Следы на песке. Рассказы
Улыбка не сходила с его лица. Крайне не навязчивая, может быть даже легкая улыбка. Но ее все равно хватало, для того что бы оставить на его щеках, небольшие ямки. Ручьи дождя, стекающие с его головы, на щеках соединялись в небольшие потоки, для того что бы исчезнуть под воротником куртки. Глаза действительно оказались карими. Большие и добрые карие глаза, в сочетании с той самой улыбкой медленно, но верно повергали Сашу в состояние растерянности. Она начала чувствовать, что за эти считанные минуты, которые прошли с момента их встречи, молодой человек становиться ей симпатичен, и даже очень. Через несколько минут они стояли около ее подъезда.
– Здесь я живу. – промолвила Саша.
– Действительно рядом, как вы и говорили, а уж было стал волноваться. – ответил он, передавая пакеты с продуктами ей в руки.
– Меня Саша зовут. – негромко сказала она.
– Меня Илья. – все с тем же выражением лица, сказал молодой человек.
Тут Саша поняла – это была не улыбка. Ее собеседник просто имел такое выражение лица. Это просто было лицо доброго человека. Видимо Саша так давно не встречалась с подобными людьми, что не сразу поняла это.
– Хорошее имя. – она сказала, то что первое пришло ей на ум. Если так можно сказать. И тут она почувствовала себя еще более растерянной и может даже немного глупой. Саша почувствовала, как начала краснеть. Но ее спаситель, вновь пришел на помощь.
– А вот тут вы говорите неправду. Самое обычное имя, что не скажешь о вашем. Александра, звучит прекрасно.
Саша взяла пакеты в свои руки.
– Впредь прошу быть вас аккуратней, когда переходите дорогу и тем более в такую погоду. И срочно обработайте рану, срочно. Обещаете? – с этими словами, он не разворачиваясь, стал не спеша удаляться.
– Обещаю. Непременно. – Саше вдруг показалось, что она не хочет ним расставаться.
Илья уходил. Медленно, но уходил. В Сашиной голове мелькали мысли: «Это ведь всего лишь человек, который помог донести пусть и не тяжелые сумки. Ну, симпатичный. Ну, голос приятный, мало ли таких?» И какой-то внутренний голос отвечал: «Мало». Пока эти мысли, как рой насекомых искали себе пристанище в Сашиной голове, Илья исчез в арке, ведущий из двора.
Она еще несколько минут стояла без движения, вглядываясь в темный свод арки. Дождь кончился.
Саша поднималась по лестнице со скоростью стареющей черепахи. Точнее нет, не стареющей, а уже давно состарившейся. Какой-то большой невидимый магнит, тянул ее обратно на улицу. Через несколько минут она сидела в кресле и пила горячий чай. Нет не то, что бы было холодно или она боялась простудиться. Просто, почему-то захотелось сидя в кресле, выпить кружку горячего чая. Правая нога была вытянута, а на коленке сияло зеленое пятно. Йода в аптечке не оказалось.
Листья деревьев за окном, сверкали мокрым блеском, впитывая в себя, лучи появившегося солнца. Затянувшееся наводнение подошло к завершению. Шум проезжавших автомобилей, время от времени сменялся журчанием ручьев, аккуратно протекавших вдоль тротуаров. «Вот оно отсутствие понимания того, что происходит вокруг» – поймала себя на мысли Саша. «А я всегда думала, что это такое?» Она откинула голову на спинку кресла. Коленка немного горела.
Ближе к вечеру приехала мама. Она долго рассказывала про то, как встретила многих своих подруг, которых давно не видела. Про то, что они рассказывали ей, про их детей и про их детей, и еще про многое-многое другое. Но Саша ее не слышала. В голове, отталкиваясь от одного полушария к другому, как мячик, блуждало лишь одно слово, и оно было собственным – Илья. Вечером очень долго не удавалось уснуть. В памяти всплывали фрагменты прошедшего дня. Дождь, лужи. Ее падение, окровавленные коленки, боль, а как апофеоз – широко раскрытые карие глаза, как свет в конце тоннеля. Спустя пару часов воспоминаний и борьбы с собой, все-таки удалось уснуть.
На следующий день, с трудом дождавшись его окончания, Саша побежала домой. Подруги хотели еще зайти в кафешку, немного посидеть, посплетничать, так как выходные, как известно не удались. «Ну кому не удались, а кому и наоборот» – думала Саша, когда вежливо отказывалась от посиделки. По пути домой, она заходила в разные магазины, находившееся по близости, усердно делая вид, что что-то необходимо купить и все время оглядывалась по сторонам, как будто кого-то искала. Закончив свою небольшую прогулку, Саша направилась по направлению к дому. Подойдя к подъезду, она посмотрела на часы. Времени было не так много. Так что она решила еще чуть-чуть посидеть на лавочке в сквере, около подъезда. Мало ли, может еще повезет. Мимо проходили люди. Мамы с колясками, пожилые пары, местная детвора и многие другие. Становилось немного прохладно и в связи с этим, было принято решение все-таки пойти домой. Саша вновь подошла к подъезду, в последний раз окинула своим взором двор, а затем нажимая код на домофоне, тяжело вздохнула.
Вторник мало отличался от первого рабочего дня. Время тянулось издевательски долго. Работа не клеилась, голова не соображала, все вокруг раздражало – одним словом все было не так. Подружки вокруг хихикали, о чём-то шептались и уже начинали строить планы на следующие выходные. Раньше бы и Саша участвовала в этом обсуждении, но сейчас всё было по-другому. У нее на выходные были совершенно другие планы. Совершенно другие.
Вечер опять закончился посиделками на лавочке. Но он так и не появился. Да и почему он должен был это сделать. С какой стати? Вечером мама стала делать ей замечания о том, что Саша стала какая-то подозрительная и молчаливая. Начинала делать предположения, что у нее что-то стряслось на работе. Саша коротко отнекивалась, а мама в свою очередь говорила, что это именно так, просто она не хотела ей говорить.
Следующие дни, включая пятницу, мало чем отличались от всей недели в целом. Похожие на вечность рабочие дни, вечерние посиделки на лавочке, бессонные ночи. Широкие карие глаза и тёплая улыбка преследовали ее по всюду.
Утром в субботу, после очередной бессонной ночи, Саша встала не очень рано. Мама уже уехала на дачу. Так что было тихо и спокойно. Некоторое время Саша без дела шаталась по квартире, потом все-таки немного позавтракала и пошла в душ. Пока она принимала ванну, кто-то очень настойчиво звонил на домашний телефон. «Наверняка Наташка» – подумала Саша, – «Все же решили меня добить, сказала же, что у меня свои планы, нет будут все-равно названивать». После нескольких минут беспрерывного звонка, телефон замолчал. «Ну и славненько, ну и славненько».
На улице стояла отличная погода. На небе не было ни облачка. Легкий ветерок, который крайне необходим в такую погоду и солнце, большое белое солнце. Первым делом Саша походила по магазинам, потому как холодильник дома был действительно пуст, затем отнесла продукты домой, а уж после приступила к ставшей уже традицией прогулке, по окрестным местам в поисках того самого, как бы это смешно или может быть странно не выглядело. Посидев сперва немного во дворе, она отправилась к уже известному перекрестку, где неделю назад и произошла их встреча. Толпы людей, то и дело сновали с одной стороны улицы на другую, не взирая на достаточно плотное для субботы движение. Постоянно то там, то тут раздавались звуки автомобильных клаксонов, но и это никого не могло остановить. «Давно бы уже светофор поставили» – размышляла Саша, – «А то ведь так и будут постоянно кого-нибудь сшибать». Действительно на этом перекрестке постоянно случались какие-нибудь происшествия. То кого-нибудь собьют, то случиться авария. «А с другой стороны, если бы здесь был светофор, то не произошло бы той самой встречи». Той самой встречи, которую она ждала, и может быть очень долго. А еще с одной стороны ей казалось, что может она слишком много внимания уделяет тому, что произошло. В жизни ведь бывает много случайных встреч? Это ведь не значит, что в каждой из них нужно искать что-то судьбоносное? «Конечно не значит» – сама себе отвечала Саша. Но хотелось, хотелось ждать. Тем более все указывало именно на это. Хотя может это была и просто надуманность.
Саша не могла похвастаться большим вниманием к своей особе со стороны сильного пола. Ее нельзя было назвать красавицей, но и к дурнушкам она так же относилась. Обычная девушка, каких ходила по улицам города огромное количество. Нет, у нее было конечно большое количество достоинств. Достаточно скромна, в меру тиха. Обладала вкусом к одежде, преуспевала на работе, неплохо закончила институт. В общем все очень даже достойно. Она стояла на одной стороне улицы, не собираясь переходить на другую. Люди, которые постоянно перебегали проезжую часть, то и дело задевали ее сумками, кто-то даже бранился. И возможно даже на нее. А она все ждала.
Ближе к вечеру Саша стояла около подъезда своего дома. Ветер немного растрепал прическу, звук духов улетучился, солнце скрылось, а день опять прожит в пустую. Во всяком случае она думала именно так. Мамы дома не оказалось, видимо решила остаться до воскресенья. Часов в десять снова зазвонил телефон. Саша снова решила не брать трубку. «Не хочу, просто не хочу» – подумала она. Телефон зазвонил снова. Может быть мама? Она сняла трубку.
– Алло.
– Сашенька, алло! – это была мама.
– Мама что-то стряслось?
– Нет. Звоню просто так, хочу узнать как дела у моей доченьки. – мамин голос был весьма бодр.
– У твоей доченьки все в порядке. Как ты понимаешь, я уже дома. Так что можешь не волноваться.
– Уже погуляли?
– Я не гуляла. У меня были дела.
– Какие дела дорогая? Выходные же?
– Мама! Обычные дела. Или что в выходные запрещено заниматься делами?
– Нет конечно. Ты какая-то раздражительная. Ложись спать пораньше. Тебе надо выспаться. Наверное усталость накопилась. Ну все целую.
На том конце провода раздались короткие гудки. Ночь опять прошла в борьбе с бессонницей. На следующий день Саша проснулась достаточно поздно. Она долго не могла подняться с кровати. Голова была тяжелая, чувствовала себя как разбитое корыто. За окном было серое небо, но по-прежнему тепло. С трудом заставив себя позавтракать и принять душ, Саша решила сначала приготовить что-нибудь на ужин, точнее к маминому приезду, а уж после приступить к своему ставшему уже привычкой «ритуалу». Естественно дома не оказалось ни картошки ни лука. «Как я могла об этом забыть? Ведь только вчера облазила все магазины, а самое нужно не купила». Идти в магазин естественно не хотелось, но мысль о том, что вечером приедет мама, заставила ее накинуть на себя спортивный костюм, заколоть волосы первой попавшейся под руку заколкой, и быстренько побежать в магазин. На улице было душно. Небо принимало свинцовый оттенок, а ветер крутил по земле ожившую после недельной засухи пыль.
Купив небольшое количество картошки, и столько же лука, Саша направилась обратно. Зайдя в подъезд, она поднялась на пару этажей и решила сделать привал, что бы достать ключи из кармана, так как руки были заняты. Пока рука шарила в кармане костюма, глаза невольно посмотрели в окно, выходящее во двор. В арке, ведущей из двора на улицу, стоял он. Хоть, человек стоял в пол-оборота, и полностью лицо разглядеть было достаточно сложно, но это был он.
В висках застучало эхо сердечного волнения. Что делать? Куда в таком виде? Ну нужно же было именно сейчас, именно сегодня? А? Саша сжала в руках связку ключей. «Так, нужно домой, накинуть что-нибудь приличное и бегом во двор» – выстраивала стратегию Саша.
Тем временем Илья развернулся и пошел в сторону двора. Через несколько шагов он снова остановился и опять развернулся лицом к арке. Саша в свою очередь ломанулась к квартире. Трясущимися руками она с трудом открыла входную дверь, пакет с картошкой попыталась максимально быстро и максимально аккуратно поставить в угол, но тщетно. Он все равно упал на бок и картошка на пару с луком рассыпались по прихожей. Но нельзя было терять не минуты. Было решено остаться в костюме. Единственное, Саша переодела свои уже бывалые кроссовки на более новые, которые были куплены в прошлом месяце. Заколка осталась так же на голове. Последним штрихом являлись немного подведенные помадой губы и несколько капель духов.
Дверь захлопнулась и Саша перескакивая через несколько ступенек сразу, полетела вниз. Еще несколько секунд было потрачено на поиски кнопки, что бы открыть дверь из подъезда. Но и это было преодолено. В итоге дверь распахнулась и Саша оказалась во дворе. В арке Ильи уже не было. Стоять на месте было нельзя. Она шла по двору, пытаясь отыскать взглядом, куда он снова мог подеваться. Ильи нигде не было. Саша дошла до арки, даже вышла из нее на улицу. Никого не было. Спустя минуту, она развернулась и пошла обратно. Проходя по двору, мимо детской площадки, за зарослями шиповника, она увидела мужчину, бережно сажающего маленькую девочку на качели. Это был он. Саша остановилась. Илья посадил ребенка на сиденье и стал не спеша раскачивать. Саша стояла, как вкопанная. Сколько это продолжалось сказать сложно, но в итоге Илья сам заметил её. Он снял девочку с качелей и направился навстречу к ней. Саша не могла сдвинуться с места.
– Здравствуйте. – сказал Илья.
Саша кивнула головой.
– А мы вот решили немножко на качелях покачаться, пока наша мама в магазин сходит.
Мама. Мама – это слово, как гром среди ясного неба. Рядом с Ильей стояла его точная копия – темноволосая девчушка с ямочками на щеках. Она крепко держала своего папу за руку. Девочка посмотрела на него и спросила:
– Папа, а кто это тётя?
– Это хорошая тётя. Хорошая.
– А как её зовут? – не унималась девчушка.
Илья поднял на Сашу растерянный взгляд. Было понятно, имени он ее не помнит.
Спустя мгновение, Саша лежала на своей кровати лицом к стене…
За окном подул тяжелый ветер, шторы раздулись, как паруса корабля-призрака…
Через несколько секунд прогремел гром и пошел дождь…
Круг замкнулся…
Запах рельс
Когда я был маленьким, мне было невдомек откуда рождается этот удивительный звук. Я имею ввиду, звук, а точнее сказать стук, несущихся по рельсам, поперек шпал, колес. Что удивительно, он практически всегда был разным, в зависимости от поезда. У скорого один – сухой, трескучий, у электрички тоже суховатый, но не такой, как у скорого, товарный же стоял вовсе особняком – стук его колес был тяжелым, надрывным и заторможенным. Мы жили в старом, четырехэтажном доме, как сейчас принято говорить в «промзоне», недалеко от железнодорожных путей. Стало быть, стук колес был неотъемлемой частью моей жизни. Многие говорили, что это невыносимо, и что жить так невозможно. Что же касается нашей семьи, подобное было вполне приемлемо. Родители, за долгие годы уже привыкли и не замечали звук проезжающих поездов, сестра, выйдя замуж покинула отчий дом, так что ей было все равно, а я, я получал от этого звука удовольствие. Это был звук дома, уюта, и как ни странно, спокойствия.
От железнодорожных путей, как будто откуда-то издалека, вдоль дворовых, покрытых неровным асфальтом, давным-давно принявшим цвет окаменевшей земли, дорожек, подгоняемый ветром, летел волшебный запах. Это был запах детства, запах дома и чего-то такого, что несомненно никогда не сможет закончиться. Только спустя много лет я узнал, что это был запах креозота, а когда я был маленьким, а затем и чуть постарше, то, что прилетало даже с самым незначительным дуновением ветра, лично для меня носило название «запах рельс». Я понимал, что рельсы, скорее всего, сделаны из металла и скорее всего из стали, и пахнуть они, так же скорее всего, не могут. Но, несмотря на все это, словосочетание «запах рельс» мне нравилось гораздо больше, нежели «запах шпал». Этот запах был везде. Стоило только приблизиться к небольшому, но с весьма густой растительностью, скверу, за которым в полсотни метров стоял наш дом, «запах рельс» становился настолько ощутимым, что ни у кого не возникало сомнений в том, что где-то рядом проходят железнодорожные пути. Наверняка многие из тех, кто по той или иной причине оказывался рядом с нашим домом, например, приезжали в гости, качали головой, где-то внутри размышляя о том, что никогда бы не смогли жить в подобном месте. Естественно, никто и никогда не говорил это вслух, но подобные вещи легко читались на их лицах. Для нас же жизнь шла своим чередом.
* * *
Раздался резкий гудок, словно эхо отозвавшийся в темном птичьем облаке, поднявшимся над густыми шапками понурых тополей. Пронзительный гудок повторился, и хмурые выцвевшие вагоны, словно гигантская усталая змея, поползли вперед, оставляя позади безлюдный перрон. Сквозь грязное окно вагона, на фоне бледного бетонного забора, тщательно исписанного различными точками зрения касательно существования человечества, а так же его перспектив, виднелись полузахороненные, потерявшие форму, и от тягости, имеющего власть над всем времени, шпалы, которые в свою очередь, из последних сил выдерживали натиск бесконечных замерших составов, уже не способных передвигаться.
Я сидел на упругом боковом кресле обшарпанного плацкартного вагона, прислонившись щекой к грязном окну. Справа от меня суетилась семья, раскладывая свои многочисленные пожитки по специально отведенным для этого местам. Упитанная женщина в цветастом платье, постоянно приоткрывая то одну сумку, то другую, как будто никак не могла решить, которая из них, вероятно, понадобиться раньше, чем остальные. Не сложно было догадаться, что раньше всего потребуется сумка с едой. Судя по всему, именно ее она и не могла найти. Женщина заставляла мужа, доставать с верхних полок тюки, которые он уже успел убрать, чтобы все-таки обнаружить искомое. Высокий мужчина, с лицом запуганной собаки и свисающими с двух сторон скулами, покорно выполнял все ее указания. Вокруг родителей, словно заведенные, бегали двое детей. Пухленькая, как мама дочка и совсем не похожий на отца мальчик. Девочка была немного постарше своего брата, в коротком, но достаточно пышном розовом платье, как будто только что вернувшаяся с детского утренника. Мальчишке же было на вид не больше пяти-шести лет. Маленького роста, коренастый, с круглой, словно мяч и практически лысой головой, он постоянно перепрыгивал с одной нижней полки на другую, параллельно успевая дернуть свою старшую сестру либо за подол платья, либо за одну из жиденьких косичек, аккуратно заплетенных у нее на голове. После каждой его попытки, девочка резко отмахивалась рукой, хваталась за маму, ища убежище за ее могучей спиной. Как уже было сказано, мама и впрямь была способна выполнить роль непреступной преграды. Спустя несколько минут они все-таки, угомонились, так как брата и сестру посадили около окна, но на разные полки.
Поезд медленно, на тихом ходу плелся вдоль мрачных серых построек, предназначение которых, было сложно себе представить. Я смотрел в окно, прислонившись щекой к холодному грязному стеклу. Стоящие на путях старые, словно заброшенные, вагоны, казалось, не замерли на месте, а плыли куда-то вдаль, постепенно исчезая из вида. Упитанная женщина, усевшись на край нижней полки, все еще продолжала причитать, периодически с укором поглядывая на своего мужа, который, как и его отпрыски, устремил свой тяжелый взгляд сквозь потускневшее окно, и скорее всего, ее не слышал.
Стук колес надрывно отчеканивал медленный, казавшийся ровным, с небольшой оттяжкой, как в музыке, и все-таки постепенно ускоряющийся ритм. Стоящие на соседних путях серые вагоны, те самые, которые казалось не стояли на месте, а уплывали куда-то вдаль, вместе с ритмом ускоряли движение. После длинных загадочных серых зданий, потянулась вереница замысловатых, разной формы и цветов, гаражей. Низкие, можно даже сказать приплюснутые, высокие, а где-то и вовсе двухэтажные, с угрюмого вида ржавыми воротами и висящими на них чугунными замками. Что ж, удел времени. В глаза всегда бросается то, что плохо лежит. Это многое объясняет. С каждой секундой гаражи, как и те серые здания, все быстрее и быстрее уносились вдаль. А круглолицый мальчуган, несмотря на то, что перестал донимать свою сестру, никак не успокаивался. С неподдельным любопытством в глазах, он прильнул к такому же грязному стеклу, плавными движениями головы, провожая проплывающие мимо вагоны. Упитанная женщина, с уверенным видом главы семейства, в итоге отыскав заветную сумку, постепенно выкладывала на узкий столик разную провизию, чтобы через несколько минут заполнить вагон характерным запахом вареных яиц.
Вслед за гаражами появился изуродованный бульдозерами пустырь. Неровный, с разбросанным по всему периметру мусором, он сквозь мелькающие мимо окна голые деревья, веял холодом, пустотой. А поезд все набирал ход. Лоб от долгого слияние со стеклом стал совсем ледяным. Резко оборвавшийся пустырь, в прямом смысле слова превратившийся в обрыв, понес поезд высоко-высоко над землей, меж могучих металлических оков, оставив внизу широкую пелену черной воды, как те вагоны, уходящие куда-то вдаль. Движение.
Еще совсем недавно, каких-нибудь три-четыре часа назад мои мысли были совершенно иными. Настрой решителен, взгляд и мысли непривычно уверенными. Резким движением хлопнув входной дверью, и бросив ключ в облезлый почтовый ящик, я выбежал из темного холодного подъезда, словно птенец, который с большим-большим опозданием покинул родное гнездо. Четко осознавая, что тупик, в котором я оказался сам собой не раствориться, я, наверное, первый раз в жизни решил принять хоть какое-то действие, способное, по-моему мнению, изменить мою жизнь. Несмотря на яркое весеннее солнце, временами вспыхивающее между стремительно бегущими по небу величественными облаками, на улице было прохладно. Да и не мудрено, все-таки середина марта – снег вокруг растаял совсем недавно – стояла сухая и ветреная погода.
Я шел по улице в расстегнутом пальто, полы которого небрежно, резкими, хаотичными движениями развивались на ветру. Не знаю почему, но мне казалось, что расстегнутое настежь пальто, непременно должно добавлять уверенности. Я солгу, если скажу, что мне не было абсолютно холодно, но даже в этой, пусть и миниатюрной борьбе с самим собой, теперь я видел то, что, несомненно, придавало мне сил. Все начинается с малого. В голове, четко соблюдая принципы движения одного всем известного физика, мелькали мысли, воспоминания, какие-то не знакомые до сели процессы. Я тщетно пытался зацепиться хотя бы за одну из них. Мне непременно казалось, что любое, даже самое безрассудное действие, как не крути, все же должно быть сопряжено хотя бы с каким-нибудь мысленным процессом. В этот момент я всем нутром, всем своим сознанием приветствовал безрассудство, которое, как мне казалось, поглотило меня с головой, но вот так сразу отключить голову я не мог. Чувство страха, неопределенности, точнее нет, чувство неполной определенности не давало вздохнуть полной грудью. Но мысль о том, что для меня это уже «что-то», маячила на горизонте, словно клочок долгожданной земли после затянувшегося плавания. В беспросветно дрейфующую льдину северных морей, вот во что превратилась моя жизнь – в обреченное бессмысленное скитание, без надежды растаять.
Я уже практически год, как жил один. Сначала не стало мамы, а спустя несколько месяцев и отца. Как показывает жизнь (не помню, где я это услышал), мужская часть населения планеты в подобных случаях гораздо менее стойкая, чем их визави. Вот и у нас получилось ровным счетом так же. Признаться, на протяжении всей жизни отец никогда не проявлял особых чувств по отношении к матери. По крайней мере, я этого не замечал. Только сейчас я начал понимать, что, скорее всего, это было связано с его характером. Отца никогда нельзя было назвать открытым. По большей части молчаливый, без резких движений, не вспыльчивый, одним словом человек, мало проявляющий интерес к окружающим, но и не требующий ничего взамен. К сожалению, жизнь так устроена, что о многих вещах мы можем судить лишь, как сторонний наблюдатель. Так было и у меня. Глядя на маму, независимо от происходящего в семье, я был уверен, что и она, в свою очередь уверена в том, что дело лишь в характере отца. А так, он естественно любит ее, как и прежде. Опираясь исключительно на свой затянувшийся юношеский максимализм, подкрепленный отсутствием какого-либо жизненного опыта, а так же приправленный теми непростыми отношениями, которые я волей неволей наблюдал в период становления семьи свой сестры, во мне присутствовала четкая уверенность, что мама, безусловно, заблуждается. Все рано или поздно должно заканчиваться, обрываться, приходить к своему логическому завершению. Как я уже говорил, в тот период своей жизни, я никак не мог понять, ощутить и тем более признать, существование бесконечности.
Лишь спустя некоторое время после того, как мы лишились опоры в виде мамы, я впервые в жизни увидел отца таким, каким не видел никогда в жизни. Взрослый, проживший нелегкую, пусть не особо разнообразную жизнь, человек выглядел абсолютно растерянным. Спина сгорбилась, лицо похудело, осунулось. Длинные, когда-то очень крепкие руки, висели словно две плетки. Лишь широкие, шершавые ладони, напоминали о минувшем. Обычно в таких случаях горят, что человек сдал. Теперь у меня была возможность наблюдать это воочию. За считанные дни отец изменился не то, чтобы до неузнаваемости, но абсолютно кардинально. Тяжелые выпирающие веки грузно нависали над впалыми потухшими глазами. Мне казалось, что отец даже изменился в размерах – плечи стали уже, ноги короче, лишь только спина, все больше и больше напоминающая коромысло, в самой верхней своей точке переходила в тонкую шею, на которой возвышалась большая голова. Могло показаться, что лишь она оставалась неизменной, и как было сказано, две свисающие плетки.