Мастодония

Подбежал к Хираму, взял его за плечи, попробовал уложить на спину и крикнул:

– Отпусти ногу! Лежи смирно!

Бессмысленные вопли прекратились, и Хирам крикнул мне в ответ:

– Цапнула! Она меня цапнула, мистер Стил!

– Лежи тихо, – велел я.

Наконец он улегся, но не затих – наоборот, стонал пуще прежнего.

Я вытащил из кармана нож и надрезал левую штанину Хирама; оттянув ткань, увидел наливающийся синяк и два прокола в коже; на каждом блестела яркая капля крови. Распорол штанину по всей длине и задрал до бедра.

– Эйза, – позвала из-за спины Райла, – Эйза, Эйза, Эйза!

– Найди палку, – сказал я. – Любую. Надо наложить жгут.

Расстегнул свой ремень, выдернул его из петель и обмотал вокруг ноги Хирама, чуть выше укуса. Райла, присев по другую сторону от Хирама, сунула мне сухую палку. Я продел ее под ремень, провернул и сказал:

– Держи. Крепко держи, чтобы ремень не ослаб.

– Знаю, – отозвалась Райла. – Это была гремучка. Бублик ее придушил.

Я кивнул, хотя уже понял все по виду укуса: в этих широтах нет других змей, способных нанести такую рану.

Хирам немного успокоился, но все еще стонал.

– Держись, – предупредил я (просто из честности и вовсе не для того, чтобы дать ему повод для возражений), – сейчас будет больно.

Надрезал кожу, соединив проколы от зубов, а Хирам взвыл и попытался сесть, но Райла удержала его свободной рукой; я же прильнул губами к надрезу и стал высасывать солоноватую теплую кровь, высасывать и сплевывать, высасывать и сплевывать, истово надеясь, что во рту у меня нет ранок, и понимая, что сейчас не лучшее время для размышлений о ранках во рту. К тому же, будь у меня такие ранки, я сделал бы то же самое.

– У него обморок, – сообщила Райла.

Я высасывал и сплевывал ядовитую кровь. Бублик подошел, сел и задумчиво уставился на меня.

– Он приходит в чувство, – сказала Райла.

После секундной передышки я вновь занялся раной. Наконец остановился: вне всяких сомнений, теперь концентрация яда в организме Хирама поуменьшилась. Опустившись на пятки, я перехватил палку, на пару мгновений ослабил жгут, снова затянул его и скомандовал Райле:

– Разверни машину в сторону Уиллоу-Бенда. Хираму нужна помощь. Донесу его на руках.

– Сможешь нести его и держать жгут?

– Думаю, да. – Я взглянул на Хирама. – Обними меня за шею, и как можно крепче. Придется нести тебя на одной руке.

Он сцепил пальцы у меня на загривке. Я кое-как оторвал его от земли и поплелся вверх по склону. Хирам оказался тяжелее, чем я думал. Райла убежала вперед, к одному из внедорожников. Когда мы добрались до места, машина была готова. Я сгрузил Хирама на заднее сиденье, сел рядом с ним, позвал: «Ко мне, Бублик», и тот запрыгнул в кабину, после чего внедорожник тронулся с места.

Райла остановилась позади офисного здания и нажала на кнопку клаксона. Из задней двери высыпали люди. Я вытащил Хирама из кабины. Первым к нам подоспел Герб, и я объяснил:

– Змея укусила. Гремучка. Вызывай «скорую».

– Давай его сюда, – сказал Бен. – В нижнем левом ящике стола у меня бутылка виски. Ты же не давал ему выпить?

– Не уверен, что…

– Зато я, черт возьми, уверен. Если не поможет, то не повредит. Но принято считать, что спиртное помогает.

Я сходил за виски и вернулся в приемную, где Хирам растянулся на диване. Герб повесил телефонную трубку:

– «Скорая» уже в пути. Хирамом займется парамедик. Я говорил с врачом. Он сказал: никакого виски.

Я поставил бутылку на стол.

– Хирам, ты как?

– Больно, – ответил Хирам. – Все тело ломит так, что сил нет терпеть.

– Сейчас поедем в больницу, – сказал я. – Там тебя мигом на ноги поставят.

Герб схватил меня за руку и отвел в сторонку:

– Не надо бы тебе уезжать.

– Но придется. Хирам мой друг, и я ему нужен.

– Только не сейчас, когда повсюду репортеры. Проследят за «скорой», а в больнице налетят на тебя как коршуны.

– Ну их к черту. Говорю же, Хирам мой друг.

– Эйза, не глупи! – взмолился Герб. – Я описал вас с Райлой как нелюдимых отшельников. Сейчас вы окутаны завесой тайны, и надо сохранять этот образ – по крайней мере, какое-то время.

– Обойдемся. Хираму нужна помощь.

– Чем ты ему поможешь? За руку будешь держать? Сидеть на диване, пока врачи спасают ему жизнь?

– Хотя бы, – подтвердил я. – Просто буду рядом.

К нам подошел Бен:

– Герб прав. С Хирамом поеду я. Как вариант – Райла, но лучше я.

– Райла расстроится, – сказал я, – у нее будет истерика…

– Истерика? У Райлы? – усомнился Герб.

– С женщинами газетчики обходятся помягче, чем с мужчинами, – добавил Бен. – Если Райла откажется давать интервью, от нее отстанут скорее, чем от тебя. Она сохранит неприступный вид, а ты…

– Сволочи! – взвился я. – Оба вы сволочи!

Но толку-то… В итоге Райла и Бен уехали с Хирамом, а я остался. Чувствовал себя премерзко (потерял не только контроль над ситуацией, но и собственное «я»), сгорал от гнева, изводился от страха, но остался, ведь теперь за меня все решали другие люди.

– Зато есть повод для свежего заголовка, – сказал Герб.

Я объяснил, куда он может засунуть этот свежий заголовок, обозвал его кровопийцей, забрал бутылку, из которой мы так и не напоили Хирама, и ушел в кабинет Бена, где угрюмо прикончил виски, но он мне не помог. Я даже захмелеть не сумел.

Позже я позвонил Кортни и все ему рассказал. Когда умолк, на линии наступила тишина. Наконец Кортни спросил:

– Он ведь поправится?

– Не знаю, – ответил я. – Жду новостей.

– Кроме Хирама, никто не умеет говорить с Чеширом, так?

– Так.

– Эйза, через несколько дней «Сафари» отправляет первую экспедицию в меловой период. Можно ли что-то сделать? Насколько я понимаю, эти дороги еще не открыты?

– Попробую поговорить с Чеширом, – сказал я. – Он понимает мои слова, но я не слышу ответов.

– Точно попробуете?

– Да, непременно, – пообещал я.

– Увидимся через пару дней. Сенатор, о котором я рассказывал… Он хочет с вами поговорить. Не со мной, а именно с вами. Я его привезу.

Я не стал спрашивать, чего хочет этот сенатор. Мне было плевать. Вместо этого сказал:

– Если Хирам не выживет, не надо никого привозить. Без Хирама всему проекту конец, но вы и сами это понимаете.

– Да, понимаю, – грустно подтвердил Кортни и повесил трубку, а Герб принес мне кофе с бутербродами.

Новостей не было – ни от Райлы, ни от Бена. Какое-то время мы с Гербом говорили ни о чем, а потом я удалился через заднюю дверь. Бублик ждал меня, и мы пошли через лужайку к дому, сели на ступеньки заднего крыльца. Бублик прижался ко мне. Он чувствовал, что случилась какая-то беда, и пытался меня утешить.

Сарай все еще стоял, просевшая дверь скособочилась сильнее прежнего. С курятником тоже ничего не случилось, и куры копались во дворе, выклевывая из земли червяков. Близ курятника рос тот самый розовый куст, где я увидел Чешира, когда отправился гонять лисицу и забрел в плейстоцен.

Вот, пожалуй, и все, что осталось тут знакомого. Из-за повсеместных изменений курятник, сарай и розовый куст выглядели как-то непривычно. К небу тянулась паутина ограды, за ней горбились стойки прожекторов, по периметру прогуливались охранники, снаружи толпились люди, стояли, рассматривали нас, их становилось все больше, и я понять не мог, зачем они собрались. На что тут смотреть?

Я погладил Бублика по голове:

– Помнишь, как было раньше? Как ты раскапывал норы, а я домой тебя забирал? Как по вечерам мы запирали курятник? Как Хирам каждый день приходил к тебе в гости? Помнишь дрозда, который жил во дворе?

Я задумался, здесь ли еще тот дрозд, но искать его не стал. Боялся, что не найду.

Я поднялся со ступенек, вошел в дом и придержал дверь для Бублика. Сел на стул у кухонного стола. Сперва хотел пройтись по дому, но решил не делать этого: слишком тихо в нем и пусто. На кухне, впрочем, тоже тихо и пусто, но здесь хотя бы сохранилась атмосфера домашнего очага. Это было мое любимое помещение, что-то вроде гостиной, и я провел тут немало времени.

Зашло солнце, на землю наползли сумерки, зажглись прожекторы, и мы с Бубликом вернулись на крыльцо. При свете дня ферма казалась непривычной и даже чужой; с наступлением ночи, залитая сиянием прожекторов, она превратилась в дурной сон.

Райла нашла нас у двери.

– Хирам выживет, – сказала она, – но какое-то время ему надо полежать в больнице.

Поутру я отправился искать Чешира, но без толку. Исходил всю дикую рощу у передвижного дома – и вдоль, и поперек, и по диагонали, – негромко окликал его, смотрел по сторонам, но Чешир так и не показался. Спустя несколько часов я прогулялся по другим рощам, а дома Райла сказала:

– Я бы пошла с тобой, да боюсь спугнуть его. Тебя он знает уже давно, а я тут новенькая.

Отчаявшись, мы устроились за садовым столом.

– Что, если он не найдется? – спросила Райла. – Может, ему известно, что стало с Хирамом, и теперь он прячется и не покажется, пока Хирам не вернется?

– Не покажется так не покажется, – сказал я.

– Но «Сафари»…

– Придется им подождать. Даже если найдем Чешира, не факт, что он согласится нам помочь.

– Может, он вернулся в Уиллоу-Бенд? – задумалась Райла. – На ферму, в яблоневый сад. Это было его любимое место, так? Если он знает про Хирама, то хочет быть поближе к нему – почему бы и нет?

В яблоневом саду я нашел его почти сразу. Чешир сидел на дереве неподалеку от дома и смотрел на меня круглыми кошачьими глазами. По-моему, даже улыбнулся.

– Чешир, – начал я, – Хирам болен, но выздоровеет и вернется через несколько дней. Ты умеешь моргать? Умеешь закрывать глаза?

Он закрыл глаза и открыл, закрыл и открыл снова.

– Отлично, – сказал я. – Мне надо с тобой поговорить. Ты слышишь меня, но я тебя не слышу. Давай придумаем способ общения. Я буду задавать вопросы. Если ответ утвердительный, моргни один раз. Если отрицательный – дважды. Понимаешь?

Он закрыл и открыл глаза.

– Очень хорошо. Ты понял, что я сказал насчет Хирама?

Он моргнул.

– Понял, что он вернется через несколько дней?

Чешир показал, что понял.

– Тебе удобно говорить со мной таким способом? С помощью глаз?

Да, ответил он.

– Но особого удовольствия в такой беседе нет, верно?

Нет, дважды моргнул Чешир.

– Ну да ладно. В Мастодонии… Ты же знаешь, где Мастодония?

Да, показал Чешир.

– Там, в Мастодонии, мы наметили четыре дороги. Четырьмя рядами красных колышков и красным флажком в конце каждого ряда. Флажок обозначает точку входа в прошлое. Понимаешь?

Чешир ответил, что понимает.

– Ты видел эти флажки и колышки?

Чешир ответил, что видел.

– Теперь слушай внимательно. Первая дорога должна вести на семьдесят миллионов лет в прошлое. А следующая – на десять тысяч лет позже. На семьдесят миллионов лет за вычетом десяти тысяч.

Не дожидаясь уточнений, Чешир показал, что понял меня.

– Третья дорога, – продолжил я, – на десять тысяч лет позже второй, а четвертая – на десять тысяч лет позже третьей.

Да, сказал Чешир.

На всякий случай мы повторили этот диалог.

– Откроешь нам дороги? – спросил я.

Он ответил, что откроет, и исчез, а я стоял и тупо пялился на опустевшую ветку. Должно быть, он понял меня буквально и был уже в Мастодонии, где занимался обустройством дорог. По крайней мере, я надеялся, что это так.

Бен сидел у себя в кабинете, закинув ноги на стол.

– Знаешь что, Эйза, – сказал он, – нравится мне эта работа. Лучше не придумаешь.

– А как же твой банк?

– Я тебе сейчас такое скажу, чего никому знать не следует. Банк сам собой управляет. Конечно, я в нем по-прежнему главный, но почти ничего не делаю, разве что разберусь с какой-то проблемкой или подмахну пару бумажек.

– Если так, хватит просиживать штаны. Глянь, какую задницу отрастил. Пойдем-ка лучше в меловой период.

– В меловой? Ты что, договорился с Чеширом?

– Вроде бы да, но точно не знаю. Надо проверить, а одному идти не хочется, потому что я трусоват, но ты и сам об этом помнишь.

– Те слонобои по-прежнему у тебя?

Я кивнул:

– Но охотиться будем в следующий раз. Сегодня только проверим, открыты ли дороги.

С нами пошла Райла. Сперва мы хотели взять внедорожник, но в итоге решили, что обойдемся без него. Шествуя вдоль первой линии колышков, я готовился к неудаче, но, как выяснилось, совершенно зря: шагнув за флажок, я оказался в меловом периоде, где моросил дождь.

Мы вбили в землю комплект колышков и прошлись вокруг, пока не убедились, что находимся там, где надо, спугнув стайку безмозглых струтиомимов.

Остальные дороги тоже были в полном порядке, да и погода там оказалась получше. На первый взгляд все четыре места выглядели одинаково. За сорок тысяч лет тут не произошло особых изменений. Конечно, если присмотреться, мы нашли бы множество отличий, но присматриваться было некогда: мы вбили колышки и вернулись в Мастодонию, хотя на четвертой дороге Бен все же подстрелил некрупного анкилозавра – наверное, годовика шести-семи футов длиной. Крупнокалиберная пуля перебила ему шею.

– Сегодня на ужин стейки из динозавра, – возвестил Бен, и мы в шесть рук донесли тушу до Мастодонии, где вскрыли броню топориком – рассекли по всей длине, а потом сняли, хоть и с немалым трудом; хвостовую дубинку Бен оставил себе в качестве трофея, а я вытащил из-под дома мангал и развел огонь.

Пока Бен жарил толстые ломти мяса, я спустился в яблоневую рощу, где отыскал Чешира, поблагодарил его и сказал, что дороги работают великолепно, а он моргнул пять или шесть раз, не переставая улыбаться.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил я.

Нет, дважды моргнул он.

Хотя струтиомим, которого мы пробовали на первой разведке, оказался вкусным, от сегодняшней трапезы я не ждал ничего хорошего (должно быть, из-за чудовищной внешности анкилозавров), и совершенно зря: стейки я проглотил, будто голодный волк, и даже устыдился своего аппетита.

Позже мы разделали тушу, сунули несколько кусков в морозилку, а остальное мясо завернули, чтобы Бен забрал его с собой.

– Завтра вечером устрою барбекю, – пообещал он. – Может, позову журналистов. Пусть отведают динозаврятинки. Хоть будет о чем написать.

Остатки туши мы отволокли к подножию холма и закопали в землю. Бросать их рядом с домом было нельзя, иначе провоняла бы вся округа. Двумя днями позже я обнаружил, что какие-то падальщики разрыли захоронение и как следует потрудились над анкилозавром, оставив от него лишь несколько броневых пластин.

Итак, Бен ушел, а Райла и я жили в свое удовольствие, спали допоздна и подолгу сидели за садовым столом, обозревая свои владения. Однажды я взял дробовик и отправился с Бубликом искать гремучих змей, но не нашел. В другой раз на холм взобрался Стоячий, подходил все ближе, тянул к нам хобот, принюхивался и хлопал ушами. Я понимал: надо что-то делать, иначе он не оставит нас в покое, поэтому Райла вооружилась винтовкой, а я, холодея от страха, медленно приблизился к мастодонту. Тот обнюхал меня, а я в ответ почесал ему хобот, и Стоячий заурчал от удовольствия. Я подошел ближе и поскреб ему нижнюю губу. Мастодонту это понравилось. Всем своим видом он давал понять, что отныне мы с ним лучшие друзья. Я отвел его в низину, где велел оставаться на месте и не лезть, черт побери, к человеческому жилищу, а он похрюкивал так, будто понимал мои слова. Я боялся, что он снова пойдет за мной, но этого не случилось.

Тем вечером, когда мы любовались сумеречным пейзажем, Райла сказала:

– Эйза, тебя что-то тревожит.

– Волнуюсь за Хирама.

– Все будет хорошо. Он вернется через пару дней.

– И еще я понял, насколько тонок лед у нас под ногами, – сказал я. – Весь бизнес завязан на Хирама и Чешира. Случись с ними что-нибудь…

– Ты же договорился с Чеширом, и он впустил нас в меловой период. Даже если на этом все закончится, у нас будут четыре дороги и сделка с «Сафари» – то есть хребет нашего бизнеса. Со временем, конечно, освоим и другие направления, но именно охота на крупную дичь…

– Райла, тебя это устроит?

– Наверное, нет. Но уже хоть что-то. Больше, чем у нас было.

– Интересно… – задумался я.

– Что тебе интересно?

– Потерпи минутку, – сказал я, – и постарайся меня понять. Когда ты повезла Хирама в больницу, мы с Бубликом остались на ферме. Походили, посидели у кухонной двери. Как раньше. Даже в дом вошли, но дальше кухни не продвинулись. Я сел и задумался о том, как все было. И понял, что заблудился. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, чувствую, что заблудился. Все так изменилось…

– Тебе что, не нравятся эти перемены?

– Не знаю. Вроде бы должны нравиться. Появились деньги, которых раньше не было. Теперь мы умеем путешествовать во времени, а раньше не умели. Наверное, дело в Хираме и неустойчивости нашего положения.

– Понимаю. – Она взяла меня за руку. – Понимаю…

– Ты тоже это чувствуешь?

– Нет, Эйза, – покачала головой она, – не чувствую. Не забывай, я же вконец обнаглела. Но ты… Представляю, каково тебе. А я втянула тебя во все это, и теперь мне немного стыдно.

– Я не особо сопротивлялся, – сказал я, – так что брось себя корить. У нас нет критериев для оценки чьей-либо вины. Дело в том, что я любил эту ферму, а недавно понял, что ее больше нет.

– Пойдем пройдемся, – предложила Райла.

Взявшись за руки, мы спустились к речке, и вокруг не было ничего, кроме безмятежной Мастодонии. Где-то в холмах подал голос козодой – впервые за все время, – и мы зачарованно остановились. Я не ожидал услышать козодоя (вопреки логике был уверен, что они здесь не водятся), и с его голосом ко мне вернулось ощущение родного дома, вернулись воспоминания о бесконечном лете с ароматом свежескошенного сена и позвякиванием колокольчиков, когда подоенные коровы возвращаются на пастбище. Я слушал козодоя, и меня переполняло неописуемое блаженство.

Мы вернулись и позвали Бублика в дом. Пес ушел в комнату Хирама. Какое-то время мы слышали, как он елозит по одеялу, устраиваясь поудобнее. Наконец улегся. Я сходил на кухню, приготовил кувшин «манхэттена» и принес его в гостиную, дабы расслабиться за культурной выпивкой, подходящей цивилизованным людям.

– Помнишь день, когда я приехала? – спросила Райла. – Через двадцать лет, как снег на голову?

Я кивнул. Конечно, я все помнил. Помнил каждую минуту того дня.

– По пути в Уиллоу-Бенд я все думала, не пожалею ли. И позже, бывало, задумывалась. Знаешь, Эйза, я не пожалела. И больше не думаю об этом. Дело не в деньгах, не в движухе, не в путешествиях во времени. Я не жалею, что вернулась к тебе.

Я отставил бокал, пересел на кушетку, обнял Райлу, и мы долго сидели, как пара глупых подростков, которые внезапно обнаружили, что любят друг друга. Я был благодарен ей за это признание. Хотел что-нибудь ответить, но не мог найти нужных слов, поэтому просто сказал от всего сердца:

– Я люблю тебя, Райла. И всегда любил, с первой нашей встречи.

Назавтра после полудня приехал Кортни на машине Бена. С ним был сенатор Абель Фримор.

– Предаю его в руки ваши, – сказал Кортни. – Этот старый хрыч согласен говорить только с вами, чтобы получить информацию из первых рук. Кстати, налоговики стали подавать признаки жизни. Уже приходили ко мне, но вряд ли это связано с визитом сенатора.

– Совсем не связано, – подтвердил сенатор. – Как и все разумные люди, я держусь подальше от налоговой.

Он был поджар и невысок, с редеющими седыми волосами, обветренным лицом и руками фермера. На фоне машины Фримор казался карликом.

– Так вот она какая, Мастодония, – огляделся он. – Кортни много о ней рассказывал. Когда начнете сдавать участки в аренду?

– Никогда, – сказала Райла. – Мастодония нам не принадлежит.

– Чуть не забыл, – повернулся к нам Кортни. – Завтра приезжают люди из «Сафари». Несколько дней назад Бен звонил им и сообщил, что дороги открыты. Молодцы, что справились.

– Это было нетрудно, – сказал я.

– Нам с сенатором хотелось бы задержаться и проводить первую экспедицию в меловой период. У вас найдется комната для гостей?

– Даже две, – ответила Райла, – так что добро пожаловать, но кому-то из вас придется спать в одной комнате с Бубликом.

– Нельзя ли мне присоединиться к охотничьей экспедиции? – спросил сенатор. – Осмотреться по-быстрому, а потом обратно в Мастодонию.

– Это должны решать люди из «Сафари», – сказал я. – Поговорите с их старшим.

– А вы? – Сенатор взглянул на Кортни. – Не желаете прогуляться, если нам позволят?

– Ну, не знаю, – ответил Кортни. – Судя по фильму, там полно кровожадных тварей, так что надо все обдумать.

Сенатор побродил по двору, рассматривая окрестности, и наконец приземлился за стол. Райла вынесла кофе. Фримор, не вставая, протянул ей чашку и сказал, когда Райла наполнила ее:

– Спасибо, милая. По сути, я лишь старый фермер и высоко ценю чашечку кофе.

Мы с Кортни тоже сели за стол. Райла наполнила наши чашки.

– Пора сказать то, что я собирался сказать, – начал Фримор. – Это не предложение и не предписание, мои слова никак не связаны ни с сенатом, ни с правительством, так что ничего обременительного – обычные вопросы, которые крутятся у меня в голове. – Сенатор пролил пару капель кофе на стол и не спеша стер их ладонью. – Боюсь, вы сочтете меня старым глупцом, испугавшимся собственной тени, но есть одна проблема, и она не дает мне спать по ночам. Вернее, две проблемы. Как бы выразиться пояснее и при этом не выставить себя круглым дураком?

Он задумался, хотя я знал, что у него нет нужды задумываться. Это был ораторский прием. За долгие годы сенаторства Фримор не раз выступал на публике.

– Итак, – сказал он, – я вижу две ключевые проблемы: состояние всемирного сельского хозяйства и огромная масса бедняков, многие из которых живут в нашей стране. Неимущие, безработные, обитатели социального дна.

Сейчас мы производим достаточно еды, чтобы накормить всех жителей планеты. Если где-то начинается голод, он вызван не нехваткой провианта, а логистическими проблемами. Но нехватка пищи уже не за горами. Метеорологи заявляют – должен сказать, весьма убедительно, – что северное полушарие, а то и весь мир входит в холодный и засушливый период. Как говорят, последние шестьдесят лет у нас была благоприятнейшая погода – лучшая за много столетий. Теперь же начинается засуха. Огромным площадям пахотных земель не хватает дождя. Средняя температура идет на снижение. Если эта тенденция продолжится, вегетационный период неминуемо сократится, то есть наши закрома оскудеют. Если производство продовольствия сократится даже незначительно – скажем, на десять процентов или около того в течение нескольких лет, – во многих регионах начнется массовый голод. За десятилетия беспримерно благоприятной погоды мир шагнул вперед – как в социальном, так и в экономическом смысле, – но население тоже выросло, и замедлить этот рост невозможно. Да, экономический бум компенсировал человеческие страдания, но далеко не везде.

Вы определенно понимаете, к чему я клоню. С наступлением эпохи путешествий во времени – должен признать, поначалу я отнесся к этой идее весьма скептически – у нас появляется доступ к новым сельскохозяйственным угодьям, таким богатым, что они с лихвой возместят спад в производстве еды, неизбежный при климатических изменениях, о которых, повторюсь, предупреждают наши метеорологи.

Такова одна из проблем. Как помните, я говорил, что их две, и вот вторая: у широкого сегмента населения нет перспектив, кроме бедности до гробовой доски. Громадные массы этих несчастных ютятся в гетто крупных городов, остальные разбросаны по сельской местности, и почти в каждом уголке страны можно видеть примеры невезения и тяжкой судьбины. Думается, какую-то часть этих людей можно переправить в девственные регионы прошлого, где у них будет шанс встать на ноги. Мне представляется поколение новых пионеров в неизведанных землях, где можно застолбить собственные участки и пустить нетронутые природные ресурсы на создание приемлемых условий жизни. Как ни горько это признавать, достойный первопроходец получится не из каждого. Бедность, подчиненное положение, обида на общество, привычка жалеть себя – все это, пожалуй, помешает таким людям встать на ноги. Допускаю, что в любой эпохе и на любой земле они будут влачить прежнее существование…

– Но вы хотя бы уберете их с глаз долой, – подхватил я.

– Юноша, – вскинул глаза сенатор, – это несправедливая и даже недостойная реплика.

– На словах все гладко, – сказал Кортни, – но на деле будет иначе. Во-первых, это неимоверные затраты. Нельзя же просто привести людей в прошлое и сказать, что теперь они сами по себе. Правительству и обществу придется взять на себя какую-то ответственность, обеспечить этим бедолагам достойную стартовую площадку. Многие не захотят сниматься с насиженных мест, а другие примут ваше предложение в штыки. Разумеется, есть и преимущества: к примеру, вы снизите нагрузку на бюджет. Думаю, это ваш главный козырь и залог поддержки вашего плана. Но, положа руку на сердце, это не дело. Нельзя отправлять людей в дикие места и говорить, что вы умываете руки, только ради того, чтобы не платить им пособие.