Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки

Е. Б. Рашковский

Библиотека, архив, музей: наукотворческое призвание в эпоху электронных коммуникаций

E. B. Rashkovsky

Library, Archive, Museum: Scientific and Scholarly Vocation

УДК 008, 930.2

Аннотация: статья представляет собой опыт анализа специфического мира библиотек, архивов и музеев с позиций современного теоретического науковедения. Этот специфический мир рассматривается в двух ракурсах: как непреложный депозитарий памяти постоянно развивающихся собственно научных и социогуманитарных знаний и как жизненно необходимая для науки и для генерации новых идей несводимая область интеллектуального общения.

Abstract: The foregoing discourse includes an analysis of the specific universe of libraries, archives and museums from the point of view of the present day Studies of Science. This universe is analysed according two basic approaches: It is described as an integral and as constantly developing part of the very memory of scientific as well as humanities' knowledge in their interconnection; It is also described as vital and irreducible part of all the present day framework of intellectual communications.

Ключевые слова: библиотека, архив, музей, наука, гуманитария, науковедение, мышление, история, источники познания, электронные коммуникации, память.

Keywords: library, archive, museum, science, Humanities, science of science, thinking, history, sources of cognition, electronic communications, memory.

Эту сквозную и животрепещущую проблему нынешней интеллектуальной, общекультурной и – не побоюсь сказать – общественной жизни мне бы хотелось рассмотреть в самом близком и понятном для меня теоретическом ракурсе – в ракурсе науковедения. Но прежде чем приступить к разговору, хотел бы заметить следующее. И в нормативном, и в юридическом плане функции библиотек, архивов и музеев – как хранителей национальной и общечеловеческой памяти и как резерва дальнейшего интеллектуально-духовного и социального развития – несводимы и специфичны. У них не вполне схожие нормативные и творческие установки, не вполне схожие стратегии и методы повседневной практики. Однако как раз в этой самой повседневной практике их функции и труды не могут не пересекаться друг с другом.

Действительно, и архивы, и музеи должны комплектовать, хранить и использовать свои внутренние профильные библиотеки; многие библиотеки и музеи располагают законодательно предусмотренными рукописными отделами или же рабочими рукописными материалами, сопутствующими отдельным коллекциям; коллекционные собрания библиотек трактуются как уникальные ценности, приравненные к достояниям музейным; наряду с музеями и библиотеки, и архивы ведут экспозиционную, а подчас и экскурсионную работу. Наконец, и библиотеки, и архивы, и музеи осуществляют серьезную и высокопрофессиональную публикаторскую работу, не говоря уже о популяризаторских трудах для широкой публики (лекции, радио- и телепередачи, статьи и заметки в популярной прессе) (о ценности популяризаторских трудов в системах научного знания речь пойдет ниже). Об этих практических пересечениях можно говорить и писать до бесконечности [см., напр.: Экспозиция…, 2014]. Но мне хотелось бы поговорить – именно с науковедческой точки зрения – об общих и сквозных темах в проблематике и трудах библиотек, архивов, музеев.

Начну прежде всего с существенных современных сдвигов в самом понятии «наука». На мой взгляд, прежнее категорическое различение «строгой» науки (Science) и «нестрогих» Humanities ныне утратило смысл. Самый облик науки предстоит современному взору как некое рациональное единство дисперсных, но тем не менее взаимосвязанных знаний о природе, мышлении, человеке и, в конце концов, знаний науки, этой особой формы взаимодействия человека и Вселенной, о самой себе.

Так или иначе, нормально развивающаяся наука-Science не может обойтись без некоторой гуманитарной подоплеки (которая бы включала в себя и теоретически упорядоченные представления о мышлении, о языке и символе, об истории, о конкретно-исторических, социальных и психологических предпосылках научной деятельности) [Рашковский, 2010]. Что же касается наук-Humanities, то последние издавна включали в себя массу строгих и теоретически выверенных познаний, методов и процедур. Кроме того, благодаря «компьютерной революции» наука-Science (с ее развитыми поисковыми, ассоциативными и логическими навыками, с ее особой культурой выстраивания виртуальных моделей) необратимо вросла в общий процедурный и содержательный склад по-прежнему специфических, человечески ориентированных, гуманитарных знаний. А уж о чисто технологическом оснащении нынешних научно-гуманитарных исследований я и не говорю…

Далее, традиционная для научной мысли привычка относить мир библиотек, архивов и музеев к служебной «инфраструктуре» науки также ни в коей мере не оправдывает себя. Если со вниманием обращаться к историко-научным сюжетам от времен Античности и Средневековья (не говоря уже о временах великих буржуазных революций, т. е. о временах почти что современного наукотворчества), то, скорее, следовало бы определить этот мир как одну из содержательных и источниковедческих сердцевин науки. Или – как одну из непреложных творческих лабораторий науки. Ибо никакие серьезные теоретические обобщения и прорывы, никакие теоретические ревизии, на коих, собственно, и строится история научной мысли, невозможны без прямого или косвенного обращения к первоисточникам нашего познания – инструменту, рукописному или вещественному памятнику, книге, документу (на традиционных или современных носителях), справочному или экспериментальному материалу, прямому человеческому свидетельству (интервью, устному сообщению, личному наблюдению самого исследователя). На вопросе о сердцевине позволю себе остановиться подробнее.

Наряду с университетами, научными обществами и академиями, институтами, клиниками, лабораториями, заповедниками и ботаническими садами комплекс библиотек, архивов и музеев издавна был очагом не только хранения, накопления, развития, но и порождения знаний. Ибо – повторяю – никакое научное знание невозможно без работы над его источниками и без трудов тех людей, которые берут на себя задачи хранения и преумножения источниковедческой базы наших знаний. Более того, именно комплекс библиотечных, архивных и музейных учреждений в значительной степени берет на себя (ныне это во многом происходит благодаря Интернету) задачи информирования научного сообщества о своих сокровищах. И в самих процессах собирания, хранения, научного описания, каталогизации и информирования (вплоть до популяризации!) содержится, на мой взгляд, огромный науковедческий смысл.

Кстати, два слова о науковедческом смысле популяризации, каковые труды во многом ложатся именно на библиотечно-архивно-музейный комплекс. При всех упростительных его издержках процесс популяризации играет незаменимую интегративную роль в жизни как научных сообществ, так и науки в целом: «полнота» специалиста, как замечал еще Козьма Прутков, «одностороння»; средний ученый, как правило, недостаточно ориентируется за пределами относительно узкой сферы своих интересов и трудов. Учет этого обстоятельства тем более важен, что – если вспомнить многих методологов науки – прямое источниковое знание составляет хотя и необходимую, но лишь сравнительно малую часть в интеллектуальных запасах каждого из нас. Так что некоторая доля дилетантских знаний за пределами своей узкой сферы жизненно необходима не только для конкретного научного спеца, но и для науки в целом. Тем паче что через область популяризации вершится и воспитание научной молодежи (одаренные старшие школьники, студенты), и процессы непрерывного и конструктивного собеседования Науки и Общества.

Вся эта работа по взаимному соотнесению разнообразных источников нашего познания (соотнесению, включающему в себя моменты не только логической упорядоченности, но и, казалось бы, случайного, внезапного соотнесения предметов, документов, текстов и идей) оказывается непреложной частью научной эвристики, наукотворческого процесса. Ибо научная деятельность включает в себя и элементы искусства – именно как прорыва к реальности через интуитивное, внезапное соотнесение вещей, образов, ритмов и понятий.

Более того, это творческое и вместе с тем требовательное, строгое отношение к источникам наших познаний приобретает особую актуальность именно в нынешнюю, «электронную», эпоху с ее верхоглядством и навязчивой publicity, с ее постоянной тягой к безответственным играм и «симулякрам». А некоторая осведомленность в проблематике как сопредельных, так и общенаучных познаний, не говоря уже об осведомленности общекультурной, лишь подкрепляет и поддерживает эту строгость. Подлинный лик ученого складывается из глубокой внутренней специализации и, одновременно, широты кругозора.

В связи же с проблемой первоисточников научного познания мне представляется особо насущным подчеркнуть значение публикаторской и археографической деятельности с этими первоисточниками – работы, которая может вестись не иначе, как в стенах учреждений библиотечно-архивно-музейного комплекса. Кто ведет эту работу – сотрудники этих учреждений, приходящие исследователи или те и другие вместе – вопрос второго порядка. Но важно понимать, что такого рода работа – не только источник выявления полузабытых или вовсе «уснувших» познаний, не только источник оживления и расширения пространств нашей памяти (еще Августин дивился рациональным процедурам и интуитивной быстроте ее организации! – Confess., lib. 10, cap. IX, 16) [о мире библиотеки как о некоторой модели информационных и смысловых связей внутри микро- и макрокосма см.: Рашковский, 2014], но и источник стимулирования инновационных сил на «передовом крае» науки [Прусс, 1985. С. 26].

Библиотечно-архивно-музейный комплекс (по выражению одного из создателей современного науковедения Д. де Солла Прайса, «since Babylon» [Price, 1961]) издревле был областью общекультурных и научных коммуникаций и контактов – формальных и неформальных, включая и воспитание научной молодежи.

Ныне же, когда обнаруживает свою вопиющую недостаточность индивидуальное и даже коллективное «зависание» в поисковиках и особенно в социальных сетях, и когда сама отечественная наука, повинуясь официальным сырьевым приоритетам, переживает период временного (хотелось бы надеяться!) организационного и содержательного упадка, и когда, одновременно, развиваются новые формы общения, популяризации и взаимного информирования, научные контакты в стенах и на сайтах библиотек, архивов и музеев приобретают некий новый, актуальный и, не побоюсь сказать, спасительный смысл. В нынешний нелегкий период истории отечественной науки интегративное научное призвание библиотечно-архивно-музейного комплекса приобретает особое значение.

Нынешним затяжным похмельем после революционной эйфории на гранях 1980-1990-х гг. оказывается высокая степень атомизации внутри научно-гуманитарного сообщества и его отрыв от широкого контекста общественной и культурной жизни [Живов, 2005]. Можно много рассуждать о причинах этой атомизации: о том, что значительную часть своего рабочего времени ученый проводит наедине с обезличивающим Интернетом; о том, что освобождение от мелочной идеологической опеки властей обернулось и сокращением финансирования; о том, что сам грантовый характер новых форм финансирования научных исследований (при некомпетентности чиновников, управляющих наукою извне) способен сделать ее бессловесной жертвой произвола и вкусовщины «сверху» [Там же. С. 32–33]. О многом можно рассуждать…

Однако опыт историко-научных и науковедческих исследований показывает, что наука – это не только работа над теоретическими содержаниями и над их фактологической базой и не только безличное «управление». Наука есть еще и определенная культура человеческого общения, где дар учительства и ученичества, демократизм и доброжелательство, готовность помочь коллеге органически сочетаются с открытостью и критицизмом [Кузнецова, 2012; Розов, 2012]. А принцип подневольных «шарашек» может быть эффективен лишь на короткий срок, но отнюдь не в плане долговременного развития науки и общества. И посему именно в нынешние, трудные для отечественных социогуманитарных знаний, времена стóит лишний раз вспомнить мысль Н. В. Тимофеева-Ресовского о важности личных контактов и связей именно на крутых переломах истории и, соответственно, в условиях крутых казенных преобразований. Ибо во многом именно культурой личных контактов и связей спасаются и индивидуальные исследования, и теоретические направления, и целые научные коллективы [Тимофеев-Ресовский, 2000. С. 142–143].

Как и любая развитая живая система, наука обладает некоторыми свойствами самоисцеления и самовосстановления [Налимов, Мульченко, 1970]. И, думается, в этом процессе исцеления «схлопывающейся» в нынешних условиях общественной жизни (а наука есть неотъемлемый и несводимый элемент всего комплекса жизни человеческой) библиотечно-архивно-музейному комплексу – комплексу памяти и общения – принадлежит существенная роль [Рашковский, 2013].

Что еще важно для нашего науковедческого рассуждения: относительно малые формы библиотечно-архивно-музейного дела изначально вживлены в структуры «большой», «академической», «номенклатурной» науки (академии, университеты, исследовательские центры и институты). Без подобного рода структурных вкраплений институты Большой Науки вообще не могли бы, да и поныне не могут развиваться и существовать. А уж в эпоху электронных коммуникаций, в эпоху информационной проницаемости дисперсных научных коллективов, в эпоху интенсивных междисциплинарных связей это обстоятельство представляется особо наглядным. И, по всей видимости, эти малые формы также призваны стать одним из необходимых каналов пока еще не вполне налаженных взаимосвязей (взаимосвязей не обязательно формальных) Большой Науки и библиотечно-архивно-музейного комплекса в целом.

Итак, в нынешний непростой период истории отечественной науки интегративное научное призвание библиотечно-архивно-музейного дела приобретает особое значение.

Действительно, общим местом сотен и сотен нынешних устных и письменных выступлений стало указание на коллапс институциональной структуры науки в сегодняшней России. И при этом выдвигается наш извечный российский вопрос «кто виноват?». Одна лишь история? Одна лишь цивилизационная специфика России? Одно лишь государство? Одна лишь система бюрократического капитализма? Одни лишь технологические новации электронной эпохи? [Яковенко, 2014].

Однако при всех наших справедливых репримандах в адрес истории, государства и технологии (этого побочного детища фундаментальной научной мысли) иной раз небесполезно задаться и таким вопросом: а есть ли и некоторая доля вины научного сообщества и его лидеров в нынешних злоключениях научного знания, институтов и людей науки? Можно переформулировать этот же вопрос и таким образом: не является ли превращение науки в дискретные и бюрократизированные сгустки спецов свидетельством процессов отчуждения, бюрократизации и обессиления всей содержательной и организационной системы научного знания, в том числе и знания социогуманитарного?

На мой взгляд, именно этот вопрос о нынешнем отчуждении и атомизации науки с особой силой наводит на мысль об особом, несводимом и толком еще не осмысленном наукотворческом призвании всего библиотечно-архивно-музейного комплекса во всем многообразии и богатстве его учтенных и неучтенных функций (не говоря уже о человеческом его составе). Среди этих функций я позволил бы себе особо подчеркнуть важность и наукотворческую ценность человеческих интеллектуально-духовных контактов – между московскими учеными различных социогуманитарных специализаций, учеными Москвы и российских регионов, учеными России и зарубежья, разными поколениями самих ученых, между учеными, с одной стороны, и артистическими и конфессиональными средами – с другой, между исследователями-социогуманитариями и исследователями иных специализаций, между учеными и широкой публикой (включая и молодежь).