Последняя битва

– Да, ты грубиян. Зачем это сказал бродягам, что стоят у тебя за спиной? Ведь они могут и обидеться.

– Лучники! Бить этим паршивцам по ногам! Пехотными стрелами. Бей!

Сотня стрел мелькнула в воздухе, ударилась в невидимую защиту, и все они со вспышками рассыпались яркими искрами, словно бенгальские огни. О-о-о! А Фил то, оказывается, оригинал и любитель эффектов. Явно ошеломлённый неожиданным зрелищем вояка, по инерции продолжал истошно вопить:

– Бей! Бей!! Бей!!!

Не веря своим глазам, он таращился на фейерверк и на наши неподвижные и неуязвимые фигуры. Шумно дыша, вояка вскинул руку, и его воинство затихло и замерло.

– Не надоело тратить стрелы, которых у вас и так немного осталось. Поберегли бы их для настоящих врагов.

– Кто вы? – Вояка медленно шагнул в нашу сторону, не сводя с нас глаз. – Кто вы?

– Всё сказано. Однако вежливые и благородные люди прежде, чем спрашивать, представляются сами. Ты ведь вежливый и благородный?

– Моё имя Тудхул, я тысяцкий в северной армии великого энси Хаммурапи. Да, благоволят ему небесные боги, даруя вечный покой.

– Имя нашего господина ты слышал.

– Почему вас не поражают стрелы? – по всему вояка нешуточно перетрухнул и волновался. Это было видно по его лицу, дрожи в голосе и изменившихся движениях. Напрочь испарились и злобный гонор, и наглая самоуверенность.

– Запомни, тысяцкий Тудхул, мы вам не враги, но вы только что сами попытались ими стать. Знай, что мы под защитой великих богов, которые могут вмиг стереть вас в пыль и труху. Однако мы не желаем вас убивать, ибо видим в вас силу для утверждения справедливости на этой земле.

«Фил, громыхни чем-нибудь».

И откуда-то из пространства среди чистого голубого неба прокатился протяжный грозный звук, похожий на близкий раскат грома. Это стало последней каплей, вернее, соломиной, сломавшей спину верблюду. Тудхул рухнул на колени и склонился до земли, и вслед встали на колени все воины. Вот и, слава богам. А за небольшое представление высшие силы меня простят.

Вскоре перед сидящим на придорожном камне принцем Никимэлом стояли сам тысяцкий и три его сотника: колесничий, лучник и копейщик. Тудхул рассказывал о событиях в Вавилонии. Хаммурапи умер внезапно на фоне полного здоровья и благополучия. Всех вавилонян потрясло это событие, ведь, не смотря на почтенный возраст, царь отличался силой и отменным здоровьем, легко управлялся с тугим луком и всегда сам водил войска в бой. Естественно, столицу переполнили слухи об убийстве великого энси. Ко всему прочему сразу же началась придворная свара, когда сцепились наследники в борьбе за трон. Не прошло и лунной четверти, а волны смуты покатились по всей империи. Поскольку южную армию наследник привёл в столицу, шумерский юг сразу же погрузился в беспорядки. Восстали города, и, как всегда, в мутную воду безвластия первыми влезли эламиты, принявшиеся терзать и грабить Нижнее Двуречье.

На севере дела обстояли лучше, поскольку кочевники и бандиты побаивались северной вавилонской армии. Но это хлипкое затишье было ненадолго. И, если южную армию растащили наследники в споре за трон, то северная армия оказалась брошенной на произвол судьбы. Лугаля (главнокомандующего, или императора) нет, воеводы, прихватив казну, покинули войско, и солдаты остались без жалования. А поскольку северная армия набиралась из жителей Ямхада, Мари, Амурру, Угарита, тоесть из жителей Заречья, ей ничего не остаётся, как порознь вернуться на родину предков. А логика и опыт подсказывают, что без воли главного вождя, армия рассыплется на сотни отрядов, и те банды без жалости и страха обездолят и зальют кровью всю землю от Хеттии до Ханаана. Пятьдесят тысяч голодных, оскорблённых, озлобленных ветеранов – не шутки. Ни одна власть не устоит.

Слушая Тудхула, я слегка толкнул царевича в плечо. Пора было начинать свою игру. Ник незаметно кивнул в ответ и проговорил, значимо и величественно растягивая слова:

– Слушайте меня, воины, и не говорите, что не слышали. Я угул Никимэл, наследник престола Ямхада, волей великих богов солнцеликого Мардука, прекрасной Астарты, грозного Нергала, сильного Нинурты, мудрого Сина, справедливого Шамаша и всезнающего Набу велю вам стать защитниками этой земли под моей рукой. Свою силу и волю боги явили на ваших глазах и, потому стану я перед ними вашим радетелем. Ты, Тудхул, отправь посланцев к военным вождям северной армии. Я призываю их на служение. Коль кто не явится, я не обижусь, но обидятся боги, и неразумным выпадет злая судьба. Тем же, кто встанет в ряды защитников этой земли, обещаю все блага, содержание серебром и золотом и славу победителей в будущих больших походах. Да, будет так!

– Воля богов священна, – пробасил Тудхул, – сегодня до вечера уйдут гонцы в Мари и дальше за реку. А мы готовы служить Ямхаду, угул Никимэл.

– Да, будет так, – повторил Ник и решительно встал.

«Фил, прикрой принца. На всякий случай».

«Готово».

Я, как в воду глядел, и слегка вздрогнул, когда из толпы построившихся воинов вдруг вылетела одинокая стрела, дзенькнула по защите и обломками упала к ногам Ника. Тот даже ухом не повёл. Молодец парень, нервы крепкие. Он отбросил ногой обломки и продолжил обходить строй. Воины были потрясены и снова преклонили колени, увидев настоящее чудо.

На другой день около нашей случайной стоянки у рощицы уже гомонил воинский лагерь. Оказывается, на другой окраине рощи имелся старый колодец с отличной водой. Глядя на коновязи, ряды колесниц, шатры и навесы, невозможно было представить, что ещё вчера здесь в пустынном местечке тихо шелестела под ветром скудная зелень. Пока воины обживались, мне удалось переговорить с командирами и некоторыми ветеранами. И вот что я услышал от сотника-колесничего с длинным именем Набу-аххе-буллит, сокращённом соратниками до Наблут:

– Незадолго до смерти великого энси меня направил наш дупсар в махазу (так в Ввилонии называли любой город) Баб-Илу за зерном для полка. Сколько раз я ходил с войсковым караваном, да, и так бывал в столице, и всегда находил, где позвенеть серебришком и расслабиться. А тут в махазу, будто воз скорпионов вывалили, или, будто вот-вот пыльная буря нагрянет. Неспокойно и как-то тревожно было. Сначала засуетились жрецы-эребы, потом и всё чиновничье отродье. Нас прямо от ворот выгнали на дорогу на Борсиппу и велели ждать. Потом пришла злая весть, и мы сразу порешили, что великого энси прикончили подлые и жадные святоши. Все знали, что он уж больно хорошо подчистил золотишко из их бездонных сокровищниц. Как объявили о смерти господина жители Баб-илу будто с ума сошли. Пришлось возвращаться ни с чем. А потом началось. То один наследник в лагерь заявится, то другой, и давай войска стравливать. Слава богам, воеводы мудрыми оказались, увели армию подальше к Сиппару. Старшие реды и баиры пошумели, конечно, и порешили, если новый энси не выплатит жалованье за полгода, то взять серебро и золото самим и уходить к родовым шатрам. Неладно нынче в великой стране. Власть валяется, будто старый башмак. В сотнях всё чаще говорят, что пора самим заняться военным промыслом. И будь уверен, займутся. Нешто пахать будут? Не-е-ет, пойдут брать чужое. Вот так-то.

Пока он говорил, я соображал, как обуздать этакую силищу. Я полагал, что царевича Ника услышит только часть войска, а остальные всё равно уйдут на вольные хлеба, и наведут такого шороху, что никому мало не покажется.

– И, чего ты, Бор, паришься? – проговорил Сфера, когда я поделился с ним сомнениями. – Чтобы тема начала греть, надо распустить слухи, что в Ямхаде царевич Никимэл собирает войско для похода на богатых соседей. А на каких соседей можно придумать позже.

– Сфера, ты гений! – я вскочил и направился к Нику с новыми соображениями.

Не прошло и суток, как в лагере расползлись слухи о предстоящем походе за богатой добычей. Народ заметно оживился. И впрямь, что может обрадовать наёмного вояку больше, чем предстоящий грабёж зажравшегося богатого соседа.

Я немного удивился, когда через три дня в наш лагерь уже прибыло первое пополнение: около сотни колесниц, и почти пять сотен пехоты, не меньше сотни из которых носили луки. Моё настроение заметно улучшилось, и появилась надежда на возвращение в Халпу вместе с организованным и опытным войском. После прибытия пополнения наш лагерь стал слишком тесным для такого скопища.

На пятый день со стороны Халпы вернулся посланный на разведку слуга. Он еле отдышался, вылакал пару литров воды и, когда очухался, сообщил о том, что в городе вооружили ополчение и в казармах появились наёмные хетты. По слухам, они собираются отомстить за отправленные в погоню и уничтоженные колесницы. Заодно они обещали схватить беглого царевича и притащить его в цепях, а в-третьих, уничтожить пришлую из Вавилона банду. Сообщив это, слуга завалился спать под дерево. А мы с царевичем, тысяцким и сотниками наморщили лбы. На выбор имелось три варианта действий: либо ждать хеттов и халпийцев здесь, либо отойти к Мари, либо атаковать самим, пока противник не готов к выступлению. После недолгих споров наш военный совет решил атаковать. Тем более что ударная группа из полутора сотен колесниц, двух сотен пеших лучников и четырёх сотен копейщиков позволит это сделать достаточно стремительно.

На другой день с утра пораньше в путь отправились четыре сотни копейщиков, которым не нашлось места в колесницах. С учётом разницы в скорости, колесницы пойдут за ними через сутки, завтра с утра.

Наша команда во главе с принцем Ником отправилась в поход на трёх трофейных колесницах. Однако уже через час невыносимой трясучки я серьёзно задумался, а не пробежаться ли мне до Халпы на своих двоих. С прикушенными языками, ноющими зубами и отбитыми внутренностями вечером на стоянке мы всерьёз рассматривали возможность перехода до места егерским маршем: пять минут бега, пять минут быстрого шага. Остающуюся с принцем на колеснице пару стражей решили выбрать жребием.

– Кстати, Черч, не напомнишь, кто совсем недавно намекал, что приладит к колеснице амортизаторы? Слово надо держать.

– Уж и погорячиться нельзя, – смущённо прокряхтел Черчилль, – ишь ты, за язык поймал. Только скажите на милость, где я вам тут рессорную сталь найду?

– А, какое нам дело, – проворчал Ставр, потирая растрясённую печень, – промёл языком, будь добр исполнять. Даём тебе второй шанс, третьего не будет. Иначе… стыд и позор. Вернёмся домой беззубыми заиками с отбитыми потрохами, и всем расскажем.

– Вот же на свою голову накаркал, – поскрёб макушку Черчилль.

Вечером следующего дня с северного направления мы вышли к предместьям Халпы. Впереди раскинулись пригородные поля и сады, перемежающиеся пальмовыми рощами, виноградниками на склонах холмов и плантациями оливы. Вернувшиеся из разведки лазутчики сообщили, что халпийцы начали сворачивать лагерь, готовясь к походу. Колесницы поставлены в колонну по две, но лошади пока стреножены и пасутся неподалёку. На военном совете мы с грехом пополам выработали план сражения и собрались расходиться, когда мне пришла в голову важная мысль:

– Погодите. Мы не решили одну задачу. Поскольку доспехи, оружие и колесницы у нас и халпийцев одинаковые, как будем отличать в сражении своих от чужих?

Все задержались и задумались. Меня ненамного опередил Ворон:

– Надо каждому воину и каждой колеснице дать отличительный знак.

– Какой ещё знак? – взъерошился Стерх, – ты ещё погоны им повесь.

– Не погоны, а повязки на руку или на шлем и на колесницах поставить копья с повязкой на древке или флажки.

– Ред Ворон дело говорит, – задумчиво протянул тысяцкий, – две четверти луны назад вблизи Мари нам встретился караван из Финикии. Они любезно поделились с нами частью товара. Насколько я помню, среди той добы… тех подарков было немало пурпурной ткани. Вот ту ткань и распустим на ленты и флажки. Пусть воины повяжут их на шлемы и на правые руки, а колесничие сделают флажки на копьях.

– Решено. Так и сделаем. Угул Никимел, ты не против? – Я сделал вид, что не обратил внимания на сомнительное приобретение той ткани.

– Всё верно. Отныне пурпурные повязки будут отличительным знаком моей армии.

Ночью мы тихо переместили пехоту и лучников на удобные позиции. Отряд колесниц разделился. Группа в полсотни колесниц укрылась за холмами слева, а сотня отправилась в глубокий обход, чтобы в нужный момент ударить противнику в тыл. По фронту должны были встать четыре сотни копейщиков и сотня лучников.

Утром меня слегка потряхивало. Мужики тоже волновались. А вавилоняне были поразительно спокойны. Они поправляли снаряжение, точили и правили оружие, шутили и переругивались.

– Железные мужики, – проговорил Сфера, – скоро на смерть идти, а им хоть бы хны.

– С железом ты явно погорячился, бронзовый век, как-никак, – хмыкнул Ставр, – эти воины много раз смотрели смерти в лицо, выжили, привыкли. Смерть стала частью их жизни.

– Неважная привычка, – вздохнул Новик, кинув взгляд на принца.

Вскоре нас заметили, и в лагере противника началась беготня. Почти час мы наблюдали за построением местного воинства, которое кое-как вытянулось в линию и ощетинилось копьями слева от дороги. Справа возничие выравнивали боевые колесницы, расширяя фронт.

– Чего мы ждём?! – подошёл тысяцкий Тудхул, – надо бить, пока они не готовы!

– Я не желаю бессмысленного кровопролития земляков, – спокойно проговорил царевич, – попытаюсь их остановить.

– Кого? Этих?! – заорал Тудхул. – Это безумие!

Однако Ник кивнул мне и сам взял в руки вожжи колесницы. Мне ничего не оставалось делать, как забраться в эту таратайку и встать у него за спиной. Царевич пустил по вожжам волну, щёлкнув коней по крупу, и боевая повозка медленно покатила навстречу ощетинившемуся копьями строю.

«Фил, прикрой нас».

«Давно прикрыл. Может быть ещё что-то?»

«Пока нет, а там посмотрим».

Подъехали. Царевич остановил в полусотне шагов от середины вражеского строя. Обе стороны замерли в ожидании. Спустя минут десять навстречу выехала колесница с той стороны. В ней стояли двое: возница и сотник Чама. По мере приближения сотник менялся в лице и явно пялился на царевича.

– Угул Никимэл, это ты?! – завопил он.

– Да, это я, сотник, – спокойно ответил Ник, – кто велел собрать и привести сюда войско? Кто посмел помимо моего отца лугаля Ярим-лима поднять людей на войну?

– Не суди меня, угул, – сотник склонил голову и снял шлем, – я человек подневольный. Визирь Иркабтум приказал, он…

Сотник не успел договорить, в его затылок вонзилась стрела, задрожав оперением. Мёртвый Чама сполз на пол колесницы.

– Я угул Никимэл, – крикнул царевич, – кто посмел стрелять? Прекратить! Всем опустить оружие!

По рядам ополченцев пробежала волна шума, и почти все копья опустились, а щиты встали на землю. Однако со стороны строя колесниц, большинство которых были хеттскими и выделялись высотой бортов и чёрным цветом, раздались гортанные крики команд.

«Фил, охвати хеттов защитным полем, чтобы обездвижить».

«Немного далековато, и строй у них не компактный, но попробую».

«Что, силёнок не хватает?».

«Боюсь лишку дать, как бы всех не придушить».

Из строя колесниц донеслись сдавленные крики, и они замерли, едва шевелясь в невидимой тесноте. Мы с царевичем спрыгнули на землю и подошли вплотную к строю горожан-ополченцев, вооружённых кто чем горазд.

– Склоните колени! – грозно заявил Ник.

Строй опустился, поскольку все признали наследника.

– Сотники, подойдите.

Из толпы вышли четверо, приблизились и опустились на колени.

– Встаньте и говорите, что произошло, и почему вы здесь?

– По городу прошёл слух, что ты, благородный угул, похищен и пленён чужеземцами, – начал пожилой сотник. – Лугаля Ярим-лима так и не нашли. Сейчас в Халпе заправляет визирь и младший наследник Яхдун, который вместе с казначеем затворился в царском дворе и приказывает оттуда. Но чиновники и стража подчиняются только визирю Иркабтуму. В городе неразбериха. Теперь надеемся только на тебя.

– Стройте ополченцев и ступайте в город. Приказываю занять все внешние и внутренние ворота. Прежнюю стражу арестовать, обезоружить и посадить в подвалы. Без моего разрешения никого в город не впускать и никого не выпускать. Ступайте сотники, я принимаю вашу службу, и помните, я прощаю легко, но трудно забываю, за что простил.

– Теперь, мой верный ред, пойдём к хеттским колесницам, – усмехнулся принц, – а по пути объясни мне, что с ними случилось, и почему до нас не долетают стрелы?