Иренка (сборник)
…Мальчишки как мальчишки, да не совсем обычные. В «панелях» среди подростков складывалась своя система взаимоотношений, своя иерархия, своя шкала ценностей. И верховодить здесь начинал предприимчивый и бесстрашный Лыко. Он был умён каким-то своим, вне школьных программ, умом и, несмотря на, в общем-то, не выдающуюся стать, был крепок и силён.
Харя был поздоровее, повыше ростом, совершенно не сдержан, что привело его к раннему знакомству с блюстителями правопорядка. После восьмого класса он ушёл из школы, поступил в строительный техникум, но от складывающейся команды Лыка не отдалился, напротив – со Стасом Лыковым он сделался вообще не разлей вода.
Кузя был всегда при них. Тихий, не особо выделяющийся среди разухабистой братии, он отличался начитанностью, хорошо разбирался в технике, к восьмому классу у него появился мотоцикл, а к десятому – «тачка», что придавало ему особую значимость. Машина, правда, была не премиум класса… Собрал её практически сам, по частям, на основе отечественной «девятки», но на дорогах среди блестящих лаком и металликой авто Кузя со своими неизменными пассажирами чувствовали себя героями «Трёх товарищей» Ремарка.
Со всеми ими пай-мальчик Сулейман имел общий язык, шагал вместе… не так, чтобы в ногу, но по каким-то общим в их возрасте тропам. Юность сближает, юность сглаживает противоречия интересов, которые со временем расходятся, как плавучие острова.
Во время закручивания гаек и репрессий со стороны беспощадной математички ребята приходили к нему за помощью. Сулейман щёлкал задачи, как орешки, объяснял, пояснял… Улица улицей, а школу всё-таки надо было заканчивать. За помощью к нему прибегал из техникума со своим сопроматом и Рустик Харисов.
В десятом классе окончательно стало ясно: Лыков пойдёт поступать на юрфак университета, Кузьмин – в авиационный институт, а Сулейман – в финансово-экономический, что гнездился на горе в центре города.
– А я буду строить вам всем гаражи под ваши «мерсы», – смеялся будущий строитель Руст Харисов.
Частенько ребята называли Сулеймана Сулеймэном. А порой и просто Мэном. Это краткое обращение говорило о многом.
Сулейман легко поступил в намеченный вуз и закончил его с красным дипломом. Его взяли в банковскую систему на хорошую должность. Но скоро банк лопнул, и дипломированный Пифагор оказался на улице.
Он жил с больной матерью на первом этаже «панельки» в двухкомнатной квартире. Работы не было, но была пенсия у матери и масса свободного времени. Как говорится, нет худа без добра. Сулейман засел писать научный труд по своей любимой математике, идею которого вынашивал ещё со школьной скамьи. В быту он был неприхотлив, в еде сдержан, не прожорлив, на судьбу не жаловался.
Друзья не заставили себя долго ждать, заявились как-то под вечер «шумною толпою». Все трое – Лыко, Харя, Кузя. К тому времени дела их устремились в гору. Руст Харисов, и в самом деле, построил для «мерсов» своих друзей гаражи, заканчивал возводить среди низкорослых «панелей» элитную высотку; Кузя окончил авиационный институт, но по профессии не пошёл, разъезжал по неведомым делам на своём чёрном мерседесе, который стоял теперь под окнами Сулеймана; Лыко с юрфаком не справился, был отчислен со второго курса, зато осуществил мечту – стал своеобразным Аль Капоне «панелей». Все были семейными, не чета Сулейману. В армии успел отслужить только Харя.
– Хватит тебе прозябать! – сказал Лыко, вытаскивая из пакета бутылку коньяка.
– Я не прозябаю, – ответил Сулейман. – Пишу вот интересную вещь.
– Нобеля решил за неё заработать?
– Математикам Нобеля не дают.
– Слава Пелермана затерзала? – пошутил образованный Кузя.
– А чем чёрт не шутит! – хмыкнул Харя. – Наш Мэн ведь – го-ло-ва!
– Ближе к делу, – прервал остряков Лыко и изложил цель визита.
Сулейману предлагалось стать главным казначеем «панелей», как именовалась их группировка в городе.
– Не просто казначеем, – пояснил Лыко, – а главным экономистом сообщества.
– ОПГ[5], – поправил Сулейман.
– При чём тут преступность? Смотри, какую созидательную работу мы ведём в районе: детскую площадку построили, какой в городе больше нет, детсад капитально отремонтировали, жилой дом возвели, инвалидам помогаем…
– Вдовам наших погибших ребят пенсион выдаём, – добавил Харя.
– Вот-вот!.. – воскликнул Сулейман. – Я же говорю…
Лыко зыркнул на Харю и продолжил:
– Разное бывало по молодости, Мэн. Но сейчас остепенились, и всё у нас легально. Просто мы строим работу без помощи государства, вне его, на конкурентной основе, так сказать. И у нас – люди ж видят! – получается. Вон вчера новостройку нашу по телевизору показали. Но возникла вот проблема с научной организацией нашей экономики. А ты финансово-экономический закончил, у тебя котелок варит – будь здоров! И мы друг друга знаем как облупленных. С пелёнок, можно сказать. Всегда были вместе, так продолжим!..
– И никогда друг друга не подводили, – добавил Кузя. – Чего бояться-то и сидеть тут, как пескарь в норе под водой!
– Квартиру получишь в новом доме, – поддержал разговор Харя. – Четырёхкомнатную, с видом на Волгу.
– Зачем мне такая большая? – пожал плечами Сулейман.
– Дык, не всю ж свою жизнь в бобылях собрался провести! – Харя по-братски взял Сулеймана за плечо. – Женишься, детишки пойдут. Да и Розе Касимовне свежий воздух нужен. А ты тут, на первом этаже, её астматические лёгкие маринуешь в сырости. В вашем подъезде всю дорогу пар валит из подвала, как в бане из парной! Вон в ванной, там же у твоего корыта ножки прогнили от сырости и отвалились. Кирпичами подменил, да? А лёгкие-то не подменишь!
Бутылку в тесной кухоньке опорожнили. Втроём. Сулейман отказался. Ему надо было писать свой труд. Да и вообще, он был не любитель этого самого… На прощание Лыко сказал:
– Мы не торопим, поверь своей алгеброй наше предложение, с Розой Касимовной посоветуйся. Мать-то… она худого не посоветует. А зарплату себе сам назначишь. Исходя из общего бюджета. У нас всё по-человечески и прозрачно.
Харя как всегда добавил своё лыко в строку:
– Всё по твоим стандартам, Мэн: правильно и полезно. Полезно для всех жителей нашего городка.
Через две недели в «панелях» появился новый казначей, молодой мужчина, выше среднего роста, сутулый, с неизменным, времён царя Гороха, портфелем под мышкой. Была у Сулеймана такая привычка – носить портфель особым образом, ещё со школьной скамьи. В широких кругах района он был практически неизвестен, но это для его новой должности даже к лучшему.
Казначейская группа расквартировалась на первом этаже готовящейся к сдаче высотки. Хозяин стройки Харя теперь всё чаще оказывался рядом с Сулейманом.
Можно было подумать иногда, что он телохранитель казначея.
С новыми обязанностями своими Сулейман разобрался без особых затруднений. Единственным недостатком в его работе было то, что он относился к ней без учёта всяческой безопасности, будто обслуживал стройтрест, а не всё-таки, верти не верти, криминальную структуру. Лыко делал ему замечания, выговаривал членам прикрытия, но те не поспевали за стремительными шагами Мэна.
В первой половине декабря возвращались из банка. За рулём «бумера» Сулейман, рядом Харя, на заднем сидении – портфель, набитый купюрами. Харя был слегка с похмелья и попросил притормозить у кафе «Виктория», буквально в ста метрах от банка.
– Забегу, пропущу рюмочку, – сказал он. – А то голова не на месте.
В последнее время Харя всё чаще подпитывал себя алкоголем и даже заряжал свои ноздри порошками, понюшки которых искусно прятал в «пистончиках» своей одежды. Сулейман предупреждал его, что до добра это не доведёт. Тот соглашался и продолжал, по его словам, снимать стрессы.
Харя скрылся за дверями «Виктории», а Сулейман вылез из машины и пошёл посмотреть на заднее колесо, которое стало подозрительно постукивать. Так и есть, шина заметно сдулась. Сулейман присел у колеса… На покрышке красовалась «липучка», специальное приспособление, которое при движении автомобиля выбрасывало остриё жала.
– Не было печали! – произнёс было Сулейман, как страшной силы удар обрушился на его голову, и весь белый свет погрузился во мрак.
2
Марфа в город приехала из деревни. Ей исполнилось восемнадцать лет, и она хотела поступить в медицинский институт. Экзамены сдала, но не прошла по конкурсу. Домой возвращаться не хотела ни в какую. Там отчим, вечно пьяный, хоть выжимай. К тому же пристаёт. Как-то в дровянике прижал к поленнице, полез под юбку… Да Божий глаз всевидящ! С верхотуры вдруг посыпались поленья. Её чудом не задели, а его нещадно побили. Матушка отпаивала мужа лечебными травами, компрессы ставила… А он, когда жена отлучалась, шипел:
– Ничё, Марфа-посадница, ты у меня ещё попляшешь!
И демонстрировал пальцами непристойные знаки.
С какой стати «посадница-то»? Слышал, видать, звон, да… не знал истории он, был необразован, подрабатывал топором и рубанком по близлежащим деревням и каждый божий день к вечеру напивался. Всё хозяйство лежало на плечах матушки с ней. Гнать бы алкаша взашей, да нет, держалась мать за него, как за опору какую. А про поползновения муженька к дочери не ведала.
В городе Марфа устроилась работать в ресторане «Сосновая роща». Была сперва посудомойкой, потом и гардеробом заведовала, и курьером бегала… В «панелях» нашёлся для неё жилой угол – у одинокой старушки.
Однажды Лыко подозвал девицу и сказал:
– Ты же в медицинский поступала…
Та утвердительно кивнула.
– Целителем хотела стать?
Марфа опустила голову.
– Так вот, – продолжил он, – не хочешь ли получить настоящую практику в большой хорошей больнице? У нас там из реанимации в палату перевели одного нашего друга и надо за ним поухаживать, помочь на ноги встать.
Она ответила согласием.
У Лыка был намётанный глаз. Он сразу понял, что лучшей сиделки для Сулеймана не найдёшь. Роза Касимовна? За ней самой нужен был уход. Она могла только изредка навещать сына.
С чем столкнулась Марфа в больнице, пером не описать. В одноместной палате нейрохирургии, куда поместили Сулеймана, она дневала и ночевала. Благо, для сиделки там была предусмотрена кровать. Но пользоваться ею почти не приходилось. Ночью пациент не спал, он постоянно порывался уйти домой, бежать в какое-то поле… Самого ноги не держали. Нёс откровенную бредятину, не связанную с его реальной жизнью. Разумных слов не понимал. Вначале его привязывали к кровати, позже Марфе приходилось применять физическую силу, бороться в прямом смысле слова. Ребята порой подменяли её, но после первой же ночи, полной единоборства, ретировались – подыскивали себе на будущее замену. Непосильно было не физическое его сдерживание в специальной кровати с невысокими заградительными решётками по бокам, а безостановочный поток бессмыслицы, от которого мог любой с ума сойти.
Не подлежит описанию, как Марфа кормила его из ложечки, как служила подпоркой, когда он волочил непослушные ноги свои вдоль стен с перилами, каких усилий – не грех сказать! – стоило пробить каменную пробку, образовавшуюся от длительного застоя кишечника… Да не перечислить всего того, что вдруг взялось, казалось бы, ниоткуда!
Доктор Иван Иванович Калинкин сказал простым, доходчивым языком:
– Травма у Сулеймана серьёзная. Трещина черепной коробки от затылка до лба. – И добавил: – Организм молодой, будем надеяться. Время и терпение, время и терпение… А мы тут делаем всё возможное.
Время шло, неделя за неделей, и казалось, что он никогда уж в себя не придёт. Да, понимал команды: открой рот, поработай кулачком перед уколом, не шевелись – систему ставим… Но в то же время продолжал такие фантазии выдавать в своих длительных монологах, никакой профессиональный сочинитель не перекроет.
Однако на исходе четвёртой недели он вдруг заговорил осмысленно.
– Ты кто? – спросил он.
– Я Марфа, – ответила Марфа.
– Может, Марфуга[6]?
– Нет, Марфа. Сиделкой около тебя сижу. А ты в больнице находишься.
– Это я знаю, что в больнице. А где мама?
– Она дома. Вчерась только у тебя была.
– Вчера?
– Да, да, вчерась.
– А сегодня какое число?
– Пятый день января сёдня.
– Что… уже Новый год наступил?
– Наступил. Мы его с вами вдвоём отпраздновали.
– Каким образом?
– Я вас отпустила. Шагнула к столу, чтобы соку налить, а вы у меня за спиной через заграждение уже успели перелезть и упали на пол.
– Да?
– И нос разбили. Я на переносицу пакет йогурту из холодильника прикладывала, кой-как кровь остановилась.
– Значит, проводили старый год?
– Ох, проводили, проклятый!
Больше Сулейман ни о чём не расспрашивал. Закрыл глаза, переваривал услышанное.
Уже к вечеру прибежали Лыко с Кузей, извещённые, что Сулейман оклемался. Радости своей они не скрывали. Шутили, хохмили… Но когда Сулейман спросил: «А где Рустик?», друзья разом присмирели.
– Рустик? – переспросил Лыко и после паузы ответил. – Рустик наш в командировке.
Скоро Сулеймана перевели в реабилитационный центр. В том же здании, только этажом ниже. Марфа последовала за ним. Там они крутили педали на велотренажёре, наматывали километры на самодвижущейся беговой дорожке, решали головоломки, читали вслух книги… После полного курса его выписали домой, и она опять последовала за ним. В его новую квартиру.
Продолжить восстановительную работу настоятельно попросил Лыко. Но главное, позвал её к себе Сулейман.
Марфа была привлекательна своей неброской красотой, как наша скромная природа на Средней Волге.
У нас нет Альпийских гор, мексиканских пальм и пляжей, но наши берёзовые рощи, бескрайние поля и речные дали будят в нас не пылкую, но спокойную и верную любовь.
Роза Касимовна приняла Марфу благосклонно. Небольшого росточка, безропотная, бывший библиотечный работник, она была благодарна ей – так ухаживать за сыном она и в молодые годы не смогла бы. Кстати, Харя как в воду глядел, астма у ней на новой квартире пошла в отступление, на двенадцатом этаже дышалось легче.
С работой главного казначея не торопили, и он опять принялся за свой математический труд. Корпел и днём и ночью. Скоро закончил его, и они с Марфой отвезли работу в университет. Ничего не делать Сулейман не мог и стал потихоньку спускаться на первый этаж, к себе в кабинет, который до его возвращения был запечатан. В былые обязанности он стал втягиваться постепенно – придёт, что-то спросит, что-то полистает… Но однажды столкнулся с Лыковым, тот собрал всех и объявил о полном возвращении главного казначея.
Работа у него пошла на полную катушку, будто и не было длительной отлучки. Одно не мог простить себе: зачем отпустил тогда Рустика Харисова в кафе «Виктория»! Был Сулейман человеком непьющим, а на могиле одноклассника и друга за упокой его мятежной души опорожнил гранёную стограммовку досуха. Со временем память восстановила все детали той злосчастной поездки в банк. А Лыко с Кузей дописали картину полностью: портфель с деньгами, гады, забрали, выбежавшего из кафе Харю застрелили. Кто это сделал? Какая разница! Их нашли и наказали.
Без Марфы-то ничего не получилось бы у Сулеймана. Правда, она не раз повторяла, что Всевышний отпускает испытания в меру сил человеческих. А как же Руст Харисов? А это уже, по её утверждению, промысел дьявола.
Она верила в Бога, поставила в углу своей комнаты на тумбочку иконку и жизнь свою строила праведно. Все поступки её были выверены и не противоречили взятым на душу безусловным канонам.
Её правильность Сулейману была по душе, он считал Марфу выше и чище себя. Но вот набожность смешила. Он уважал её духовный выбор, называл себя сочувствующим, но в Бога не верующим. Нередко он подшучивал над ней. Раз завёл, как бы размышляя вслух:
– Вот Библия… И сказал там Бог: да будут светила на тверди небесной… На какой это тверди? Можешь объяснить? Или вот на одной странице пишется: Бог сотворил человека по образу своему – мужчину и женщину. Благословил их и сказал: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…» А на другой размещает мужчину в раю, создаёт из его ребра женщину и за ослушание – отведали с дерева познания запретный плод – изгоняет обоих из рая. Какой же странице верить?
Не получив ответа, Сулейман продолжал:
– То не убий, то око за око. Или вот… Всех дней жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет. Чуть-чуть парень до тысячелетия не дотянул! Это, конечно, хорошо. Но ведь Господь сожалел, что вызвал к жизни человека на земле, и сказал: истреблю с лица земли человеков, которых сотворил… ибо раскаялся, что создал их.
– Что, прям так и написано? – усомнилась Марфа.
– Почти дословно, – ответил Сулейман. – И после этого он милосерден?
Марфа не нашлась, что сказать.
– Ты сама-то читала Библию?
– Начинала… Да заплуталась, помнится, быстро. Больно густо там всё. Как в лесу. Не раз заходила, но…
– Согласен, – не дождался конца фразы Сулейман, – непростое это чтение. Но как верить, если не знать?
А если знать, трудно поверить. Павлова спросили: верит ли он в Бога? И великий учёный сказал: «Я окончил духовную семинарию, и как после неё могу верить?» Знания и вера плохо уживаются.
– А я верую, пускай и не шибко грамотна.
– На том вера и зиждется, дорогая! Ты же сама вот своими словами…
– Вера, ежели она настоящая, не нуждается ни в подтверждениях, ни в доказательствах. На то она и вера! Глянь на это звёздное небо, откуда такая красота могла взяться, как не от Господа нашего Бога!
Разговор этот они вели во время вечерней прогулки, на которую Марфа каждый поздний час заставляла выходить своего подопечного. Вся в россыпи звёзд молодая, мартовская ночь лила на землю холодный свет, остужая её от дневной оттепели ранней весны. Меж голых веток тополя застрял студёный серп луны. В воздухе витал дух обновления и надежд, какой бывает только в пору молодости.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
«Тревожная группа» состояла из проводника служебной собаки, стрелка, радиста и водителя автомашины. Без тревоги группа могла уменьшаться вдвое.
2
Так, натуралнье (польск.) – да, конечно.
3
Дембельнулись (армейский жаргон) – уволились в запас. От слова «демобилизация».
4
Губа (армейский жаргон) – гауптвахта.
5
ОПГ – организованная преступная группа.
6
Марфуга – татарское имя. Означает нечто высшее.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги