Младший сержант Алексей Крайнов
В руке комиссара Алексей разглядел воронёную сталь пистолета. Курок был взведён заранее. С последними словами командира – короткий шаг между конвойными, сухой щелчок выстрела. Микулин друг, так и не подняв головы, оседая на землю, безвольно подломился в коленях. Конвойные, явно не ожидая такой развязки, в ужасе шарахнулись в стороны, сбивая с ног и чуть не насадив на штыки ближайших к ним командиров. Задели и замполита, а потому второй, Микулин, выстрел ушел в небо. Посмотрев на упавшего друга, присевший было от неожиданности солдатик с низкого старта рванул вдоль строя к ближайшему лесу. За ним, стреляя на ходу, кинулся политрук. Попал, Лёха видел, попал! Но парень, извиваясь и вскрикивая от каждой жалившей его пули, продолжал бежать: не хотело молодое тело смерть принимать, боролось… Наконец, метров через полста этой безумной гонки, уже к всеобщему облегчению, боец упал. Замер. Затем, видимо услышав шаги замполита, на ходу перезаряжавшего пистолет, израненный солдат перевернулся на спину и, закрыв глаза рукой, – закричал. И от этого его детского: «Мамка! Не убивайте, дяденька!» – у ошалевшего от увиденного убийства Лёхи и вовсе потемнело в глазах.
Батальон ушёл. Забрав «таинственный» вещмешок, сквозь брезент которого явно проступали очертания консервных банок да хлебной буханки, не попрощавшись, уехал и «большой чин». Лёшкиному отделению выпала доля хоронить расстрелянных бойцов. Комбат оставил одну из полуторок и замполита – старшим. Заканчивать, значит, начатое. Бойцы сноровисто ковыряли землю сапёрными лопатками. Водила, один из бывших конвойных, попытался было отсидеться в машине. Но встретившись взглядом с Алексеем, всё понял и, достав из кузова полноразмерную штыковую лопату, присоединился к остальным. Дело пошло быстрее. Политрук сидел в сторонке, отрешённо уставившись в одну точку.
Пересилив себя, Лёшка подошел к лежащему навзничь Микуле, присел. Зачем-то намочил водой из фляжки тряпицу для чистки оружия и принялся осторожно протирать заплаканное, в разводах грязи и крови, бледное лицо сослуживца. Хотелось извиниться – а как? Сзади нависла тень неслышно подошедшего замполита. Сделав вид, что не заметил начальства, Алексей, с ещё большим усердием, продолжал протирать лицо убиенного товарища…
Своих догнали уже затемно. Водила летел, как сумасшедший, в темноте, без света фар, то и дело, обгоняя, откуда ни возьмись появившиеся на шоссе танковые и артиллерийские колонны. Всю дорогу, вцепившись в деревянный борт полуторки, подставив лицо струям посвежевшего воздуха, Лёха плакал, как плакал политрук над могилой расстрелянных им же солдат. Жалко было всех: и погибшего Микулу, и безымянного для Алексея друга его белоруса, и замполита с его запоздалым раскаянием. А ещё было безумно страшно: ведь в смерти бойцов была и его, Лёшкина, огромная вина. Не найди он пропавших солдат, ничего этого не случилось бы. Как хотелось всё вернуть назад, ведь рядом же, и пары часов не прошло, как все были живы! Ан нет – нет теперь в Лёшкином отделении помощника пулемётчика рядового Микулы Сапрыги…
Прибыв, доложились взводному и в строй. Уже под утро порядком уставший Лёха стал явственно различать артиллерийскую канонаду. Однако всполохи зарниц быстро погасил летний рассвет, а следом опустившийся туман скрыл и окрестности. Звуки боя приближались с каждым часом, да только уставшие солдаты скоро перестали обращать на них внимание; гораздо сильнее волновал вопрос о еде и привале. Хотя нет, скорее, о привале. Даже семижильный старший сержант Цепеленко начал, засыпая, на ходу спотыкаться, чего уж об остальных говорить.
Батальон плутал. Чужих подразделений вокруг не осталось. Несколько раз меняли направление движения, затем, кажется, возвращались обратно; канонада грохотала уже со всех сторон. Сам Алексей двигался размеренно и экономно, бездумно уцепившись взглядом за вещмешок впереди идущего красноармейца. Усталость его выражалась в полнейшем безразличии, как к своей судьбе, так и к окружающему его миру. А потому короткая и близкая – в упор – пулемётная очередь в голове колонны послужила лишь долгожданным поводом свалиться в мягкую, как тёткина перина, дорожную пыль. Впереди между тем бойко защёлкали винтовочные выстрелы, затрещало сразу несколько автоматов, ухнули гранатные разрывы. Пулемёт же, несмотря ни на что, продолжал свою песню. Пули его с жужжанием проносились над распластанными на дороге телами, в тугую пружину сжимая прохладный утренний воздух.
«Это же бой!» – с приличным запозданием пронеслось в Лёшкиной голове. Однако стрелять было не в кого: просто ничего не видно. Приказал отделению переползти в кювет и не высовываться, а сам ужом рванул вдоль дороги на звуки выстрелов. Пока добрался до головы колонны, всё было кончено. Громко сопя, выскочили из тумана и рысью пронеслись вперёд озадаченные громилы-санитары. Ориентиром им был переливистый, не промахнёшься, мат комбата. Взяв автомат на изготовку, Лёха рванул было следом, но сразу же наткнулся на вынырнувшего из «белого киселя» старшину и, получив команду, кинулся обратно, за взводом. Распоряжение не было неожиданным: Лёшкино подразделение снова превратили в похоронную команду. Батальон получил приказ на короткий привал, а Алексей – немало «добрых» слов и «ласковых» взглядов от сослуживцев, ковыряющих сырую, заболоченную землю на обочине дороги, исключительно благодаря ему, Лёшиному, любопытству.
Хоронили пятерых наших со взвода разведки пареньков и троих… тоже наших, из поставленного в заслон пулемётного расчёта. Вероятно, ребята спросонья не смогли правильно разобраться в обстановке, и получилось восемь трупов, тринадцать раненых и две батальонные полуторки на выброс. Через полчаса всё было кончено: братская могила на обочине, рядом разгруженные грузовики, окровавленные бинты да изувеченный гранатными осколками пулемёт «Максим» на краю мелкого, осыпавшегося окопчика…
Ближе к полудню вышли к большому, забитому войсками селу, входить в него не стали – по приказу комбата расположились в сторонке, в огромном сливовом саду у дороги. Получили команду на привал – устало свалились на землю. Последнее, что запомнил Алексей, были командиры рот батальона во главе с майором, уходившие в сторону белых с жёлтыми камышовыми крышами хат.
Проспал Лёха часа четыре, не меньше. Здоровый, молодой организм, частично решив проблему с усталостью, немедля разбудил хозяина с посылом на пустой желудок. А виной тому был, конечно же, старшина и волшебный запах мясной каши, исходивший от передвижной ротной кухни! В этот раз на еде не экономили, досталось всем по двойной норме, а что хлеб чёрствый, так тут главное не спешить и дать ему хорошенько пропитаться, насытиться душистой влагой от густой и горячей каши, а ещё лучше покрошить прямо в котелок!
За обедом от Цепеленко узнал новости: раненых отнесли в село, в лазарет. Комбат с командирами рот ещё не возвращались. Утреннее наступление прошло без их участия. Село забито тыловыми частями, боевые же подразделения, включая их полк, ушли далеко вперёд и там ведут бои. Красовитов и ещё половина батальона натрескались неспелых, твёрдых как камень, фруктов и уже часа полтора обильно удобряют дальние окраины сада. Отсюда и добавка за обедом: многим стало не до еды. Иванович, батальонный фельдшер, устроил жуткий разнос всем командирам взводов.
– Всем, кроме нашего! – гордо поднял вверх грязный указательный палец Володька. Сзади нетвёрдым шагом подошёл и сам любитель неспелых плодов, красноармеец Красовитов. Садиться не стал, а, прислонившись к тонкоствольному дереву, замер в сторонке: видимо, хотел остаться незамеченным. Однако не вышло.
– Да ты не переживай, Лёха! Из нашего взвода только Димка той отравы и налопался. Остальным я запретил, – во весь голос, чтобы все слышали, веселился Цепеленко, – а Димке разрешил. Как другу разрешил! Ну и в качестве пособия учебного, конечно, чтобы остальным неповадно было! Зато теперь наш взвод единственное боеспособное подразделение в батальоне! А остальные переквалифицировались в минно-заградительные отряды. С химическим уклоном…
Смех прервала команда на построение. Батальон получил приказ: обеспечить оборону села с западного направления.
Глава четвёртая
Лёшкино отделение рыло окопы у дороги, метрах в трёхстах от последних хат, как раз в центре обороны. Копали на совесть: к вечеру одиночные окопчики для стрельбы лёжа превратились в полноразмерные ячейки на двух пехотинцев. Однако подошедшие Цепеленко со взводным стараний Лёхиных ребят не оценили и предложили, в приказной форме, ячейки между собой соединить ходами сообщений да прорыть ещё один ход – тупиковый, в конце с ямкой: для любителей фруктов, чтобы позиции отделения своей беготнёй не выдавали. И всё это хорошенько замаскировать приказали, наверное, чтобы до рассвета уж не ложиться! Поднапрягшись, управились дотемна и, выставив охранение, завалились спать.
Утром немцы бомбили село. Проснувшись от близких разрывов, Лёха смотрел из окопа. Сначала бомбили свысока. Самолётов тех толком и не видать было, но бед понаделали предостаточно: с разных концов немаленького селения заклубились дымовые столбы – горели плотно стоящие друг к другу строения. Украинские мазанки, что так нравились Лёшке издали, от близких разрывов легко превращались в кучу пыли с быстро занимающейся пламенем соломенной шапкой наверху. Непонятно, откуда взявшийся, ветер то пламя подхватывал и разносил «подарочек» по соседям. Чем больше горело домов, тем выше поднимались огненные столбы, и, наконец, объединившись в единое целое, огромный огненный монстр с рёвом, треском и искрами начал пожирать селение.
Опомнившись, расквартированные там «штабные» шустро рванули от пожара. С огнём никто не боролся; куда там, только драпали! Толпа пехотинцев – кто босиком, а кто и в исподнем – мгновенно заполонила улицы. Санитары с носилками, словно муравьи с яйцами из разорённого кем-то муравейника, не обращая внимания на нелёгкий груз, резво неслись к спасительным фруктовым зарослям на окраине. Разномастная техника, ревя моторами, разом ринулась в поле. Тут-то и наступила очередь пикировщиков. Много их было, очень много! После двух десятков Лёха сбился со счёту. Бомбили, стреляли из пулемётов, словно гончие псы на охоте, гонялись за каждой машиной, каждой не успевшей укрыться в кронах садовых деревьев повозкой. А при выходе самолётов из смертоносного пике, Алексей это отчётливо видел, за дело брались бортовые стрелки-радисты, щедро поливая свинцом в панике мечущихся по полям людей…
Наступление продолжалось. К полудню войска вновь потянулись на запад. Наскоро, в воронках, хоронили погибших товарищей и уходили части, квартировавшие в селении. К обеду никого не осталось, лишь потрескивая боеприпасами, тлели и дымили развалины позади их батальона, да коптила небо, истерзанная немецкими пикировщиками, разбитая, покалеченная техника. Изрядно поредевший разведывательный взвод под командованием старшины опять мародёрничал: добывал из брошенных машин и со складов сгоревшего села продовольствие и, вообще, что придётся. Собирал отбившихся от подразделений «ничейных» людей. Народу набралось ещё на одну роту – четвёртую.
Вечером ели до отвала: и тебе свинина жареная, и рыба консервированная, и сахар, слипшийся от огня до состояния леденца без палочки. Разжились боеприпасами без меры, нашли два целых пулемёта «Максим» с полными боекомплектами. Две пушки сорокопятки с тремя красноармейцами – остатками расчётов. Остальные артиллеристы и орудия дивизиона то ли разбежались, то ли побило всех – потерялись, короче. В общем, комбат ту артиллерию быстро «усыновил» и поставил на самом танкоопасном направлении – как раз за Лёшкиным взводом. Лёха со своим отделением, по приказу командира роты, поступил в распоряжение старшего сержанта-артиллериста.
Сначала зарывали и маскировали пушки, затем рыли окопы для боеприпасов. Перекур десять минут, и снова окопы, поодаль – уже для расчётов. Потом соединили всё ходами сообщения. Перекур, и чуть в стороне – запасные позиции по той же схеме. Снова перекур, и тренировка: старший сержант – командир, бойцы-артиллеристы из пушечного расчёта – наводчиками. Лёхины пехотинцы в роли заряжающих да подносчиков снарядов. Сам же командир отделения, младший сержант Алексей Крайнов, оставшись без личного состава, в земляных работах участие принимать отказался, впрочем, как и в тренировочных стрельбах, а отобрав пулемёт у Димки, удобно устроился впереди, в опустевших теперь траншеях отделения. «Предатель» же Красовитов, получив должность заряжающего при пушке, казалось, жизнью был доволен полностью и распоряжениям своего нового командира внимал с превеликим почтением, благоговением даже! Чем, безусловно, вгонял Лёшку в ещё большее уныние.
Впрочем, целый день копали не только новоиспечённые артиллеристы, весь батальон под пристальным взглядом своего командира с усердием вгрызался в землю. Старорежимный комбат, всю первую мировую проторчавший в окопах, дело своё знал и спуску не давал никому. За первой полосой окопов быстро появилась вторая, далее рыли противовоздушные щели, строили землянки от непогоды и ночной сырости. Ещё дальше, почти на окраине села, соорудили наблюдательный пункт и блиндаж для начальства. Артиллеристы, потренировавшись в заряжании, ближе к вечеру провели учебные стрельбы, посмотреть на которые собралось всё батальонное начальство. Что и говорить, хороша наша сорокопятка! За пятьсот метров, в сумерках, с третьего выстрела, завалили выбранное мишенью одинокое дерево. Правда, при стрельбе орудийной отдачей зашибло руку заряжающему Красовитову. Рука у Димки моментально припухла, и по причине временной недееспособности из пушечного расчёта бойца отчислили. Нельзя сказать, что Лёха сильно обрадовался несчастью товарища, но и переживать за него не стал – чай не перелом.
Снарядов было много, пострелять хотелось всем, включая комбата, а потому «пристрелку» проводили до темноты. Да так увлеклись, что не заметили головы колонны, медленно выползающей из леса впереди. Объявили тревогу. Навстречу для опознания пустили грузовик с разведчиками. Оказалось – свои. Отходили в тыл израненные части их мехкорпуса: изнурённые лица пехоты, усталые лошади с ранеными бойцами в повозках, много повозок, очень много! Грузовики, трактора с запылёнными, изувеченными пушками на прицепах и опять же ранеными и смертельно уставшими солдатами в кузовах, на пушечных лафетах. Танки в сцепках, натужно тянущие своих изломанных в боях собратьев.
Высыпав из окопов, бойцы батальона, угощая водой и папиросами проходивших мимо товарищей, пытались выяснить подробности, но измученные, подавленные люди лишь устало отмахивались на ходу: мол, придёт время, сами всё узнаете.
Вскоре с востока, навстречу отступавшим войскам, потянулись свежие, не участвовавшие в боях части. Однако называть их свежими было не совсем верно. Пехота после многодневного, изматывающего марша еле держалась на ногах. Уставшие лошади обессиленно присаживались, изгибали спины под плетьми бредущих рядом ездовых. Танки наступающие, точно так же, как и отступавшие, тянули за собой машины, побитые длинной дорогой и вражескими бомбами. Добравшись до сгоревшего селения, танкисты изломанную технику отгоняли в болотину – метров за двести от обочин, затем, слив топливо и разукомплектовав, зажигали… Комбат, говорят, просил оставить, пушки-то целые, но не дали – не положено! Просили только акт об уничтожении подписать.
В темноте ночи танки горели красиво: огонь столбами вырывался из открытых люков, заставляя испуганно вздрагивать измученных лошадей, детонировали пары топлива и оставшийся боезапас. Вдали тоже грохотало, полыхали зарницы: бои продолжались и ночью. Всё это действо – отблески пламени на измождённых лицах солдат, грохот разрывов, щелчки «лопающихся» в огне патронов, всполохи на горизонте – напоминало Лехе картинку из виденной в детстве «поповской» книжки про ад…
По словам взводного, их батальону приказано продолжать прикрывать уже не хутор, но саму дорогу.
С утра на опустевшем к рассвету пути, откуда ни возьмись, появились немцы. Весело тренькая звонками на кочках, к засевшему в обороне батальону приближались с десяток велосипедистов. Резанули слух и разбудили Лёху, давно привыкшего к постоянной канонаде, именно эти звоночки. Оглядевшись по сторонам, он с удивлением понял – никто не спит! Наблюдая за врагом, в окопах замер весь батальон. И ни звука! Ни щелчка затвора, ни мата шёпотом – полная тишина. Прижав приклад пулемёта к плечу, Алексей аккуратно навёл оружие на врага. Рядом, с Лёхиным автоматом в руках, обиженно сопел Димка. Оно и понятно: воевать с пулемётом понадёжней будет. Между тем метров за сто от окопов велосипедисты, насторожившись, остановились и, прикрывая ладонями глаза от восходящего утреннего солнца, принялись разглядывать позиции батальона да дымы от догоравшей у села техники.
– Огонь! – казалось, подавая команду, комбат не крикнул, шепнул только.
Стреляли все. Бойцы, почти поголовно вооружённые новыми, самозарядными винтовками и автоматами, патронов не жалели. Опустошали обоймы из табельных пистолетов их командиры. Захлёбывались огнём пулемёты, включая установленные далеко на флангах станковые «Максимы». Димка Красовитов, рядом, перегрев ствол, одной длинной очередью опустошил диск Лёшкиного автомата. Короткими очередями зло сёк врага старший сержант Цепеленко, через две ячейки от Лёхи. Не стрелял только сам Алексей: осечка, взвёл курок ещё раз – перекос. Откинул пулемёт в сторону, вырвал свой автомат у Димки, навёл уже на лежащих, щёлк – тишина! Нет выстрела! И вокруг тишина – не стреляет никто! Кубарем через бруствер, к валявшимся в облаке дорожной пыли телам, с разряженным автоматом, бегом – может, выжил кто, так я прикладом, руками задавлю! Первым подбежал – уцелевших нет… Не то что люди – насосы велосипедные пулями изувечены. Винтовки в щепу, трупы бесформенны, запылены, недвижимы, позы неестественны. И лишь притороченные к велосипедным багажникам распушенные катушки, словно кальмары щупальцами, шевелили перебитыми пулями проводами. Опустив бесполезный автомат, Леха остановился, разглядывая мёртвых. Тяжёлое сопение сзади – на развороте удар в ухо! Комбат!
– Кто давал команду покинуть позиции? – Ещё удар, уже кому-то другому, подбегающему.
Куда девался боевой дух?! Зайцем обратно в окопы, да не к себе, чтобы майор не определил кто. Лица вроде не видел, и то ладно. Через позиции первой роты перебежками к себе. А «дома» бледный взводный и ехидная ухмылка Цепеленко.
– Тебя, Лёх, чего-то ротный искал!
Молча отряхнулся, собираясь, поправил форму.
Цепеленко снова:
– Та не ходи, он всё, что хотел, младшему лейтенанту Верову высказал, – мотнул головой в сторону взводного помрачневший друг. – И мне…
Трупы оттащили в тянущийся вдоль дороги старый овраг, где и присыпали вместе с велосипедами. В этот раз похоронная команда была из другой роты. Бойцы потом хвастались трофеями – иностранными сигаретами и часами. После жутко обидного для Алексея устного порицания от старших товарищей разбирались с красноармейцем Красовитовым и его пулемётом. Дима к войне подготовился серьёзно и напихал в пулемётный диск на пару патронов больше, чем положено по инструкции; подающая пружина лопнула, оттого и перекос случился. Просмотрели остальные диски – все забиты под завязку! Пока привели в порядок оружие, подоспел завтрак. Происшествие с немецкими велосипедистами аппетита никому не испортило, и загремели на всю округу о котелки ложки, демаскируя батальонные позиции. За поглощением каши, сваренной на богатом мясом конском бульоне, весело обсуждали, что хотя авиация у фашистов и неплохая – пехота просто смех педальный! А танки – это, наверное, трёхколёсные велосипеды с пушкой!
Командиры провели разъяснительную работу среди личного состава на тему «выскакивания из окопов без приказа начальства», объяснили диспозицию. А диспозиция у батальона была простая: три основные, штатные роты перекрывают подъезд к селу по фронту, ещё одна – четвёртая, сборная – под командой политрука прикрывает батальон с тыла. Обойти их немецкая техника не сможет: округа сильно заболочена. На полтора километра вперёд – дорога как на ладони, попробуй подойди. К пушкам боеприпасов насобирали – вагон и маленькую тележку, правда, в основном осколочные, ну да ничего, сержант-артиллерист сказал, что у немца танки хлипкие, им и осколочного снаряда хватит. Так что пусть только сунутся – сокрушим гадов!
Часам к одиннадцати, когда солнце начало уверенно клонить бойцов в сон, на дороге, далеко впереди, выросло облако пыли. Тревога! Клацнули оружейные затворы. Сотни глаз напряжённо уставились в одну точку. Вскоре увидели колонну тяжёлых КВ. О чём-то переговорив с комбатом, командир танкистов дал отмашку, и многотонные машины, натужно ревя моторами, медленно двинулись на восток. Земля задрожала. Песчаные стенки окопов, осыпаясь, потекли под ноги бойцов.
– Приказ получили, на Броды наступать будут! – радостно поделился с друзьями и командиром взвода подслушанным разговором Димка Красовитов.
– На Броды не наступают, на Броды отступают, они же на востоке остались! Мда, – протянул взводный. – Похоже, обошёл-таки нас немец…
Комбат проводил совещание с политруком и командирами рот. В первый раз за всё время не «по-уставному», а просто ушли мужики в поле, уселись на траву и неспешно вели беседу. Личный состав, замерев, следил за губами, за мимикой командиров. Серьёзность ситуации понимали все. Приказа об отступлении никто не давал, но если немец уже на семьдесят километров восточнее пробрался, стоит ли охранять эту дорогу? Может, и не нужна она противнику? Так и просидим всю войну, никому не нужными. Хотя в свете последних событий – не то, чтобы Лёха боялся, но воевать, совершать подвиги тянуло не так сильно, как пару дней назад. Признаться честно – не тянуло совсем! Да и окопы обустроенные покидать не хотелось, в них как-то спокойнее, что ли?
Совещание закончилось. Решено: пока оставаться на занимаемых позициях. Для уточнения обстановки и получения дополнительных распоряжений командования снарядили оставшуюся полуторку и один из «трофейных» ЗИСов. Машины быстро избавили от батальонного имущества, посадили по лейтенанту, стрелковому отделению и отправили, как задумчиво выразился Димка Красовитов:
– Кого налево, кого направо…
Отобедав, Лешка с Цепеленко выпросили у ротного разрешение сгонять в сгоревший хутор:
– Пошарить чего нужного. Не зря же там старшинские повара с водителями целыми днями роются.
И ведь нашли. Посреди обгоревшего сада на противоположной окраине, во дворе когда-то большого, наполовину разрушенного дома, лежал на боку сожжённый грузовик трёхтонок. Груз его взрывом бомбы разбросало среди деревьев, и оттого сгорело не всё, а довольно много зелёного цвета армейских ящиков сохранилось. Вскрыв один из них, Лёха обомлел: гранатомётные мортиры Дьяконова и к ним гранаты! Надо сказать, что свои мортиры батальонные гранатомётчики сдали в обоз ещё при переправе. А тут новенькие, да много, и гранат к ним с избытком. Вызвали носильщиков, притащили в расположение. Получилось тридцать четыре гранатомёта и к ним около шестисот гранат. Пошли ещё. Нашли миномётные мины, но не нашли миномётов. Тюки с новой формой, но их самих недавно приодели, с иголочки. Несколько посечённых осколками передвижных солдатских кухонь. Рядом, переломленная посередине, полуторка с продовольствием. Лениво подошли к машине и тут же с отвращением отпрянули: из кабины с выбитыми стёклами в небо взвилось огромное облако жирных мух. Шибанул по ноздрям мерзкий трупный запах. У колодца с журавлём попили, наполнили свежей водой фляжки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги