Ветвь Долгорукого
– Ибн-Ибрахим, – подсказал слуга.
– Так ты и есть алия шантрандж? – не обратив внимания на подсказку слуги, спросил визирь Олексу.
– Я о себе так не сказал бы, о великий визирь, а тот, кто обо мне так говорит, возможно, его слова не совсем справедливы – ответил Олекса и сам удивился тому, как он сказал. Видимо, красноречие пришло к нему под влиянием страха перед столь могущественным правителем Египта.
– А мне нравится твой ответ, – обернулся визирь к залу, и собравшиеся нестройно загалдели и закивали головами. – Ну, что еще скажешь? – Ал-Фадил не любил и не мог играть в шахматы, но буквально помешан был на этой игре султан Салах ад-Дин и особенно его сестра – принцесса Зита, которая очень сердилась, когда к ней подсовывали слабых шахматистов. «Почему бы не представить ей этого молокососа? – появилась коварная мысль у визиря. – Понравится – хорошо, не понравится – пусть прикажет украсить его шею, я лично выполню эту ее прихоть, сабля у меня острая, не одну голову скатила уже на землю…» А Олекса молчал, он не знал, о чем еще следует говорить. Напряженность снял слуга.
– Пусть он назовет имя хоть одного знаменитого арабского шахматиста, – предложил он и снова локтем толкнул Олексу.
– Да, да, да! – обрадовался ад-Фадил, он тоже был в замешательстве, а теперь сделал умное лицо, хотя сам не знал шахматистов, и приготовился слушать, склонив чалму набок.
– Говори! – зло глядя на Олексу, приказал Исхак ибн-Хишам.
«Ах, где же ты теперь, Абу-Муаз? – обхватил рукой подбородок Олекса. Будто бы напряженно думая. – Расцеловал бы тебя сейчас при всех этих сытых вельможах и тощих гетерах – не зря ты меня, олуха, учил уму-разуму…»
– Если не ошибаюсь, о великий визирь, – поклонился Олекса ал-Фадилу, – было это в Хоросане… Халиф аль Мамуна, даруй ему райские кущи на том свете аллах, устроил турнир для сильнейших наших шахматистов: Джабира аль-Куфи, Абылджафара Ансари, Эайраба Катана и других почтенных мастеров… А позже Аль-Алли написал шахматную книгу…
Одобрительно загудел зал. Вельможи дружно закивали головами. Довольным остался и визирь. Он хлопнул в ладоши, к нему подбежали с подносом, на котором стояли кубки с вином. Визирь подал один кубок Олексе и сказал тоном, не терпящим возражения:
– Пей… За разгром короля Амори пей!
Волей-неволей пришлось Олексе выпить за победу своего неприятеля. По обычаю крякнул и осушил кубок до дна – очень уж вкусное вино! Хотел вытереть рот ладонью, но слуга схватил руку выше локтя и задержал.
– Завтра играть будешь. – Ал-Фадил перевел взгляд с Олексы на слугу. – Все…
Понял, что пора уходить, и Олекса, он хотел было повернуться, чтобы шмыгнуть в дверь, но Исхак ибн-Хашим и на этот раз не позволил ему это сделать – потащил к двери задом, клянясь ал-Фадилу. Олекса беспомощно все же оглянулся, споткнулся, чуть не упал под громкий смех зала, а когда оказался за дверью, облегченно вздохнул. Вокруг него стояли какие-то люди, глазели на него, как на какое-то счастливейшее существо.
– Все тебе завидуют, – объяснил недоумевающему Олексе главный слуга, – великий визирь сам подал тебе кубок с вином и пил с тобой вместе… Обычно мусульмане вино не пьют, но ради позорного бегства Амори из Египта можно…
– Что ж мне теперь губы нельзя вытереть? – дернул головой и скривил лицо охмелевший Олекса.
– Пусть высохнут сами. Капли вина визиря вытирать нельзя, – сказал слуга. – За это долой башка! Понял?
– Ну, пока башка на плечах, понимаю, – хихикнул Олекса и сам себе не поверил – до чего храбрый стал! – Ого! Капли вина! – стал рассуждать Олекса. – Столько и какой закуски я видел на столах, что у меня целый год слюни будут течь…
– Проводи его, – кивнул слуга начальнику охраны.
Марван ибн-Худжар не церемонясь взял под руку Олексу и потащил к выходу из дворца. Спустившись с крыльца, подтолкнул в спину:
– Иди…
Сумерек на юге почти не бывает. Солнце опускается за горизонт, угасают его лучи, и сразу становится темно. Олекса брел по малознакомой улице, заметно качаясь, иногда отталкиваясь руками от стены того или иного шатающегося почему-то дома, на которые он вдруг натыкался. Охмелел. На голодный желудок пил.
– Вот удивится Ибрахим, – вслух рассуждал Олекса, – как я, его сынок… в пьяную свинью превратился… И все он, – погрозил Олекса пальцем в темноту, – пей, говорит… Не-ет! – остановился Олекса. – Что это за гетеры? Себили себилявки… Хе!.. Вот у нас, на Десне, в ночь на Ивана Купалу, голые девки, без дорогих цацек вокруг пупков, но красивые и пышные вокруг костров бегают – загляденье!.. Эх! – И вдруг, как молния, мыль о том, что завтра в присутствии визиря сражаться с кем-то на шахматной доске. Вино как-то быстро испарилось, превратившись в голодный пот, выступивший на лбу, заполнивший глазницы, струйками потекший по ложбине спины до самых бугров. – Эх! – безнадежно махнул рукой Олекса и пошел дальше, спотыкаясь и ругая того, кто сделал улицу такой неровной.
Глава 10
Этим теплым южным вечером у стен Баниаса уже не было ни одного воина Иерусалимского королевства, и горожане ликовали – враг отступил. Нелегко было на душе короля Амори: в третий раз он с позором уходил из Египта. Второй раз визирь Шавар хоть обещал выплатить за уход миллионы динаров, но обманул, а на этот раз вообще несолоно хлебавши пришлось ноги уносить. На это было две причины. Первая – у Амори заболел живот, какой только настой из трав ему ни давали выпить, боль не отпускала. У королей и простолюдинов животы болят одинаково! Вспоминал Амори, что воды из Нила он не пил, как архиепископ Тирский Федерик де ла Роше, который был рядом с королем, вздыхал, охал, сожалел, а втайне, естественно, радовался – хватит королю издеваться над его недугом – дизентерией, получи теперь сам это удовольствие! И вторая причина, наиболее важная, заставившая Амори срочно убираться восвояси – это было сообщение из Дамаска о том, что Салах ад-Дин, похоронив отца, собирается двинуть свою курдскую конницу в Палестину, первым падет Тир, самый крупный и богатый город королевства. С унылым выражением лица, сгорбившись, сидел на своем коне начальник королевской охраны Огюст де Пуссе, плохо возвращаться из похода без наживы. Правда, и потерь в охране – всего лишь два воина: артист из Рима и самый последний, приблудный, которого рекомендовал этот шутник их римского балагана: потеря невелика. Король шуметь не будет, а вот королева может спросить про артиста. «Скажу, геройски погиб под стенами Баниаса, – подумал де Пуссе, – а если струсил, сбежал, туда ему и дорога – в позор!.. Настоящая война – это не война на сцене, – усмехнулся начальник охраны, небольно теребя бока коня шпорами.
Глава 11
С помощью Ибрахима Олекса похоронил Десимуса на чужом кладбище, насыпав небольшой холмик и поставив связанный из обычных палок крест над могилой друга.
– Пусть земля будет тебе пухом, Десимус, прости, что я не смог вылечить тебя, – перекрестился Олекса, шмыгая носом, а Ибрахим, став на колени, молился Аллаху по-своему.
Перед тем как идти к визирю, чтобы показать свое мастерство игры в шахматы, Олекса задержался у Абу-Муаза.
– Олекса, мне и Ибрахиму предстоит долгая дорога, – начал араб, – мы едем в Мекку… Я думал поехать позже, но чувствую по здоровью, что следует поспешить… А Ибрахим со мной, он верный слуга, как и Зайд, погибший в Иерусалиме от рук бандита… Зайд меня защищал – Аллах воздаст ему должное на небесах!.. Так вот, Олекса, тебе хорошо пристало имя Али ибн-Ибрахим, а если бы ты принял нашу веру, мы вместе пошли бы в город, где родился пророк Мухаммед… Как ты?
– Рахмат, многоуважаемый Абу-Муаз, – низко, по-русски поклонился Олекса арабу, – но как же я могу отказаться от Иисуса Христа!.. Сколько поприщ шел я к Его Гробу, похоронил по дороге родного отца, что сказал бы он на том свете?.. Ля! Я родился христианином и умру им…
– Мухаммед и Иса – это пророки, а Бог один и для меня и для тебя, – покачал головой Абу-Муаз, – но твое решение – закон… Ты хороший человек, Олекса… Если на то будет воля Аллаха, судьбы твоя сложится счастливо… Да будет так!..
В тот же день Олекса играл в доме визиря в шахматы. Соперники его были не очень сильны, и он легко их обыгрывал, к большому удовольствию ал-Фадила. Он был не только визирем, но и личным письмоводителем султана Египта Садах ад-Дина, вхож к нему. Жалел визирь, что не мог играть в шахматы, хотя переставлять фигуры по белым и черным клеткам мог. Он не раз видел, как в свободное время султан сражался на шахматной доске с сестрой Зитой, большой любительницей шахмат, как они горячо спорили – забавно было наблюдать! Ал-Фадил не однажды слышал, как Зита жаловалась брату, что соперники-шахматисты, которых представляют ей, слабые, и с ними ей неинтересно играть. И у честолюбивого визиря родилась мысль, повести в дом султана этого Али ибн-Ибрахима, пусть-ка с ним поломает красивую головку своенравная, несравненная недотрога-принцесса. Один арабский вельможа, поверив в свое могущество и привлекательность, всего лишь пальцем коснулся ее руки и лишился самой важной части своего тела – головы! После игры ал-Фадил осмотрел Олексу с ног до головы, остался крайне недовольный и приказал одеть игрока во все новое: показывать принцессе оборванца опасно! Останется Зита удовлетворенная игрой, будет хорошо и ему, визирю ал-Фадилу, приедет из Сирии Салах ад-Дин, глядишь, похвалит лишний раз, а если Зита скажет, что зря провела время у доски, то он лично сам своим мечом разделает на куски этого мастера, вообще заодно выместит нелюбовь, ненависть и презрение к этим выдуманным злыми джиннами шахматам!
Наступил роковой день, когда нарядного, не попадавшего с зуба на зуб от страха Олексу ввели в палату принцессы. Тяжело дыша, толстый евнух Сид ибн Мансур втолкнул в спину Олексу через невысокий порог в помещение. Это был небольшой круглый зал, но так богато обставленный, что Олекса не мог не растеряться еще больше, сделать еще шаг вперед. Но его снова толкнули в спину. Ковры, узоры, цветы, дурманящее незримое море восточных ароматов – пестрело, переплеталось в его глазах, опьяняло ум. И особенно она, сидевшая за небольшим столиком, на котором лежала шахматная доска, украшенная драгоценностями, которые отражали отблеск яркого летнего солнца. Волнистые черные волосы, как бы свободно льющиеся с головы на плечи, золотая диадема у самого лба, фигурные, удивительной красоты сережки в ушах, прочерченные дугами тонкие брови над широко открытыми опять же черными глазами, припухлые алые губы, розовеющие щеки, в три ряда жемчужное ожерелье вокруг шеи, одежда из тончайшей разноцветной ткани – все это никак не входило в понятие действительности, а казалось Олексе сказкой, которую ему рассказывала мать в детстве. Неведомая сила заставила его упасть на колени и, сложив руки ладонь к ладони, как это делал Абу-Муаз перед тем, как что-то начачинать, стал наизусть читать:
– Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим…[123]
Принцесса также что-то прошептала про себя.
Рядом с принцессой стояла тоже очень красивая, в дорогой одежде молодая женщина. Именно она показала Олексе рукой на свободное, покрытое узорчатым ковриком кресло у доски: садись, мол. И Олекса покорно выполнил это приказание. Затем Зита взглянула на женщину и едва заметно кивнула.
– Ельеб[124],– тихо, но твердо сказала женщина.
Олекса понял смысл этого слова и склонился над расставленными на доске фигурами, искусно вырезанными, как ему сказали потом, из слоновой кости. Олекса сделал первый ход конем. Принцесса кивнула женщине, показывая глазами свой ход, и та выдвинула вперед пешку. Игра началась молча, напряженно. Олекса, кроме фигур на доске, не видел ничего другого, а принцесса, казалось, не сводила глаз с играющего алии шатранджи, сильного мастера шахмат, как ей подобострастно доложили вельможи, зная о ее любви к шахматам. Откуда он взялся такой – с виду простой, светлый, симпатичный? Видела она всяких: белых, желтых, черных, круглоглазых, узкоглазых, скуластых и нескуластых, а вот такого шахматиста видит впервые, и ей он нравится: пусть приходит завтра и послезавтра, и… всегда! Уже в середине игры Олексе стало ясно, что он может легко обыграть принцессу, но стоит ли? Чем эта победа может обернуться? Эта прекрасная жар-птица из сказки, возможно, имеет характер бабы-яги! Ведь отрубили же голову бедняге-визирю, который посмел лишь дотронуться до нее пальцем! Правда, не она приказала предать его смерти, а ее всемогущий брат Салах ад-Дин. «Нет, – не без страха в душе подумал Олекса, – с этими армянскими курдами надо быть осторожнее…» И он проиграл: Зита загадочно улыбнулась и чужой рукой поставила ему мат. Олекса облегченно вздохнул и даже вытер со лба ладонью пот, показывая всем, как ему было трудно играть со столь очаровательной принцессой.
– Фарида, – повернула изящную головку на тонкой шее Зита к женщине, – халас[125]…
Фарида кивком дала понять Олексе, что игра окончена и он может уходить. Он встал, поклонился и, помня урок в доме визиря ал-Фадила, почти до порога попятился задом, под чуть заметную улыбку Зиты, которая краем глаза смотрела на него, потом постарался аккуратно повернуться и вышел из зала. Уже при выходе из дворца евнух Сид ибн Мансур догнал его и приказал, чтобы он завтра в это же время пришел опять: принцесса изъявила желание сыграть с ним в шахматы еще раз. В такой обстановке приказы, да еще принцессы, не обсуждаются, а только строго, беспрекословно выполняются. Многие обитатели дворца султаната, кто со злорадством, кто с ненавистью, кто завистью, кто с ехидной усмешкой, полагали, что уходит этот неизвестно откуда взявшийся шахматист с большим позором, побежденный женщиной, хотя и принцессой, из дома Айюба, правителя Дамаска и сестрой султана Саладина, а Олекса как настоящий христианин, мысленно крестясь и беззвучно шепча молитву, чувствовал себя на вершине славы, как истинный победитель, хотя и не удостоенный лаврового венка.
До поздней ночи рассказывал Олекса о своей игре с принцессой Абу-Муазу, Ибрахиму, а также Яну и Иосифу бен Иеуде, которые пришли позже, но тоже пожелавшим узнать о том, как происходила встреча во дворце султана, порог которого не каждому разрешалось переступить.
– И ты проиграл? – хитро посмотрел на Олексу Абу-Муаз, и тень улыбки пробежала по его смуглому лицу.
– Проиграл, – в том же тоне ответил ему Олекса, но всем было ясно, что выигрыш остался за ним, однако быть победителем в святая святых грозного Салах ад-Дина не столько почетно, сколько уязвимо и опасно.
– А как принцесса, – спросил Ян, настроив уши на пикантный ответ, – гамиля[126]?
– Вначале я не мог смотреть, как на солнце, слепило, – полу-шутя, полусерьезно тихо ответил Олекса и почему-то боязливо оглянулся на дверь: не подслушивает ли кто? – А потом обычная игра, – заговорил он нарочито громко, – а когда играешь, на лицо противника почти не смотришь, а только на фигуры… У них свои «лица»! – засмеялся рассказчик.
– Только соблюдай осторожность, – предупредил Иосиф. – Во двоце султана жизнь и смерть под руку ходят, и в любой момент только и исключительно Салах ад-Дин решает, торжествовать ли жизни или смерти… И я хочу уехать подальше от этой непредсказуемости..
– А как же наш учитель? – взволновался Ян, и на лбу его, отражая колеблеющиеся языки свечей, заблестели капельки пота.
– Рамбам защищен именем своим, – не без гордости за Моше бен Маймона сказал Иосиф. – Да, Ян, имя его крепче любой крепостной стены, да и ты, и тысячи таких, как ты, готовых за него жизнь отдать, подобно Маккавеям, – оружие от самого Бога!..
Каждый говорил о своем. Абу-Муаз о том, что завтра он и Ибрахим покидают Египет. Их путь через Багдад в Мекку.
– Багдад – моя родина! – вступил в беседу Ибрахим. – Я там родился, там прошло мое детство. – И он еще долго рассказывал о своем городе, о его улицах, базаре и лачугах вокруг базара, где ютились нищие, о халифах, хороших и не очень, столько багдадских подробностей навешал на уши Олексы, что у того голова от этой тяжести начинала клониться на грудь и болеть.
– Ну, хватит, – прервал Ибрахима Абу-Муаз, – Али ибн Ибрахиму надо отдохнуть – завтра опять игра во дворце султана, хоть бы пока он не вернулся из Сирии, задержи его, Аллах! – сделал он ладонями обычное для мусульман скользящее движение по бороде сверху вниз.
Евнух Сид ибн Мансур, как всегда, вежливо встречал и так же с доброй улыбкой провожал Олексу к принцессе. Игра в шахматы продолжалась несколько дней подряд. К Олексе даже стали привыкать во дворце. А он каждый раз делал фтигурами такие ходы, которые осложняли игру для принцессы, но в то же время он всегда в конце игры делал «ошибку» и проигрывал. Отношения с каждым днем становились проще, обыденнее. Олекса мог теперь больше смотреть на нее вообще и на ее красивое лицо. Иногда думал; «Если в такой наряд одеть деваху где-нибудь даже в деревне на Десне, она хуже не будет, а по пышности и превзойти сможет! Так ту и за руку взять можно, и обнять, и поцеловать, да все можно… Она, и эта принцесса та же девка, хочет того же, что и жеманница из Новгорода-Северского, только возьми, притисни, погладь – и все!.. Но тут пальцем не тронь, визирям за это головы сносят… Это не любовь!» – разочарованно думал Олекса. Однажды, делая ход конем, он увидел, как принцесса поспешила переставить своего ферзя, и пальцы их обожглись прикосновением. Олекса отдернул руку, как от жала ядовитой змеи, а принцесса продолжала спокойно играть, только у Фариды округлились в испуге глаза, и она, чтобы не произнести ни звука, крепко зажала ладонью свой рот. Игра, как обычно, закончилась победой Зиты, которая загадочно улыбнулась ему, неожиданно протянула руку с маленьким голубым цветочком, быстро воткнула в тюрбан Олексы, и весьма довольный евнух проводил его до самого крыльца, все время с завистью поглядывая на цветок, как на высшую награду Египетского султаната.
– Тебя уважает принцесса, – сказал ему на прощанье Олекса.
– О, слава Аллаху, – воздел руки вверх Сид ибн Мансур, – сто лет ей жизни и великого счастья – принцесса меня любит, – ответил евнух и тут же быстро, с оглядкой по сторонам приглушенным голосом добавил: – Как слугу. – И когда Олекса уже сходил с последней ступени крыльца, евнух вдруг предупредил: – Букра[127] сам не приходи… Великий визирь аль-Кади аль-Фадиль, ангелоподобная принцесса Зита и все во дворце будут готовиться встречать величайшего на земле султана Египта, Ирака, Сирии, Хижджаза, Курдистана, Ливии Салах ад-Дина Юсуф ибн Айюба, да продли, Аллах, годы его жизни…
– Кваэс, – улыбнулся евнуху Олекса и с облегчением на душе пошел домой, вернее, в дом, где жил Ян и у которого теперь он проводил свободное время и ночевал. Ян, как обычно, встретил Олексу дружески, но лицо его было мрачноватым.
– Ты чем-то расстроен, Ян?
– Да нет, я как всегда, – вздохнул Ян и, помолчав минуту, твердо сказал: – Уйду я отсюда, Олекса… Майонид – великий человек, непревзойденный ученый, но… От всякого труда есть прибыль, а от пустословия только ущерб – это притча Соломона… Как можно утверждать, что Бог создал добро и зло? Зачем зло? Чтобы теперь бороться с ним? Израиля нет – разве это не зло? Я хочу поднять из пепла забытья мою родину… И мне близка мудрость Сираха: «Подвизайся за истину до смерти». И я пойду по этому пути… И не словом одним подвизаться, а, прежде всего, делом…
– А в городе суматоха, Саладина ждут, – сказал, укладываясь спать, Олекса.
– Все готовы ползать и языками вылизывать камни на мостовой, – усмехнулся Ян. – Опять же говорил Сирах: каков правитель народа, таковы и служащие при нем…
– Ян, ты часто называешь имя Сирах, кто он такой? Я не знаю…
– Чтоб ты понял, скажу тебе так: почти за два века до рождения твоего Господа Иисуса Христа жил такой пророк, или просто мудрый человек Шимон бен-Иехешуа бен-Элизар бен-Сира… Вот он и написал свои изречения… Они очень точны и годятся на все случаи жизни… Ясно?
– Немножко, – улубнулся Олекса и спросил: – А что Саладин? Он что, он… – задал было вопрос Олекса.
Но Ян прервал его:
– Салах ад-Дин – курд из Армении!.. Недавно сам ползал перед Нур ад-Дином, правителем Сирии… Тот отдал Богу душу, и вот теперь Саладин величайший султан… Если он когда-нибудь захватит Иерусалим… Мне страшно об этом даже подумать…
За окнами дома царствовала душная южная ночь. Она владела улицами и площадями Каира, щедро рассыпала по Нилу жемчужины отдельных звезд и целых созвездий, среди которых выделялось красивое созвездие Ориона, куда, по поверьям древних египтян, улетали после смерти души их фараонов и откуда они наблюдали за течением Нила, указывая живущим на земле места, где строить пирамиды. «Завтра мне во дворец не идти, как хорошо!» – подумал Олекса, слушая бесконечные песни цикад, сверчков, как он их называл, и смыкая веки.
Почти весь день прошел в беседах с Яном, который окончательно решил возвращаться в Палестину и освобождать Иерусалим и от чванливых крестоносцев, и от ненавистников иудеев, мусульман.
– Опять же возвращаюсь к Сираху, – сказал Ян. – Мудрец так написал: золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничтожения… Не так ли?
– Так, – согласился Олекса, – с мудрецом я не спорщик…
В отличие от Яна, Олекса мечтал найти в Иерусалиме русских паломников в Святые места и вместе с ними возвратиться домой. В беседе они добрым словом вспомнили и Яэль.
– Я очень любил ее, – признался Ян. – И если бы отец не выдавал бы ее замуж за ростовщика, я оставался бы там до сих пор… Мне всегда хотелось ее видеть!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Сокки – легкие низкие башмаки, которые обычно носили римские актеры.
2
Отец мой (греч.).
3
В небесах (греч.).
4
Пусть будет освещено имя Твое (греч.).
5
Пусть придет Царство Твое (греч.).
6
Пусть сбудется воля Твоя (греч.).
7
Как в небе так и на земле (греч.).
8
Пилосом – остроконечный колпак (греч.).
9
Господи помилуй! (греч.)
10
Господи, спаси и сохрани (лат.).
11
Поли – город (греч.).
12
Гранеа – каша (лат.).
13
Пулс – второе название каши (лат.).
14
Плавт Тит Макций – древнеримский комедиограф. III в. до н. э.
15
Цезарь Гай Юлий – римский император, I в. до н. э.
16
То есть молочная каша.
17
Прандиум – обед (лат.).
18
Палий – плащ (по лат. и по греч.).
19
Суров закон, но это закон (лат.).
20
Патресфамилия – отец, глава семейства (лат.).
21
Первый среди равных (лат.).
22
Эзоп – древнеримский актер, однофамилец древнегреческого баснописца.
23
Росций – древнеримский актер.
24
Солон – архонт, реформатор в Древней Греции VI в. до н. э.
25
Демокрит – древнегреческий философ.
26
Гераклит – древнегреческий философ.
27
Весперна – вечер (лат.).
28
Шамха – твое имя (евр.).
29
Арави – араб (евр.).
30
Лех – иди (евр.).
31
Кум – встань (евр.).
32
Бокэр тов – доброе утро (евр.).
33
Легхоль – кушать (евр.).
34
Хозак – сильный (евр.).
35
Дат – рыба (евр.).
36
Тэавон – аппетит (евр.).
37
Лаавод – работать (евр.).
38
Маар – господин (евр.).
39
Хок – закон (евр.).
40
Ашир – богатый (евр.).
41
Барух хошем – слава богу (евр.).