Чертополох в сверкании дождей. Книга 2: 70-е годы

Предисловие

Студенческая жизнь захватила целиком, закрутила в своем водовороте. Было ощущение, что из мрачной кельи я вырвалась в чудесный шумящий мир. Я легко, органично вписалась в среду сверстников, и это радовало больше всего. Почти год совмещала учебу на 1 курсе института и 2 курсе училища искусств. Училась с удовольствием, мне нравились все предметы. Это были счастливые годы. Огорчало лишь одно в этот период: педагоги в институте и в училище ожидали от меня больших успехов, чем у меня получалось. В УУИ нацеливали на дальнейшее образование в институте искусств, в БГПИ некоторые преподаватели видели меня в будущем в аспирантуре. Но это не те огорчения, от которых меркнет свет в душе. Успевала и в учебе, и в общественной жизни: журналистика, художественная самодеятельность, студенческие строительные отряды. В то время нас учили умные головы: В. Б. Смирнов, М. Н. Межевая, Р. Н. Порман, Р. К. Амиров, Р. Я. Вельц, Л. К. Путыкевич, А. Э. Хмелевский, Г. М. Цвайг, И. В. Артюшков.

Глава 1. Первый курс

Из дневника. 1.09. Итак, я студентка дневного отделения филфака БГПИ. Наконец! Обожаю широкие институтские лестницы с перилами, длинные коридоры, светлые аудитории, особенно 401 и 409, где читают лекции для всего курса. Само здание производит впечатление монументальное, но мрачноватое. На фасаде, окнах, просторном интерьере читается солидная и непростая история. Захотелось узнать, что же здесь было. Здание построено в 1936—37 гг. для Наркомата промышленности, в 1941 г. сюда эвакуировали московский институт имени Мечникова. А в 1967 г. разместился педагогический институт.

10.10. На семинаре по истории КПСС ответила на трудный вопрос. Равиль Гафурович Лукманов (Р. Г.) несколько раз с удовольствием назвал мою фамилию. Он меня так возвысил, что группа издергала добрыми насмешками: «золотая голова», «качать надо». А до этого на лекции он сказал, что марксистские взгляды нужны и учителю, и воспитателю, и (улыбаясь, посмотрел на меня) няне. «Хорошая статья», – мимоходом обронил он (мою статью о детсадовцах поместили в факультетской стенгазете).

30.10. На русском языке разбирали сочинения. Я остроумничала. В коридоре преподаватель Игорь Викторович Артюшков остановил меня и, как мне показалось, с ехидством спросил, почему я не сдала сочинение.

– Не могу я писать на такие личные темы.

– Придется. Ты городская? В какой школе училась?

Когда я сказала, что училась у Болховских, он с удовлетворением отметил:

– Чувствуется. Теперь мне все ясно.

И добро улыбнулся: не высокомерно, а просто.

Вообще-то к С. З. я пришла с готовыми знаниями по русскому языку. Ольга Кирилловна в 5—6 классах, Анна Ивановна в 7 классе… Моя любовь к ним заставляла заниматься увлеченно, а проверки тетрадей, которые доверяла А. И., углубляли знания. А Софья Захаровна вытащила из глубин мои творческие способности, о которых я не подозревала.

1.11. До сих пор сияю и свечусь счастьем. Какая радость, что поступила в институт на дневное! День заполнен до отказа: в неделю два-три хора, два занятия в вокальном кружке, один раз журналистика, на фоно надо появляться, послали делегатом на профсоюзную конференцию, еще всякие мероприятия. Выбрали в редколлегию факультетской газеты. А в училище мне стало скучно: жизнь там совсем не кипит.

7.11. На вечере, посвященном празднику Великой Октябрьской революции, пела «Тройку» Некрасова и эстрадную «Что со мной?». Меня единственную вызывали на бис.

Когда я пришла на место сбора нашей колонны, мне навстречу бросились и филфаковцы, и инфаковцы: «Как ты вчера хорошо пела».

Ах эти письма от моей любимой учительницы: «Очень, очень рада, что ты стала студенткой. Ты даже не представляешь, как я довольна. Студенческие годы самые трудные, но и самые интересные. Пиши чаще, подробнее, мне хочется знать все о тебе. О встрече в Москве договоримся. Напиши, в каких числах приедешь, и я назначу свидание. Будь уверена, место выберу интересное. Твоя Анна Ивановна».

15.11. Прошел смотр самодеятельности 1 курса. Декан ФОПа (факультета общественных профессий) Софья Галимовна сказала, что я «гордость института», что «обогащаю ансамбль, очень музыкальная». Группа «В», с презрением взирающая на всех, тоже похвалила, но не забыла напомнить о том, что моя картавость портит впечатление. Да, это давно портит мне жизнь.

В коридоре встретила одноклассницу Любашу Бочкареву. Они с Кузьменко уже на последнем курсе.

– Ну ты даешь! Садритдинова рассказала мне, как тебя «вытаскивали» на твой собственный день рождения.

– Да вроде ничего особенного не было.

– Ну как? Приехала, говорит, к Фирке. Ее мама приняла, как всегда, по высшему разряду: накрыла стол, просто не передать словами. В центре красуется изящная бутылка. Дожидались, говорит, Фиру: ты, как всегда, была занята и в комнате, отрешенная от мира, строчила что-то, забыв обо всем. Твоя мама рассказывала со смехом, как раздобыла этот коньяк. В Москве зашла в валютный магазин «Березка». Невзирая на очередь,

«поехала танком» на продавца, беспрерывно говоря «тарабарщину» на иностранном языке. Все с почтением смотрели на нее и безмолвно согласились пропустить вне очереди. А тетя Роза, продолжая без умолку говорить, осаждала прилавок, показывая на витрину, пока, наконец, продавец не вышел из ступора и не догадался, чего хочет эта нахальная «иностранка». Галка слушала и смеялась до колик в животе. А когда твоя мама сказала, на каком языке говорила, Галка от смеха свалилась на пол. На татарском! Они не могли начать пиршество. «Галь, сходи за ней», – сказала тетя Роза. Видно, она знала, что тебя, «деловую», никто не поднимет из-за стола. Галка подходит к порогу и говорит: «Мы тебя ждем». – «Кто?» – «Мы все, стол готов». – «Мне некогда, надо срочно закончить статью». – «Так что, мне ехать домой?» – «Галь, не обижайся, но мне позарез нужно дописать!» – «Но сегодня день рождения, и твоя мама приготовила такой стол!» – «У кого?» «Что, у кого?» – «Ну, день рождения!» – «Ты че, придуриваешься, что ли? Сегодня 13 октября, дошло?» На твоем лице, говорит Галка, начало проясняться, и вдруг (такая перемена!) лицо стало таким озорным. Ты начала подбрасывать свои «очень нужные листки» до потолка, расшвыряла бумаги и упоенно завопила: «К черту мои дела, моя писанина! Гулять так гулять». И бегом на кухню, к столу… Слушай, я передала все, как Галка рассказывала. Ты что, серьезно забыла о своем дне рождения?

– Да-да, – вынуждена была признать я. – Было такое!

12.12. Утром вставать страшно не хотелось, приехала в институт к девяти. Не встретив никого по дороге, поднялась в кабинет литературы, в котором никого не было, и принялась обдумывать заметку о концерте-лекции. Неожиданно в дверях возник Р. Г., он чему-то радостно улыбался и весь светился довольством.

– В чем дело? – проговорил он.

Я чувствовала себя неловко оттого, что опять попалась на опоздании, и смущенно улыбнулась. Лукманов сел за стол и посмотрел мне прямо в глаза:

– Как тебя зовут? Как ты учишься?

– По-моему, нормально.

– Отличницей можешь стать?

– Нет, что вы, никогда не смогу!

– Почему? Обещай, что будешь отличницей!

– Что вы, не люблю зря обещать.

– Я знал, что так скажешь. Все-таки постарайся. Все данные есть.

– Не смогу. Да и не все ли равно, с какими оценками я буду работать учителем, главное, быть человеком. Тем более знания не отражаются в оценках.

– Оценки не всегда отражают реальные знания.

– Да, я так хотела сказать.

Письмо от Фаи, студентки Казанского института культуры:

«Я такая активная стала. Группа пока не очень дружная, но все еще впереди. Казань мне нравится. Здесь чувствуется время, старина. Но город очень пыльный. Учусь и работаю в татарском театре. Обожаю занятия: режиссура, психология, сценическое движение. Говорят, из меня выйдет актриса».

23.01.75. Сдала первую сессию в институте: четверки и пятерка. Расстроилась больше из-за того, что Лукманов во мне разочаруется непременно. Во время сдачи зачетов Р. Г. всегда находился неподалеку. Как он волновался за меня, я поняла только после античной литературы. Когда он почти одновременно со мной вышел из деканата, спросил, сияющий, как дела. Я сказала, что не сдала. Он моментально расстроился, даже слегка откинулся назад:

– Не может быть, не верю.

Потом я пересдала, но в конце зачета зашла, чтобы взять у педагога интервью. Он распахнул дверь:

– Не буду мешать. Хорошая студентка сдает.

– Она давно сдала, – сказала Ева Григорьевна.

Он удивился и попросил срочно освободить кабинет…

Обе сессии в институте и училище совпали, приходилось на фоно ставить ноты, а рядом учебник. Иногда в один день сдавала экзамены, например, по истории КПСС в один день с фоно в УУИ. В училище на специальности полный завал. Играю партитуру плохо, аккомпанемент еще хуже. М. К. всеми силами пытается выжать из меня что-то путевое, искренне хочет, чтобы я была лучше всех, но у меня в душе – пустота. А игра – выше «похвал». Мне кажется, я играю сносно, а ей – что ужасно. Сдала зачеты-экзамены на тройки. На народном музыкальном творчестве пела русские народные песни. Педагог довольна была донельзя. Когда я вышла, девчонкам нашим сказала: «Вот ее учить не надо, с душой поет». На вокале дела в УУИ теперь идут прекрасно. Зайтуна вдруг меня оценила и непременно хочет показать зав. вокальным отделением института искусств Муртазиной. «Пусть видит, что хоровики тоже умеют хорошо петь». Намекала, что меня могут пригласить на вокальное. Мне чуть дурно не стало, ведь полтора года она думала, что у меня нет голоса. Чувствую себя на седьмом небе. Заслуга в этом только Бориса Шестакова. Он мне на ФОПе института за несколько занятий столько дал, что оценить полностью я не в состоянии. Потом он почему-то перестал со мной заниматься, перестал шутить, смеяться. Несколько раз говорил мимоходом, что, если бы у него «было несколько альтов да хотя бы одна Фира», у него все было бы прекрасно. На хоровой декаде они зашились. Но виноват не состав хора (альты у него действительно слабые), а он сам. Берет всегда, даже у нас в ансамбле, очень сложные вещи. Хор и квартет не всегда справляются.

19.02. Начался второй семестр. Он обещает быть бурным. Столько я на себя взвалила, что не представляю, что будет со мной. Конкурс литературный (написать на военную тему), статью о ФОПе в «Вечерку», статью о лучшей группе в «Ленинец», в многотиражку надо пописывать, оправдывать 15% повышенной стипендии. Декан Рэм Николаевич Порман – очень внимательный человек и следит за печатью. У меня такое ощущение, что об этом многие знают и относятся ко мне заинтересованно. Виталий Борисович Смирнов (сегодня было первое практическое) читал список, на меня взглянул и сразу запомнил фамилию.

11.04. Фестиваль «Весна-75» подарил мне аплодисменты на «бис», добрые внимательные лица в зале, очень хорошего слушателя в составе жюри. Он весь просто светился. Пела «Жалею тебя» Экимяна. Все силы устремила на эмоциональность исполнения, знаю – техникой не блещу. Ансамбль спел неплохо. В этот день меня услышали те, кто еще не слышал: декан Порман и англичанка Сынковская. Она терпит мое холодное отношение к предмету и плохую подготовку к английскому и говорит: «Я начинаю разочаровываться в вас. С вашим умом и развитием вы можете обогнать всех».

Делала доклад по Радищеву. Начала с того, что раскритиковала автора статьи. Смирнов смотрел с интересом.

20.04. Прошел городской заключительный студенческий фестиваль во Дворце моторостроителей. Мы стали лауреатами и с нефтяным поделили первое место. За кулисами видела Вячеслава. Он был пьян. Опустившийся, утративший гордую осанку, актерские жесты, светлый взгляд. Лишь седая кудрявая голова, также гордо посаженная, напоминает о нем, прежнем. Что сделал с собой человек!

На республиканский я не прошла. В жюри сказали, что я случайно попала на концерт, что не умею петь.

1.05. Перед началом демонстрации зашла в парк им. Луначарского (ныне им. Аксакова). Пустынно, заброшенно. Синее небо украшено кучками облаков. Высокие деревья с мохнатыми кронами. На ветках – шапки птичьих гнезд. И вороны, вороны. Их карканье довлеет, кажется, над всем миром. В старом парке на гигантских стеблях цветы махровые в небо вознеслись. Вороны солидно-вздорно о чем-то ссорились, за что-то дрались. Четкие контуры старых ветвей на небесном черепе в извилинах облаков. Голубь трехцветный солидно идет, воробышек скачет по верхушкам трав. Как найти себя, найти свою опору, свой старый сад, гнездо на фоне облаков?! Какое решение будет правильным? Кто подскажет ответ?

Первомайская демонстрация. Калейдоскоп случайных встреч. Бессмысленный восторг, без передышки смех. И горечь мыслей. Одиночество сердца. Но смыло с сердца печаль, и осветился мир живыми красками, и близок стал реальностью своей. И заструился акварельно праздник, все оживляя тихой простотой, смывая выдуманные страсти.

В эти минуты я решила бросить училище искусств, чтобы в институте учеба пошла лучше. Мне не нравится то, что в училище нет возможности самореализовываться. Казалось бы, где, как не там, должны быть типа агитбригад, которые в каникулы выезжали бы на гастроли.

26.05. Сидя на лекции, в раскрытую дверь увидела Клигера. Смылась со второго часа диалектологии, ходили с ним по улицам и говорили о многом. Махия Карамовна прислала письмо почтой (телефона у меня нет): «Нужно прийти в училище и взять академический отпуск. Указать подробно в заявлении, по каким обстоятельствам. Это очень серьезно. Просто бросать я тебе не советую, да и не думаю, чтоб это было тебе просто».

Мне, конечно, жаль: и училище, и девчонок, и занятия. Но я бы хотела лучше освоить вокальную технику, а с нынешним педагогом это не получится.

27.06. Сдаю неважно: две пятерки, две четверки. Фактор случайности в нашей жизни очень силен. Я выучила все по устному народному творчеству, не успела повторить только баллады. И попался вопрос «Баллады»! Я могла потратить на подготовку к экзаменам вдвое меньше усилий и получить те же четверки. Самое обидное: четверка за введение в литературоведение. Богданов расписался в зачетке и сказал: «Я ожидал от вас большего». Лучше бы ничего не говорил. Р. Г. расстроился, я чувствовала себя виноватой. Теперь явно видно, отличницей быть мне не судьба. Это я, завзятая троечница в школе, переживаю, что здесь у меня мало пятерок! Кто бы поверил! Что же, теперь бросить всю общественную работу и сосредоточиться полностью на учебе? Нет, я не в силах жить без всего этого!

Случайно встретила на улице Р. Г.

– Ты лучшая студентка на первом курсе, – сказал он. – Но у тебя один недостаток: ты себя недооцениваешь. Я думаю, благодаря тебе на курсе нет разделения на городских и деревенских. Ты ко всем одинаково относишься.

– Но дело ведь в характере человека, при чем здесь городской – не городской.

– Меня всегда больно задевает пренебрежение по отношению к деревенским студентам.

– Давно хочу спросить: почему вы возлагаете на меня слишком большие надежды?

– Я вижу студентов: у кого какой потолок, кому сколько дано, кто на что способен. Хотелось бы, чтобы ты реализовала свой потенциал. Я в это верю…

По английскому меня оставили на осень: велено подготовить с 1 по 44 уроки. Это, в принципе, не сложно, поэтому я не расстроилась. А пока, так здорово! Я выезжаю в стройотряд!

Глава 2. ИнтерССО «Товарищ-75»

Раннее утро. На голубом линолеуме лежит золотой квадрат. В нем мечутся и трепещут тени деревьев, ползают мухи. Все спят. Нас в вагончике пять девчонок: Соня Салимова, Таня Крючкова, Минсылу, Галя и я. Шестая койка пока пуста. Как-то тревожно, не по себе немного. Скоро здесь поселится немецкая девушка. И кто знает, как пойдет жизнь нашего дружного вагончика. Мы приехали сюда позавчера. Вечером в своих зеленых формах высадились на станции Приютово. Недолго блуждали по дворам и переулкам. И вот оно – небо во всю ширь, степь, далеко убегающая дорога. Высится над голубыми маленькими вагончиками светлое огромное здание без окон, без дверей – элеватор. Маленький дворик с тремя аккуратными клумбами, побеленными тополями, скамейками, – и все здесь маленькое, уютное, романтичное. Квартирьеры, истомившиеся в ожидании, не знали, что бы нам сделать приятное. Во дворе сымпровизировали стол из двух скамеек, свалили продукты. После веселой трапезы устроили танцы.

Ирония судьбы – командир отряда у нас Валентина Валентиновна (ВВ), которая принимала у меня вступительный экзамен по истории.

Занялись благоустройством. Разрисовали вагончики внутри и снаружи. Минсылу нарисовала матрешек в нашей комнатке и наверху написала: «Как мы вам рады!». Мне понравились у мальчишек лозунги: «Не падхади-и», «Клопов нету», «Водка – зло», «Береги лес». Самая крупная надпись красуется на вагончике-штабе: «All we need is love!» – «Всем нужна любовь!». Полили деревья и высохшие травы на клумбах. Витя Демидов плел корзины для мусора.

Сегодня первый рабочий день. Переоделись в спецовки, построились на линейку. Потом пришли на элеватор, похожие на чебурашек: огромные голубые каски, широченные штаны, грубые куртки. Неуклюжие и вместе изящные девушки. Разбили нас на три бригады: бригадиры Сережа, Фаргат и Рафинад. Как я хотела в первую бригаду к своим девчонкам…

Элеватор – это огромный цех, заваленный землей, камнями, песком, глиной. Множество квадратных серых колонн поддерживают своды здания. На потолке – воронкообразные отверстия, из которых иногда сыплется каменный дождь, который дробно стучит по каске. Мальчишки ломали деревянную стену, отделяющую два цеха, мы выносили доски. Двое распороли ноги гвоздями, одному упала доска на голову, еще одному раскровянило губы. Бригадир у нас дурак, да и старший бригадир Ильмир не умнее! Заставляют делать бесполезную работу, например, таскать землю из ямы, которую другая бригада тут же засыпает землей. Когда все уже сделали, подошел Ильмир, сказал, что брать надо было ближе. В первый же день наша бригада отстала от всех. Солнце печет невыносимо. А неподалеку проносятся поезда. Все мимо, мимо…

Вечером приехали немецкие студенты. Высыпали из автобуса в синих рубашках, растерянные, немножко чужие. Сложили вещи, поехали в столовую. Сразу же на середину салона вышел с гитарой командир Дирк, очень похож на певца Дин Рида, и все они дружно, весело запели.

Настроение у меня было гнетущее. Казалось, все полетит вверх ногами, разорвутся налаженные нити, перевернется налаженный быт. Исчезнет свобода и радость. Показалось, никогда ни с кем из немцев не сойдусь. Тем более не знаю немецкого. Но когда мы вместе запели, и Ингрид улыбнулась мне, стало таять что-то напряженное в душе. В столовой Ингрид опять через весь зал улыбалась и озорно подмигивала, по-мальчишески. Весь вечер танцевали. С нами в комнате поселилась Ута.

9.07. Мы сидим на улице. Кучи навороченной земли, большая яма; трактор, неторопливо урча, сгребает землю. А на желтоватом песчаном холмике спокойно стоят два подсолнуха, как вечный свет, как обещание жизни в этом безлюдном месте на фоне проносящихся поездов. С каким-то радостным чувством смотрела на них. Пошли в прохладный корпус элеватора. Сережа, проходя мимо, часто стукал по каске или, улыбаясь, смотрел на меня. Работали мало, потому что трактор сачковал. Мы собрались в одном месте, шутили, смеялись. Вдруг с потолка из отверстия посыпались огненные искры. Наконец, начали вкалывать. Таскаем землю. В открытые окна элеватора виден солнечный яркий свет. Внутри тоже светло. Где-то под потолком чирикают воробьи, воркуют голуби. Немецкие друзья работают весело, легко, Ингрид насвистывает разные мелодии.

Мы работаем с Утой. Она удивительно хорошая, очень простая и, кажется, я ей нравлюсь. Вечером мы сидели на лавках. Пели песни. Я смотрела в его сторону. Он ходил вокруг в своей зеленой тельняшке и откровенно скучал. Почему-то он не присоединяется к компаниям.

10.07. Мы уже освоились с работой. Начали говорить на производственные темы. Говорят, вчера на совещании бригадиров ребята возмущались, что выполняем бесполезную работу. На что ВВ сказала: «Не рассуждайте». Сил у меня не хватает, несколько раз левая рука отказывалась держать носилки, под левой лопаткой сильно болит. С лопатой работать легче, пота вытекает больше, но зато нет этой боли. А бригадир Фаргат все время пристает: «Возьми носилки. Встань на носилки». Даже Ута сказала: «Нехороший человек».

Сегодня на работе было весело. Все бригады были в одном месте. Мы работали втроем: Соня, Таня и я. Самые веселые хохотушки. Около нас всегда шумно и многолюдно, как на сабантуе. Шутим, язвим, смеемся. Смешил нас Гера, «рыцарь печального образа», и Володя Александров, веселый парень, великолепный организатор, очень эмоциональный. Работали мы дай бог. Гера наблюдал за мной и, наконец, глубокомысленно изрек: «Ты мне напоминаешь маленький комнатный экскаватор». Галка задумалась на секунду, Гера возник: «Ты стоишь, как задумчивый пылесос». Мы катались со смеху. Начальство ругается, ходит недовольное, все покрикивает, чтоб работали. Потом убирали территорию лагеря. Вечером было холодно, но все равно собрались у вагончиков и снова пели. Удивительно музыкальные собрались ребята.

Сережу часто замечаю рядом с Утой, и это портит мне жизнь. Как-то в вагончике разговорились.

– Красивый мальчик, – сказала Ута о Сереже. – У него будет много девочек. Нехороший он. Я ему сказала: «Я тебя люблю». Он сделал так (она удивленно округлила глаза).

– Он тебе нравится? – спросила Сонька, знающая о моих переживаниях.

– Не, его не можно любить! – спокойно, как-то слишком утвердительно возразила Ута.

– А мне он нравится, – сказала я.

– Нет. Нет – без удивления ответила она.

Мы часто говорим допоздна, нас удивляет ее знание психологии людей, умение высветить характеры.

11.07. Питаемся мы в поселке, ходим туда три раза в день. Сегодня недалеко от столовой местные женщины плевались и называли наших друзей фашистами. На лице у немецких ребят отразилось страдание и чувство вины. Я была возмущена. Потом поняла: для этих женщин война – не такое уж далекое прошлое, как, например, для меня. Живы те, кто воевал, пережил оккупацию, живы те, кто потерял родных в этой войне. В школе и институте работают фронтовики. Среди соседей, родственников есть участники прошедшей войны. Они еще относительно молоды, а раны болят серьезные – вот в чем штука.

Вечером через Приютово должен пройти поезд, на котором работает мама. Я пораньше поужинала и пошла на вокзал. Неожиданно прохладные руки сжали мне уши. Сережка. Поболтали с ним, потом он ушел за пивом. Поезд опоздал на четыре часа, подошел только в 12-ом часу ночи. Он стоял две минуты, я не успела добежать до вагона-ресторана, но мама оставила ящик с фруктами на земле. Я еле дотащила его. Лагерь погружен в темноту: наши уехали на экскурсию в Белебей. Минуты через три послышался звук автобуса, смех, говор. Приехали. Мы с девчонками начали раскладывать фрукты, Сергей ходил под нашими окнами. Попросила его принести воды и пригласила на трапезу. Ну получилось, что собралась большая шарага. Мы разложили на полу одеяла, как бы скатерть. И, голодные, набросились на еду. Шум, смех, шутки, громкий разговор – без этого не обходится ни одно сборище. Появление ВВ было неожиданным: ягоды вишен, айвы, куски хлеба застряли в горле. Хорошо, спиртного не было.

12.07. Утром на линейке ВВ говорила о хорошем, под конец ее лицо омрачилось, и я почувствовала себя неловко. Она рассказала о вчерашнем и добавила: «Так как я считаю организатором Фиру, объявляю ей выговор. Если еще повторится, дело может дойти до исключения из отряда». Настроение было паршивое целый день. Работали на улице недалеко от железной дороги. Ах, эти поезда! Они уносятся вдаль, стуча колесами, и вместе с ними по капле убывает июль, улетают секунды, минуты… И сердце хочет остановиться от боли: зачем так быстро убегает лето. Я так счастлива!