Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 2

1.2. Подготовка к Курской битве: планирование, возведение полевой обороны, восстановление и пополнение войск

Совещание 12 апреля 1943 г. подвело итог первого, очень важного, этапа подготовки советским Верховным командованием и Курской битвы, и всей летней кампании. С 13 апреля начался второй этап, не менее ответственный и напряженный. Его характерной особенностью станет не только «война нервов» между Москвой и Берлином, но прежде всего колоссальная работа по созданию мощнейшей полевой системы обороны под Курском и сосредоточение здесь крупных войсковых группировок. Если в январе-апреле главным осложняющим фактором была стремительно менявшаяся оперативная обстановка на фронте, то в это время основными проблемами стали распутица и неясность намерений противника, которая с начала мая и переросла в «войну нервов».

Сразу после совещания в Кремле развернулась кропотливая работа Генштаба и представителей Ставки с командованием фронтов, удерживавших Центральное и Юго-Западное направления советско-германского фронта. При этом особо пристальное внимание Москва уделяла положению в южной части Курской дуги. Продвижение противника в полосе Воронежского фронта было окончательно приостановлено в двадцатых числах марта 1943 г. Линия фронта стабилизировалась по линии: Снагость, Бляхова, Алексеевка, совхоз им. Молотова, х. Волков, Битица, Ольшанка, Диброва, Глыбня по правому берегу р.Сыроватки до /иск/Краснополье, /иск/ Ново-Дмитриевка, Высокий, Завертячий, Надежда, Новая жизнь, Трефиловка, Берёзовка, Триречное, Драгунское, Задельное, /иск/ Ближняя Игуменка, Старый город и далее по левому берегу р. Северный Донец до 1-е Советское.

Тревогу Ставки в первую очередь вызвали состояние войск Н.Ф. Ватутина и данные разведки, касавшиеся этого оперативного направления. Во-первых, по сравнению с Центральным фронтом его дивизии и корпуса в большей степени были истощены и обескровлены после Харьковской операции. Не в лучшем состоянии находились и соединения, переброшенные из Сталинграда, особенно 21 А, которая развернулась на главном танкоопасное (обоянском) направлении. В ход переговоров 29 марта с Н.Ф. Ватутиным И.М. Чистяков докладывал: «Нуждаюсь в первую очередь в пополнении людским составом. Мой запасной полк ещё остаётся в Сталинграде и тот, по донесению, разбирают на пополнение хозяйства Жадова (кодовое название 66А генерал-лейтенанта А.С.Жадова. – З.В.). Пять моих заградительных отрядов там уже забрали.

Исключительно неудовлетворительное материальное обеспечение,, в особенности горючим и боеприпасами. Тов. Донцов (К.К. Рокоссовский, в подчинении которого 21А находилась до передачи Н.Ф. Ватутину. – З.В.), согласно приказу Ставки; с переходом меня к Вам обязан был обеспечить 15 сутдачами (суточными нормами. – З.В.) продовольствия и двумя боекомплектами боеприпасов, но не сделал этого. Горючее сейчас на исходе, сегодня имею О А заправки, а боеприпасов 0,7 боекомплекта. Ряд тыловых частей армии ещё под Сталинградом, требуется для (их переброски – З.В.) 19 эшелонов, их обещали давать со вчерашнего дня, но нет. Прошу содействия»[104]. Сразу замечу: в отношении К.К. Рокоссовского это не упрек, просто командарм объясняет причину того, почему его войска оказались на голодном пайке. На тот момент Центральный фронт сам остро нуждался в помощи, в том числе и продовольствием, и транспортом для его доставки. Наглядный пример – отмечавшиеся в это время неоднократные случаи гибели солдат от голода в его 70А.

2 апреля 1943 г. командарм-21 вновь ставить вопрос о пополнении: «Приступил к формированию пяти батальонов ПТР. Представил Вам заявку на их вооружение, личным составом они укомплектованы. Мои ресурсы – 4200 человек вновь мобилизованных, местные жителей совершенно не обучены, находятся во временном запасном полку. Обмундирование для них ещё не получил, выдают крохи. Один маршевый батальон 5 апреля 1943 г. смогу отправить в части (по сути, необученных людей. – З.В.). Вооружения для них, а также для соединений, которые я должен пополнить в первую, очередь нет.

Имеющееся у меня вооружение на складах по-прежнему под Сталинградом»[105].

Советское командование ожидало в ближайшее время сильного удара танками от Харькова на Курск. Об этом прямо указано в приказе Н.Ф. Ватутина № 0093 от 31 марта 1943 г.[106]. Поэтому И.М. Чистякову, кроме «родных» соединений, в кратчайший срок предстояло восстанавливать переданную ему на усиление 160 сд, сформировать две истребительно-противотанковых бригады и довести до боеспособного состояния четыре иптап, две ибр, три инжбат. Причём дивизия была полностью разбита, по сути, это был обескровленный стрелковый полк. На 25 марта в ней числилось всего 1768 человек, 1021 винтовка, 13 станковых и 11 ручных пулеметов, 160 ППШ, 24 миномета всех видов, 7 полевых орудий, 6 ПТР, 728 лошадей и 17 автомашин.

Но фронт сам испытывал острый дефицит ресурсов. Если потребности армии в легком стрелковом вооружении и обмундировании он в какой-то мере мог удовлетворить, то решить остальные вопросы был не в силах. Для наглядности приведу пример того как Н.Ф. Ватутин обеспечивал пополнение 21А живой силой и горючим. Он распорядился изъять 6000 человек, которые направлялись соседу И.М. Чистякова, в соединения 64А, в расчёте на то, что М.С.Шумилов, как более «богатый» и оборонявший не столь опасное направление, может подождать, когда из Сталинграда будут переброшены оставшиеся там силы и средства 21А. И при этом генерал армии без обиняков заявил командарму-21, что он знает, «оно (пополнение. – З.В.) не покроет всей вашей потребности», но на большее не рассчитывайте. Хотя тут же отметил, что «относительно быстрейшей перевозки вашего основного запасного полка из Сталинграда и вашего вооружения я возбужу ходатайство перед Генеральным штабом»[107]. А когда И.М. Чистяков доложил ему, что 1440 сап, переданный армии, стоит в поле в нескольких десятках километров от места назначения «с сухими баками», Н.Ф. Ватутин лично распорядился выделить дизтопливо из крохотного резервов фронта. В начале апреля в таком состоянии находилась большая часть советских войск, оборонявших Курский выступ, в том числе и Центральный фронт.

Во-вторых, разведорганы продолжали доносить о сосредоточении против Рокоссовского и Ватутина значительных сил, до 16 танковых дивизий, уже укомплектованных техникой. Причём по мнению фронтовой разведки, наиболее сильная группировка располагалась именно в районе Белгорода и Харькова. На этот момент она оценивалась в 8 пехотных дивизий первой линии и 8 танковых с возможностью увеличения пехотных до 20, танковых – до 11 за счёт переброски с южного фланга группы Манштейна. Сегодня мы знаем, что эти данные были далеки от реальности, но тогда это было ещё не понятно. Тревогу усиливали и донесения стратегической разведки о готовящейся операции «Цитадель» в районе Курска. И.В. Сталин потребовал от А.М. Василевского дать распоряжение Военному совету Воронежского фронта: немедленно подготовить отчёт о восстановлении войск и его нуждах, после чего Н.Ф. Ватутин был вызван с докладом в Ставку[108].

21 апреля такой документ был представлен в Москву и после изучения в Генштабе стал предметом совещания в Кремле, проведенного через трое суток. В нём не только кратко и ёмко изолгался ход пополнение войск, подготовки обороны, давалась оценка противнику, его намерений, но и предлагался развернутый план упреждающей наступательной операции, целью которой должен был стать полный разгром немцев на Левобережной Украине и создание плацдарма на Днепре. Позже, во второй половине июля, командование фронта этот замысел предложит Ставке в качестве основы для разработки операции по разгрому белгородско-харьковской группировки, вошедшей в историю под названием «Полководец Румянцев», но И.В. Сталин его не поддержит, на мой взгляд по политическим соображениям. Хотя в той ситуации он был наиболее оптимальным относительно варианта, который будет реализован. «В связи с некоторой задержкой поступления вооружения и обмундирования процесс перевооружения и переформирования армий первого эшелона будет завершен 25 апреля 1943 г., в 69А – к 5 мая 1943 г., – докладывал Военный совет. – К этому времени дивизии будут доведены до численности от 7000 до 8000 каждая. Танки для 2-го и 5-го гв. танковых корпусов уже частично получены, и их укомплектование будет закончено примерно к 25 апреля[109]. Предполагается, что все остальные танковые части фронта будут укомплектованы к 1 мая 1943 г., главным образом за счёт ремонта. Кроме того, 7-й отдельный стрелковый корпус, включенный в состав фронта; прибудет в новый район назначения. Его укомплектование будет завершено к 25 апреля 1943 г.

В целом имеется всего 540 танков, 101 самолет-истребитель, 173 штурмовика, 170 дневных бомбардировщиков, 43 ночных бомбардировщика, в сумме 487 самолетов на 17 апреля 1943 г.

На период перевооружения и переформирования войска имеют задачу: прочно удерживать занятые позиции и не допускать любого вторжения противника. В случае наступления противника разгромить его в оборонительных боях и затем, выбрав подходящий момент, перейти в наступление и уничтожить его.

… Предлагаемые основания для обороны:

1. Создание глубокой обороны, в которой не только будет подготовлен ряд полос обороны, но они будут также заняты войсками. Это не позволит противнику провести оперативный прорыв.

2. Организация плотной противотанковой обороны на большую глубину; особенно на танкоопасных направлениях.

3.Организация надежной противотанковой обороны путём создания укрытия для боевых подразделений; маскировки и широкому использованию противовоздушных средств на важных направлениях.

4. Подготовка и проведение маневра как основа успеха обороны»[110].

Поздним вечером 25 апреля этот документ, представленный Н.Ф. Ватутиным вместе с первым членом Военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенантом Н.С. Хрущёвым, обсуждался в Кремле членами Ставки более четырех часов. В итоге было признано, что первая часть доклада, оперативный план обороны, отвечает требованиям директивных документов и в полной мере учитывает обстановку в полосе фронта, а восстановление войск проходит в основном по графику. Поэтому без существенных изменений его утвердили. Окончательной датой полной готовности фронта к обороне было назначено 10 мая[111].

Подробно анализировалось и предложение о переходе в наступление. Но с учётом уже принятого предварительного решения о преднамеренной обороне, а также из-за необходимости обсуждения этого вопроса с командованием Юго-Западного фронта, как одного из предлагаемых участников наступательной операции, Ставка признала целесообразным решение по второй части доклада отложить, чтобы его проработать более детально. Хотя командование фронтам получило приказ: подготовить войска к активным действиям до 1 июня. С 28 апреля на его усиление передавалась 1ТА генерал-лейтенанта М.Е. Катукова, которую пока планировалось использовать для наступления, и лишь потом, в конце мая, будет признано целесообразным использовать её в ходе оборонительных боёв, как для нанесения контрударов, так и в качестве «бронированного щита» за 6 гв. А. Стой же целью (подготовка к будущему наступлению) Ставка потребовала от Н.Ф. Ватутина до 20 мая вывести в резерв фронта 7 гв. А, которую, в случае наступления на Украину, предполагалось использовать вместе с 1ТА на направлении главного удара. Таким образом, Москва высоко оценила работу Военного совета фронта по подготовке к обороне и в то же время ясно дала понять, что, как отмечал С.М. Штеменко «идея упреждающего удара всё ещё не отбрасывалась, но стояла на втором плане»[112].

Начиная с 1960-х гг. в отечественной историографии активно обсуждалась и продолжает обсуждаться проблема «ошибки» при планировании обороны Воронежского фронта перед Курской битвой. В частных беседах и даже на официальных встречах общественности с генералами-ветеранами войны этот вопрос не раз подымался уже со второй половины 1950-х гг., хотя в открытой печати впервые был упомянут лишь в 1965 г., в книге «Великая Отечественная война 1941-1945. Краткая история»: «Чем объясняется, что, имея к началу оборонительного сражения численное превосходство над врагом как в людях, так и в технике, Воронежский фронт не смог наличными силами измотать и обескровить ударную группировку противника и остановить её наступление без привлечения новых сил? В отличие от Центрального, командование Воронежского фронта не сумело точно определить, на каком направлении противник будет наносить главный удар. Оно рассредоточило усилия в полосе шириной 164 км, не массировало силы и средства на направлении главного удара врага». [113]

С такой оценкой не согласился непосредственный участник тех событий – Г.К. Жуков. В своей статье, опубликованной в «Военно-историческом журнале» в №9 за 1967 г., он достаточно взвешенно и вполне объективно оценил результаты боевой работы Воронежского фронта на первом этапе Курской битвы и отбросил утверждения, будто бы Н.Ф. Ватутин допустил ошибку при планировании системы обороны и распределении сил. «Критика… командования Воронежского фронта построена на неточном подсчёте плотности сил и средств в специфических условиях оперативно-стратегической обстановки, – писал он, – …не надо забывать, что по 6-й и 7-й гвардейским армиям Воронежского фронта противник в первый день нанес свой удар почти пятью корпусами (2-й танковый корпус СС, 3-й танковый корпус; 48-й танковый корпус, 52-й армейский корпус и часть корпус «Раус»), тогда как по обороне Центрального фронта – тремя корпусами. Легко понять разницу в силе ударов немецких войск с орловского направления и из района Белгорода»[114].

Однако уже в конце сентября 1967 г. на эту статью последовала неожиданно резкая реакция Маршала Советского Союза[115] К.К. Рокоссовского. Причём не в открытой печати, а в письме его главному редактору В.А. Мацуленко. Не часто встретишь документ такой сильный по внутреннему эмоциональному накалу и в то же время далекий от исторической правды. Аргументы, приводимые К.К. Рокоссовским, идут вразрез с реальными событиями, о которых уже тогда, в общем-то, было известно в нашей стране многим. «Ударная группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, – писал он, – состояла из 14 дивизий, из коих было 5 пехотных, 8 танковых и одна моторизованная, а ударная группировка противника, действовавшая против Центрального фронта, состояла из 15 дивизий в составе 8 пехотных, 6 танковых и одной моторизованной. Таким образом, если группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, несколько превосходила по количеству танков, то группировка его, действовавшая против войск Центрального фронта, значительно превосходила по количеству пехоты и артиллерии.

Более удачные действия войск Центрального фронта объясняются не количеством войск противника, а более правильным построением обороны»[116].

Очень спорное утверждение. К.К. Рокоссовский, вероятно, запамятовал, что к 5 июля 1943 г. его фронт, даже по оценке советских историков, имел на 2740 артминстволов больше[117], чем

Воронежский, а ГА «Юг», действовавшая против войск Ватутина, располагала в 1,5 раза большим числом бронетехники, чем ударная группировка 9А, наступавшая южнее Орла. Всего же против Воронежского фронта действовало не 14 немецких дивизий, а 17. В то время как против его фронта враг бросил в полном составе лишь 15[118]. Причем их уровень укомплектованности был разный: на севере Курской дуги ниже, а на юге – выше. В доказательство этого приведу лишь два факта. Действовавшая на севере 10-я моторизованная дивизия не имела в своём составе танкового полка[119], в находившейся в ГА «Юг» мд «Великая Германия» танковый полк был и к началу боёв имел в строю 112 танков[120]. Кроме того, в составе ударной группировки севернее Белгорода помимо танковых и моторизованных дивизий находилась 10-я танковая бригада, которая по численности бронетехники была сравнима с двумя танковыми дивизиями и располагала более 200 новыми боевыми машинами Pz.VI «Пантера»[121].

Аргументы сторон, их точки зрения, приводившиеся факты стали ценнейшим источником информации для историков. Хотя, к сожалению, в полном объёме до специалистов и широкой общественности в 1960-е гг. они не дошли. «Компетентные органы» были не заинтересованы, чтобы этот спор двух уважаемых в стране полководцев вышел на широкую аудиторию, и, не вникая в суть дела, постарались его погасить, а на все документы, в том числе и письма[122], в лучшем случае лёг гриф «Для служебного пользования». Хотя, как ни странно, из мемуаров обоих маршалов вымарали не все. В результате читателю была представлена возможность узнать позицию К.К. Рокоссовского, которую он впоследствии подробно изложил в своих мемуарах, а разобраться в предложенной Г.К. Жукова оценке тех событий возможности не было. Так в общественном сознании закрепилось мнение о якобы «ошибке Ватутина», допущенной при подготовке к Курской битве. Недавно рассекреченные оперативные и отчётные документы обоих фронтов за 1943 г., хранящиеся в ЦАМО РФ, позволяют проанализировать эту проблему детально, с привлечением документов, ранее известных лишь узкому кругу лиц высшего командного звена Красной Армии.

Итак, при выработке замысла Курской оборонительной операции, работа над которой началась с середины апреля 1943 г., Н.Ф. Ватутину предстояло решить несколько важных и вместе с тем крайне сложных задач:

– определить наиболее вероятные направления главного и вспомогательного ударов противника;

– подготовить план действий войск фронта с целью безусловного решения задачи Ставки ВГК: остановить неприятеля не далее тактической полосы;

– разработать принципиальную схему сосредоточения сил и возведения оборонительных рубежей для блокирования вражеского наступления.

Все эти вопросы стояли и перед его соседом, К.К. Рокоссовским, но Н.Ф. Ватутин изначально оказался в более трудном положении. Чтобы удержать войска ГА «Юг» в тактической зоне, необходимо было создать в ней высокую плотность[123] сил и средств. А именно этого ему и не хватало. В полосе Центрального фронта было лишь три вероятных направления на участке протяженностью 95 км (или 31% полосы его обороны), где враг, перейдя в наступление, мог создать серьёзную угрозу, и 40 км, где он, вероятнее всего, мог нанести главный удар. А на юге Курской дуги неприятель был в состоянии использовать не менее четырёх направлений на участке до 170 км (или 69,4% полосы фронта), причем главный удар мог быть нанесен на участке протяженностью в 3 раза больше, в 111 км. При этом оба командующих получали примерно одинаковое количество войск и тяжелого вооружения: на 5 июля 1943 г. общая численность боевого состава Центрального фронта составила 467 179[124] военнослужащих при протяженности полосы обороны 306 км, т.е. 1526 человек на погонный км, а Воронежский – соответственно 417 451[125], 245 км, 1703. Поэтому цена ошибки в прогнозе Ватутина была значительно выше, чем Рокоссовского. Это заставляло его более тщательно и творчески подходить к планированию, в полном объёме использовать все возможности для укрепления рубежей своих войск.

Не располагая силами и средствами для создания высокой тактической плотности на всех вероятных направлениях удара неприятеля, не лишившись своих резервов, Н.Ф. Ватутин решил усиливать устойчивость обороны за счёт повышения оперативной плотности[126], т.е. увеличения её глубины в центре и на левом фланге фронта. Разработанный им план обороны был сложным и многоуровневым. Он имел не одну, а как минимум две первостепенных задачи:

а. остановить и обескровить противника в тактической зоне на мощных армейских полосах (изначально от войск требовалось задержать немцев на первых двух);

б. подготовить благоприятные условия (прежде всего создать удобный плацдарм) для развертывания ударных сил с целью перехода в контрнаступление на Харьков и далее к Днепру.

За точку отсчёта генерал армии принял два на тот момент очевидных обстоятельства. Во-первых, главной целью первого этапа наступления неприятеля должен стать прорыв к Курску, самому крупному городу и административному центра в районе дуги. В докладе И.В. Сталину от 21 апреля 1943 г. он писал: «…Противник… нанесёт концентрические удары на северо-восток из района Борисовка-Белгород и на юго-восток из района Орла, чтобы окружить наши войска, расположенные западнее линии Белгород-Курск… Против Воронежского фронта предпримет главный удар из района Борисовка-Белгород в направлении на Старый Оскол и частью сил на Обоянь и Курск. Вспомогательные удары можно ожидать… на Волчанок; Новый Оскол и Суджа, Обоянь, Курск».[127] Это предположение оказалось на удивление точным. Напомню, в приказе № 6 от 15 апреля 1943 г. будет указано: «ГА «Юг» сосредоточенными силами наносит удар с рубежа Белгород-Томаровка, прорывает фронт Прилипы-Обоянь, соединяется у Курска и восточнее его с наступающей армией ГА «Центр». Для обеспечения прикрытия наступления с востока как можно быстрее достичь рубежа Нежигаль – р. Короча – Скородное – Тим»[128]. Как известно, Томаровка расположена рядом с Борисовкой, а реки Нежигаль, Короча и село Скородное находятся именно на старооскольском направлении. Следовательно, исходя из боевого построения Воронежского фронта, удары главной группировки (т.е. сил, создающих и внешний, и внутренний фронт окружения) можно было ожидать по его центру и левому флангу, а конкретно по обороне 40А (вспомогательный, для отвлечения сил обороняющихся), в стык 40 А и 6 гв. А, по 6 гв. и в стык с 7 гв. А (главный), а также в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов (вспомогательный). Кстати, на последнем варианте вплоть до начала битвы будет настаивать Г.К. Жуков.