Сторно

Ежедневные и ежеминутные размышления привели к тому, что изначальная схема прибора обросла оригинальными дополнениями, важными усовершенствованиями и новыми блок-схемами, порождённые намёками в записях. Одним словом, к лету глубоко модернизированная принципиальная схема прибора уже чётко сложилась в голове, и я начал готовиться к сборке, доставая, изготавливая и приобретая разные материалы, детали и элементы. Дождавшись каникул, я взялся за работу.

Вначале друзья приходили, зазывая на пляж, на дискотеку, на тусовки, в поход или турпоездки. Я отшучивался, отговаривался и отбрёхивался, потом снова и снова садился за расчёты, паял блоки, сверлил и точил металл и крутил тиски в гараже. Родичи и друзья с тревогой посматривали на мои чудачества, а некоторые знакомые, узнав, где я пропадаю, украдкой вертели пальцем у виска. И только дед понимающе поглядывал из-под кустистых бровей и, встретившись со мной глазами, одобрительно кивал головой.

К концу лета я практически закончил эксперименты с магнито-акустической накачкой, разными материалами для линз, полупроводниковыми и кварцевыми пакетами рабочего тела и блоком управления на микрочипах. Однако работу пришлось отложить. Осень прошла в институтских заботах. Но главное, в стране произошли важные события и крутые перемены.

Всё началось с того, что на Украине случились серьёзные беспорядки. Тут же, как по заказу, резко обострилась международная обстановка. По старой привычке западные политиканы обвинили во всём Россию, и, обгоняя друг друга в холуйстве перед американскими господами, заставили свои правительства ввести против нас разные санкции. Спустя некоторое время нашу экономику залихорадило. Переполненная слухами страна заволновалась. Тревожный градус резко повысился, и в воздухе повисло ожидание чего-то очень опасного.

Хрен этих хохлов поймёшь, из-за чего разгорелся сыр-бор, и зачем они взялись за дубьё? Их страна всегда считалась самой богатой и благополучной из всех бывших союзных республик. Недаром последние генсеки-хохлы, что Хрущёв, что Брежнев, что Черненко, да, и полухохол Миша Меченый, ставили Украину в самое выгодное положение, десятилетиями накачивая в неё огромные средства за счёт всей остальной страны. Не секрет, что именно на Украине были сосредоточены многие наукоёмкие, валютоёмкие и военные производства. Поэтому Украина была самой богатой из всех советских республик.

И вот после пьянки в Беловежской Пуще, когда три бухих президента в угоду финансовым воротилам из Бильдербергского клуба, а, вернее, по их прямому указанию, развалили Советский Союз, Украина стала независимой, или на их новой мове – незалежной. Казалось бы, что ещё нужно для процветания и богатой беззаботной жизни? Но нет. В страну будто дрожжей в сортир кинули, и полезла наверх такая вонючая дрянь, что всем соседям пришлось заткнуть носы и отойти подальше. От майдана к майдану в украинском обществе нарастал градус нацистского фанатизма, внутреннего озверения и восторженного саморазрушения.

Итогом двадцатилетнего бардака стал вооружённый переворот в Киеве, уничтоживший последние остатки законности и здравого смысла. На свет божий вылезла и уселась наверху всякая нечисть и мразь от фашистов и националистов, до шизофреников и наркоманов. И, что поразительно, некогда разумный, работящий и хлебосольный украинский народ вдруг истово возненавидел Россию, окрысился на всех русских, объявив их исконными и лютыми врагами.

Потом вспыхнули беспорядки и в Крыму, но в отличие от Киева тамошний люд сразу разобрался в ситуации, взял за горло экстремистов, провёл референдум и вернулся в состав России. Крымчане искренне радовались и ликовали, а в самой России народ впервые за тридцать лет испытал настоящую гордость за своё государство. С другой стороны, после потери Крыма жители Украины, словно с ума свихнулись. Для них слово «русский» стало страшной бранью, и начались жестокие и подлые преследования за речь, за имена, за обычаи, традиции, веру и память предков. Вдрызг разругались близкие родичи, по разным причинам оказавшиеся по разные стороны границы. В безумной ненависти родители проклинали детей, и брат отказывался от брата.

В ответ восстал русскоязычный Донбасс. А украинцы с какой-то истеричной обречённостью стали сами себя называть «украми» и даже «укропами» и, брызгая слюной, обозвали всех защитников русской идентичности и русской правды «колорадами», «сепарами», «ватниками». Города и веси Украины стали жить по понятиям фашистских организаций УНА-УНСО и «Правый сектор», а главари этих банд стали ведущими политиками и депутатами. Нацистов и убийц Бандеру, Мельника и Шухевича объявили героями Украины, а ветеранов Великой Отечественной войны прокляли, загнобили и запретили их награды и любые упоминание подвигов. В стране начался неприкрытый и узаконенный террор с арестами несогласных и исчезновением сотен людей в застенках СБУ. В Россию потянулись сначала тысячи, а потом и миллионы беженцев.

Гражданская война на Украине разгорелась, как пожар в степи. А потом, залив кровью Донбасс, укры начали провокации на границе с Россией. Рванули несколько взрывов в крупных российских городах, начались регулярные артиллерийские обстрелы с украинской стороны приграничных российских поселений. Дальше, больше. Произошли инциденты с участием кораблей Черноморского флота. Упал сбитый украинскими ракетами пассажирский лайнер. Прекратилось водоснабжение и энергоснабжение Крыма через Перекоп. Рванули взрывы на крупнейшем газопроводе и на приграничных линиях электроснабжения.

Обе армии встали по обе стороны границы. Пахнуло дыхание большой войны, и люди стали готовиться к худшему. Мало того, бессовестные политики и с той, и с другой стороны принялись умело подогревать конфликт, истошно надрываясь изо всех говорящих ящиков, а господа за проливом и большой лужей всё шире растягивали рты в похабной и довольной ухмылке. Обстановка в России резко осложнилась, жить стало трудно, а честно трудиться бессмысленно, чему немало способствовала безнаказанная воровская деятельность наших бессовестных политиканов, защитивших себя холуйствующими силовиками и антинародными законами.

Тревожная обстановка и неизбежные бытовые проблемы ощутимо выбивали из колеи, но, не смотря на углубляющийся кризис, в зимние каникулы я всё-таки начал сборку сразу трёх генераторов. Приобретение комплектующих сожрало все мои многолетние денежные накопления и заставило влезть в немалые долги. Дороже всего обошлись мощные компактные литий-ионные аккумуляторы фирмы «Сальф» на 5 и 50 амперчасов, а также дюжина оригинальных микрочипов.

Сломав голову, выдумывая плотную компоновку, в конце концов, я умудрился сделать приборы в виде длинных цилиндров с двумя разного размера сферическими расширениями в корпусе. Ближе к середине находилось большое расширение с рабочим телом и главной линзой, а ближе к переднему краю меньшее расширение для фокусирующей системы и рекордера. Длинная рукоять вмещала в себя аккумуляторы и всю электронную начинку. Так или иначе, к марту три генератора лежали на моём столе, тускло отсвечивая серыми матовыми корпусами.

Скрываясь и шифруясь от родных и знакомых, я испытал приборы в разных режимах. Первый самый мощный и большой генератор с фиксированными параметрами излучения я назвал «деструктором». Он легко «резал» всё что угодно. Для него не имело значения что разполосовать. Он одинаково быстро расправлялся с булкой хлеба, стальным рельсом, гранитным валуном или стеклом. Из зоны распада вылетала струя мелкой пыли, оставляя ровную гладкую щель шириной с полмиллиметра. Деструктор был самым тяжёлым из генераторов и весил примерно 5 килограммов.

Второй прибор с плавающей частотой широкополосного излучения получился более компактным и относительно лёгким и получил название «корректор». Он предназначался для дистанционного воздействия на живые организмы и имел в комплекте полсотни пластин-рекордеров с разными биоактивными веществами: антибиотиками, анестетиками, снотворными, анальгетиками, стероидами, блокаторами и даже ядами, такими как цианиды, биотоксины и гликозиды. В своих записках дядька Павел особо отмечал именно эту перспективную особенность воздействия генератора: перенос информации для целевого улучшения состояния здоровья, или, наоборот, для осмысленного нарушения или блокирования разных функций.

Третий прибор представлял собой нечто среднее между первым и вторым. Но именно его я считал главным по возможностям воздействия на вещество. Он назывался «композитор». Собственно говоря, именно этим в основном и занимался дядька Павел. Этот прибор генерировал импульсное излучение с переменной частотой и изменял свойства любого вещества под воздействием модулированного сигнала. К нему прилагался комплект пластин-рекордеров с веществами, имеющими самые разные свойства: сплав титан-хром-вольфрам, сверхпрочные легированные и мартенситные стали, разные иные металлы, асбест, кевлар, карбонатный пластик, графен и десяток других. Я изрядно намучился, почти четыре месяца подбирая и доставая правдами и неправдами эти образцы. Часть материалов я надыбал в институтских лабораториях, часть выменял или купил, часть попросту спёр.

Всё лето и начало осени я всесторонне исследовал феномен. И первые же опыты дали ошеломительные результаты. Со смешанным чувством восторга, ужаса и трезвого расчёта я повторил все эксперименты дядьки Павла и провёл несколько своих, что позволило внести в конструкцию некоторые существенные поправки.

В конце сентября работу над приборами в целом я закончил, и меня постепенно затянули обычные повседневные заботы. Но теперь помимо всего прочего мои мысли постоянно крутились вокруг безответных вопросов практического применения генераторов и плотно упирались в извечное гамлетовское сомнение: быть или не быть? Ни днём, ни ночью эта проблема не давала мне покоя, но недаром говорят, что, если душа ищет романтику, то задница обязательно найдёт приключения. И на этот раз эта истина доказала свою правоту.

Однажды вечером по дороге домой, я почувствовал противное ощущение в затылке, будто сзади пристроился стоматолог со своим сверлом и пытается со спины добраться до моих зубов. Сосредоточившись, я понял, что ощущение связано с чужим недобрым вниманием. Осторожно огляделся. На первый взгляд в почти пустом автобусе никто не внушал опасения, слегка настораживал лишь сидящий сзади через два ряда невзрачный зачуханный тип, упорно пялящийся в темноту за окном.

На другой день незнакомый вахтёр в гараже царапнул меня оценивающим взглядом, а в боковом зеркале припаркованной машины я увидел, как за моей спиной он достал мобильник, искоса поглядывая мне вслед.

Сперва я отнёс эти подозрения к мнительности, помноженной на дядькины предупреждения. Однако, через пару дней сомнения развеялись, когда по пути на дачу туда и обратно я заметил чёрный «форд», который всю дорогу, как привязанный, тащился в полусотне метров сзади.

Догадавшись, что меня пасут, я реально струхнул, а потом разозлился. На самого себя разозлился. Если бы мог, сам себе дал бы в морду, ведь дядька Павел чётко и ясно предупредил об опасности. Да, и сам я всё лето убеждался в этом. Расслабился и засветился, идиот долбокрякнутый! Чемпион среди тупых баранов!

Непонятная опасность вползла в мою жизнь как чёрная липкая жижа, заставив ходить осторожно, сосредоточиться и в поисках выхода тщательно выверять действия и поступки. Для начала я решил запрятать приборы подальше и убрать малейшие следы исследований. И, словно по заказу, вскоре подвернулся удобный случай.

Закадычный друг детства Серёга Марин, собрался с ребятами в предгорья Адыгеи с заездом по пути к многочисленным родичам в Ростов. Вот ему я и решил передать кофр с генераторами, чтобы отправить их подальше от Москвы. Он не спрашивал, что в большой клетчатой сумке, и клятвенно обещал пристроить груз по одному из трёх адресов. Где примут. Опасаясь за посылку и за Серёгу, я придумал передачу через третьи руки и камеру хранения. Более того, перед встречей с курьером я дважды пересаживался на такси, между этим попетляв по дворам, чтобы оторваться от возможного хвоста, а потом издали проследил передачу. Теперь за сохранность сумки с кофром я был спокоен, а ростовские адреса серёгиных родичей крепко засели у меня в голове.

Избавившись от приборов, рабочих записей и следов опытов, я наивно полагал, что обезопасил себя, но эта иллюзия рассеялась вместе с телефонным звонком. Однажды утром в мобильнике прогудел искажённый электроникой скрипучий голос: «Ты под колпаком. Веди себя разумно и не вздумай скрыться. Подумай о близких. Сиди дома и жди. Ничего не бойся, проигрывающий достойно, достоен снисхождения и… награды». Многоточие гудков резко оборвало голос. Вместе с тишиной у меня оборвалось и сердце. Предупреждение неизвестного врага явно не было пустым звуком, и на меня ощутимо пахнуло могильным холодом. Моп же твою ять! Вот это называется – влип.

Требовалось срочно искать выход. Мозг судорожно анализировал ситуацию, но мне не хватало достоверных сведений, и решение этой задачи всё время ускользало. Единственным очевидным аргументом в свалившейся на мою голову проблеме было то, что слежка началась после начала испытаний приборов. Значит, кто-то проведал про генератор, а это можно смело считать катастрофой! Также очевидно, что этот «кто-то» интересуется не лично мной, Павлом Смирновым, а только содержимым моей злосчастной головы, поэтому с остальным туловищем они наверняка церемониться не станут. Зная из бесчисленных сериалов и детективов о повадках и методах бандитов и всевозможных шпионов, я всполошился от того, что поставил под удар не только свою жизнь, но и жизни своих близких: родителей, брата, деда.

Чуток оклемавшись, я взвесил обстоятельства и понял, что, поскольку противопоставить противнику мне нечего,надо лишить преследователей их главной цели. Проще говоря, я задумал скрыться в каком-нибудь тайном месте, полагая по наивности, что это возможно. Поспешно прикинув ситуацию к носу, я уговорил однокурсника пустить меня пожить в его пустующей даче.

Прихватив кое-что из вещей, немного еды и оставшиеся деньжата, я затемно выскользнул из подъезда и сразу разобрал и выбросил в мусорную урну телефон. Весь день я шарахался по затромбированным улицам Москвы, запутывал следы и уже под вечер дождался приятеля у его подъезда. Ничего не поняв из моих невнятных объяснений, он недоумённо поскрёб затылок, но ключи от дачи вынес.

Оставив позади тревожный и озабоченный свет московских окон и беспокойную суету улиц, глубоким вечером я выбрался из автобуса в сумеречном пригороде. Нужный мне дом находился в дачном посёлке, к которому вплотную подступила новостройка. Необитаемое строение носило следы осеннего запустения, однако по виду показалось ухоженным и крепким. Старый сад скрывал расположенный в глубине участка дом, почти не видимый со стороны проулка. Соседние дачи тоже пустовали. Не сезон. Я открыл висячий замок на калитке, осторожно зашёл на участок и обошёл засыпанную листьями территорию, оглядев закоулки.

Внутри дома также царили темнота и холодное безмолвие. Я наскоро осмотрел комнаты. Потом проверил второй вход через застеклённую веранду, немалую часть которой занимала дровяная поленница. Набрав охапку дров, я немного подумал и положил их обратно. Топить печку среди безлюдных дач равносильно крику: «я здесь, идите все сюда». Облюбовав небольшую комнатку за печкой, я наскоро перекусил бутербродами, и, не придумав ничего лучшего, прямо в одежде и обуви растянулся на промятом диване и накрылся толстым ватным одеялом в надежде заснуть.

Из чуткой полудрёмы меня выдернул слабый посторонний звук. Осторожно поднявшись, я замер, превратившись в слух. Через минуту тревожного ожидания звук повторился. Со стороны крыльца донеслось едва слышное звяканье, будто кто-то снаружи пытался потихоньку открыть внутренний запор. И вряд ли это был мой приятель.

Прихватив рюкзачок, я на цыпочках начал пробираться к веранде. Однако и там через застеклённую дверь в светлой темноте я увидел неясный контур человеческой фигуры. Осознание попадания в ловушку и отчаяние придали сил. Я ещё давеча приметил в углу потемневшую от времени и работы лопату, и, когда в проёме двери возникла фигура чужака, со всей дури приложил её по башке. Незнакомец шумно рухнул, а я через открытую дверь метнулся в осеннюю темень.

Перемахнув через перила веранды, я бросился к забору, подтянулся, перекинул ногу и уже почти перевалился, когда вместе с глухими щелчками выстрелов почувствовал сильный удар в руку, затем прилетело в спину и в правый бок. Невидимая во мраке земля сильно ударила по голове, которая взорвалась болью. Рот наполнился солёной кровью. Вспыхнула темнота, потом мелькнул свет, потом непонятный шум, потом я сверху увидел себя, лежащего в реанимации, опутанного проводами и трубками. Весьма, доложу вам, курьёзная ситуация.

Эти воспоминания периодически прерывали медсёстры, реже врачи. Они подходили к койке, что-то подкалывали, вливали и подклеивали, перевязывали, меняли пакеты с растворами, уносили пластиковые сборники с мочой, протирали спиртом спину, задницу и ноги, тыкали фонендоскопами, заглядывали в экран монитора и в зрачки, что-то записывали, перебрасывались короткими фразами и уходили.

Вот так день за днём и прошла неделя.

Всё изменилось вдруг, когда после смутного ощущения чужого присутствия, в центре палаты появился мальчишка лет тринадцати-четырнадцати с чёрными длинными кудрявыми волосами, правильными чертами лица и пронзительными глазами. Его обтягивающая одежда глубоко чёрного цвета с едва заметными блёстками выглядела вызывающей. Он по-хозяйски расположился в вычурном кресле посреди палаты и в упор уставился на меня. Не на моё тело, а именно на меня, болтающегося под потолком.

– Ну, и долго ты собираешься так прозябать? – мальчишка откровенно меня подкалывал, но делал это как-то добродушно, необидно.

– Будто это от меня зависит, – слегка огрызнулся я, вернее подумал, поскольку огрызаться мне было нечем.

– А, от кого, позвольте спросить? – в бесстрастном голосе прозвучало искреннее удивление.

– Не знаю, во всяком случае, не от меня. Вон моё туловище еле-еле выживает, и меня в себе удержать не может, – я не шуточно разозлился на наглого мальчишку, привычно окинул взглядом пространство, и тут до меня дошло, что вокруг прекратилось всякое движение. В капельнице повисла оторвавшаяся капля. За окном в воздухе застыли в полёте голуби. В коридоре замерла медсестра с поднятой в шаге ногой.

– Вот так всегда, – проворчал мальчишка тоном наставника, – сами натворят не пойми чего, а потом вопят: «от нас ничего не зависит!». И, когда же вы двуногие, безрогие и бесхвостые поймёте, что всё на свете взаимосвязано и взаимозависимо. Порхаете беспечными беспорядочными бабочками и не пытаетесь хоть немного попользоваться данным вам разумом.

– Я думаю, что сейчас не самое лучшее время поиздеваться. Уж больно ты, юноша, щедр на слова и скуп на мысли. Легко вешать лапшу на уши (или что там вместо них), развалившись в кресле в собственном теле…

– Кудряво завернул. Ну, хорошо, давай поговорим на равных, – он оторвался от стула и повис в воздухе напротив.

– Однако…, – только и смог подумать я в полном ошеломлении.

– Ерунда, – ответил мальчишка.– Так на чём мы остановились? Ах, да. Трудно тебе без вон того продырявленного туловища.

– А повежлевее нельзя? Тоже мне, выискался… чудотворец.

– С чудотворцем это ты слегка загнул. Творец – да. А насчёт чудес… Настоящим чудесам мне ещё учиться и учиться. Ладно, давай поговорим серьёзно, Павел, – мальчишка вдруг опять оказался в кресле, а я рядом с ним, на уровне пола, с трудом удерживая вертикальное положение. Он немного поёрзал, устраиваясь удобнее, и продолжил:

– Предлагаю продолжить сотрудничество…

– Стоп, юноша, не знаю кто ты есть. Я вижу тебя в первый раз, о каком…

– Прекрати, Павел Кравцов, хватит прикидываться.

– Кравцов – это мой дед, а я Смирнов, – в полной растерянности попытался возразить я.

– Странная штука человеческая память, – мальчишка тряхнул кудрявой головой и на секунду задумался, – очень странная. Казалось бы, взрослый человек и родился не вчера, а несёт полную околесицу. Ладно, Павел, давай начнём всё заново, – от его невыносимо пронизывающего взгляда пространство слегка подёрнулось рябью, а в моей памяти вдруг начала прокручиваться жизнь Павла Кравцова, моя прошлая жизнь. Я ясно увидел и вспомнил все мельчайшие события, подробности и обстоятельства: и юность, и служба в полку, и короткая жизнь на гражданке, и моя смерть, и подвиги «стальной» роты в июне-июле сорок первого года, и мой перенос в тело новорождённого племянника, тоесть в нынешнего меня. Это что ж такое творится? Это почему так со мной? За что?! Да, как они посмели!!

– Неправильно формулируешь. Не за что, а почему? – мягко проговорил мальчишка. – А для начала постарайся успокоиться, иначе разговора не получится.

– Я спокоен, – я изо всех сил старался унять гнев.

– Ну, ну, – усмехнулся мальчишка, – дело в том, что до первого вздоха новорождённый человек всего лишь биологическая матрица. Вздохнул, активировал информационный центр, и его тут же занимает комплементарная личность. В твоём случае таковой стала личность твоего дядьки Павла Кравцова. Я лишь предложил вариант, а решение принял он сам, – и в моей голове прокрутился их разговор на тему реинкарнации, все мысли и эмоции дядьки, тоесть, по сути, мои тогдашние мысли… тьфу, совсем запутался. Мне стало стыдно за свой срыв.

– Вот оно как… Извини, не знал. Я, конечно, польщён вниманием к моей скромной персоне, но всё-таки, чем вызван такой интерес?

– Всё нормально, проехали. Давай перейдём к делу. Хочешь ли ты, Павел, ещё раз пережить перенос сознания?

– Не понял… – я насторожился, заподозрив собеседника в злодейских замыслах. Насчёт его истинных замыслов я так и не понял, но дальше он изложил информацию довольно угрожающего содержания:

– Это тело серьёзно повреждено, и в лучшем случае ему суждено прозябать короткий остаток жизни. Повреждены плечевой сустав, лёгкие, правая почка, а главное – позвоночник. Значительная потеря крови вызвала гипоксическую кому. Я могу реставрировать это тело, но и ты должен кое-что для этого сделать. Не скрою, мы заинтересованы в очередной коррекции реальности. Ты спросишь: почему мы всё время вмешиваемся и что-то корректируем вместо того, чтобы оставить человечество в покое? А потому, что слишком много времени и усилий вложено в развитие вашей планеты, и нам не желательно признать их бессмысленными.

Сейчас возникла очередная точка исторической бифуркации, тоесть точка раздвоения исторического потока. Более того, он уже фактически повернул в тупик. А теперь слушай внимательно и думай. На Земле началась глобальная гибридная война, которая в самое ближайшее время превратится в горячую. Если не провести коррекцию, то через 54 дня начнётся полномасштабный конфликт между Украиной и Россией. Ещё через 7 дней в войну вступит Грузия, которая при военной поддержке США атакует Южную Осетию, и Абхазию. Через три дня после этого в Армению с двух сторон вторгнутся войска Азербайджана и Турции, которая также начнёт захват земель курдов в Сирии и Ираке. За курдов и сирийцев вступится Иран и введёт дивизии в Месопотамию. В ответ Израиль сбросит вакуумные бомбы на Тегеран, Исфаган, Тибриз и Бушер. Ответные мощные иранские ракеты взорвутся не только в Иерусалиме, Хайфе и Тель-Авиве, но и в крупнейших городах Саудовской Аравии. Буквально за одни сутки весь Ближний Восток сцепится во всеобщей смертельной драке. Потом за турок, саудитов и евреев вступится Америка, за армян, иранцев и сирийцев Россия. Вслед за Украиной в конфликт вопреки решению Евросоюза вступят Польша, Румыния и страны Прибалтики. Мощность применяемых боеприпасов будет нарастать не по дням, а по часам. И, наконец, после ряда точечных тактических ядерных ударов, из шахт вырвутся баллистические ракеты. Всё. Финиш. Ровно через 188 дней человеческая цивилизация перестанет существовать. Тебе понятен расклад?

– Более чем, – я от волнения с трудом формулировал мысли.

– И что ты теперь думаешь по поводу коррекции реальности? – Глаза мальчишки строго блеснули.

– Я согласен, но…

–Так не пойдёт. Или «согласен», или «но».

– Согласен.

– Хорошо, а то я уже начал сомневаться в твоих умственных способностях. А, что касается предстоящей миссии, то опыт у тебя есть и очень даже неплохой, голова у тебя варит, с логикой и моралью тоже всё в порядке. Сейчас бифуркационный узел завязался в Донбассе. Оттуда всё началось, и там же может закончиться. Теперь всё зависит от тебя. Спрашиваю ещё раз: согласен? Если нет, будем искать другое сознание, но это потеря времени и снижение вероятности успеха.

– Повторяю, я согласен. И всё-таки меня смущает судьба моего тела. Повреждения слишком велики, смогут ли его вылечить наши врачи? Также меня тревожит угроза моей семье.

– Лечиться, как и учиться, никогда не поздно, только… бесполезно. Я же сказал, что отреставрирую твою оболочку. По большому счёту во многом теперь всё зависит от тебя, вернее от успеха твоей миссии. Сумеешь скорректировать реальность, вернёшься в своё здоровое тело и проживёшь до старости. То же в полной мере относится и к твоим родичам. Не сможешь скорректировать ход событий, им останется жить всего 188 дней.