Старушки-подружки. Сборник ироничных рассказов
– Да так, к слову пришлось.
Между тем старухи в шляпах как-то незаметно съели и выпили всё, что им принес молодой официант. Всё съели, а есть почему-то хотелось. Прямо так бы и поели ещё чего-нибудь мясного с черным хлебом. Так бы и выпили чего-нибудь. Хотя бы «каберне» или даже водки. Настроение появилось, а еда и выпивка неожиданно исчезли. Стол опустел и стал навевать грустные мысли.
– Может, ещё закажем чего? – неуверенно предложила румяная Софья. – Не на широкую ногу конечно, а так. Чтобы не уходить.
– А давай, – согласилась слегка захмелевшая Ася, решительно махнув рукой. – Гулять – так гулять!
Короче говоря, две старушки – подружки в тот вечер порядочно покутили. В конце вечера они уже плясали в центре просторного зала, энергично закидывая вверх ноги и руки. Шляпа у Софьи Михайловны съехала на затылок. Из под шляпы выпали седые кудельки редких волос. Она стала потеть и задыхаться.
Зато Ася в тот вечер чувствовала себя прекрасно и однажды даже попыталась забраться на импровизированную сцену, чтобы что-то спеть. Но вежливые молодые люди во фраках её вовремя остановили.
– Самодеятельность у нас не приветствуется, – пояснили они.
Ася начала с ними спорить, утверждала, что она поет профессионально. Она училась.
– Мое призвание – вокал! – кричала она фальцетом. – Дайте мне спеть романс «Не покидай меня». Дайте. Пустите меня на сцену. Я покорю партер.
В общем, Софья Михайловна заметила, что Ася после двух рюмок водки раскрепостилась настолько, что стала приставать к какому-то иностранцу с прелюбодеяньями. Читала ему стихи, пробовала худой зад устроить ему на колени. И вообще стала распущенной и нахальной, чего раньше с ней никогда не случалось. Вдруг выяснилось, что она может изъясняться по-английски и даже читает наизусть стихи Теда Хьюза про то, как из крови рождается крик.
У Софьи Михайловны от её проделок голова пошла кругом. Она пробовала поймать Асю за руку. Но Ася увертывалась и вырывалась. Кричала: «Пусти! Не лезь ко мне. Это мой день рождения, не твой». Софья Михайловна пыталась с ней серьёзно поговорить, но Ася её не слушала. Отмахивалась и отбивалась.
В конце концов, она решила, что эту старуху надо поскорее увести отсюда, убрать с глаз долой, пока она не натворила глупостей. Откровенно говоря, Софья Михайловна рассчитывала, что Ася протрезвеет, как только увидит счет из ресторана. Но Ася даже глазом не моргнула, когда увидела этот самый счет. Даже бровью не повела.
Отсчитала семь тысяч, отдала деньги молоденькому официанту и снова упорхнула в толпу танцующих. Кружилась там, что-то пела, закидывала руки за голову. Как будто ей было вовсе не 75, а в два раза меньше. Как будто она была не старуха в шляпе, а стройная юная дама с копной золотистых волос.
В какой-то момент Софье Михайловне всё это надоело. Она подкралась к вредной старухе сзади и схватила её за шиворот. Ася удивленно обернулась, обиделась и влепила Софье оплеуху. Софья тоже не осталась в долгу.
Так старухи в шляпах впервые подрались.
Софье Михайловне было после этого очень неудобно. Она как бывшая профессорша сгорала со стыда, а как простая обидчивая старуха больше не хотела иметь ничего общего с этой худой и нервной развратницей, от которой пахнет водкой и нафталином.
Дар Софьи Михайловны
В свои семьдесят лет Софья Михайловна неожиданно увлеклась стихами. Она решила, что в ней погибает большой поэтический дар. Не такого масштаба, конечно, как у Пушкина или Бальмонта, но всё же достаточно увесистый. Несколько поэтических строк она вполне могла связать одной общей темой и подобрать к ней подходящую рифму. Примерно так же как к хорошему пальто принято подбирать сапоги. Или к юбке – туфли. Или к голове – шляпу. Или к носу – очки.
А так как она была бывшая профессорша, то решила не пускать это дело на самотек. Сходила в библиотеку имени Лермонтова на Литейном проспекте и попросила там «Теорию стиха» Виктора Жирмунского. Когда-то давно, давно, так давно, что забылось уже почему, эта книга произвела на Софью потрясающее впечатление. Воодушевила, вооружила нужными знаниями. Заставила другими глазами взглянуть на поэзию последних десятилетий.
Когда Софья Михайловна сидела за книгой, а это продолжалось два дня и два долгих вечера, ей всё время звонила Ася и каждый раз куда-то звала. То погулять в Летний сад, то поесть чебуреки в «Емеле», то просто на лавке посидеть где-нибудь. И так она со своими звонками Софье надоела, что она сочинила для неё тюремную песню в стиле шансон. И назвала эту песню «Отсижу я свой срок».
Слова там были такие:
Отсижу я свой срок и обратно вернусь,Обниму я подросшего сына,И папане его широко улыбнусь,Будь здоров, волосатый детина.Я на нарах была: Колыма, Магадан,Под вагоном гремели колеса.И однажды в пути мне сказал капитан:«На, кури, я принес папиросы».Я курила «Казбек», он принес «Беломор» —Папиросы со скрытым намеком.Он был парень простой, но в душе зимогор,С недалеким до пенсии сроком.Надо признаться честно, Софье очень удавались стихи тюремной направленности, которые можно было бы назвать диссидентскими, если бы она написала их лет двадцать назад, при живом генеральном секретаре и генеральной линии партии. Но сейчас к таким стихам никто предвзято не относился, поэтому завоевать внимание читателей такими стихами было весьма проблематично.
Когда Софья Михайловна утомилась от тюремных стихов и вышла к подружке в маленький сквер перед домом на улице Карла Либкнехта, та обрадовалась ей как дорогому подарку. А когда Софья прочитала ей свое новое стихотворение, Ася только руками всплеснула:
– Неужели это ты сама написала? Неужели сама?!
– Да, – гордо ответила Софья Михайловна и сделала губы коромыслом.
– А я думала Кучин какой-нибудь. Или Круг.
– С чего это вдруг? – в рифму ответила Софья.
– Да уж больно на тебя не похожи стихи эти.
– Похожи, не похожи. Дело не в этом. Это же шансон.
– Чего?
– Шансон, говорю. Есть такое направление в песенном творчестве.
– Так это ещё и песня? Спой тогда.
– Вот ещё, – заупрямилась Софья. – Ты же знаешь, что петь я не могу. Голоса у меня нет. Но мотив в голове уже вертится.
– Мне бы так сочинять, – мечтательно произнесла Ася, – я бы стала знаменитой. Начала бы петь со сцены. Удивлять. Покорять сердца.
– Значит, тебе мое стихотворение понравилось? – не поняла Софья.
Ася красивым жестом поправила шляпу и продолжила:
– У меня душа сентиментальная. Я как что-нибудь трагическое вспомню – так заплачу. Как смешное увижу – так рассмеюсь.
– Ну и что? Причем здесь поэтический дар?
– Сама не знаю, – призналась Ася, – но хочется чего-то такого.
Говоря это, Ася сложила ладошки, поднесла их к плоской груди и смиренно посмотрела в небо.
– Так хочется необычного чего-то. Так хочется.
Софья с сожалением взглянула на неё и презрительно произнесла:
– Дура ты.
– Сама дура, – тут же отреагировала Ася и отвернулась.
Какое-то время обе старухи в шляпах сидели молча, и смотрели в разные стороны. Наконец Софья не выдержала и сказала:
– А хочешь, я тебе другое стихотворение прочту. Лирическое.
– Читай, – согласилась Ася, предполагая, что это стихотворение, наверняка, будет хуже первого. Вот тогда она над Софьей поиздевается от души за то, что она дурой её назвала. Как будто сама лучше.
Софья Михайловна вздохнула, подняла кверху свой увесистый подбородок, кое-где заросший белыми тонкими волосками, и начала декламировать, слегка пошевеливая в такт стихам правой рукой:
Я зимою стихов не пишу,В них искрятся холодные грани.Печь топлю и воды приношу,Чтобы ярче горели герани.Чтобы ранним восходом весныЗа окно, сквозь плетенье сиреней,Проступали цветочные сны —Полукруглые листья и тени.Когда стихи были прочитаны, Ася с недоумением посмотрела на Софью Михайловну и спросила:
– У вас что, отопление отключали этой зимой?
– С чего ты взяла? – тем же тоном ответила Софья, не понимая до конца, в чем тут дело. Почему Ася об этом спрашивает?
– Ты пишешь, что печь топила. На даче жила, что ли?
– Это же аллегория, – стала объяснять Софья. – Образ такой. Понимаешь. Сентенция.
– Нет, не понимаю, – заупрямилась Ася, – настоящий поэт должен говорить правду. Если отключали отопление, так и скажи. Нечего мне голову морочить.
– Ну и ну! Больше я не буду тебе стихи читать.
– Не читай. Не больно-то и нужно.
– Не буду. Я думала, ты в поэзии разбираешься. А ты, оказывается, ничего в ней не смыслишь. Вот и поговори с тобой.
– А герань как?
– Чего?
– Не замерзла герань без отопления? А то я у тебя хотела попросить листочек, чтобы у себя посадить. Мне герани с детства нравятся, которые красным цветут.
Софья Михайловна слушала подругу и молчала. Ну, о чем рассуждать с этой старухой, которая совсем выжила из ума. И зачем только она стихи ей прочитала? Ясно же было, что она ничего не поймет. Раньше Гегеля не понимала, сейчас её стихи не понимает. А ещё говорит, что сентиментальная, что хорошо разбирается в искусстве. Да таких сентиментальных в России – пруд пруди, а талантливых людей – единицы. Вот возьмет сейчас и уйдет от неё Жирмунского читать. Что ей время-то зря тратить. У неё дар. Ей творить нужно, пока вдохновение не ушло. Пока ничего не болит.
Софья Михайловна посидела ещё немного рядом с Асей и поднялась, чтобы уходить. Откровенно говоря, Софья предполагала, что Ася начнет её останавливать. Но Ася проводила её долгим взглядом и подумала: «Совсем выжила из ума старая. Стихи начала писать в семьдесят лет».
На следующий день Софья Михайловна встала рано. Выпила полстакана крепкого чаю, села возле окна за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и стала думать о том, что бы ей такое написать, о чем ещё никто до неё не додумался. За окном было серое осеннее утро. Вершины лип заслоняли окна второго этажа.
Раньше в это время она отдыхала у бабушки в деревне. Дни тогда были короткие, но яркие, разлинованные по желтой траве длинными синими тенями. Прямо за бабушкиным домом зеленой стеной стоял лес. После дождя оттуда наплывал смоляной дух. И всегда где-то там, в лесу, каркали вороны, перелетая с ветки на ветку, с дерева на дерево. И всегда в лесу можно было увидеть что-то новое, чего раньше она не замечала.
Софья Михайловна ещё раз посмотрела в окно. Нет, ничего нового в городе за окном не происходит. А если за окном ничего не меняется, то о чем писать стихотворение? Должно же что-то к этому подтолкнуть.
И тут позвонила Ася:
– Представляешь, – взволнованным голосом заговорила она, – наши ученые такой аппарат изобрели, который всё лечит.
– Что всё? – с раздражением переспросила Софья, которую оторвали от важного занятия.
– Всё. Сердце, печень, суставы. Понимаешь. Я еле успела позвонить им туда. Заказала этот аппарат за полцены… Вот как повезло мне.
– И сколько же это? За полцены.
– Восемь тысяч всего за такую нужную вещь… Я успела за первые двадцать минут сразу после передачи. А то бы пришлось покупать тысяч за тридцать, а может и дороже ещё.
– Аппарат, который всё лечит? – с иронией переспросила Софья.
– Он даже сам определяет, что лечить. Представляешь. Сам определяет, сам лечит и сам программу задает по оздоровлению всего организма на клеточном уровне.
– Ну и ну! – проговорила Софья, прикрывая ладошкой рот, чтобы не зевнуть. – И ты всему этому веришь?
– А как не верить? Там какой-то профессор выступал, – продолжила объяснять Ася. – Сказал, что они проводили опыты на больных. Так вот, он всем помогает, этот аппарат, без разбору. И всё лечит. Все болезни. Представляешь, какой аппарат нужный умные люди придумали.
– И ты за него уже деньги заплатила?
– Да. Перевела куда надо.
– Вот дура! Я думала, ты лучше соображаешь. Думала, что тебя на кофейной гуще не проведешь.
– Почему это? – возмутилась Ася после небольшой паузы.
– Да не бывает таких приборов. И аппаратов таких не может быть.
– Как не бывает? – переспросила Ася упавшим голосом.
– Потому что даже врач, собрав все анализы, порой ошибается в постановке диагноза.
– Но профессор…
– По радио сказал, – продолжила Софья.
– Да.
– А ты видела этого профессора? Документы у него проверяла?
– Да как? Он же по радио.
– А ты всему веришь, что сейчас по радио говорят?
– Да не всему. Но мне такой аппарат очень нужен… Понимаешь, бывает, чего-то в спине заболит, заболит, а чего там такое болит – понять не могу. А тут я бы аппарат этот подключила и всё бы. Он бы сам все болячки мои нашел и сам вылечил бы.
– Жаль мне тебя, – вдруг проговорила Софья со вздохом. – Просто жаль.
– Это почему это?
– Соришь ты своими деньгами без разбору. А есть себе покупаешь всякую дрянь. Вот питалась бы хорошо. Ела бы фрукты, да рыбу хорошую, вот бы и чувствовала себя прилично. Может и голова у тебя заработала бы ладом.
– Да ну тебя, – обиделась Ася и положила трубку.
После этого разговора Софья Михайловна, сколько не смотрела за окно, сколько не вздыхала, сколько не вглядывалась в туманную осеннюю даль, так ничего и не смогла больше придумать. Стихи на ум не шли. Утро пропало даром. И всё из-за этой бестолковой подружки, которая верит всему, что по телевизору показывают и по радио говорят. Хотя, что возьмешь с человека с незаконченным высшим образованием…
На следующий день, когда Софья едва успела приблизиться к столу, чтобы заняться творческой работой, ей снова позвонила Ася:
– Знаешь, почему сейчас туалетная бумага стала такая тонкая? Только возьмешь в руки – уже разваливается, – сказала она тоном человека, который только что узнал важную тайну.
– Нет, – не понимая в чем тут дело, ответила сонная Софья Михайловна.
– А я узнала.
– Ну, и в чем же?
– Это для того, чтобы из неё было удобнее делать колбасу. Ха-ха-ха!
– И ты из-за этого мне позвонила? – возмутилась Софья.
– Да… Я думала, ты посмеёшься вместе со мной.
Софья Михайловна положила трубку, поморщилась, охнула с сожалением и поняла, что сегодня снова ничего не напишет. Эта дура опять испортила ей настроение. Ну надо же придумать такую чушь.
Софья Михайловна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Солнечный свет стал проникать сквозь её морщинистые веки прямо в голову, и от этого душа постепенно начала наполняться какими-то далекими детскими воспоминаниями, когда Софья открывала для себя мир. Когда обыкновенная зелёная трава вдоль забора вызывала восторг. Когда легкое дуновение ветра, от которого шелестела листва, уже что-то значило, уже о чем-то говорило.
Софья привычным движением взяла авторучку, придвинула к себе чистый лист бумаги. Сейчас она напишет первую строчку стихотворения. Сейчас, сейчас. Это стихотворение будет навеяно детскими воспоминаниями. Оно будет пронзительным и ярким, как солнечный свет за окном. Ей надо только сосредоточиться. Только отрешиться от всего сиюминутного.
И в это время снова зазвонил телефон.
Софья Михайловна с раздражением подняла трубку.
– Да.
– Ну, куда сегодня пойдем? – глуховатым голосом спросила Ася.
– А мы куда-то собирались? – холодно переспросила Софья.
– Нет. Но не дома же сидеть весь день, когда на улице такая погода.
– Какая погода?
– Ни ветра, ни дождя, и солнце с самого утра, – пояснила Ася.
Софье очень захотелось сказать подруге что-нибудь грубое. Что-нибудь такое, после чего Ася надолго от неё отстанет, но представила себе, как потом ей будет скучно без Аси и отогнала от себя эту мысль. С кем ещё она сможет потом поговорить по душам? Кто ещё будет безропотно выслушивать все её бредни, исполнять её просьбы, следовать за ней по пятам. Нет уж, лучше терпеть эту вздорную и глупую старуху. С ней хотя бы не одиноко.
А стихи подождут.
Кофта
Однажды Ася решила купить себе новую кофту. Она уже давно себе ничего не покупала. Лет двадцать, наверное. Так и жила во всем старом, и даже мысли у неё стали какие-то неясные, невеселые – тоже старые. А тут вдруг она пенсию получила и подумала: «Вся обносилась я. Даже шляпа у меня какая-то скособоченная. Нешно я новой кофты не заслужила на старости лет, когда у меня такая хорошая пенсия стала».
Подумала так Ася, подумала и стала собираться на «Долгоозерный» рынок, который находится на улице Илюшина, 14. Собиралась, собиралась, ходила, ходила у зеркала, прихорашивалась, и решила на всякий случай позвонить Софье Михайловне. Пусть придет, посмотрит на неё, когда она новые наряды будет примерять. У Софьи-то ничего нового нет. Пусть она ей позавидует. Пусть посмотрит, как она будет наряжаться.
Встретились на «Выборгской» станции метро, вышли на станции «Комендантский проспект». Там до рынка оставалось уже рукой подать. Но Софья Михайловна стала говорить, что нужно поймать такси. Нечего пешком по городу шататься, когда голова ладом не работает. Ася и так уже со страхом прикидывала, во сколько ей кофта обойдется, а тут ещё эти новые фортели Софьи – такси. Одно разоренье с ней.
В конце концов, Софья уехала на такси – Ася пошла пешком.
И всё было бы хорошо, если бы по дороге Ася не заблудилась. Видимо она свернула куда-то не туда.
Она заблудилась так сильно, что когда стала спрашивать у прохожих, где находится «Долгоозерный» рынок – они только плечами пожимали. Вот до чего дошло. Или дошла. Не знаю даже, как лучше выразиться.
В конце концов, какой-то дед посоветовал ей взять такси, чтобы зря не плутать. Небось, немолодая уже.
Так Ася и сделала.
Софья Михайловна между тем уже ждала Асю возле базара. И как только увидела, что она из такси выходит – так и вскипела вся изнутри. Вот ведь какая дура, а! За двоих же можно было меньше заплатить, чем за одну. И зачем только она согласилась Асе помогать?
Когда стали примерять кофты, Софья Михайловна надела очки на две диоптрии больше, чем всегда носила. В этих очках она видела все недочеты шитья, все вытянувшиеся ниточки и прочие изъяны производственного брака. Правда, при этом подносила свой большой нос очень близко к кофте и смотрела на неё со строгим выражением лица. Как будто видит нечто необычное. А когда отдаляла нос от кофты, то обязательно делала губы коромыслом, создавая вид, что она детально анализирует увиденное.
– Ну как? – спрашивала Ася, поворачиваясь перед профессоршей и так и этак.
– Да вроде ничего. Только цвет…
– Что?
– Цвет тебе не к лицу. Цветы слишком яркие на груди. И покрой молодежный.
– Откуда ты знаешь? – раздражалась Ася.
– Так мне кажется…
В конце концов, Асе пришлось купить кофту невзрачного салатного цвета с маленькими синими цветочками. Эта кофта показалась Софье Михайловне самой подходящей для Аси по фасону.
Новая кофта была недешевой и недорогой, только уж очень тонкой и очень воздушной. Откровенно говоря, Асе хотелось выбрать кофту посолиднее и потолще, такую, какая была у её покойной мамы. Но таких кофт, видимо, уже не производили сейчас.
Возвратившись с рынка домой, Ася стала примерять кофту перед зеркалом. И чем больше примеряла, тем больше эта кофта ей нравилась. Она была такая элегантная вся в этой кофте, что прямо как леди Гага. Как будто эту кофту сшили по её фигуре. Прямо, как будто мерку брали с неё. Даже худые плечи Аси в этой кофте были почти незаметны. И коричневатая Асина шея казалась не такой морщинистой. И руки не такие худые, и ключицы не сильно выступали.
Ася достала из железной шкатулки, которая когда-то была баночкой из под чая, большую (с синими стеклянными цветочками) мамину брошь и прицепила её на кофту. Вид у кофты сразу стал лучше. Такая казалось бы мелочь – брошь, а как всё преобразила. Ася повернулась перед зеркалом так, потом этак. Хорошая какая эта мамина брошь – прямо чудо! И блестит. И так повернешься – блестит, и этак – тоже блестит. Прямо так блестит, что настроение у Аси само собой поднялось.
И тут неожиданно Асе показалось, будто от новый кофты чем-то пахнет невкусно. Вроде как солидолом или машинным маслом. Поднесешь к носу – сильно пахнет, а уберешь – не очень. Но всё равно как-то нехорошо. Лучшее её сразу выстирать, чтобы потом не принюхиваться. Тем более, неизвестно, сколько дней или месяцев она на рынке болталась. Кто её примерял. Может, туберкулезник какой или человек с глистами.
В общем, вечером Ася нагрела воды и выстирала новую кофту в тазу, а потом повесила на балкон для просушки. Ещё когда вешала эту кофту, Ася счастливая была, и когда засыпала – тоже была счастливая. У неё теперь новая кофта салатного цвета с синими цветочками на балконе висит. Сушится. Завтра Ася встанет и наденет её…
Утром Ася сварила овсяную кашу на половинном молоке. Поела с аппетитом, с хорошим настроением, с кусочком черного хлеба. Когда она по утрам овсяную кашу ест – у неё всегда настроение хорошее. Тем более что у неё на балконе новая кофта висит, которую она вчера выстирала. На столе горячая чашечка свежего кофе, маслице на блюдечке, рядом французская булка. Всё хорошо. Вот сейчас она покушает и пойдет на балкон кофту снимать.
И когда Ася зашла на балкон, она ничего плохого не заметила. Только в первый момент ей показалось, что новая кофта стала немного больше, чем была. Сама кофта не так чтобы сильно увеличилась в размерах, но рукава как будто удлинились. Или это ей так только показалось, потому что она ещё не проснулась до конца, ещё не привыкла к обнове. Вот сейчас наденет её, к зеркалу подойдет и тогда всё увидит.
Ася натянула через голову кофту, вдела руки в рукава и… тут сразу почувствовала неладное. Левая ладонь почему-то не вышла на улицу как положено, а затерялась где-то в самом конце рукава. Ася посмотрела на себя в старое темное зеркало на стене и от удивления ахнула. Новая кофта за ночь вытянулась на два размера. Вчера ещё она была ей впору, а сейчас стала велика. На туловище это было почти незаметно, а длинные рукава сразу бросались в глаза.
Ну надо же, а! Новая кофта салатного цвета с синими цветочками, ни разу ненадеванная – уже велика. Вот беда-то! Куда теперь с ней, с этой кофтой? На базаре ведь чеков не дают… Куда? А денег-то сколько потрачено зря. Ах, сколько денег потрачено…
Надо Софье звонить. Это она во всем виновата. Посоветовала ей купить эту кофту дрянную. Может она без неё эту кофту салатную не купила бы. Ходила бы ещё по базару да ходила, искала бы хороший товар да искала. Может и нашла бы подходящую. А эта старая дура пристала к ней: бери да бери, бери да бери. Вот она и взяла.
Взволнованная Ася подошла к телефону, быстро набрала номер Софьи Михайловны.
– Алло!
– Алло. Ты спишь, что ли? – спросила Ася.
– Встала, – спокойно ответила Софья.
– А я не сплю, – продолжила Ася. – Научила меня купить салатную кофту с синими цветочками. А я тебя послушала. Эту не бери, ту не бери. Эта старит, та молодит. Никого больше не буду слушать никогда.
– Да что такое случилось-то?
– Ничего! Кофта твоя салатная вытянулась вся. Рукава до полу.
– А ты её, значит, выстирала уже?
– Выстирала. Потому что от неё машинным маслом пахло.
– А этикетку, конечно, не прочитала перед стиркой?
– Какую?
– На кофте. Там, где утюг нарисован.
– Ничего не читала я, – зло ответила Ася. – Выстирала и на веревку повесила сохнуть.
– Горячей водой стирала?
– А какой же ещё? Если она в масле.
– Ну, вот и причина. Кофта-то синтетическая.
– И чего сейчас делать мне?
– Ничего пока не делай. Я приеду, посмотрю, что сделать можно.
И Софья Михайловна положила трубку. Ася стащила с себя салатную кофту и с раздражением бросила её на пол. Хотела её потоптать немного ногами, подавить худыми пятками, но передумала. А вдруг Софья Михайловна придумает чего. Обменять её на рынке или деньги вернуть обратно. Она женщина грамотная, знает все ходы и выходы.
Когда Софья Михайловна увидела салатную кофту на Асе, она только руками всплеснула:
– Это не кофта, а кафтан! Ни дать, ни взять.
– И чего теперь?
– Рукава надо подшить.
– Да куда их подошьешь такие длинные, – удивилась Ася, пробуя подобрать рукава.
– Тогда – подрезать.
– У новой-то кофты!? – обиделась Ася. – Только купила – уже резать да подшивать.
Короче говоря, через два часа кофта была как новая, только немного бесформенная, слегка скособоченная. Асина шея в этой кофте казалась сейчас слишком длинной, и плечи снова некрасиво выступали, и на животе появилась какая-то длинная складка, которой раньше не было.