Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 2 часть
Бывший партбонза, жизнь которого обеспечили «Волга», госльготы и госпайки, быстрота получения ордеров на квартиры и дачи, консервативнейший номенклатурщик в кости, причастился к… Ивану Бунину.
Огульный атеист, активист антибожьего идеологического идиотизма под занавес судьбы упоминает Имя Господне и каноны Библии всуе, не задумываясь над тем, что его «гениальные» произведения символизируют новый виток фарисейства и иудаизма в понятиях Иисуса Христа.
Заочный краевед каботажного толка уже не может творить, не оттолкнувшись от имени и заслуг А. Чехова, Л. Толстого, А. Куприна и других адептов мировой литературы, получая новые рубли за цитаты прошлых веков и шакалье вальсирование вокруг них.
Экс-неудачник по прохождению партшколы, неплохой фольклорист по молодости становится лауреатом чего-то, награждённым чем-то за «великий вклад в дело спасения родного языка», будучи до и после этого профи мата и запойным алкоголиком.
Главный редактор общественной газеты служит двум Союзам писателей, как телята при двух матках, причём, уверовав в свою оппозиционность, не пишет ни строки на любую тему годами, привлекая для баловства с бумагой вечно безденежных студентов журфака и внештатных корреспондентов.
Поэтесса, либреттистка, энциклопедичка с наследием из стола авторитетно созидавшего отца публикует материалы под своим именем, подпорчивая вульгарщиной и шарадами мощь интеллектуального потенциала родителя.
Главный консультант-рецензент при издательстве, он же редактор и ответственный за выпуск местной «богемы» не считает нужным читать и проталкивать рукописи без сопровождения их хода и реализации гусями, карпами, покрышками, мёдом, обильными спиртными возлияниями в обществе проверенных шлюх и глашатаев его «доброты».
Бывший цензор и куратор молодых талантов в перестроечные времена, ветеран Великой войны изнемогает от ежедневных хлопот в поиске спонсоров для издания своей единственной брошюры, где герои – лопухи, шмели, червячки, мотыльки, лебеди, котята, пескарики и дошколята.
Добрая, а потому и незамужняя «бальзаковка на выданье» всю жизнь протусовалась на галерках, у рампы, в фойе, гримёрках, буфетах, на балконах и в партере театров, оставшись суфлёром классиков согласно пополнению касс и ведомости заграничных гастрольных вояжей.
Шебутной архивариус, автор 10 000 статей на историческую тему, натуральный акробат фактической документалистики ни в одном из творений не допустил даже намёка на критику кого-либо и чего-либо, панически боясь лишения завоёванных газетных площадей.
Юный выпускник академии художеств, даровитый физиономист и портретист вынужден заниматься шаржистикой и упрощёнными пейзажами, будучи под контролем главреда подростковой газеты (по совместительству капитана госбезопасности).
Эх, феты, Тютчевы, Пришвины, шулеровичи! Нет на вас Писаревых, Достоевских, Чернышевских, Белинских, Герценов, Айвазовских! Как нет и Герберта Уэллса, мечтавшего побрить ненужные бороды всех карлов марксов в своём малоизвестном населению произведении «Россия во мгле»…
За деканом и инженером, идущим по стопам А. Барто в 60-летнем возрасте, в литературную рать провинции год за годом вступили: контрразведчик военпроизводства, не понятый в Отечестве французовед, кафедральный и застольный критик без статей, сирота репрессированная, издатель без типографского станка, программист на пенсии, три одинокие подруги юности под видом вышеназванных поэтесс, соглядатай губернатора, молодой, но богатый трубадур Музы и Парнаса, мемуарист – полковник МВД. Всем им иже с ними «помешали»: инвалид и жёсткий автор литобозрения, бывший лётчик, руководитель клуба для начинающих «Русское виршесложение», бывший переплётчик и корректор типографии, безденежный партиец из села, крупный чиновник аппарата губернатора, бульварный скандалист из райцентра, одарённая красотулечка-литографистка и бард, грузный природовед края и деловитый многожанровый писатель планетарного масштаба.
В официальном резюме последним было отказано в публикации рукописей по мотивам политическо-интриганской «ненашести» в отместку за самодостаточность и круглогодичный профессионализм, за народовольство, талант и непродажность общечеловеческих принципов. За давлением и систематическим непечатанием стояли поседевшие коммерциализированные дети партийных «царьков»…
Литературная продукция низкого смыслового и гуманистско-гражданского качества наводнила с вешними водами прилавки якобы книгами и пастишами[2] армии страдающих аграфией[3], провалившихся во времени, не развивших качество и стиль письма и не понявших себя от старта до исхода. За отсутствием международного образования-видения пришли таинственное уныние, спазм говорливого одиночества, исчезли цели и смысл писательской борьбы, волевая мозговитость, девственная романтичность, переработка и совмещение жанров во благо служения собрату по Планете – Человеку.
В поиске оправдания ничегонеделания паралитераторы зашли настолько далёко, что при жизни застали собственное забвение со стороны не внемлющего им населения. Экзальтированному реформами народу было абсолютно всё равно от бездарности зарифмованного и прозаического воплощения его жизни, будь то в полётах во сне или наяву. В изломах перспективы ежесекундно изменяющегося пространства, среди дали зарниц и под тошнотворный запах загаженной речки приближалась, финаля морозы, весна. Версификаторам себестоимости себя на теле и дензнаке народном она прививала ощущение предреволюционного беспокойства, начала эпохи отсчётов за ошибки и премудрые выкрутасы вокруг не верящей слезам столицы.
Весна несла на своих призрачных крыльях безапелляционную критику на страницах мировой периодики, где раскрывалась вторая часть в общей прослойке подбрюшья массовых паразитов.
Часть II
Автобиблиографическая кроха из сотен ежегодных унижений автора СМИ РФ
И вот пришло время, когда фундаментальные основы родного языка в сочетании с вековыми национальными традициями предков стали педантично обезображиваться начинающей крепчать когортой много пишущих флюгер-манов, сюсюкающих о «процветании» в период геноцида.
Знаковым и в одночасье непостижимым образом менеджеры собственного «Я» и антирусские таблоиды[4] отвернулись от политической, экономической, исторической, межполовой, религиозной и нравственной проблематики как Родины, так и Планеты. За аннулированием баррикад между Добром и Злом, под шантажом банкротств и приватизации на информационное поле и эпистолярную даль ступили чужие люди, практикующие диктат СМИ посредством учредительно-монополистского и финансового узурпаторства.
Что речь? Игра? Но если словеса остаются максимально урбанизированной и огрубелой формой общения, то печатное слово, сама мысль и КПД коллективного разума лидеров высотной литературы капитально попользованы во всех позах «госпожой рекламой»…
Сотни раз автор встречался с редакторами, бившими мои работы: «Басмачи», «Гобсек РКП (б)», «Распятия всероссийского не прощаю!» о ленинских репрессиях Церкви, «Адмирал Н. Кузнецов», «Неизвестный Чкалов», «Звезда критики» о Д. Писареве, «Рамзай» о Р. Зорге, «Академик Н. Конрад», «Ленд-Лиз», «Тайна Нидерландов» о потоплении голландской субмарины «К-17» англичанами за то, что её экипаж видел японский флот, шедший на Пёрл-Харбор 28 ноября 1941 года. Спортивные газеты отказались публиковать 10-страничный очерк «Гран-При умов и моторов» об истории и достижениях «Формулы-1», собирательную новеллу о звёздах и технологиях мирового мотоспорта «Голос миль», краткое исследование жизни лошадей и конезаводства «Спутник и друг Человечества» и фактическую трагибыль из Прибалтики «Ралли». Издания по искусству и живописи отвергли поэму о жизни и творчестве выдающегося пейзажиста И. Левитана «Золотая кувшинка».
Книготорговая сеть Санкт-Петербурга не сочла нужным приобрести книгу «Последняя дуэль» с поэмой об А. Пушкине на 300-летие города. В Череповце не знают В. Верещагина, в Саратове – В. Талалихина. Местные, вернее, иногородние журналисты и их пассии вычёркивают из моих статей А. Покрышкина, Б. Сафонова, И. Кожедуба, лидеров белоэмиграции, Гражданской войны, репрессированных, жертв холокоста и гестапо…
Настоящий и будущий читатель ужаснётся причине (систематической отговорке-шаблону), которую озвучивают буржуазные бездари родом из пролетариев: «голодание семей» и «дороговизна бумаги».
Подчеркну: золотые стипендиаты, умницы-самоучки, честные экс-офицеры, глубокомыслящие женщины так себя не ведут. Не предательствуют выходцы из крестьян, даже бывшие капээсэсники, не лгут самостоятельно пишущие редакторы, не изворачиваются издатели с разумом, сердцем, волей и душой. «Сделанные в СССР» заочные двоечники и троечники журфаков вузов и академий заморозили работы: «Монетизация душ», «Десять заповедей негативным СМИ», «Рецепт от врунологии», «Испытание терпения», «Затмение законодательства, или “гениальность” всенародного обмана», «Сплочённые мужеством» и «Дорогами памяти». Они терзали, корректировали, сокращали, переделывали и искажали: «Безответное SOS!» (реквием экипажу АПРК «Курск»); быль Белорусского фронта «Орловский Ваня»; документально-художественную разработку о военных водителях «ЗиС»; очерк «Человек, пострадавший за доброту» о судьбе Е. Строева; 20-страничные архивные исследования «Чужая война» и «Кровь и слёзы Лейте» о военно-морских сражениях Японии и США на Тихом океане. Промолчу о сверхгодичном кощунстве над поданными мне мемуарами ветеранов…
Оголодавшие от собственной интеллектонесостоя-тельности граждане и девицы-мазурики, кликушествуя о патриотизме и героике, закрыли рубрики о любительском рыболовстве и природе Края Предков, в связи с чем «приказала долго жить» публикация не менее тридцати работ, предназначенных не газетам, живущим на народные деньги, а содержащим их людям. Принцип жизни простофиль при бюджете – «Прошёл день – и адью!» (пить, курить, интернетничать, сплетничать, сексоваться, кататься и рисоваться по бутикам в поиске еженедельных рекла-маторов и информационных «поддерживателей»). Зачем им вникать в историю и горе цивилизации?! «Живём-то единожды!»[5]
Новому обществу в лице продавцов газет и журналов под крышей муниципальной и некоммерческой собственности, псевдоиздателям без типографий «помешали» произведения: «Люди дивидендов», «Перегруженные самозагрузом», «За чертою цинизма», «Дети кабинетов», «Подставная», «Сон губернатора», «Здравоохранительная гадюка», «Госналог на воздух», «Вирус покорности», «Небопроходец» о Н. Поликарпове, «Ещё раз о фене, сленге и языке», «Рыночный тупик», «Псевдонимия», «По шпалам режима», «Разобщение родственности» и «По закону непонимания». Заголовки говорят сами за себя. Основной формат каждой работы – 2–3 машинописные страницы. Да всё одно: «неудобоваримо, не нужно, зачем вам это, безнадёжно устарело». «Жалеют» глаза читателей…
Поскольку предел невежества, хамства, цензорства и редакционной недалёкости налицо в анфас и в профиль, позволю себе как создателю назвать следующие творения, однотипно перекрытые по мотивам «рассохинской неугодное™». Люди спрашивают, почему не печатаешься, но остаются неопубликованными: «Писатель и власть», «Начинающим литераторам, поэтам, краеведам, историкам и драматургам», «Закулисье», «Под Андреевским стягом» (к 100-летию Русско-японской войны), «Бездорожник фронтов» (о джипе «Виллис»), «Небесные снайперы» (краткий боевой путь авиаполка «Нормандия – Неман»), «Вторая Голгофа» (о репрессиях православия), «Навстречу друг другу» (о патриотах и воинах Чечено-Ингушетии), «Тот самый “ГАЗ”» (об автоконструкторе В. Грачёве). Ждут своего часа икс социально-гражданские были, новеллы, юморески, мини-пьесы, эссе, зарисовки с натуры: «Бездна», «Героини переходов», «Жизнь у дороги», «Вне классики жанров», «Уж в мыле», «Проездом», «Война принципов», «Обогащение бедами», «Бизнес в опасности», «Последний поход “Бисмарка”», «Корпорация», «Инвестиции для дефолта», «Встречный мой», «На Дворянке», «Боцманюга», «Продажное слово», «Затянувшееся торможение», «Стена» и «Политическое позёрство»…
Не виртуальный, а натуралистический парадокс в том, что даже фантастика оказалась «невостребованной», несмотря на авторские иллюстрации к работам: «В ожидании чуда», «Год Гроз», «Жаболоиды», «Зов горизонта», «Излучение», «Дизайн Апокалипсиса», «Такутокана», «Рой», «Заговор», «Гибель столицы», «UFO – они же НЛО», «Союз Тьмы» и мн. др., в т. ч. широкомасштабный цикл «Королевство Олухания».
Выше было предупреждено, что представленное – всего лишь кроха, песчинка из общей наработки автора за последнее десятилетие, т. е. в период с 1993 по 2003 год. Нет смысла саморекламироваться далее, ибо поклонник, враг и читатель не в состоянии ознакомиться с этими и другими готовыми к печати разработками из-за порождения новых околофашистских табу. Буду готовить книгу, условно обозначенную как «ТОК». В неё войдут: «Рокировка заблуждений», «Правда под колпаком», «Стабилизация деградации», «По долгой оттепели», «Полчаса страха и счастья», «По зазимку», «В царстве туманов», «Вдали от рыбаков», «Вознесение бездарей», «Грязь юбилея», «Живущие невпопад», «Мосты в будущее», «Пыль в глаза по-русски» и «Неизбираемая платформа беспартийного гражданина “Каждому – по труду!”», а также «Революция бескультурья», «Давление», «Униженный литератор», «Секретариат», «Процентная нация» и «Абвер на Орловщине»…
Заключая вторую часть, не претендующую на попытку глубокого анализа торможения писательской деятельности чёрными слугами Падшего Ангела, вынужден констатировать общий знаменатель глумления над честными тружениками пера в России. Арифметика жизни была и есть не всегда такая, какой её привыкла видеть, ощущать, смаковать и эксплуатировать многонациональная и разношерстная толпа.
С укреплением демократических начал при всемобильности и показушной свободе слова в расстановке слагаемых общего жизнеустройства и правил общежития подспудно или платно сформировался монстр, схожий с пророчеством Рэя Брэдбери в его гротеске «451° по Фаренгейту». Каста нуворишей, вышедшая из спекулятивно-криминального дна, «читает» дензнак и порновидео, а красавицам от родительской породы-природы претит перезагруженность, когда легко ломаются маникюры и педикюры. Провайдеры[6] беспроблемья с карт-бланшем Сатаны, бесплатные почтальоны чужого благополучия, ассорти менеджеров и маркетологов прямо или косвенно хворают аллергией на чистый, а не посреднический труд. Инфекция поглотила общество круче СПИДа – противоядия нет и не будет ввиду массового желания не прозябать, а процветать оптом…
Великое и извечно униженное крестьянство стало ещё более осмотрительным и всё-таки осторожно начинает приторговывать земельными паями и жить арендной платой за счёт не везде добросовестных инвесторов. С самогоном и без него ему, крестьянству, некогда полемизировать: надо оперативно харчевать и отдавать часть «путинок» компьютерным андроидам и живородящим киборгам третьего тысячелетия.
Клонируя жестокость, скудоумие, бездушие и воинственное варварство армады тунеядцев на одного трудящегося, Человечество медленно, но верно деградирует в спазмах вооружённых и экологических катаклизмов, нарушая орбитальное и галактическое равновесие Солнечной Системы.
Такова работа бумеранга времени, плата за терроризирование и зомбирование себя, нелюбимых. Другими словами, часть пишущей братии и интеллигенции виновна в происходящем совсем не потому, что десятилетиями умеет оставаться слепой и глухонемой при здравии.
Часть III
Штрихи и методы стратегического планирования по выходу из кризиса
Хладнокровное наступление повсеместно атакующего капитала подразумевает довольно скорую и полную скупку механизмов «четвёртой власти». В перспективе ближайшего будущего зримо маячат повальная кастрация, бифуркация[7], рерайтерство[8]и катапультирование в подполье объективно-аналитических здравосозидающих СМИ. Уже сейчас многоликая оппозиция, радикалы и экстремисты, грамотные и неграмотные россияне лицезрят провластную и эротично-балаганную составляющую анекдотичных версификаторов, горе-шоуменов и фальсификаторов ежедневья. Последние вряд ли предстанут перед судом за дестабилизацию, извращённую этимологию, шовинизм, цинизм, хакерство, фашиоманию и пр. фортели…
Заслон подписному зомбированию и розничному околпачиванию видится в переводе 80 % газет и журналов под суровый контроль государства. Автор не призывает к возвращению эпохи страха, всюду проникающего цензорства и доносительства, но параллельно вышеуказанному необходимо реализовать нижеследующее:
1. Неограниченная и бесплатная публикация мемуаров ветеранов войн и участников исторических событий, фотографий и рисунков из личных архивов, а также неизвестного эпистолярного наследия предков.
2. Создание редакционных клубов «Круглый стол», где будут проводиться лекции, дискуссии и анализ злободневных вопросов современности с обязательным набором текстов по рассмотренной проблематике и принятым решениям.
3. Введение в ранг еженедельной обязанности редакционных выездов руководства СМИ в самые отдалённые поселения регионов, округов, республик и автономий.
4. Немедленное реагирование на визиты, телефонные звонки, заявления, жалобы и письма граждан, публикация материалов о принятых мерах по ежемесячной переписке.
5. Исключение просто личной перепечатки материалов, печатания столичных хохштаплеров и Кº[9] – у них достаточно СМИ для публикаций и беспроблемных гонораров.
6. Сократить полногазетную передачу полос и страниц студентам – у них ещё будут время, силы и возможности внести свой вклад в сплочение или развращение общества.
7. Привлечь к работе печатных СМИ, радио и ТВ религиозных деятелей, независимых экспертов, настоящих писателей и всех предпринимателей без исключения.
8. Узаконить строжайшую ответственность лидеров и местного руководства СМИ за нецелевое использование площадей газет и журналов, а также за провокации, опубликованную ложь, кверулянтство[10] и за превращение патриотично-исторических работ сограждан в макулатуру в одном экземпляре. Запретить уменьшение шрифтов…
Представленных пунктов более чем достаточно, для того чтобы общество росло в самосознании, творчестве и интеллектуальном наследии, видело собственные ошибки, смысл и цели жизни. Лучшим представителям разобщённой интеллигенции, честнее – её остаткам, предстоит жестокая борьба, даже война принципов, мнений, взглядов, позиций и версий, точек зрения и гипотез, трактовок и трудов.
Если же сверхразвитая трусость, лень и пороки будут прикипать к её телу рубашкой мобильного эгоизма и хитрющего приспособленчества «ради детей», если высокообразованные люди предпочтут отмолчаться – Мир станет свидетелем непоправимого упадничества России.
Жизнь продолжится. Эта «жизнь» будет жизнью органических и растительноядных, любящих алкоголь и наркотики инфузорий, живущих благодаря вандалистскому ограблению Планеты Земля, надкушенной вампирами и ведьмами Князя Тьмы.
Не пора ли отсечь голову межгалактической и многотысячелетней мерзости?
Апрель 2005 г., г. Орёл – командировки по России и странам СНГ, «По ухабам Отечества» («Путевые заметки»), из однотомника избранных произведений Виктора и Сергея Рассохиных «ТОК» (г. Орёл, типография «Труд», 3000 экз., 2006 г.).
Илья Рыжов
Родился и вырос в Коломне, окончил с отличием РАНХиГС. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Публиковался в таких сборниках, как «Российский колокол», «Отражение. XXI век», «Самому себе не лгите», в литературном журнале «Прочтение» и др.
Сегодня игра
Долгожданный треск светофора. Начинаю движение, перехожу. Встречный поток людей проталкиваю плечами. Навстречу плывут злые, обиженные глаза, серые и безвольные. Идут вперевалку, шатаясь, как неваляшки, перешагивая через выступы пешеходного перехода. Треск светофора мельтешит. Ускоряю шаг, прыжки. И он окончательно замолкает.
После него слышится медленный твёрдый бой сердца. Сильный и напористый. На каждый удар – шаг. Выдох – на левую ногу. Сегодня игра. За стуком сердца просачиваются слова, исходимые откуда-то изнутри, – сегодня игра. Не ноги и не сердце ведут меня, а этот упорный и несгибаемый голос. Сегодня. Игра. Какая ещё игра, спрашиваю неуверенно себя. Какая игра?
* * *Мы спустились на первый этаж, в коридоре суетились люди. Вахтёр тащил на себе запылённые носилки. Зрители пугались, прижимались к стенке и увлечёнными глазами, с разинутыми ртами наблюдали за развязкой. Наверное, они не пожалели, что пришли.
Майк лежал на площадке. Я заметил его незначительные изменения. Подвёрнутая нога чуть выпрямилась, но не до конца. Правой рукой он держался за голову, под которой виднелась красная лужица. Судьи беспомощно обступили его с разных сторон, смотрели на всё ленивыми, грустными глазами и без конца повторяли: «Нужны носилки, нужны носилки».
Команда соперников отошла к себе на скамейку, старалась не смотреть в ту сторону и пила из бутылок воду. Их тренер нервничал, тревожно мотался взад-вперёд, трепал себя за волосы, тёр шею…
Вахтёр помогал Лысу правильно уложить на носилки Майка. Я и забыл, что Лыс учился на врача. Профессиональной рукой он щупал пульс, заглядывал в зрачки и не показывал вида, что всё очень плохо. Он его подбадривал и просил сказать, что тот чувствует. Майк синими губами хватал воздух, и изо рта у него вылетали хриплые, скрипучие звуки: «Ничего, ничего не отдам, не отдам».
«Стёп, помоги мне», – крикнул мне Лыс. Я взялся за задние ручки носилок, он – за передние. На выходе Лыс повернулся в сторону скамейки противника и бросил им, что он о них думает: «Бараны, б… ь». (На самом деле на их форме были нарисованы бизоны.)
Их тренер остановился, секунду подумал и с хмурым взглядом продолжил нервный шаг.
Пока мы шли, рука Майка свесилась и слегка подскакивала.
Мы зашли в раздевалку. С моих времён она изменилась. Стала чище, просторнее. Провели вентиляцию, поставили шкафчики по всему периметру.
Лыс положил Майка на скамейки в центре комнаты и сказал мне приглушить свет. Да, сейчас по сравнению с моим временем в раздевалке было ослепительно светло.
Лыс обследовал тело Майка, руководил растерянной медсестрой, отборно ругал её. Майк, мне казалось, потихоньку приходил в себя, стал более вразумительно стонать, и в его глазах появлялся фокус. Вдруг он стал не отрываясь смотреть и слабым полусогнутым пальцем указывать на меня.
– Тише, тише. Куда собрался? Лежи. Хватит, сегодня игра твоя закончилась. А ты чего стоишь? – повернулся Лыс ко мне. – Скорую вызывай. Эти наверняка забыли.
Я достал телефон. Лыс что-то вкалывал Майку, медсестра накладывала шину на его колено. Когда она начала бинтовать, я заметил, что нога сына посинела. Словно тёмное ледяное море. Этим коленом он сломал планшетку тренера.
Пока звоню, прислушиваюсь к звукам за стеной. Глухо, доносится только что-то туманное, неразборчивое, будто из-под воды. С усилием разбираю отдельные звуки: едва долетают скрип кроссовок, короткие и сильные удары мяча, быстрый «ши-ик» сетки, свисток судьи, звонкий, острый, и раскатистая сирена, похожая на тромбон. Но звуков игры нет.
После сирены долетают писклявые крики детей. Ярое завывание тренера… Трибуны зависли в немом безмолвии. Звуки игры закончились.
Мы переглядываемся с Лысом, читаю в его глазах понимание и одновременно недоумение.
Майк лежит расслабленно, правой рукой закрыл глаза. Я хочу взглянуть на него, поддержать его, понять, что он чувствует… Давно мы не виделись. У него появился легкий пушок на верхней губе. Хочу прикоснуться к его руке. Вернее, я понимаю, что он чувствует, я хочу поддержать его в его первом обидном поражении. На некоторую долю, можно сказать, мы стали ближе, роднее. Я хочу поздравить его с новым опытом, важным и неизбежным. Делаю пару неловких шагов к нему и останавливаюсь… Пристальнее вглядываюсь в него и замечаю, как слеза скатывается по его щеке тонкой прозрачной струйкой. На сегодня игра была закончена. И кажется, что не только на сегодня.
В раздевалке появились медики. Коротко похвалили работу Лыса, взялись за носилки и понесли. Лыс вдогонку им что-то говорил, расталкивал всех и шёл следом за пострадавшим. Майк лежал в той же позе, правой рукой закрывал глаза, а левая свешивалась и подскакивала. Мне показалось, что чересчур безвольно.
Я шёл позади них. Заглянув в зал, заметил табло – 88:87 (как же быстро развалилась наша команда). За одну секунду можно выиграть игру. До конца финальной сирены шансы на победу обеих команд равны. Одиночки могут вытащить игры, но не целые чемпионаты…
В конце прохода стоял лупоглазый мальчик. По его круглому лицу обильно текли слёзы, губы дрожали, и он без конца хлюпал носом. Тут я понял, что он – мальчик, который никогда не заиграет в баскетбол, который никогда не допрыгнет до кольца (3,05 метра), который если и захочет бросить мяч в корзину, то станет посмешищем, – не пропустил ни одной игры моего сына. Этот мальчик знает каждое движение моего сына, каждый его приём. Он верил в него и любил его так искренне и нежно, что сам криво вышил на футболке номер семнадцать и инициалы моего сына: I. М. 17. А в своей комнате, оставшись один, представлял себя на площадке и пытался повторить броски в прыжке, как мой сын. И он радовался, на душе у него становилось так тепло, и на одну секунду, мнимую и мимолётную, он чувствовал себя сильнее, чем он есть, выше, чем он есть, и… лучше, что ли, чем он есть.