Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

И.М. Смилянская, Е.Б. Смилянская

Флот: эскадры, посланные Екатериной II в Средиземное море

Екатерина II, еще до начала русско-турецкой войны проявлявшая заботы о флоте, его надежности, базах, экипировке и комплектации умелыми морскими офицерами, когда война началась, имела основания писать в Лондон И.Г. Чернышеву: «У меня в отменном попечении ныне флот, и я истинно его так употреблю, если Бог велит, как он еще не был»[278].

В середине декабря 1768 г. в адмиралтейств-коллегию последовал секретный высочайший указ: немедленно подать рапорт о том, сколько судов к будущей весне коллегия «надежно в море нарядить может, какой бы им вояж ни был предписан», поспеют ли к будущей кампании корабли, заложенные здесь и в Архангельске (не специально ли для средиземноморской экспедиции закладывались?), – а далее следовал строгий окрик: если не поспеют, «то зачем именно» (?!)[279]. Екатерина сумела настолько углубиться во все детали организации экспедиции в Средиземное море, что, кроме подбора командного состава, технической подготовки судов к плаванию, вооружения, она, судя по ее переписке, была озабочена обеспечением эскадр картами и лоцманами, моральным состоянием офицеров и матросов, выбором пунктов соединения эскадр, не говоря об определении общих тактических задач, поставленных перед каждой эскадрой, о дипломатической поддержке плавания в чужих водах и т.п. Пеняя адмиралу Г.А. Спиридову за задержки в пути, Екатерина с полным основанием писала 1 ноября 1769 г.: «…я ни иждивения, ни труда, ни всего того, что я придумать могла, не жалела для снабдения вас всем, что только споспешествовать могло к желаемому успеху»[280].

Подготовка к отправлению эскадры в Средиземное море велась в большом секрете; Е.В. Тарле полагал, что даже в тайне от Н.И. Панина. Последнее сомнительно, хотя бы потому, что вся операция должна была сопровождаться дипломатическими шагами, по крайней мере, в сношениях с Англией. В этом отдавал себе отчет и Г.Г. Орлов, когда, предложив в первый раз «вояж» флота в Средиземное море, заметил, что на это мероприятие необходимо было получить предварительное согласие английского двора, что невозможно было сделать без главы Коллегии иностранных дел Н.И. Панина. В курсе дел по организации экспедиции Екатерина держала Совет при Высочайшем Дворе (16 февраля 1769 г. Совет обсуждал «Проект путешествия эскадры в Средиземное море»). Что же касается сохранения тайны, то следует заметить – утечка информации, возможно даже целенаправленная, имела место: английский и французский посланники сообщали в своих донесениях о существовании российских планов посылки флота в Средиземное море. Правда, достоверно можно сказать, что сообщения о подготовке в Кронштадте эскадры и ее возможной отправке в Средиземноморье появились в британской дипломатической корреспонденции из Санкт-Петербурга лишь 24 мая 1769 г.[281].

В Петербурге было решено отправлять флот отдельными эскадрами, прежде всего, из опасения нарушить обороноспособность балтийского флота в контексте русско-шведских отношений. Кроме того, принималась во внимание лучшая маневренность небольших эскадр (как было сказано в высочайшем рескрипте А.Г. Орлову от 29 января 1769 г., кораблям «в малом числе поспешнее большей эскадры плыть»), к тому же такие флотские отряды не вызвали бы чрезмерную обеспокоенность европейских держав («удобнее от примечания злодействующих Нам дворов скрыться могут»).

Время до открытия навигации решено было употребить на получение сведений о «береговых обрядах Средиземного моря», для выбора пристаней и доставления в Петербург «искусных кормчих, которые бы итальянские и греческие берега, воды и гавани совершенно знали»[282]. С этой целью Екатерина намеревалась послать в Италию маркиза де Кавалькабо, которого прочили в поверенные в делах при Мальтийском ордене. Однако отъезд Кавалькабо был отложен, и он прибыл в Средиземноморье с эскадрой Спиридова. Роли лоцманов на первых порах должны были исполнять уроженец о. Миконос грек Антон Псаро (Псарос) и члены экипажа его судна, предложившие российской императрице свои услуги и прибывшие в Азовское море к началу войны.

Антон Константинович Псаро (1735-1811), как и Иван Войнович, сыграл заметную роль в Архипелагской экспедиции. Еще в 1764 г. он вошел в контакт с братьями Орловыми, был принят на русскую службу 1 мая 1769 г. и впоследствии проявил себя во время сухопутных операций в Морее, в осаде Лемноса, участвовал в создании Архипелагского княжества, став его «депутатом», в морской блокаде Бейрута. Псаро был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и после войны назначен поверенным в делах на Мальту (1783/84-1796). Прослужив на многих должностях в России, он вышел в отставку и уехал в Таганрог, где ему были дарованы земли. Там он и скончался в 1811 г.[283].

Намерение Екатерины II направить поначалу в Средиземноморье «довольно несколько, но всем изобильно снабженных кораблей», т.е. небольшую эскадру, В.А.Плугин расценил как проявление императрицей (якобы возлагавшей в тот момент все надежды на греческое и славянское восстание) сомнений в целесообразности посылки в Средиземное море флота[284].

Однако это не так. В рескрипте от 29 января речь шла о приискании пристаней и гаваней для кораблей эскадры, и все указывало на то, что Екатерина планомерно, без всяких колебаний готовилась к реализации большого замысла:

6 октября 1768 г. она сообщала И.Г. Чернышеву о том, что молится «за корсиканца»;

17 ноября императрица благодарила его за присылку карты Корсики, между тем как маркиз Маруцци был занят установлением связей с генералом Паоли;

19-м января 1769 г. датирован проект инструкции командующему эскадрой;

6-м марта – указ о приготовлении до 1 апреля флота к отплытию и снабжении его провизией на пять месяцев пребывания в море и т.п.

Каждая эскадра Архипелагской экспедиции (всего их было пять) имела свое предназначение[285].

Первая эскадра должна была вступить во взаимодействие с восставшими греками и славянами[286]. И с самого начала русско-турецкой войны вокруг А.Г. Орлова с немалым энтузиазмом стали объединяться выходцы не только с территорий, подчиненных Османской империи, но и из Венецианской республики, Австрии, государств Италии. Все это не могло не вызывать обеспокоенности правящих кругов этих государств.

При всей эйфории А. Орлова относительно масштабов греческого восстания он был озабочен присылкой к нему сухопутных войск, снабженных артиллерией, и, оставаясь русским барином, даже просил брата Григория направить к нему солдатами его крестьян («…если б ты увидел затруднения в прибавке людей, так, пожалуй, объясни, хотя бы из моих деревень набрали, сколько годных найдется»), в то время как сам Григорий Григорьевич передал в эскадру принадлежавшие ему пушки[287]. Однако дело обошлось без орловских крестьян: в состав первой эскадры был включен десант из восьми рот Кексгольмского полка и двух рот артиллеристов.

Назначая командующим эскадрой весьма немолодого, специально возведенного в ранг адмирала Г.А. Спиридова (1713-1790), начавшего морскую службу еще при Петре I, Екатерина полагалась на его опыт флотоводца и командира крупнейших морских баз – Ревеля и Кронштадта (сам Спиридов писал о себе в 1773 г., когда ему шел 63-й год: «продолжал мою службу на Каспийском, Балтийском, Азовском, Северном, Атлантическом и Средиземном морях., быв… флагманом, командуя эскадрами и флотом… в мирные и военные времена»)[288]. Опытность и предусмотрительность Спиридова хорошо уравновешивались отвагою и горячностью братьев Орловых (Федору было тогда 29, а Алексею – 32 года). Да и подбор офицерского корпуса был удачен: молодые капитаны, только что прошедшие практику на английском флоте, и российские кадровые моряки неплохо сочетались с английскими мореходцами, перешедшими на русскую службу (С. Грейг, В. Роксбург, Р. Дугдал). Впрочем, все эти преимущества обнаружились далеко не сразу[289].

По количеству судов первая эскадра была наиболее крупной: из 20 линейных кораблей, включенных в пять эскадр, семь плыли в первой эскадре, в нее входило также три фрегата, четыре пинка, транспортные суда и т.п. Все они, кроме бомбардирского судна «Гром», были построены в 1760-е гг., т.е. были относительно новы. Отплытие эскадры, по-видимому, планировалось с открытием навигации, что позволило бы ей пройти свой путь за летние месяцы. Однако эскадра отбыла в плавание от Красной Горки только 27 июля 1769 г.

В свое время «Надежда Благополучия» преодолела расстояние из Петербурга до Ливорно в два месяца, опыт плавания русских кораблей из Архангельска на Балтику, казалось бы, свидетельствовал о том, что путь в Средиземное море мог быть проделан за 6 недель, между тем как первая эскадра едва достигла портов Англии за три месяца, а в Порт-Магон первые ее корабли прибыли только через четыре с половиной месяца, в ноябре. Екатерина торопила Спиридова, ее пугало, что вся экспедиция вместо торжества может оборотиться «в стыд и бесславие ваше (Спиридова. – Авт.) и мое»[290].

Путь первой эскадры в Средиземноморье сопровождался серьезными трудностями, потерями, болезнями личного состава, так что ее состояние по прибытии в регион (к зиме 1769-1770 гг.) ужаснуло А. Орлова. Когда он осмотрел в феврале 1770 г. в Ливорно те суда, которые были откомандированы к нему в Италию, «у него волосы поднялись дыбом, а сердце облилось кровью: ни провианта, ни денег, ни врачей, ни сведущих офицеров»[291]. На его отчет императрица, не поддаваясь панике, хладнокровно отвечала: «Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен»[292].

Эскадра Г.А. Спиридова перед выходом в Средиземноморский поход 26 июля 1769 г.

Известие о прибытии первой эскадры в Порт-Магон в своей переписке с Екатериной обсуждал даже Вольтер, поздравивший государыню с этим событием. Ему в начале января 1770 г. императрица отвечала без тени беспокойства: «Государь мой! Чувствительно благодарю Вас за то, что Вы разделяете со мною удовольствие о прибытии наших кораблей в Порт-Магон. Вот теперь-то они ближе к неприятелю, чем к своему отечеству, но думать надобно, что им весело было переплыть сие расстояние, не смотря на бури и на глубокую осень, потому что матросы сочинили песни»[293].

Одновременно с первой эскадрой шло формирование второй, которая покинула Кронштадт 9 октября 1769 г. Здесь возникли затруднения с назначением командующего: им стал приглашенный только в мае 1769 г. через И.Г. Чернышева английский флотоводец Джон Эльфинстон[294]. По-видимому, Екатерина все еще предпочитала западноевропейских моряков русским. Выбор, в конечном счете, оказался малоудачным: у Эльфинстона не сложились взаимоотношения не только с офицерами своей эскадры[295], но и, как еще в ноябре опасалась Екатерина, возникли «несогласия» с командованием, едва не ставшие для экспедиции роковыми.

Джон Эльфинстон

Второй эскадре, состоявшей из трех линейных кораблей, двух фрегатов, пинка и еще одного небольшого судна, предписывались свои, до известной степени независимые задачи: эскадра должна была пресечь подвоз «хлебного пропитания» в Константинополь из Египта и других провинций, а также блокировать турецкую морскую торговлю. Эскадра Эльфинстона, зазимовавшая в Англии, двигалась не быстрее, чем первая эскадра Спиридова, и прибыла в Средиземное море лишь к весне 1770 г.

Несмотря на то, что в рескрипте, данном контр-адмиралу Эльфинстону 25 сентября 1769 г., предписывалось «содержать с графом Орловым частное и точное сношение» (так как, напомним, главными во всех действиях определялись сухопутные операции Орлова, для них вторая эскадра была обязана доставить пехотные подразделения и артиллерию), английский флотоводец проявил излишнюю самостоятельность[296]. Екатерина полагала, что ее решение дать разные предписания эскадрам будет иметь свои «удобности», которыми А.Г. Орлов воспользуется «вдруг или попеременно», но в силу изменившихся обстоятельств такое решение оказалось ошибочным[297]: неудачи сухопутных операций в Морее потребовали от Орлова объединения под своим командованием обеих эскадр и корректировки стратегических целей всей экспедиции.

Посылку третьей эскадры Екатерина начала планировать еще до операций в Морее (о ее подготовке она писала А. Орлову 8 января 1770 г.)[298]. Эта эскадра, включавшая три линейных корабля и транспортные суда, должна была доставить А. Орлову сухопутные войска. На этот раз в дело были введены две полные роты Преображенского и Шлиссельбургского полков. В рескрипте командующему эскадрой 5 июня 1770 г. говорилось, что его главная задача «для учинення … диверсии в чувствительнейшем месте воспользоваться склонностию греческих и славянских народов, отчасти ей [Османской империи] подвластных, а отчасти еще за вольность свою доныне мужественно поборающих»[299].

Эскадра отплыла из Ревеля 30 июня 1770 г., т.е. уже после оставления Морей и после Чесменской победы, но в Петербурге тогда еще об этом не знали. В рескрипте командующему этой эскадрой неоднократно указывалось, что эскадра должна спешить так, как только возможно, и что к ее прибытию все подготовлено и в Копенгагене, и в Лондоне.

Командующим третьей эскадрой был назначен также приглашенный в апреле 1770 г. из-за границы, на этот раз из Дании, контр-адмирал И.Н. Арф, вместе с которым эскадру пополнили датские моряки[300]. И.Г. Чернышев одобрил моральное состояние ее экипажа, на что Екатерина весело и цинично отозвалась, не преминув показать свое знание русских пословиц: «Что весь экипаж охотно идет в море, тому я радуюсь и о том не сумневаюсь. Перва лишь песенка озардевши петь, а там сама пойдет»[301].

При отправке эскадры Арфа были исправлены и ошибки, допущенные при отправке эскадры Эльфинстона: Арфа сразу жестко и четко подчинили всем указаниям А.Г. Орлова и Г.А. Спиридова, а на его корабли были назначены по одному флотскому офицеру – «наблюдать за капитаном судна»[302]. В дальнейшем, правда, конфликтов Арфа с русскими моряками избежать также не удалось: командующий писал в Петербург о том, что русские моряки «большие невежды, кое-что знающие из теории и ничего из практики, так как у нас есть только люди, долженствующие заменять плотников и почти ничего не умеющие делать… также, как и парусных мастеров, потому что находящиеся на кораблях не в состоянии ни скроить, ни сшить паруса, будучи обучены лишь портняжному мастерству»[303]. В итоге, как и Эльфинстон, Арф недолго участвовал в Архипелагской экспедиции: в июле 1771 г. он вместе с пожелавшими того датскими офицерами и матросами был отпущен из флота, а в марте 1772 г. и вовсе уволен с русской службы.

Третья эскадра по прибытии в Средиземное море влилась в общий состав Архипелагской флотилии, имевшей к этому времени единое командование. Между тем сил все еще было недостаточно, и А. Орлов обратился к императрице с просьбой направить в Архипелаг дополнительные суда, так как линейные корабли объединенной эскадры к тому времени изрядно обветшали, ибо были вынуждены нести боевую службу в бурные зимние месяцы (которые, кстати говоря, жители Средиземноморья считали непригодными для судоходства). При этом Орлов просил, чтобы в случае присылки новой эскадры она состояла из российских матросов и офицеров и командовать ею было бы поручено не иностранцам, но российским командирам, «ибо от своих одноземцев не токмо с лучшею надеждою всего того ожидать можно, чего от них долг усердия и любви к отечеству требует, но еще и в понесении трудов, беспокойств и военных трудностей довольно уже усмотрено между российскими людьми и иностранцами великое различие, а при том и неразумение иностранного языка делает невинное несогласие и затруднение»[304].

Императрица приняла к сведению эту просьбу, и четвертую эскадру, состоявшую из трех линейных кораблей, два года как сошедших со стапелей, привел в Ливорно контр-адмирал В.Я. Чичагов (1726-1809), опытный флотоводец, прошедший еще в середине века английскую школу Однако в военных действиях в Средиземноморье Чичагов участия не принимал – его немедленно затребовали назад на Балтийский флот[305].

От Чичагова, как и от Арфа, требовалась скорость в продвижении, и, памятуя о долгом переходе первых трех эскадр и, возможно, имея в виду охлаждение отношений с Англией, Екатерина рекомендовала Чичагову не останавливаться в Британии. В рескрипте Чичагову императрица указывала: «нет, кажется, Вам нужды заходить или останавливаться в каком ни будь порте до самого Гибралтара или, лучше сказать до Магона, когда всем надобным, а особливо водою в Копенгагене или Гельсиноре запасетесь, чем не токмо успешнее гораздо будет плавание ваше, но и меньше издержки»[306].