Как падкий по сдельным расценкам лечил марками души богатеев

Часть 4. Открытие себя самого и своей воли людям, или возвращение Василия Сергеевича и объединение с ним

Орать пришлось долго. Темнеть стало. В какой-то момент Василий подумал, что пора прекращать звать и надо возвращаться в тот дом, что служил ему опорой последние года и напрасно он, надеясь на чудо, сюда пробирался сквозь заросли кустарника, раздирая руки в кровь, больно ударяясь стопами ног об кочки, редко, но падая прямо лицом в холодную землю. Почему он, взрослый человек, мог поверить в иллюзию найти себя, после того как не смог дойти даже до простого сельского врача. И, возможно, Степан уже сегодня домой возвратился из больницы, а там в тепле можно было бы выпить чего-нибудь покрепче и никогда больше не вспоминать про этот день. Подумав про всё это, он увидел, как вышли из темноты две тени.

Допрашивали его не долго, Василий четко и ясно им проговорил слово в слово то, что ему советовал мужичок из трактира, настоящего имени которого никто не знал, используя «эй, ты», держа сверток впереди себя на вытянутых руках. Кулёк с пирогом сразу забрали, деньги брать не стали, за собой его повели впереди и по рации чего-то передали. Художественный дом остался позади.

Василий теперь ругал себя за то, что припозднился, что надо было сразу сюда добираться, но после разговора с «эй, ты» он вернулся домой, переоделся в ту самую бережно сохраненную им одежду, в которой нашел себя на берегу речки, потом прощальную записку Степану написал, в которой благодарил его и завещал ему то свое добро, что успел нажить, интуитивно понимая, что ничего с собой брать не надо, так как это не понадобится. Оставил записку на столе и хотел было выпить на тот же «ход ноги», но пересилил себя, осознав, что стоит только пригубить, и никуда уже он не пойдет, потому что позабудет. И направился в путь.

Так, пока копался, то потерял свет дня, а теперь было не по себе от темноты, от незнакомых людей, непонятных нравов впереди и главное, что жизнь шла размеренно, а тут такой резкий скачок, прорыв нарыва в неизвестность, что голова шла кругом, что хотелось вернуться и привычно выпить. И еще мысль в голове стала зудливо рвать, почему он десять дней не пил? Не хотелось одному? Одному – не помеха. Ставя трактор в гараж, даже не вылезая с лопнувшего кресла, он ежедневно выпивал сто грамм, чтобы мышечная боль чуть прошла, и после самогон привычно обжигал желудок и начинал им двигать, давая толчок, чтобы вылезти из кабины и поплестись домой.

Минут через десять, обойдя березовую рощу, вблизи показался тентовый купол, по форме напоминающий цирковой, только чисто белого цвета, а затем открылось продолжение купола, служившее ему опорой – двухэтажная тентовая юбка. Изнутри ровно освещаемая, она надежно белела в темноте крадущейся ночи. По краям конструкции торчали вспомогательные палатки, из которых слышался женский смех, раздавался звон бокалов, и поднимался дым от тлеющих высушенных листьев доминиканского табака, добавляя темноты в ночь.

Когда подошли к входу в купол, сопровождающие остановились, и один из них указал на крайний правый столик, размещенный внутри.

– Тебе – туда, – и бережно сунул Василию сверток с пирогом от бабы Дуси.

Василий как-то понял, что он перестал быть плененным и дальше ему необходимо передвигаться самостоятельно. Ему нравилось, что его оставили в покое, это лучше, чем убить и закопать его в поле. Войдя в купол, он осмотрелся.

Внутри правила классического цирка-шапито почти соблюдались: огражденный манеж присутствовал, но посередине него были сложены паленья для предстоящего костра; трибуны отсутствовали, но их место занимали десятка два столов, за которыми пировала публика, ожидая представления, тематика которого для Василия была пока не понятна.

Он направился к крайнему правому столику, отличающемуся от других столов отсутствием изобилия съестного и питейного – на столе стояли графин, шесть рюмок, широкая тарелка с нарезанным тонким слоем мясистым салом и плетенной корзинкой, наполненной душистым черным хлебом. Василий, у которого с утра маковой росинки во рту не было, почувствовал жуткий голод, прятавшийся под покровом нервного ожиданием от предстоящей встречи и надеждой на исцеление.

– Нисим Рокитянский, – представился вышедший из-за стола мужчина, чем-то внешне напоминающий его друга тракториста Степана – хорошо сложенный, одетый расхлябанно свободно и ничего не боявшийся.

– Вася, – вытянул из себя Василий и протянул свёрток.

– Спасибо. Давно баба Дуся меня не баловала. Редко теперь печет. Старость – не радость. – Нисим Рокитянский принял свёрток и бережно его положил на край стола. – Вася, слышал про твою беду. Давай пройдёмся.

Рокитянский повёл Василия, обходя столы с публикой так, что стенка цирка шла впритык к правому плечу. Шагали медленно, и Василий стал замечать, что к верхнему каркасу, служившему элементом опорной конструкцией, через каждые два метра на веревках развешаны тряпочные куклы. Ещё лучше вглядевшись в них, он признал в них пса Филю, зайку Степашку, поросёнка Хрюшу и ворону Каркушу из телепередачи «Спокойной ночи, малыши». Куклы повторялись, но одеты были по-разному.

– Обратил внимание на кукольные персонажи детской передачи? – Рокитянский явно отвлекался от того, о чем хотел говорить, – эти оригинальные куклы все списаны в разное время по причине износа, мной позаимствованы, спасены от уничтожения. Люблю свои причуды удовлетворять, помогает на плаву держаться уверенней. Вот о чём мне хотелось с тобой говорить. Ты уверен, что действительно хочешь вспомнить, кто ты и откуда?

– Да.

– Сколько же времени прошло с тех пор, как позабыл?

– Почти три года.

– За это время пробовал лечиться?

– Нет.

– Почему?

– Руки не доходили. Сначала подумывал к врачу сходить, но как-то всё не складывалось.

– А ты не задавал себе вопрос: почему на протяжении трех лет ни разу не посетил врача, живя в незнакомом мире, возможно некомфортном. Всё же чужое: быт, работа, еда, друзья, местность, погода, воздух, стульчак, в конце концов…

– Я понял, к чему вы ведёте. Уже то, что я здесь, свидетельствует о том, что время пришло навести порядок в моей голове.

– А может ошибка? Сбой. Мимолетное влечение мозга, влечение готовое пройти завтра поутру, а к обеду насовсем исчезнуть, не оставив и следа.

– Если сбой, я воспринимаю сбой как подарок, не воспользоваться им глупо.

– А если после придёт сожаление, ты допускаешь, что жизнь до, назовем её с амнезией, могла быть хуже?

– Допускаю, что могла быть хуже, но как хуже? Меня кто-то обидел, разлюбил или предал? Скажу так, приобретя воспоминая о прошлом, рассчитываю, что опыт последних лет не исчезнет и поможет мне справиться с тем, что для меня в той жизни казалось погибельным. В теперешней жизни у меня нет любви, значит отсутствие её, вернувшись в прошлую жизнь, я переживу. Обида и предательство так же естественны как воздух, которым мы дышим, выходит – тоже по-своему полезны, так как их появление учит им противостоять, вырабатывая антитела. Ещё меня привлекает то, что в прошлой жизни достаток был выше, посмотрите на мою одежду, она кажется богатой. – Здесь Василий недоговаривал. При встрече с Рокитянским он обратил внимание на его наручные часы, они были значительно беднее, чем те, что он оставил в трактире. Выходило, что он значительно богаче Рокитянского, что не могло не привлекать пуститься бегом в прошлый образ жизни.

– Действительно, по рассуждениям мало у тебя схожего с местными жителями… – Как бы себе говорил Рокитянский. – Достаток, когда он сопровождает, форма приятная, но эта форма не истинного удовольствия.

– Это жертва, на которую я готов пойти. – Твердо ответил Василий.

– Я вижу, ты всё хорошо обдумал. Вопрос больше не имею, вот мы и пришли.

Василий, отдавшись беседе, не отловил реперных точек в передвижении – как они покинули цирк-шапито и вошли в одну из прилегающих к нему палаток.

Их встретил молодой человек, привстав с походного брезентового кресла, комфортно располагающегося напротив телевизора, на экране которого шла прямая трансляция происходящего из цирка-шапито, обтянутые стены которого Василий с Рокитянским только что покинули.

– Игорь, – представился молодой человек, – предлагаю потратить несколько минут перед тем, как начать… трип.

– Трип? – повторил Василий, как бы пытаясь разобраться, что ждёт там впереди и его манило. Слово «трип» смутило, и он подумал, что Исцелитель нечётко произнёс слово «труп» и решил уточнить – … труп?

– Бросьте. Никой не труп. Трип. Трип – на английском, обозначает приключение.

На экране происходила подготовка к разжиганию костра: в неуместных костюмах из меха и плюша волка и зайка переодетые бросили на сваленные в центре купола паленья два факела. Паленья, заранее пропитанные маслом, заполыхали. Волк и заяц ушли и вернулись через минуту, неся на плечах стойки для вертела, и установили их над пламенем костра. Затем они снова ушли.

Исцелитель протянул Василию кусочек розовой бумаги, размером с копейку, держа её на ладони.

– Положите в рот и тщательно разжуйте. – Видя, что Василий не понял сказанного, Исцелитель повторил. – Представьте, что я врач и даю вам лекарство, а лекарство не таблетка – кусочек бумаги, пропитанный полезной настойкой лечебных степных трав. Годится?

– Так годится, – ответил Василий, облизал указательный палец, воткнул его в то место на ладони, где лежал кусочек бумаги, прижал, и бумага прилипла к пальцу.

Василий поднёс указательный палец ко рту и лизнул его, втянув бумагу. Но на него уже никто не смотрел, Рокитянский и Игорь наблюдали за происходящим на экране.

Заяц и волк появились снова, держа по краям вертел с нанизанной на него тушей свиньи. Неголодная публика зааплодировала, подбадривая волка и зайка, надеясь на эффектное продолжение. Они начали крутиться относительно друг друга на фоне разгорающегося костра, занимая публику импровизированным танцем.

Игорь опустил протянутую руку и предложил сесть. Василий разместился на втором походном кресле. Рокитянский молча откланялся и поспешил вернуться в купол за свой столик, за чем мог наблюдать Василий на экране телевизора.

Прошло минут пять, как волк и заяц кружили, балансируя со свиной тушей.

– Собственно, тема нашей встречи мне ясна. – Игорь отвлекся от экрана. – Случай редкий. Я помогу Вам вспомнить забытое в первые два-три часа после того, как начнёт действовать лекарство. По возрасту Вам лет сорок, поэтому помогу воспринять массу из сорока лет воспоминаний легче, подавая их строго дозированно, без болезненного огневого шквала. Из чего следует, что Вам надо расслабиться и слушать мой голос.

– Вы уверенны, что всё получится?

– Когда Вас нашли, или Вы сами нашлись, травма головы была? – Игорь достал из нагрудного кармана рубашки ещё один кусочек розовой бумажки, положил в рот и начал разжёвывать её.

– Нет. – Василий, неудобно державший до этого свою бумажку на языке, тоже стал её разжёвывать, не понимая, почему врач тоже принимает настойку лечебных степных трав.

– Ну, тогда препятствий не вижу. Вы во сколько сегодня последний раз ели?

– Не ел ничего со вчерашнего ужина.

– Прекрасно, – Игорь снова обратил взор на экран.

Волк и заяц продвинулись в импровизированном танце – вертел со свининкой стал подкидываться вверх и подхватываться ими за метр до падения на пол, и теперь волк с зайцем кружили не только вокруг друг друга, а еще вокруг костра настолько быстро, насколько могли позволить одетые на них тёплые костюмы. Тем временем паленья заметно прогорели.

В очередной раз, подбрасывая вертел, заяц и волк не стали ловить его, но и вертел не упал на пол, а ловко запрыгнул на стойку. Публике понравился ловкий манёвр, разбавляющий затянувшейся танец, и она радостно ухнула, приветствуя трепещущие изменения и надеясь на волнующее продолжение представления.

Игорь поднял стоявший около кресла, на котором он сидел, небольшой чёрного цвета чемоданчик, поставил его на колени и пояснил Василию:

– Предполагаю, что трип начнется здесь. Оставалось подготовиться.

Он открыл чемоданчик и принялся вытягивать из него предметы, помогающие исследовать измененное состояние: бронзовый подсвечник в виде лотоса, несколько красно-парафированных свечей из китайского храма и спички. Закрыв чемоданчик, он поставил его на третье кресло так, что образовалась ровная твердая поверхность для горизонтального размещения на ней всего, только что вытянутого из самого чемоданчика.

Затем Игорь принялся крутить подсвечник таким образом, что с каждым движением лотос стал раскрываться на восемь равных лепестков, на каждом из которых был выплавлен индуистский бог мудрости и благополучия Ганапати. Когда лотос раскрылся, Игорь вставил в него свечу и снова обратил внимание на экран.

Волк и заяц перешли к готовке – потряхивая мордами, динамично крутили вертел со свиньей, которая, казалось, стала от пламени не такой большой и начинала напоминать поросёнка. Изменение заметила и публика, начиная вырабатывать страстные возгласы по этому поводу.

Василий обратил внимание на столик, за которым сидел Рокитянский, слева от Нисама находился планшет, тоже показывающий какое-то действие. Такие планшеты Василий видел у продвинутых дальнобойщиков, мудро скрывающих знание про местонахождение таверны «У потоля» от недругов. Василий интуитивно обратил взор на левый угол палатки, заметил в углу зуммер камеры и понял, что сам является частью другого представления, билеты на которое имеет исключительно столик Рокитянского.

Игорь щелкнул спичкой, зажег от нее свечу, тут же хлопнул в ладоши, после чего лампа, освещающая палатку, и спичка, зажатая между пальцами, погасли, оставив за себя отдуваться мигающий экран телевизора и свечу.

– А чего мы ждем? – Василий не выдержал затянувшегося ожидания неизвестного.

– Досмотрим шоу и после решим, – Игорь отвлёкся на Василия и снова уставился на экран, – вопрос к Вам один имеется. Готовы его услышать?

– Да, – ответил Василий, понимая, что это проверка.

– Представьте ситуацию: асфальтированная ровная дорога, по три полосы в каждое направление. Отбойники отсутствуют, только разделительная полоса. Вы едете на машине по одному из направлений по крайней левой полосе. Дорога свободна, кроме твоей машины, никого. За окном зима. Утро. Солнечно. На дороге впереди, в твоей полосе, лежит то ли кусок слипшегося снега, то ли сбитая кошка или собака большого размера. Не понятно, представляет ли он для колес машины опасность. Этот кусок замечаешь в последнюю секунду, но этого достаточно, чтобы что-нибудь предпринять. Как поступите?

– Перестроюсь в правый ряд, проеду опасность и приторможу, чтобы выйти и проверить предположение о том, лежит на дороге кошка или собака, и проверю можно ли ей помочь, – ответил Василий.

На вертеле жарилась взрослая свинья, молодея и преобразовываясь до возраста поросёнка. Различие было настолько разительным, пламя костра почти иссякло, и волк с зайцем перестали крутить вертел. Готовность к употреблению поросёнка была не ясна. Публика замерла в ожидании очередной иллюзии.

Волк из таинственного отсека своего костюма вытащил короткое мачете и подкинул его вверх, обращая на себя внимание зрителей блеском подброшенного металла. Когда волк поймал мачете, то двинулся по догорающим головешкам к поросенку и резким точным ударом вспорол ему брюхо. Было слышно, что жестокий удар выдавил из зрителей несколько воплей, но тут же из разреза на туше показался черный клюв птицы, а затем появилась сама птица – ворона.

Выбравшись и цепляясь лапами, она уселась сверху туши животного и принялась чистить крылья, часто взмахивая ими, как бы отряхаясь от того, что могло бы её испачкать при нахождении в туше.

Зашумел механизм, складывающий купол цирка, и постепенно начал открывать публике ночное небо. Процесс был небыстрым и занял минут десять, это время ворона мирно ожидала открытия летного пространства, и её можно было подробно рассмотреть. В ней ничего необычного не наблюдалось, кроме того, что она была чиста, хоть и кокетливо подавала своими действиями намек на попытки привести себя в привычную норму. Дождавшись, когда вороне надоест пребывать в созерцающем состоянии физического самоочищении, публика неожиданно обмерла, когда увидела её, зависающей на четыре метра над манежем и выпустившей «кар…».

Этот «кар» ждали, как любящая и преданная жена ждет по полгода мужа, капитана из дальнего плаванья, не находя себе места, чтобы успокоить внутреннюю боль, испытываемую от разлуки. Звук «кар» неспешно прошелся по всему, что встретилось на его пути, распространяясь как атомный взрыв, но, не калеча, а привнося своевластие, вкусив преграды и преодолев их. «Кар» добирался до зрителей, находящих в куполе, затем до кукол из детской вечерней программы и затем до зрителей в палатках.

Первый эффект настиг публику, располагающуюся под куполом. Вася наблюдал через экран за тем, что с ней стало происходить. Абсолютно все сидели с закрытыми глаза для большего вкушения грубого и прозрачного звука, его вибрации заставляли лица кривиться от массы различных чувств. Затем куклы, они, привязанные за нижнюю часть тонкой верёвкой, словно воздушные шарики поднялись с насиженных мест вверх в надежде улететь в непроглядное небо. Но с куклами было сделано мастерски искусственно для подчеркивания, что вот она точка представления достигнута, как будто аналог фейерверка, который заканчивает яркое представление.

Переодетые в животных разнузданно валялись на сцене, и это говорило о том, что они впервые попали в лапы к «кару». Собственно, так и задумывалось – показать публике качество товара и то, что ворона также неподражаемо перспективна.

И тут Василий почувствовал то, от чего публика так залипла от «кары», потому что «кар» добрался до него. Нахлынула грусть как железобетонная плита, она раздавила Васю оттенками разочарования, отрицания и бессмысленности. Грусть, наполненная таким составом, как жалость к себе, стыд за неуклюжие поступки, переживание дурацких ситуаций и ненависть к окружающим за их превосходство. Этот мощный водопровод говно-чувств заполнил сложнейшую нейронную сеть, производящую и обрабатывающую огромное количество логически связанных электрохимических импульсов, мозг и разум заполнился продуктом этой работы. Вася заплакал, затем зарыдал и рыдал до тех пор, когда ответственная за основные электрохимические и биоэлектронные нейронные процессы перестала поставлять говно-чувства в душу.

Вася открыл глаза, и ничего не изменилось. Игорь сидел на стуле, зажмурив глаза.

– Поймите правильно, то, что вы испытали не мой метод лечения. – Заговорил он, подняв взгляд. – Вы попали на одно из представлений элиты из хронологии мелкой моторики мозжечка. Для первого раза вас накрыло волной серых и неприятных чувств, и вы хорошо продержались. Давайте пройдёмся.

Вася с Исцелителем вышли из палатки и направились от купола в близлежащую рощу. Шагая в темноте по ровно постриженной траве под появляющимся во всей красе полном месяце, Васе становилось не по себе, потому что ему привиделось, что во тьме прячутся волки, и он побежал, настроенный на самосохранение и позабыв обо всём.

Дорога из безумных видений привела его в рощу, перерастающую в лес, следом перерастающий в дремучий лес. Вася от усталости упал на колени и, боясь смертельного преследования, продолжил путь в глубь глухого леса. Одежда изодралась, и тело зазудело, мышцы просили воды, и Вася, завалившись лицом в травы, полные росы, жадно стал её пить. Прошло несколько часов, прежде чем он понял, что этого не хватает, чтобы удовлетворить чувство жажды. Вася приподнял голову и увидел лужицу, в ней отражался месяц, и он двинулся к ней в надежде, что та свежа, чиста и прохладна.

Добравшись до лужи, Вася облизнулся и нагнулся над ней. Как вдруг услышал позади себя:

– Не пей из лужи, козлёночком станешь.

Вася испугался этого "козленочком станешь", он заорал благим матом, вскочил и побежал. С некоторых сторон он слышал вой, волки снова погнались за ним, и Вася, потеряв ориентир, побежал назад к куполу, стараясь держаться подальше от воя.

Приходил рассвет, и окружающее отпускало темноту, давая рассмотреть дорогу. Она вернула его к срубу, измазанному, видимо, местными обалдуями баллончиками с яркой краской.

По лестнице он взобрался и дернул за ручку дверь, та поддалась, вошел и запер её, чтобы ни один волк не смог сунуться.

Единственная просторная комната была без окон и через плотную дверь не пропускала помощников солнца. Оставаясь в темноте, Вася понемногу успокоился, доказывая это равномерным темпом дыхания. Как вдруг раздался звук – чиркнула спичка. Маленький жёлто-синий огонёк подлетел к свече, та зажглась и осветила внутреннее пространство.

Перед Васей сидел на стуле Игорь, на том же стуле из палатки, где началось его, Васино лечение, на столе стоял тот же подсвечник-лотос.

«Надо ещё принять лекарство, – спокойно заявил Игорь и протянул Васе на ладони синий кругляшек, – останавливаться это промедление и потеря накопленного. Василий, осталось немного, потерпи».

Вася подошел и принял синюю бумажку, привычно её разжевывая.

Его закачало, и он присел на колени. Слепило – это Игорь открыл дверь, и свет ворвался в эту деревянную безвкусную коробку. Глаза привыкли к нему. Неожиданно вошел бородатый тучный мужик, одетый в черную рясу, на голове покоился капюшон, держа перед собой грубо обтесанную корягу а-ля посох и затертую книгу.

Реальность сменилась сочностью и размазанностью.

Игорь сложил в рот кусок бумаги и кивнул мужику в рясе, предлагая начинать.

«Здесь таких давно не ходило, – завёл речь мужик, обращаясь исключительно к пустоте в двери, – здесь давно не ходило таких».

Его голос звучал как целибат.

У Васи зачесалось лицо. И тут он вспомнил, что богат – проявлялись изображения, как он самолично устраивал внезапную проверку на принадлежащем ему молочном заводе по производству молока, кефира, ряженки, творога, сливочного масла и йогуртов. Результат потряс – генеральный директор завода проворовался: снизил качество продукции пару раз за полгода и построил на сэкономленное трехэтажный загородный коттедж с двумя машиноместами. Привык к повышенному комфорту и захотелось ему недвижимости за границей. Снова снизил качество, а после купил домик в Аликанте. Из-за подорванного авторитета завод готовился претерпеть убытки. Генерального директора спасло то, что он нанял крутых продажников – те, когда текущие закупщики из-за снижения качества отказались от поставки продукции нашли других, тем самым обороты производства завода не упали. Подозрение, что с заводом нечисто, возникло только тогда, когда произошла резкая смена закупщиков. Когда закончили юридическое оформление документов на дарение шестому заместителю Василия имущества, купленного на украденные деньги, генерального директора завода, в пример другим и как в наказание за непослушание, живьём закопали в поле, где по весне сеялась кукуруза.