Последний демон рая. Книга 1. Магия сплетений

© Гвоздёв С., 2019

Император в Парящем замке, Инквизиция, псы-рыцари Ночные Волки, и маги Сплетения пребывают в истинном Раю… Тогда почему всё в один день вдруг переменилось? Тихо крадутся в ночи похитители тайн; засверкали мечи дуэлянтов; вытащили ножи разбойники; небо раскалывает демоническая магия Диких. Это пролилась кровь невинных, и вендетта неотвратима. Охота на Охотников начинается. Вот только сами Охотнике об этом пока не догадываются…

Ольге посвящается

– Ты должен помнить, что боги не заботятся о смертных…

– Нам нет дела до богов.

«… А поскольку наша Империя Рая стоит на трёх традициях, мы, Инквизиция, должны соблюдать их, охранять и поддерживать любой ценой и любыми средствами! Прежде всего, это особа Вечного, Непогрешимого и Всеблагого Императора Рая. Любая критика любых Его действий должна немедленно и беспощадно пресекаться. Все, кто будет замешан в этом прямо или косвенно, должны быть заклеймены и высланы за пределы Империи Рая, либо казнены.

Благодаря Императору, с Парящего замка струится божественная благодать эликсира Рая, дарующая избавление от болезней и немочей. Все, кто незаконно проникают в Империю Рая в поисках незаконного омоложения, должны быть заклеймены и высланы, либо казнены.

Здоровье нации Империи стоит на родовых камнях клановых систем. Так, ребёнок, освящённый на родовом камне получает важные качества выбранного тотемного животного (Волка, Кошки, Змеи, Кабана, Вола, Медведя, Орла и др.). Он приобретает высокую сопротивляемость всем болезням, не подвержен эпидемиям. Дети Ереси (эльфы, гномы, тролли, орки и т. п.), которые могут испортить наших наследников помесью своей богомерзкой крови, при обнаружении на территории должны быть заклеймены и высланы, либо казнены.

Пираты и степняки, в силу своей перворождённой греховности находящиеся вне закона и не имеющие специального разрешения на пребывание в Империи Рая, должны быть заклеймены и высланы, либо казнены.

Все, не платящие налоги и не имеющие работы в черте столицы Рая, подпадают под «Декрет об тунеядцах». А поскольку в Империи Рая все без исключения живут в радости, счастье, и праведном труде, и у нас нет тюрем, тунеядцы должны быть заклеймены и высланы, либо казнены…».

Птицелов

«… Когда грянет глас благого Посланца Вечности, даст он магические дары Избранным Его. И первым будет награждён Повелитель птиц, самый ловкий и щедрый…»

«… Из мерзкой дыры в преисподнюю выбросит побрякушки Силы проклятый Демон. И первым схватит Амулет Проклятья неба самый трусливый и жадный – вор…»

Ночные джунгли не сулили ничего приятного, но Птицелов осторожно, как положено профессиональному вору, высмотревшему богатую добычу, крался к далёкому костру. Его не могли остановить ни надоедливые москиты, ни притаившиеся в темноте ядовитые змеи, ни кровожадные хищники, и даже беспощадные собратья-разбойники. Вор едва не упал, поскользнувшись, когда крик боли опять разорвал тишину, и застыл, прислушиваясь:

«Опять банда дьявольских монахов выпытывает что-то… Этими воплями всех зверей так к себе приманят… Дорого бы я отдал, чтобы посидеть сейчас несколько минуток рядом с ними и послушать о чём откровенничает жертва!»

Да вот если сказать честно, то отдавать было уже просто-напросто нечего: в этой недельной гонке за серыми плащами с багряной окантовкой монахов он потерял всё: доходягу-коня, укушенного змеёй час назад; сбережения на чёрный день; и даже продал неплохой фамильный меч, неоднократно выручавший его в тёмных подворотнях. Он, выходец из солидной сельской семьи, был теперь одет в ветхие обноски, достойные бродяги! В эти дырявые тесноватые сапоги и дорожный плащ с капюшоном, которой исправно служил, наверное, не первый десяток лет десяти владельцам, пропоротый и порезанный в десятке мест на менее удачливых предыдущих хозяевах…

При всём том Птицелов шёл на огромный риск, даже не имея при себе оружия, кроме бутафорского меча и дорожного посоха, которым отпугивал впереди себя змей. И в голоде и лишениях он твердил себе:

– Я смогу!

Ему стоило огромного труда целую неделю невидимым и неслышимым следовать за десятком конных монахов, рыскавших по округе и возивших с собой тяжёлый сундук, набитый явно не камнями, судя по постоянной охране днём и ночью. За эти утомительные последние дни преследования в нужде и голоде он понял одно: развязка близка. Ведь неутомимые монахи носились из одних руин храмов и святилищ в другие с каждым днём всё нетерпеливей, выдавая свою явную ограниченность по времени. И если бы эта округа не была ему так знакома по путешествиям в прошлом, он никогда и не угнался бы за ними. А монахи явно спешили, не считаясь с загнанными лошадьми, высочайшими ценами на старинные книги и свитки, весьма дорогими услугами местных проводников по таившим множество опасностей джунглям на задворках Империи Рая…

Привыкшему находить более лёгкую добычу в каменных джунглях городов, Птицелову пришлось в лесах не сладко. Ведь там действовали бандами, здесь же он всегда один, и не мог физически круглый день и ночь быть настороже, да ещё и следить за шайкой нетерпеливых монахов. Поэтому вор, обладавший, как и все в клане Кошки, прекрасным ночным зрением, но здорово устав и оголодав, всё же допустил смертельную ошибку: задумавшись о славном прошлом, едва не налетел на крадущегося в темноте хищника. На самого опасного: полосатого саблезубого тигра – властелина ночных джунглей.

– О! – помертвел он от ужаса.

Хищник был около трёх метров в длину и весом, как показалось с испугу вору, уж никак не меньше тонны. Предательски треснувшая под ногой Птицелова сухая веточка заставила тигра остановиться, присесть для атаки и резко повернуть назад огромную лобастую голову. Саблезубый зверь, будто выходец из самых кошмарных снов человека, застыл, ощерив страшную пасть, битком набитую острыми зубами и особенно зловещими длинными двумя клыками в верхней челюсти. Его круглые бешеные глаза разгорелись в темноте, обнаружив перед собой человека: лёгкую добычу.

Птицелов мгновенно вспотел и оторопел, но растерялся лишь на одну секунду. Затем одним длинным плавным движением он выдвинул из ножен лезвие меча на одну ладонь и пошевелил им, надеясь, что хищник увидит блики острого металла, несущего боль. И тут же лихорадочно затвердил молитву Родства Кошек, без конца повторяя горячим шёпотом нехитрые слова:

– Мы с тобой дети одной матери: Большой Кошки… Мы с тобой дети одной матери: Большой Кошки… Мы с тобой…

И в какое-то мгновение от накала чувств его голову словно пронзила молния, волосы встали дыбом, и он почувствовал впервые в жизни родство по клану крови, о котором столько талдычили старики и к которому относилась с таким скепсисом молодёжь. В этот миг прикосновения к древним ритуалам будто искра понимания пробежала между ними, соединив их кошачьи сердца. А молчание всё длилось и длилось. Длилось бесконечно, целую минуту. Наконец безжалостные глаза тигра прикрылись, и он моргнул. Затем нехотя закрыл ужасающую пасть, отвернулся и недовольно тихо рыкнув, грациозно скользнул между сплетениями лиан вправо.

– Едва не пропал, – сглотнул слюну Птицелов, – вот просто ни за что пропал бы!

Ноги тряслись от перенесенного напряжения, в голове шумело, и он опустился, приходя в себя. Но тут же подскочил, едва не сев на толстую скользкую змею, толщиной с руку, притаившуюся в кусте. И снова только слепая удача опять спасла его, заставив змею в последний миг зашипеть.

«Что теперь: присыпать себя остатками Межзвёздной Пустоты? Тогда монахи хоть не почуют запаха моих мыслей… Или сэкономить остатки, оставив их на решающий бой?» После некоторого противоборства трусости и жадности, последняя взяла верх:

«В такой темноте, да ещё и с пленником на руках им будет явно не до меня,» – не очень уверенно убедил он себя, хотя внимание и удвоил.

Тёмно-синий порошок анти-магии был известен магам и ворам под древним названием Межзвёздная Пустота. Бархатный искрящийся порошок временно скрывал всякое присутствие владельца: его мысли и следы. Более того, он подавлял полностью любую магию и заклинания её сплетения. Это удовольствие, надо сказать, было очень и очень недешёвое, но настолько же надёжное. И для серьёзного ремесла уважающего себя элитного вора просто необходимое. Вот только осталось его в кисете у Птицелова маловато.

– Совсем маловато, только на один раз, – посетовал он.

Потом тихо-тихо, как движение звёзд по небу, он стал подкрадываться к высокому костру банды монахов. Оказавшись предельно близко, вор медленно, с терпением, присущим всем из клана Кота, опустился на траву в тени кустарника и внимательно всмотрелся в двоих сидящих. За полчаса, что прошли после крика, похоже, что истязатели добились-таки своего и что-то вызнали. Не нужное недвижимое тело жертвы, всё в следах пыток, лежало в пяти шагах от Птицелова. Его не выбросили в заросли только из опасений приманить ночных хищников.

«Вот так будет и с тобой, попадись ты им!» – будто предостерегало оно незваных гостей.

Все уже улеглись спать и их храп несказанно обрадовал вора. А двое дежуривших сидели спиной к толстому дереву и были слегка навеселе, при этом не особенно понижая голос, как все подвыпившие. Они с аппетитом чавкали, поедая дымящееся жаркое и запивали его пивом из кувшинов. У голодного Птицелова слюнки потекли от аромата жаренного мяса со специями и запаха хорошего пива.

Оба сторожа приходились явно из клана Волка: поджарые, среднего роста, с продолговатой головой, вытянутыми глазами и ушами. Не любил их Птицелов, да и они клан Кошки не особенно жаловали.

«Вспыльчивые, мстительные, небрежные и мужиковатые. Волки они и есть грязные Волки. И чавкают как собаки,» – завистливо отметил он, как представитель клана Кошек, считавшихся чистюлями.

Старший, следовало бы честно признать, выглядел красавцем, этаким мачо, какие особенно нравятся неразборчивым женщинам.

«Лет так двадцать пять, почти моего возраста,» – прикинул на взгляд вор.

Невысокого роста, стройный, с выразительными серыми глазами Волка, с вальяжными движениями, самоуверенный и высокомерный. Одетый в добротный плащ, тёмные сапоги, куртку, белую рубашку с кружевными манжетами и широкополую шляпу он, среди черноты ночи и грязи под ногами, являлся неким олицетворением элегантности. На шее висела толстая цепочка старого золота, на пальцах рук поблёскивали несколько серебряных перстней с крупными камнями.

«Фальшивка», – с пренебрежением оценил их опытный вор.

Но его больше заинтересовали повадки второго – с выбритой наголо головой монаха, который выглядел моложе, и одет гораздо проще. От этого Волка так и веяло чёрным запахом смерти и крови, а в глазах застыло выражение равнодушной жестокости. Прыщавый и сутулый, он здорово, видно, проголодался, судя по тому как он всё ел, ел и не мог никак наесться.

«Будто в последний раз жрёт», – снова сглотнул набежавшую слюну голодный вор, наблюдая, как ручеёк жира стекает по уголку рта обжоры, а к подбородку прилипли крошки хлеба.

Чавкая и не вытираясь, прыщавый монах хвастался, явно набиваясь на похвалу старшего Волка:

– Вот и этого, как и вчерашнего, я сегодня за полчаса разговорил! Ты это видел, Красавчик? Видел?

Красавчик снисходительно кивнул, деликатно, надо сказать, обгладывая кость, и буркнул при этом, вздрогнув:

– Да уж. Ну и мастер ты, однако кромсать людей по живому… Мне порядком надоели эти каждодневные вопли. Слава Великому Волку, что этот станет последним: наконец-то поиски закончились и ясно, куда ехать для свершения магического ритуала.

Птицелов насторожился, полностью превратившись в слух, и даже перестал дышать, стараясь не замечать треск костра.

«Вот оно: самое важное!» – подался он вперёд.

Младший вытер правую руку о засаленный серый плащ, с досадой отмахнулся от москитов и угодливо подтвердил, кивая:

– И мне надоело тягать этот тяжеленный сундук. Я, когда снимал его сегодня, чувствовал, что там что-то шевелится, как огромная змея… Честное слово! – и он сотворил защитный знак.

Красавчик прищурился, вспоминая:

– А эти развалины, как сказал покойник, где-то совсем неподалёку. Что-то смутно знакомое: «Кецу-ица». Что это обозначает на варварском языке местных? …

Молодой пожал плечами, бросив быстрый взгляд в сторону тела, лежащего поодаль, будто проверяя, жив ли тот или нет.

Красавчик небрежно махнул рукой и камни-обманки ярко блеснули на пальцах:

– Да и не важно название. Важно, что всё решится уже завтра. И если Магистр не врёт, как всегда, то скоро мы обставим всех этих недоумков-конкурентов: Инквизицию, пиратов, орден рыцарей, стражу, кочевников, императора… – всех, кто тянет лапы к нашим сокровищам.

У младшего враз заблестели от жадности волчьи раскосые глаза:

– Так в святилище Кецу-ица нас ждут сокровища?

Красавчик многозначительно ощерился:

– Там должно быть кое-что поважнее золота и камней!

– И что может быть важнее золота? – недоверчиво хмыкнул младший.

Старший спохватился, что заговорился, и закрутил головой, оглядываясь:

– Не болтай лишнего, услышит ещё кто…

– Да я же свой! – гулко стукнул себя кулаком в грудь подвыпивший собеседник. Красавчик скосил на него злые волчьи глаза и про себя отметил:

«Магистр намекал вчера, что всех свидетелей придётся убрать. Значит этого Прыщавого в первую очередь: больно любопытен».

Затем, прислушиваясь, насторожился:

– Чем-то странным пахнуло из леса… пощупай-ка, брат-монах, магией вокруг!

Прыщавый положил мясо в траву и стал ловко сплетать пальцами заклинание Обнаружения. Потом, дёрнув пальцами бросил его в лес и обвёл невидящими затуманенными глазами джунгли, глубоко сосредотачиваясь. Через несколько секунд он распахнул глаза ещё шире, подпрыгнул и указал в чащу длинным пальцем, вытаращившись:

– Там!

Палец указывал точно на Птицелова!

Вор съёжился от страха и полной безнадёжности:

«Вот уж и сэкономил на Пустоте, так сэкономил… Идиот! Даже и не убежишь – у них лук!».

Монахи тут же вскочили, младший быстро наложил стрелу и натянул лук, безошибочно целясь в вора. А второй вытащили длинный меч, и они быстро зашагали к притаившемуся в кустах Птицелову. Через две секунды Красавчик ткнул острым концом меча в кустарник, заприметив там лежащего человека и с угрозой приказал:

– А ну-ка встать! Посвети-ка, брат, на шпика!

Тот положил лук, споро сплёл паутину заклинания и к Птицелову поплыл небольшой ярко пылающий шарик. Он прожёг куст и летел к поднявшему руки вору. В это трагическое мгновение до Птицелова внезапно донёсся едва уловимый знакомый запах, и он тут же плашмя упал в колючую траву, нещадно царапая кожу.

А у него над головой пронёсся шипящий магический огненный шарик. И угодил прямо в морду неслышно подкравшегося сзади за вором саблезубого тигра. Тот раскатисто и недовольно зарычал, пахнуло палёной звериной шерстью. И через мгновение пружина стальных мышц распрямилась, когда над помертвевшим от страха Птицеловом пролетело огромное тело ночного хищника. Вытянув когтистые лапы и утробно рыча, он бешено ринулся на людей, причинивших ему боль своим огненным снарядом.

Это был тот же тигр, которого вор встретил ранее, и видимо, круживший вокруг костра в поисках добычи. И теперь эта трёхсоткилограммовая машина для убийства летела на двух людей, растеряно уставившихся на хищника. Им казалось, что будто шпион-человек вдруг превратился в зверя! Невероятно!

Ближе к нему, но немного сбоку, находился Красавчик и, хотя он пытался ударить мечом, времени для замаха не хватило. Он зацепил-таки зверя клинком вскользь, оцарапав сталью правую лапу тигра. Но и сам отлетел, скуля, как щенок, получив лапой затрещину по голове. Второй же сторож, нагнувшийся за луком успел только коснуться его: тигр полоснул когтями по его лицу и шее, разворотив мышцы и кости. А его клыки тут же сомкнулись, погружаясь в мягкую белую шею монаха. Позвоночник тошнотворно хрустнул, голова откинулась под неестественным углом назад, и конечности жертвы сотрясла предсмертная судорога. Тигр одним широким движением закинул монаха на спину, сверкнул глазами на Птицелова, и мощно прыгнув, исчез как привидение в чаще джунглей…

Только теперь Птицелов выдохнул воздух, и немного расслабился. Но тут поднялся несусветный шум: привязанные к деревьям кони дико ржали, двое оборвали повод и скрылись в кустах. И громко стонал Красавчик, сквозь пальцы которого сочилась кровь.

«Вот тебе и брат-Кошка!» – подался в ту же сторону Птицелов, не забыв прихватить с собой кость с остатками мяса, отлетевшую в его сторону при судорогах ног жертвы, молотивших по земле. – Вот это силища: одним махом двоих завалил!»

Он развернулся убегать и сзади услышал топот проснувшихся монахов, болезненный стон Красавчика.

– Что случилось?

– Разбойники? Нападение?

– Что за шум? – гомонили злые сонные монахи, вытаскивая оружие.

– Тигр! Саблезубый! Унёс Прыщавого в джунгли! – стонал Красавчик, с ужасом разглядывая свою окровавленную ладонь.

При упоминании о тигре боевой дух взъерошенных монахов почему-то заметно уменьшился.

Старший, явно из клана Змеи, пожилой, лысый монах, переспросил:

– Какой такой тигр?

– Да, Магистр! Просто огромнейший! – простонал Красавчик. – Да что вы стоите?! Магистр, спасите нашего брата!

– Куда он унёс его? – близоруко щурясь, всматриваясь в темень, уточнил Змей-Магистр.

– Туда! – кивнул в сторону Птицелова Красавчик, мыча от боли на лице, которая, усиливалась с каждой минутой.

Магистр почесал щёку и покачал головой, потом протянул ему меч:

– Ладно. Держи оружие, Красавчик, и веди нас за собой.

Красавчик на секунду даже затих, мгновенно сообразив, что придётся пойти впереди всех на верную гибель, и ретиво тут же указал в противоположную сторону:

– Я перепутал сгоряча: тигр скакнул туда, в чащу!

Монахи гурьбой, подталкивая впереди притихшего Красавчика, стараясь шуметь погромче, подошли к лесу и выпустили туда десяток стрел. Потом для вида опасливо потыкали копьями в ближайших кустах. Магистр выпустил в темноту несколько магических огненных шаров размером с кулак. Через полчаса «поисков» он прищурил змеиные глаза с вертикальными зрачками, и усмехнулся:

– Наверно убили зверя. Пошли досыпать.

Монахи, выставив стражу, улеглись, но нервно вскакивали и сжимали в руках оружие при первом же подозрительном шорохе. Каждый, холодея, представлял, что вот-вот сейчас из тьмы стремительно выскочит окровавленный тигр-людоед и сомкнёт огромные клыки именно на его шее. Жертва только успеет вскрикнуть и…

Зная, что неопытная молодёжь не уснёт, старый Магистр спал спокойно.

Птицелов же благодарил себя за свою воровскую сметку, что подался в нужную сторону, и улепётывал по какой-то едва видной тропинке вроде как в направлении Кецу-ица. Это было знакомое ему место, в десятке километров отсюда. Простой серый древний храм, переоборудованный под постоялый двор, конюшня, сарай и несколько домов вокруг… А пока вор через несколько часов выбрался из джунглей и быстро зашагал по имперской дороге – шляху. Шлях явно строили гиганты: прекрасная дорога, мощенная крупными обтёсанными камнями, десяток метров шириной. Шлях соединял столицу Империи Рая с горной пограничной Заставой, последним форпостом Империи, надёжно защищавшим её Рай от враждебных набегов степняков-варваров на востоке.

«А вот теперь часок-другой можно и соснуть», – разрешил себе Птицелов, валясь с ног от пережитого.

Он забрался в первый же попавшийся стог сена на лугу неподалёку от поворота к Кецу-ица и провалился в сон, как в омут. Ему снились жёлтые глаза тигра, его длинные клыки, пламя костра монахов…

Утром ни свет, ни заря Птицелов выбрался из колючего стога. С тщательностью клана Кошки почистился, умылся у ручья и через час, настороженно оглядываясь, подошёл к воротам постоялого двора. «Эх, если бы я не был таким трусом и жадиной!» – весьма самокритично отчитал он себя, прикидывая, что предпринять дальше.

Потом поправился:

– Не трусом, а очень, очень осторожным! Сколько моих приятелей уже отплясало на висельнице или сложило головы на плахе? А я вот, хоть и такой-растакой «трус», зато живой!

«Но как ни крути, не будь я таким… хм, осторожным… то давно бы рискнул и попробовал заглянуть в заветный пузатый сундучок».

Как бы то ни было, но Птицелов опередил всё-таки монахов и вошёл в ворота с чувством победителя. По бокам просёлочной дороги стояли толстые каменные колонны. Он пробежал чуткими кошачьими пальцами вора по выемках и прощупал полустёртую надпись на старо-имперском:

«Кецу-ица. Сокрытое во мраке. Здесь всех ждёт приют».

Задумчиво кивнув, он по задворкам, в тени густых неухоженных кустов прокрался к сараю, в котором спали слуги. И потом вышел из-за него, будто после утреннего опорожнения, потягиваясь и зевая. Не торопясь подошёл к храму и ещё раз оглядел его, но новыми глазами:

«Где-то здесь сокровища древних… Искали многие, а завладею я!» – уговаривал он себя. Хотя пессимизм твердил другое: «Быть тебе битым опять!»

Вблизи древний храм забытых божеств представлял собой не такое уж и внушительное зрелище, как издалека. Сложенное из такого же квадратного камня, как и имперский шлях, серое здание на высоком фундаменте, метров пятьдесят на двадцать, стояло прочно и его не смогли сломить ни время, ни люди. Вознесши вверх острый позеленевший бронзовый шпиль, храм гордо возвышался на небольшом пригорке: символ основательности и напоминания о вечности богов и бренности людей.

«Сработано на совесть. Умели же в старину творить такое!» – не удержался восхититься вор, с уважением поглаживая шероховатый твёрдый камень.

Нахлобучив капюшон плаща на голову, дождавшись группу входящих слуг какого-то прибывшего купца, вошёл вместе с ними в общий зал. За эти четверть минуты он успел-таки забраться в кошелёк к одному из них и вытянуть наугад половину денег. Все забрать сразу было не совсем разумно: его вполне могли заподозрить в первую очередь.

Пробравшись в самый задымленный конец зала, он присел за расшатанный стол и сгорбился, заказав похлёбку и кусок хлеба на те гроши, что перепали по милости Большой Кошки сегодня утром от раззявы-слуги. Похлёбка была густой, душистой и сытной, в ней плавали квадратные кусочки разварившегося мяса, смутно напоминая о неудачнике монахе в пасти тигра. Но это отнюдь не испортило вору аппетита, скорее наоборот, подбодрило: он-то жив и невредим, здоров и молодец хоть куда!

«Вот только стемнеет и там посмотрим, кто ловчей!»

Через часа полтора во дворе застучали по камню мостовой подковы лошадей, забряцала сбруя, тяжело спрыгнули с коней всадники. Послышался тяжёлый звук шагов. Они приближались всё ближе и ближе, громыхая, как возмездие божие. Люди в таверне из любопытства повернули головы на грохот к входной двери и насторожились: кого там несёт такого большого? Сердце у Птицелова забилось, казалось бы, в два раза быстрее.

«Помоги мне быть незаметным, Мать Большая Кошка!» – взмолился он.

Дверь распахнулась от сильного удара ногой, и в комнату вошёл… коротышка.

Все взгляды были прикованы к точке дверей на голову выше, а тут с важным видом возникает низкорослый Волк, нахмуренный и важный.

Это был злой как чёрт Красавчик, со свежей повязкой поперёк лица, там, где прошёлся когтем ночной тигр. От его былой красоты мало что осталось, и он был в самом что ни есть отвратительном настроении. Постояв на пороге несколько секунд, покачиваясь с носка на пятку, он подозрительно и зловеще обвёл всех мрачным взглядом. И тут в спину сзади сильно толкнули, и он, споткнувшись едва не растянулся на полу, слетев с порога.

– Да входи ты! – зашёл вслед за ним пожилой монах, по голосу Птицелов определил его как Магистра, – раскорячился тут, как девка на сносях!

В таверне громыхнул смех, все с усмешкой оглядели сконфуженного коротышку и снова занялись своими делами: застучали по столу кости, разгорелись привычные споры и беседы.

Птицелов присмотрелся к Магистру, ведь теперь это был его главный противник, стоявший между ним и сокровищами. У этого типичного Змея было властное лицо человека, привыкшего приказывать, а красный нос с горбинкой намекал о близкой и частой дружбе с бокалом вина. В империи Рая как-то повелось, что чаще всего высшие посты чиновников, судей, банкиров, лекарей, министров и церковников нередко занимали выходцы из клана Змеи. Это, как правило, были люди хладнокровные, с хорошей памятью, воспитанные, образованные и с детства привитым уважением к традициям. Упорные и фанатичные, они умело плели интриги и легко узнавали один другого по длинной шее, вертикальным зрачкам, маленьким ушкам и горбатым носам. Слегка сгорбленные от постоянного сидения за столом с документами, они охотно поддерживали один другого. Но при необходимости так же легко могли с улыбкой сыпануть неугодному сородичу яда в вино или тайком вонзить в спину острый кинжал.