсть чая прямо из коробки, залив крутым кипятком.
Обход территории в эту смену совершал напарник Серега – молодой парень, недавно вернувшийся из армии, – туповатый и дикий, по мнению старшего коллеги, он обладал своеобразной природной добротой, присущей представителям определенного социального класса, в период, когда им удается удовлетворять насущные жизненные потребности.
Территория Научно-исследовательского института пластмасс располагалась на окраине спального района и фактически не использовалась по назначению: постройки сдавались в аренду различным организациям под офисы и склады: старые крановые установки, замысловатые металлические конструкции, угловатые платформы для перевозки грузов и контейнеры заполняли пространство, придавая ему техногенно-сюрреалистический вид.
Кое-что для формирования местного пейзажа предпринял и сторож Леонид Михайлович – бывший инженер, проработавший в НИИ пластмасс три десятилетия, теперь пенсионер – соорудил и установил три радиотелескопа. Кое-какие материалы для производства, такие как жидкий азот, удалось достать благодаря давним связям с начальством института. На свое хобби с радиотелескопами сторож тратил львиную долю своей зарплаты и пенсии. Сотрудники института по большей части относились к чудаковатому сторожу со снисходительностью, достойной тихих городских сумасшедших, а за глаза называли прозвищем Тесла. Данные с радиотелескопов выводились на старый списанный ноутбук, любезно подаренный руководителем института, и Леонид Михайлович с интересом изучал диаграммы, поглядывая на соседний монитор с выведенными на экран камерами слежения.
Хлопнула дверь – это напарник Сергей вернулся с обхода.
– Михалыч, опять хвосты варил?
– Федька чего-то есть стал плоховато, а это он любит – ест, аж за ушами трещит.
– Воняет жуть!
Хвосты пенсионер варил на электрической плитке, стоявшей прямо в каптерке.
– Es tut mirleid, mein Freund.
– Это что значит?
– Будь добр, вылей бульон, а? Спина болит.
– Нашел уборщицу! – беззлобно проворчал Сергей, схватил кастрюлю и вышел на улицу.
Леонид Михайлович вглядывался в диаграммы, нервно ковыряя бороду.
– Никаких аномалий. Продолжаем молчать, значит? – обратился сторож к экрану.
Напарник вернулся, с грохотом поставив кастрюлю на место.
– Ну как там? – спросил он, закуривая сигарету.
– Где? – задумчиво спросил Леонид Михайлович.
– Ну, там. В космосе.
– По-разному, Сергей, по-разному.
– Не было сигналов от этих?
– Если б я поймал сигнал, ты бы понял. – Леонид Михайлович покрутил кустистые брови.
Сергей затянулся и сплюнул сквозь зубы на пол.
– Михалыч?
– А?
– Я понимаю, не мое дело, но зачем тебе это?
– Я пытаюсь опровергнуть парадокс Ферми.
– Что это значит?
– Это значит, Сергей, что все мы – и эти устаревшие конструкции, ты, я, Федька, вонь от хвостов – окружены невообразимо гигантским, постоянно расширяющимся пространством, заполненным раскаленной, излучающей смертельные поля мертвой материей. И парадокс Ферми говорит нам, что в мертвой вселенной есть только одно проклятое место, где, вопреки математическим расчетам, материя запузырилась в безумной пляске жизни. Я хочу убедиться, что мы не одни в этой бесконечно огромной камере смертников. Многие говорят, что старость – это вечер жизни, – чушь! Это утро, когда тебя поведут на электрический стул. И все, для чего я хочу стать свидетелем опровержения парадокса Ферми, – так это для того, чтобы этим треклятым утром обнаружить в своей камере хоть кого-то, может быть, жуткого и опасного преступника, неприятного типа, который скажет: «Эй, парень! Мы не одиноки – держи хвост пистолетом».
– Умно, – протянул Сергей и снова смачно сплюнул. – А если он, тот парень, скажет: «Михалыч, ты отвратителен и глуп, здорово, что тебя больше не будет». Скажет: «Я тут живу, и без тебя будет намного просторнее. Хоть свиными хвостами вонять не будет». – Напарник засмеялся.
Леонид Михайлович вздохнул.
– Ты, Сергей, живешь в сугубо человеческом измерении сути вещей, причем в таком, очень бытовом контексте.
– Опять непонятными словами заговорил. Хочешь сказать, что я быдло и, как ты выражаешься, люмпен-пролетариат?
– Это не я, это Карл Маркс выразился.
– А мне плевать на твоего Маркса с высокой колокольни! Выразился он! И где он сейчас? Если твоя мертвая материя породила меня, значит, я зачем-то нужен? Что там со звездами происходит? Ни ты, ни я не узнаем. Только ты насилуешь свой мозг всякой чепухой, а я нет. Баба жопастая да пиво с рулькой – вот это интересно.
– Да-да… – Леонид Михайлович уткнулся в монитор, вглядываясь в диаграммы и думая о чем-то своем.
– Михалыч?
– А?
– Жрать хочется. У тебя хвосты остались?
– Ты ж говоришь – воняют?
– Я их нюхать, по-твоему, буду?
– В пакете лежат.
– Еще теплые. – Сергей зашуршал полиэтиленом, и вскоре послышался хруст.
Леонид Михайлович потер монитор рукавом, очищая от пыли.
– А ты не думал, что закрыть небо от пришельцев – чей-то умысел?
– Чей? – равнодушно спросил жующий Сергей.
– Не знаю.
– Ты думаешь, до нас кому-то есть дело? Нам друг на друга наплевать, а ты загибаешь – небо закрыть!
– Послушай, – Леонид Михайлович начал раздражаться, – чтобы ты появился тут, на заводе, охранником, потребовались миллиарды лет синтеза: звезды рождались и умирали, формируя нужный химический состав, необходимый для функционирования твоего организма. Потребовались миллионы лет эволюции. Цивилизации рождались и погибали, чтобы тут, в двадцать первом веке, мы сидели и разговаривали. И ты хочешь сказать, что до тебя – существа, на которое были истрачены такие ресурсы, – никому нет дела?
Сергей задумчиво догрыз хвост, вытер рукавом жирные губы, не спеша достал сигарету из пачки и закурил.
– Михалыч, ты меня знаешь: я человек простой. Я так глубоко, как ты, не плаваю, но вот скажи мне: почему та сила, что, говоришь, миллиарды лет потратила на меня, не может еще чуть-чуть поднапрячься и прибавить мне зарплату хотя бы до полтинника?
– А воля тебе на что дана? А мозги? Не уверен, извини, что на них хватило ресурса. Да что я тебе объясняю, тьфу!
Сергей почесал голову и глубоко затянулся.
– Ты это, не обижайся на меня, если что, я ж что думаю, говорю, без всяких там.
– Да что на тебя обижаться? – отмахнулся Леонид Михайлович.
– Просто вот у тебя есть и мозги, и воля, а ты вместе со мной охранником работаешь за копейки.
– Я хоть радиотелескоп собрал. Работает бандура!
– Так звезды-то все равно молчат. – И Сергей, зажав сигарету в зубах, заливисто расхохотался, держась за бока и трясясь всем телом.
Леонид Михайлович пристально посмотрел на напарника и вдруг, точно подхватив от него заразу, тоже громко засмеялся, так что из глаз полились слезы. Просмеявшись, мужчина стал серьезен и грустен.
– Михалыч, ты это, не расстраивайся, – не унимался Сергей, – вот прилетели бы они – что ты им скажешь?
– Я бы скорее что-нибудь спросил.
– Ага, только не боишься ли ты, что это будет похоже, как будто шимпанзе из зоопарка задает вопросы этому… как его… Эпштейну?
– Во-первых, не Эпштейну, а Эйнштейну. Во-вторых, мы – я имею в виду человечество, а вовсе не тебя, дуралея, – вышли в то поле мышления, когда диалог с внеземной цивилизацией возможен.
– О, опять таракан! – Сергей указал коллеге на бегущего по стене таракана.
Леонид Михайлович выругался и, скинув тапок, размазал насекомое по стене.
Сергей усмехнулся.
– Михалыч, вот ты можешь объяснить таракану, чтобы он уходил отсюда? Ну, или там жил в определенных местах. Если повесить огромную вывеску над дверью «Тараканам вход запрещен», они перестанут здесь появляться?
– Мы не тараканы.
– А они, – Сергей указал пальцем вверх, – не люди. Вы с ним ладите во время этого самого хлопка тапком. Ты убил паразита и навел порядок, а у него произошло наиважнейшее событие в биографии.
– Смешно, но знаешь, не заткнуться ли тебе? – Леонид Михайлович мрачно уставился в монитор.
– Ну вот, со мной поговорить не можешь, чуть что – сразу в кусты, а все туда же, – Сергей ткнул в монитор и зевнул.
– Разговаривать с тобой – только время тратить. Пойми, человек ты ог-ра-ни-ченный!
– А вдруг я притворяюсь?
– Кем?
– Собой.
– Это чтоб охранником работать и зарплату маленькую получать?
– Чтоб быть незаметным, не привлекать любопытных.
– Мда, – отмахнулся Леонид Михайлович, но через некоторое время спросил: – Ну хорошо, если ты притворяешься тупым охранником, то кто ты настоящий?
– А что, если пришелец?
– Ну-ну, пришелец из Бибирево!
– Так это маскировка. Может, меня прислали наблюдать, собирать информацию?
– В этом НИИ только и собирать.
– Так не о науке, Михалыч. С наукой у нас все ОК, между галактиками летаем, если можно так сказать.
– И в чем твой интерес?
– В обитателях этой планеты. Специализируюсь на том, что вы называете душами. Их, конечно, нет в том виде, как это представляется большинству местных жителей. Трудно переводить очевидные для нас смыслы на примитивный язык поумневших приматов. Для более развитого ученого из другой галактики сознание муравья и человека отличается нюансами, но для узкого специалиста по антропологии разница очевидна.
– Ты это чего, Серег, шутить со мной решил, слова умные выучил?
– Не совсем. Не я решил, просто все мы, что люди, что пришельцы – пешки бесконечно огромной шахматной партии. – Сергей усмехнулся. – Кажется, у меня получается освоить язык метафор – одно из суррогатных лингвистических явлений, возникшее на фоне понимания примитивного разума собственной ограниченности.
Леонид Михайлович поднял бровь.
– Вот как? Давай поиграем, значит. Значит, вы, получается, преодолеваете расстояние в… не знаю… миллионы парсеков, чтобы работать охранниками и наблюдать? За мной и за псом Федькой? И ведь каждую смену одно и то же, даже грабители сюда не заходят.
– Мы давно уже изучили ваши поведенческие реакции в стрессовых и пограничных состояниях. Нам все понятно о вождях, героях или пророках вашего племени, но ваше повседневное существование в разные эпохи является загадкой даже для более высокого разума. Для нас несвойственна одна ваша способность – особый вид грусти, который с первого взгляда кажется атавизмом, ошибкой. Некоторые продвинутые теоретики утверждают, что нам необходимо приобрести это качество, чтобы продолжить эволюционировать.
– Это кто тебя научил так разговаривать?! – взволнованно спросил Леонид Михайлович.
– Вначале мы провели эксперимент, – продолжал Сергей, не замечая вопроса напарника, – стали общаться с вами напрямую. Думаешь, мифы про богов – выдумки древних людей, не способных объяснить явления природы? Это предыдущая модель мира, созданная, чтобы вытянуть из вас секрет. Итак, мы попытались спросить напрямую, но не получили ответа, потому как вы сами его не знаете, как слон не знает, откуда у него хобот. – Сергей взял свиной хвост и задумчиво повертел в руках. – Тогда мы сделали высший разум близким, но непознаваемым: он стал лишь шепотом в ваших головах, но и тогда мы не получили ответа – так называемые великие идеи вы используете для склок и поиска выгоды, они прекрасно маскируют животные, низменные чувства. – Сергей зловеще расхохотался. – И тогда мы создали еще один вариант – гигантскую, беспощадную, бессмысленную вселенную, постоянно расширяющуюся и остывающую; и во всей этой кутерьме вы меньше пылинки, и самое главное – совершенно одиноки. Казалось бы, теперь вы должны генерировать цунами грусти, но сопутствующий такому пониманию вещей технологический прогресс вы используете для развлечений. Лично я думаю: побочный эффект, который мы пытаемся разгадать веками, выражаясь вашим языком, не стоит выеденного яйца. Достало, знаешь ли, торчать тут тысячи лет.