Сага о маленьких радостях. Записки заядлого собачника
Груня, надо сказать, очень любила собирать чернику – ела прямо с кустов: стоит и ягодки обирает. Такая сладкоежка! Но тут уж не до черники. Решили мы дойти до ближайшей станции, чтобы там под навесом каким-нибудь спрятаться и электричку подождать.
Идем по лесу и вдруг навстречу нам – коровы. Грунька их сроду не видела. А одна попалась такая любопытная: увидела людей – и прямиком к ним, то есть к нам. Уж не думаю, что ее собака заинтересовала. Что она, у себя в деревне, – собак не видела? Как сейчас помню: идет такое молчаливое чудовище с рогами прямо на нас, жует свою жвачку. Мне – и то не по себе стало. А Груне каково? Она, бедная, вся изошла на лай. Лает на корову, а та идет, Груня лает, а та идет. Груня сначала пыталась это непонятное чудовище на расстоянии держать, но та наступает, а собака все пятится, пятится, вот уже в ноги мои уткнулась задом – и все! Дальше идти некуда, позади Москва, то бишь – любимые хозяева! Господи, как она отчаянно вопила от страха, но так и не бросила нас! Представляю в этой ситуации своих нынешних королевичей – да сбежали бы обе к едрене фене!
Но все закончилось благополучно. Корова в последний момент отвернула, коррида не состоялась, Груньку я взяла на руки и до станции несла, прижав к себе, потому что собаку от страха и холода уже колотило. Удивительно, что ни мы, ни она после этого приключения даже не чихнули. Но эта история с коровой навсегда осталась у меня в памяти. Когда недавно я рассказала ее своей маме, та удивилась – она не помнит.
Тебя, как первую любовь…
Прошло время, Груня выросла, пришла пора выдавать ее замуж. К тому времени у меня прочно сформировалось мнение, что щенки должны быть с родословной. А, может, просто не было рядом подходящего кобеля, чтобы обойтись без помощи клуба… Или потому, что и через клуб щенки уходили влет… Черт его знает, почему, но замуж решили выходить официально. Получили направление на вязку и поехали к кобелю. Это сейчас ничего не стоит отправиться выдавать собаку замуж аж в другую страну, во всяком случае – в другой город запросто. А тогда даже поездка в другой район – уже была подвигом. Кто знает Свердловск, знаком с его расстояниями. Не Москва, конечно, но тоже существенно. Как раз в то время побывала в Молдавии, в городке Бельцы – это полчаса езды от Кишинева. Чтобы примерно рассказать друзьям, меня принимавшим, насколько большой у нас город, объясняла: из одного района в другой – как от Кишинева до Бельц и обратно.
Так вот поездка на вязку – это как раз такой случай: с ВИЗа на Уралмаш. Главной по вязкам у нас, конечно, была мама. Моей «детской психике», как сейчас говорит моя дочь, урон наносить никто не хотел, так что как там все происходило – не знаю. Но, наверное, хорошо, потому что когда Груню повезли на «контрольный выстрел», от трамвая до дома, где жил «муж», она бежала на натянутом поводке. Итогом этой встречи стало рождение… восьми щенков!
Меня в это время дома не было, зарабатывала «на жизнь» в стройотряде. Знаю только, что на второй или третий день после родов у Груни началась родовая горячка. Щенков пришлось отнять, и родители по очереди каждые два часа кормили их из пипетки! Но выкормили, не погиб ни один. Когда в конце августа я вернулась домой, по квартире носилось стадо черных барашков. Топот стоял…
Забавно было наблюдать процесс кормления. Мама ставила на пол в кухне несколько суповых тарелок с кашей, барабанила по линолеуму пальцами и звала: «Детки! Детки!». И детки мчались из моей комнаты через всю прихожую, падая на поворотах…
Раскупили у нас их очень быстро – пудель все-таки в начале восьмидесятых был очень популярен.
Всего Груня рожала дважды и оба раза по восемь штук.
В 1983 году после окончания университета я по распределению уехала в Тюмень. Думала – года на три… Оказалось, что навсегда. Груня осталась у родителей. Сначала я жила в общежитии, где держать собаку мне бы никто не разрешил, потом вышла замуж, родился сын, так что какое-то время было не до собаки. Но все-таки время от времени я привозила ее к себе. И сейчас-то в поезде иногда сталкиваешься с проблемами, а тогда возить собак в плацкартном вагоне вообще не разрешалось – только в тамбуре, и нет никому никакого дела, что пуделя в тамбуре не привяжешь, и всю ночь, а поезд «Свердловск – Тюмень» был ночным и шел восемь часов, возле него сидеть не будешь. Поэтому Груню я сажала в большой рюкзак, с которым ездила еще в стройотряд, и проносила в вагон тайком от проводника. Потом выпускала и укрывала одеялом от посторонних глаз. Благо, что собака была на удивление тихая и спокойная, – ни разу никто ее не засек и не попросил выйти вон.
Да что там поезд – мы и в кино с ней ходили! Посадили однажды в большую сумку из плащевки – помните, тогда такие были хозяйственные мешки? – и пронесли в зал, а потом я держала ее на руках. И никто не заметил! Однажды мы с дочкой провели такой же эксперимент и прошли в кинотеатр с собакой, закутав ее в куртку и взяв подмышку. Но то был карлик, а Груня – нормальный малый пудель, к тому же весьма упитанный!
Как-то раз, когда Груня жила у меня в Тюмени, нам с мужем понадобилось на три дня съездить в Курган, к родственникам. Чтобы не создавать себе лишних сложностей, не возить ребенка и собаку одновременно, решили Груньку оставить дома. Ключи передали соседке, жившей напротив, – чтобы гуляла и кормила. Соседку, часто у нас бывавшую, Груня знала. Каково же было наше удивление, когда, вернувшись через три дня, мы узнали, что собака не пустила ее в квартиру! Стоило соседке подойти к двери и вставить ключ в скважину, как Груня начинала истерически кидаться, рычать и лаять. И никакие уговоры не помогали. Зная, что собака наша, не задумываясь, пустит в ход зубы, соседка войти не рискнула. И Груня три дня сидела взаперти! При этом единственное, что она сделала, – порвала простыню на кровати – с таким, видимо, усердием устраивала себе гнездо на постели любимой хозяйки. И ни одной лужи! Ни одной кучки! А как она радовалась моему возвращению! Я часто сравниваю ее с моими нынешними карликами, которым ничего не стоит выйти утром из комнаты и присесть в прихожей, не дожидаясь, пока с ними погуляют. Груня даже в старости ни разу себе такого не позволила. Умирая, выползла в прихожую…
Пишу об этом и слезы на глазах… Столько лет прошло, но Грунечку я не могу забыть до сих пор. Никогда больше у меня не было такой умной, такой преданной собаки, как она…
Груня не дожила двух месяцев до своего тринадцатилетия. Умерла в Свердловске – у родителей. В последний день, видимо, почувствовала себя совсем плохо, потому что уже не поднималась и стонала. Пытаясь облегчить ее страдания, мама дала ей таблетку снотворного, чтобы собака поспала. Груня уснула навсегда…
Мне позвонил отец – помню, это был ноябрь 90-го года… Рыдала так, как будто умер самый близкий человек…
В поисках радости
В это время у меня уже был другой пудель. Поскольку Груню родители отдавать не хотели, а жить без собаки уже стало невозможно, я решила взять щенка. О породе даже не задумывалась – только пудель! Вопрос – где взять? В свердловском клубе мне дали ясно понять, что в Тюмень щенка не отдадут – самим не хватает (господи, было же такое время!), а у нас в городе пуделей не было. Я специально сходила на выставку ДОСААФ, которая традиционно проводится в мае, и увидела лишь одного страшного черного кобеля по кличке не то Атос, не то Артос… Что-то такое… Невообразимое… Оскорбляющее мои эстетические чувства… Ну и, разумеется, пуделями, к которым «служебники» всерьез никогда не относились, никто вообще не занимался.
Для начала стоит рассказать о том, как я искала клуб собаководства. Поскольку в Тюмени я тогда знала лишь три улицы – ту, на которой жила, ту, где работала, и центральную, то найти клуб было делом практически нереальным. Я останавливала на улице каждого, кто шел с более-менее породистой собакой, – как правило, это были овчарки, и интересовалась адресом. Чаще всего на меня смотрели как на сумасшедшую. Ну, или, в лучшем случае, недоуменно пожимали плечами. В общем, вели себя, как партизаны на допросе. Наконец, кто-то проговорился, и я отправилась на поиски. А когда нашла, оказалось, что «служебники» именно в этот момент решили избавиться от декоративных пород, и где они теперь базируются – одному Богу известно.
Я продолжила поиски, и удача улыбнулась: «декоративники», отделившись, создали свой клуб «Фауна» и обосновались в Д/к железнодорожников, где и собирались в какие-то, сейчас уже и не вспомню, в какие дни.
Пуделями в «Фауне», естественно, тоже никто не занимался. По одно простой причине: на учете не было ни одной собаки – даже того самого Атоса-Артоса. На вопрос, где взять щенка, ответить никто не мог. Зато, отдав должное моей активности и напористости, мне предложили организовать секцию пуделей, сформировать очередь и привезти собак из Москвы. Только в столице, проявив определенную хитрость и изворотливость, можно было приобрести искомое и вывезти на периферию – москвичи, как известно, не слишком любят отдавать то, что есть только у них.
Вот так началась история пудель-клуба в Тюмени.
Не помню, как, с чьей подачи, но мы вышли в Москве на некую Анну Д. Тогда я и подумать не могла, что собаками могут заниматься аферисты чистой воды… Считала, что любовь к собакам у всех такая же искренняя и далекая от материальной выгоды, как у меня. Договорились, что я приезжаю, и она сводит меня с заводчиками, у которых на данный момент есть интересующие меня щенки.
В Москву я приехала накануне Нового 1988 года. Декабрь. В Москве слякоть и мерзость. Встретила меня Анна, повезла по всем адресам. Сначала туда, где были абрикосовые щенки. У заводчиков оставалось две суки – как раз то, что мне надо. Но отдавали они только одну – с белым пятном. Вторую решили немного придержать. Договорились, что если в Москве ее не купят, то я приеду еще раз.
Всего я везла из Москвы одну серую, одну абрикоску, двух коричневых и двух черных – шесть щенков!
Прежде чем рассказать про эту эпопею, скажу, почему назвала Анну аферисткой. Дело в том, что коричневые щенки не имели родословных, и Анна, зная об этом, заранее предупредила хозяев, чтобы они мне ничего не говорили. Тогда не было такой системы, как сейчас, когда при покупке щенка ты получаешь щенячью карточку, а то и готовую родословную. К тому же я еще была не слишком искушенным собачником и не ждала такой, грубо говоря, подставы. Представьте мое состояние, когда через несколько дней после возвращения из Москвы мне позвонила хозяйка щенков и призналась в обмане! Обидно было тем более, что коричневая сука предназначалась для моей сестры, собиравшейся ходить с ней на выставки! Я была в шоке. Начала звонить всем остальным продавцам. Выяснилось, что щенячку на серебристого щенка Анна зачем-то забрала себе – может и, скорее всего, хотела «срубить» за нее деньжат. Знаю, что хозяева потом долго выбивали с нее этот документ, вплоть до того, что кто-то из их коллег – мужчин, будучи в Москве в командировке, встречался с Анной и даже угрожал ей открытым текстом. Но, в конце концов, щенячка была получена.
Дуракам закон не писан
Ну, а теперь о том, как я везла шесть щенков в одной хозяйственной сумке! Кто сегодня готов повторить такой подвиг?
Я решила совместить приятное с полезным: из Москвы обратным рейсом вместе со щенками долететь не до Тюмени, а до Омска, где в это время служил в учебке мой «забритый» в армию муж, снять гостиницу, встретить с ним Новый год (в том, что его отпустят в увольнение, я почему-то по наивности своей не сомневалась) и на следующий день поездом вернуться в Тюмень. О том, что все это время компанию мне будут составлять шесть щенков, напуганных, голодных, скулящих, скучающих по оставленным в Москве мамам, как-то не думалось.
Не помню, как я грузилась в самолет, – видимо, последующие события выбили у меня из памяти столь незначительный момент. Помню только, что рейс был вечерний, и уже спустя три часа, когда в Омске пробило десять, мы приземлились в аэропорту.
Омичи, успевшие до наступления Нового года вернуться в родной город, испарились мгновенно. На автобусной остановке я осталась одна. Изнеженные столичные щенки, в самолете мирно спавшие в теплой сумке, быстро подмерзли на нешуточном сибирском морозце и запросились наружу по своим нехитрым детским надобностям.
Картинка была еще та: странная тетенька в объемном «бартерном» китайском пальто на лебяжьем пуху, раскидав по снегу свои вещички, собирает в сугробах разноцветных щенков, разбегающихся в разные стороны, и запихивает их в большую сумку.
Когда, не дождавшись автобуса, я все-таки взяла такси, водитель всю дорогу до города кидал удивленные взгляды в зеркало, пытаясь понять, кто издает на заднем сиденье столь странные звуки. Удивление усиливалось еще и тем, что пунктом назначения была не конкретная улица и дом, а некая воинская часть, расположившаяся за цирком в центре города.
На КПП, как и следовало ожидать, дежурили только рядовые – офицеры уже готовились встречать новый год. В теплое помещение меня не пустили – не положено, хотя о терроризме в то время и слыхом не слыхивали, а повизгивающих в сумке щенков вряд ли можно было, будучи в здравом уме, принять за взрывное устройство. С трудом, но все-таки я втолковала горе-воякам на посту, к кому и зачем приехала. После недолгого совещания они решили вызвать дежурного офицера. Все это время я чувствовала себя не лучшим образом – стрелки часов неумолимо приближались к двенадцати, щенки замерзли, проголодались и устали, и их возмущенный скулеж почти не прекращался. Да и самой мне было отнюдь не жарко топтаться на снегу у ворот в ожидании неизвестно чего.
Дежурный офицер появился минут через десять – и весьма недовольный, видно, вытащили из-за праздничного стола. Выслушал мои сбивчивые объяснения: мол, хотела увидеть такого-то из такого-то отделения такой-то роты. Посмотрел, как на идиотку. И убил наповал: сегодня утром все отделение отправлено на постоянное место службы в Итатку. Глухой такой поселок ракетчиков недалеко от Томска. В ответ на мой отчаянный возглас пожал плечами и ушел.
Теперь представьте. Ночь, полчаса до Нового года. Чужой город. Я стою в полном одиночестве у закрытых ворот воинской части, а в сумке копошатся шесть безнадежно замерзших щенков. Я не могла даже плакать: во-первых, слишком замерзла, во-вторых, глупо рыдать, когда тебя никто не видит. Нужно было решать, что делать дальше.
Можно было дойти до гостиницы, снять номер, встретить новый год с бутылкой дефицитного шампанского, купленного в Москве, отдохнуть и утренним поездом вернуться в Тюмень. Но я выбрала другой путь: дошла до дороги, поймала такси и поехала на вокзал. Можете представить себе такую авантюристку?! Никто в целом мире не знал, что я в Омске! Исчезни я сейчас на этих занесенных снегом улицах – меня никто не хватится как минимум несколько дней, пока не кончатся новогодние праздники. Даже родители, потому что в Тюмени у меня тогда не было домашнего телефона, а о сотовых мы и знать ничего не знали.
На вокзале, несмотря на новогоднюю ночь, народу хватало. Очередь в кассу была приличная. Я покорно пристроилась в хвост, пристроив у ног сумку с угомонившимися щенками. Они, по-моему, уже смирились со своей судьбой.
Самые непоседливые, впрочем, тут же закопошились, пытаясь выбраться наружу через небольшой проем не застегнутой до конца молнии, оставленный, чтобы детки могли дышать. Я склонилась над сумкой, запихивая обратно то одну, то вторую любопытную морду. В этот момент кто-то тронул меня за плечо…
Я выпрямилась и обернулась. Напротив меня стоял удивительно знакомый солдатик в грубой шинели, с голой шеей, торчащей из ворота гимнастерки, в уродливой казенной форменной шапке. Как выяснилось потом, окончившие учебку младшие сержанты с утра торчали на вокзале в ожидании поезда на Итатку, который должен был придти лишь ранним утром следующего дня! Отцы – командиры предпочли сбросить обузу со своих плеч задолго до Нового года, чтобы потом среди ночи не бросать застолье и не везти их на вокзал. На меня в тот день часто смотрели как на идиотку. Вот и сейчас народ расступился в изумлении, когда мирно стоявшая в очереди девушка вдруг ни с того ни с сего начала обниматься с подошедшим со стороны солдатом…
Он опознал меня по тому самому бартерному китайскому пуховику. Сказал сослуживцам: «О, у моей жены такое пальто. Да и шапка у нее такая же… И вообще это моя жена!»
Новый год мы встретили на скамейке в зале ожидания. Шампанское из Москвы я тащила не зря – всем досталось по чуть-чуть. Кроме командира – молодого лейтенанта, который смотрел с плохо скрываемым подозрением, когда муж представлял ему меня: «Это моя жена! А это моя собака!». И гордо продемонстрировал абрикосового щенка.
Какая жена?! На вокзале! В Омске! В новогоднюю ночь! С кучей собак в сумке! Сейчас такое и представить трудно…
Мой поезд пришел через час. Утром я уже была в Тюмени. К вечеру у меня оставалась только коричневая девочка, которая должна была уехать в Свердловск, к моей сестре. Но не прошло и двух недель, как я снова отправилась в Москву – теперь уже за своей собакой. Но это уже совсем другая, не такая захватывающая история.
Три зарплаты за щенка
Звали ее Арника Дан – по папе немка, по маме – чешка. Перед самой поездкой мне пришлось обсудить этот вопрос со своей мамой, поскольку двухлетнего сына в отсутствие папы, служащего в далекой Итатке, нужно было вновь отправлять к родителям. Идею приобретения собаки мама почему-то не одобряла, но поскольку спорить со мной было бесполезно (в конце концов, я уже была достаточно взрослой и самостоятельной), то лишь поинтересовалась ее стоимостью. Щенок стоил бешеных денег – 300 рублей! Плюс 70 рублей на самолет до Москвы и обратно. При том что оклад у меня, молодого специалиста, был всего 126 рублей. Три зарплаты! «Ужас!» – сказала мама. Пришлось напомнить, что буквально накануне нашего разговора отец купил себе новый радиоприемник последней модели (он всегда покупал себе новейшую аппаратуру) за те же деньги. «Ну, так он сам зарабатывает», – привела странный довод мама. Странный, потому что к тому времени я уже четыре года жила самостоятельно и собаку собиралась покупать, разумеется, на свои кровные.
Подробностей этой поездки я, честно говоря, не помню. Она не была столь экстремальной, как первая. Я спокойно долетела до Москвы, спокойно доехала до заводчиков, взяла щенка и отправилась обратно в аэропорт. И только один момент запомнился… В метро возить собак тогда запрещалось. Но на мне был все тот же объемный китайский пуховик – за пазухой у него поместился бы не один щенок, так что пронести пуделенка мимо бдительных дежурных метрополитена и спуститься по эскалатору вниз на платформу большого труда не составило. В вагоне щенку стало жарко. Представляю, что подумали обо мне пассажиры, когда моя «пышная грудь» вдруг зашевелилась! А потом на свет Божий появилась щенячья голова, увенчанная, словно одуванчик, рыжей шапочкой, два черных глаза и забавная бритая морда. Надо было видеть, как расцвели улыбками мои случайные попутчики! «Щенков стоит возить в метро, хотя бы ради того, чтобы люди улыбались!» – подумала я тогда.
Что я помню об этой собаке? Она была моим вторым ребенком. Любимым. Потому что с сыном были проблемы, а с ней – нет. На него я могла кричать и ругаться – с ней разговаривала с одной лишь лаской в голосе: Арнюша, Нюся. Помню, приводила ребенка из садика, готовила ужин, усаживала его за стол и одновременно кормила собаку. Это был, напомню, 1988 год. Ни о каких кормах мы тогда и знать ничего не знали. Может, в Москве что-то уже и появлялось, а в Тюмени эра «Педигри» и «Вискаса» наступила лишь 4—5 лет спустя. А тогда я либо варила кашу, либо давала то, что если сами – суп, макароны и т.д., обязательно добавляя мелко нарезанную колбасу, поскольку мясо в голодной Тюмени в отличие от сытой столицы давали исключительно по талонам – 1 кг на человека в месяц. Впрочем, и колбасу тоже по талонам, как и масло, и мыло, и водку, и многое другое. Господи, неужели такое когда-то было?!
Так вот, сын считал, что Арнику я кормлю вкуснее, чем его, и требовал, чтобы я непременно крошила ему в тарелку колбасу – так же, как Нюсе. Слава Богу, что ел, сидя за столом, а не на полу рядом с собакой. Когда начинал вредничать, я пугала его, говоря, что отдам его еду Арнике.
В Свердловск ездили часто, – Арника неизменно нас сопровождала. В конце восьмидесятых стало легче с провозом собак. Как бы то ни было, оставлять ее в Тюмени было не с кем. Груня новую жиличку восприняла с философским спокойствием – во всяком случае, не припомню, чтобы она хоть раз на нее зарычала или как-то иначе проявила свое неудовольствие. Может, потому, что Арника приезжала и уезжала и ни на что не претендовала?..
Совершенно однозначно – эту собаку я привезла для участия в выставках. В Тюмени их тогда проводили две в год: ДОСААФ и «Фауна». Так что пришлось учиться сушить, мыть и стричь. Машинки не было – а где бы ее взять? Ножниц нормальных – тоже. Про щетки я вообще не говорю. Кажется, заводчица поделилась со мной пуходеркой – на деревянной ручке, длинная железная… как бы поточнее выразиться… щетина, которая в кровь рвала пальцы, а не только собачью кожу и шерсть. Если долго чесать, на большом и среднем пальцах оставались мозоли. Но ничего, справлялись. Но зато к этому времени я уже знала, как полагается сушить и фенить! И это уже было достижением.
Помню, Нюсе было месяцев пять – шесть, и у нее никак не выпадал один клык. Вечерами я брала ее на руки и расшатывала этот чертов зуб. Дело было в Свердловске. Мама посмотрела, как я маюсь дурью, и сказала: «Лучше бы ребенком занялась!». «Ребенок у меня бесплатный, – недолго думая, возразила я, – а собака триста рублей стоит!».
Дерните стоп-кран, пожалуйста…
Сейчас я понимаю, что собака (если смотреть с высоты развития породы сегодня) была откровенно очхоровской – прямоватые ноги, короткая морда, широкий череп, круглые глаза. Но тогда… абрикосовый пудель – вот такой, как у меня, – ухоженный, подстриженный, начесанный… Это была картинка! Лучше нее в Тюмени, да и в Свердловске, на тот момент не было. До 91-го года, когда в страну просто хлынули собаки современного типа, оставалось еще несколько лет.
Разумеется, на всех выставках мы получали оценки «отлично» и даже занимали первые места. С Арникой я начала ездить и в другие города – в Екатеринбург, в Киров, в Москву…
Поездку в Киров запомнила надолго. Во-первых, помню, что там было неимоверное количество коричневых карликов. Были ли они местного разведения или нет, какого уровня – судить не берусь. Но то, что их было много – это точно. Но тогда я к коричневым была как-то равнодушна. У двоюродной сестры жила коричневая Габи – та самая, без родословной, привезенная мной из Москвы. У нее был очень насыщенный, цвета темного шоколада окрас, темные глаза, и сама она была хорошего типа – квадратная, крепкая, с красивой головой, пожалуй, лучше, чем моя Арника. Но… без родословной. Зато у нее был отвратный характер – дома она рвала и грызла все подряд, ела детские носки, трусики, даже юбки и платья, при этом ни в какую не оставалась одна, выла и лаяла, даже выгрызла дверь – до дыры! В общем, это был ходячий кошмар. После того, как соседи, которым надоело слушать, как собака целыми днями лает и воет в пустой квартире, выбили дверь, сестра собралась с духом, поехала на рынок и Габи продала. И ведь продала же! Взрослую! Страшно подумать, что с ней стало потом…
Но вернемся к Кирову. Мы чего-то там получили – оценку «отлично», даже, помнится, вышли в какое-то сравнение, но бестов никаких тогда не было, и чего меня туда понесло – вообще непонятно. На обратном пути поезд остановился на какой-то станции – всего на три минуты. Поскольку длительной остановки в ближайшее время не предполагалось, мы с Арникой вышли из вагона. Проводник не возражала, даже открыла нам дверь. Была зима – кажется, февраль. Собака отошла в сторонку и сел в сугроб. И в этот момент поезд тронулся…
Я держалась за поручень вагона и сначала шла, а потом уже бежала за поездом, который начал набирать ход. Я кричала «Нюся! Нюся!», а она тихонько трусила за мной – ей и невдомек было, что нужно поторопиться. Проводница стояла на площадке и ругала меня почем зря. Выхода было два: запрыгнуть в вагон и оставить на станции собаку, но это было совершенно невозможно, или отпустить поручень и остаться самой. Но об этом думать тоже не хотелось – в вагоне оставались и вещи, и документы. «Дергайте стоп-кран! – закричала я проводнице. – Дергайте стоп-кран!». Она и дернула.