Кот на плече

– Да, мы попробовали, – повторил я.

Вот тогда-то я и понял, что всегда надо пробовать раз за разом, пусть и шансов на успех абсолютно никаких нет, но вдруг произойдет чудо, и всё получится.

– Садись, – Настя кивнула на кресло, – а то ещё в обморок упадёшь.

– А что так, страшно будет?

– Постараюсь, чтобы не очень.

 Настя взяла металлическую коробочку, лежавшую на компьютерном столе, надавила кнопку на её боку. Коробочка раскрылась, как распустившийся цветок. Настя положила её на пол почти у моих ног, потом села за стол, включила компьютер, подождала чуть-чуть, пока тот нагреется и оживет.

– Смотри.

Хорошо, что я уставился на то, как её пальчики бегают по клавиатуре, на то, как свет монитора отражается на коже её лица, и на коробочку никакого внимания не обращал до той поры, пока не почувствовал, что в комнате есть ещё кто-то помимо меня и Насти.

– Ой, ё-ё-ё, – невольно промычал я, когда чуть скосил взгляд и увидел прямо перед собой застывшего драфта из игры «Зазеркальный мир».

 Он смотрел на меня остекленевшим взглядом, и если честно, то у меня от этого побежали по спине мурашки. Я весь покрылся холодным потом, волосы начали вставать дыбом, а мозг отказывался воспринимать происходящее.

 Я застыл, боясь пошевелиться. Вдруг драфт, заметив мои движения, оживет, набросится на меня и разорвет своими громадными клыками. Как ему объяснить, что я всегда бьюсь по одну с ним сторону?

Настя ведь предупреждала меня, что будет страшно. Но я думал, она покажет какую-нибудь страшную картинку на мониторе, а тут драфт, почти как живой. Почти – это только потому что я знал: драфтов в реальности не существует. Но выяснилось, что Настя каким-то образом пробила ход в виртуальность, и вот сейчас через этот пролом повалят легионы всяких монстров, а мне придется встать у них на пути и попробовать не пустить в реальный мир.

Смотри я постоянно на коробочку, наверное, бросился бы обратно запихивать эту образину. Накрыл бы коробочку собственным телом, будто это граната, которая может взорваться, и надо непременно остановить осколки, пусть и ценой собственной жизни, а то они тогда разорвут Настю на куски. Она-то, конечно, будет смеяться, наблюдая за всеми моими метаниями, пока и я не пойму, что выгляжу, по меньшей мере, комично и тоже засмеюсь, уставлюсь на ту страшную образину и за этим смехом спрячу свой страх.

– Настя, что это?  – прошептал я.

– Разве ты не видишь? – спросила Настя, оторвавшись от экрана и посмотрев на меня.

– Вижу. Драфт.

– Ага. Голограмма. Вот, собственно, моя идея.

– Не понимаю. Ты будешь продавать фанатам игры «Зазеркальный мир» эти коробочки, чтобы они могли собирать не фигурки героев, а иметь копию в человеческий рост, да ещё, чтобы их коллекция почти не занимала места?

– Нет, – Настя вздохнула, насупив чуть брови, вздохнула, набираясь воздуха и сил, и сказала, – сейчас попробую объяснить.

Меня раздражало присутствие драфта. Нет, я знал, что он ненастоящий, но всё равно в глубине моего сознания то и дело мелькала мысль, что мы в комнате не одни, что за нами кто-то наблюдает. Ничего я с этим не мог поделать, но не мог и сосредоточиться на рассказе Насти. Я косился на голограмму и постарался сесть так, чтобы она вовсе выпала из поля моего зрения, но драфт всё равно остался где-то на его периферии.

 Я пропустил мимо ушей Настин упрек, что совершенно не даю волю своему воображению и, если я не научусь его отпускать, мне придется очень трудно. Трудно, если я продолжу заниматься тем, чем занимаюсь сейчас, а не превращусь в какого-нибудь нудного клерка, который день-деньской просиживает в конторе штаны модного костюма. К счастью, мне не надо было ничего мычать в своё оправдание, потому что Насте оно было совершенно не нужно.

Настя рассказывала мне, что копии героев игры, конечно, могут принести приличную прибыль, но ведь на использование этих образов надо покупать лицензию у владельцев «Зазеркального мира», а на это уйдет много времени и денег, которых у нас нет. К тому же, они вряд ли будут говорить с двумя никому не известными студентами: пусть они и организуют фирму с громким названием и зарегистрируют её, но веры им никакой не будет. Поэтому надо выстрелить так, чтобы о голограммах заговорили, чтобы интернет наполнился кучей ссылок и обсуждений – этой бесплатной рекламой, которая при правильной постановке дела поможет раскрутиться. Вот тогда можно идти к правообладателям и предлагать им свои услуги.

 Когда Настя наконец начала излагать свою идею, я уже примерно представлял, что ей пришло в голову. Известности не бывает без скандалов, этот закон был многократно испробован в шоу-бизнесе, а она ведь собиралась заниматься чем-то похожим.

Я подумал, что лучше всего использовать голограммы в рекламе. Они куда как эффектнее обычных двухмерных щитов. Мне вспомнились кадры из какой-то части «Назад в будущее», где главный герой переносится на тридцать лет вперед, то есть уже даже не в наше время, а в то, которое для нас стало прошлым, и там его пугает голограмма акулы, рекламирующая на фасаде кинотеатра очередную серию фильма «Челюсти».

Рекламщики схватятся за эту идею двумя руками, только бы её не выпустить, а то и не заметишь, как тебя обойдут конкуренты, и ты окажешься на обочине рынка.

 Настя была слишком увлечена своим рассказом, и мне не хотелось её перебивать.

– Самым эффектным было бы воспроизвести Дом Советов вместо Храма Христа Спасителя. Ты представляешь, что будет твориться, если вместо него хоть на несколько секунд, появится Дом Советов? С этим огромным Лениным на его вершине? Да люди подумают, что они попали в альтернативную вселенную, где эта затея удалась, – я только кивал в ответ. – Но нас явно обвинят в богохульстве. На нас ополчится Православная Церковь.

– Зато мы сделаем кое-кому такую рекламу, что нас просто обязаны будут выставить кандидатами в Госдуму, – замечаю я.

– Ну может, – сказала Настя, на миг задумавшись, перспектива занять теплое кресло ее явно привлекла. –Это потом. Но сейчас не об этом. Мы прослывем безбожниками. С нами из солидных заказчиков никто не захочет иметь дело из-за такой скандальной славы. Меня ещё останавливает, что я просто не смогу запрограммировать Дом Советов. Слишком большой объем информации. Мы не сделаем такой компьютер, даже если забьем железом микроавтобус. И мы не сможем пробраться на крышу Храма, чтобы установить там ретрансляторы. Да и, если честно признаться, страшно мне туда пробираться. Высоко. Думаю, если мы немного подправим вот это, то добьемся нужного результата.

 Она развернула ко мне экран компьютера, на котором был изображен фасад огромного здания с колоннами и длинной лестницей. Спустя несколько секунд я понял, что это Театр Российской Армии. Я в нём никогда не бывал, потому что вообще мало хожу по театрам, но, конечно, видел его много раз в каких-то сюжетах. Я вспомнил, что актёр Зельдин выходил на сцену этого театра в столетнем возрасте, поставив тем самым рекорд актёрского долголетия, и ещё, что здание сделано в форме пятиконечной звезды.

– И что ты с ним собираешься сделать?

– Изначально, он должен был быть не таким.

– Каким же? – удивился я. – Звезда в основании должна была быть не пятиконечной?

 Настя, оставив мою совсем не смешную шутку без ответа, нажала несколько клавиш.

– Вот таким.

Картинка изменилась. На крыше театра были боевые колесницы с пулеметами, вернее, они назывались тачанками, а по центру высилась огромная статуя Вождя мирового пролетариата.

– Только нам надо будет туда сходить на спектакль. Всё разведать на месте. Ты же компанию мне составишь?

– Да без проблем.

Я залез в интернет, чтобы ознакомиться с репертуаром театра, заодно узнав множество интересных подробностей о том, что, к примеру, у этого театра огромная сцена, на которую мог выходить чуть ли не полк солдат в сопровождении боевых колесниц и картонных танков, сделанных в натуральную величину. Но такие патриотические спектакли ставили до войны, а сейчас на сцене шли классические постановки, вроде «Гамлета» или «Похождения бравого солдата Швейка».

 Я не театральный гурман и готов смотреть с Настей всё что угодно, пусть это будет даже «В лесу родилась елочка» с лисоньками и зайками в главных героях. Но такие спектакли идут утром, а утром я обычно крепко сплю, долго не могу встать с постели и опаздываю на первую лекцию.

– Тебе зачитать, что там идёт?

– А не всё ли равно? – спросила Настя. – Мы ж не спектакль идём смотреть, а театр.

– Так сказать, место будущего преступления, – тихо прокомментировал я.

– Что? – встрепенулась Настя.

– Ничего, – поспешил я её успокоить. – Как тебе «Учитель танцев»?

– Отлично. Что-то очень знакомое.

– Когда? – спросил я, так и не разъяснив, что это за спектакль.

– Когда у тебя будет время?

– Для тебя оно у меня есть всегда. Хоть сейчас.

– Нет, сейчас мы уже не успеем. Завтра.

– Договорились.

– Билеты я достану, – сказала Настя.

Я кивнул.

«Ну, ещё бы. С её-то способностями влезать в любые компьютеры заказать электронный билет совершенно бесплатно детская забава, а мне это сэкономит немножко денег, которые мы сможем потратить в тамошнем буфете на кофе и пирожные».

Неприятности поджидали нас с самого начала. От некоторых, таких как дождь, я смог обезопаситься. Идти с Настей под раскрытым зонтиком было приятно. Я старался смещать краешек зонтика в сторону Насти так, чтобы и капельки не упало на её куртку. Не беда, что тогда мне не хватало под ним места. Настя ритмично вздрагивала. Она и идти-то пыталась в такт с музыкой, звучавшей в её наушниках, но я её не слышал и всё время сбивался с ритма.

– Дай мне тоже наушник, – сказал я, потрогав Настю по плечу свободной рукой.

– На.

 Теперь мы были соединены проводами, как кибернетические сиамские близнецы. В одном ухе у нас играла музыка, другое слушало шум дождя. Мы шли чуть приплясывая.  Мой левый бок то и дело подвергался бесконечным атакам дождя. Ткань куртки была пропитана каким-то водоотталкивающим раствором, поэтому влага не оставляла на ней и следа, а когда мы наконец-то смогли спрятаться от дождя под массивным козырьком театра, опирающимся на громадные колонны, куртка оставалась сухой, будто и не бушевала вокруг нас стихия.  Мы чуть отошли в сторону от входа, чтобы не мешать тем, кто шёл на спектакль.

– Я люблю дождь, – сказала Настя. – Может, чёрт с ним, с этим театром? Здесь постоим и на людей посмотрим?

– Я люблю смотреть на людей, – сказал я.

Отчего-то мне захотелось спросить у Насти: мучили её в детстве ночные кошмары, и смогла ли она избавиться от них сейчас? Я не скрывал, что в детстве не любил спать ночами, а услышав, как за окном шумит ветер, всё воображал, что это летит какое-то чудище, которое вот-вот заглянет ко мне в окно, но, если я спрячусь под одеялом и закрою глаза, оно меня не найдет и пролетит мимо. На всякий случай на ночь я выставлял на полу в боевом порядке почти всех своих солдатиков. Я знал, что если придется сразиться с ночным чудищем, они помогут мне одержать победу, а пока я сплю – будут охранять меня от кошмаров.

Если честно, от этих страхов я до сих пор так и не избавился, но Настя объясняет это тем, что у меня богатое воображение и оно мне не дает покоя. Если Настя тоже мучается от ночных кошмаров, теперь она может выставлять на время сна рядом с собой голограмму драфта или ещё какого-нибудь дружеского существа. С такой-то охраной ни один кошмар не проберется в её сон.

Я был не против, чтобы ночью меня охраняла какая-нибудь голограмма, только всё никак не могу решить – какая. Наверное, меня устроил бы гренадер из дивизии Неверовского с ритуальными рисунками на лице, но боюсь, сам его испугаюсь, если спросонья побреду в туалет.

Накануне я лазил по интернету, изучая театр, виртуально бродил по его коридорам, заходил в гримерные и искал дорогу к тем ржавым лестницам, которые ведут на крышу. Когда я наконец нашел их, то так и не выяснил на что закрываются люки – на электронные замки, которые мы могли бы легко вскрыть, или на амбарные. Вот чтобы с ними справиться, надо приносить ножовку, напильник или отмычку. Не уверен, что охране, которая на входе будет проверять наши сумки, удастся объяснить, зачем мы взяли с собой на спектакль напильник. Он ведь существенно массивнее пилки для ногтей.  Эх, если бы у Насти и вправду были стальные когти, о которых она мне рассказывала, тогда и напильник в сумочке легко объяснить.

 Становилось холодно. Окружающий мир терялся в темноте. Мы пошли внутрь здания.

 Настя, прежде чем пройти через рамку, вытащила из своей сумки цинковый «гроб» с макбуком, открыла его и показала охранникам. Те кивали, уже привыкнув к людям, которым не хватает телефона или смартфона, чтобы контактировать с миром, и они таскают повсюду с собой кусок железа. Без него они не могут обойтись, а вот без косметички, духов, лака для волос и прочей ерунды чувствуют себя вполне комфортно. Помимо цинкового гроба в Настиной сумке больше ничего не помещалось, правда, рамка всё равно недовольно загудела, когда Настя проскользнула сквозь неё.

Ни слова не говоря, Настя высунула язык, показывая охранникам пирсинг. Те вновь кивнули и даже не провели по ней металлоискателями.

– Фиг пронесёшь через охрану твои ретрансляторы, – сказал я Насте, когда мы шли к гардеробу.

– Да-а-а, – разочарованно протянула Настя. – Я ж не буду их вокруг пояса обматывать, а то ещё за террористку примут и пришибут от греха подальше. Смешно будет.

– Куда уж смешнее. Но сейчас-то они тебя не обыскали.

– Когда на мне будет несколько килограммов железа – обыщут. Главный вход – не вариант.

 Билеты нам достались куда-то на галерку. Отсюда было легче во время спектакля улизнуть из зала и отправиться на поиски хода на крышу. С этих мест можно было любоваться лепниной потолка, но не тем, что происходит на сцене. Я принципиально не взял в гардеробе бинокль, считая, что смотреть на спектакль в окуляр ещё хуже, чем по телевизору.

Меня так и подмывало сказать Насте, что места плохие, проверяя, ответит ли она мне так же, как Глеб Жиглов в фильме «Место встречи изменить нельзя».

 Признаться, я лучше смотрел бы на полк солдат под красными знаменами, на картонные танки и боевые колесницы, чем на спектакль, поставленный в классическом стиле по какой-то доисторической пьесе. Хорошо ещё, что Насте было абсолютно безразлично, что творится на сцене.

Она сидела как на иголках, будто продолжала слушать свою музыку, а не ту, что звучала со сцены, смотрела по сторонам и ждала – когда зрители настолько увлекутся действом, что ни на что, кроме постановки, не будут обращать внимания.

Нам ещё повезло, что на галерке вокруг нас было всего пять человек. Все они перебрались на первый ряд, ну а мы остались на своём, хотя по логике вещей должны были переместиться на последний и целоваться там, никому не мешая и никого не смущая.

Настя легонько коснулась меня пальчиками и поманила за собой.

 Мы медленно поднялись с мест и отправились к выходу. Я брёл следом за Настей, а когда за нами опустились пыльные бархатные портьеры и закрылась входная дверь, заглушив почти все звуки, которые неслись со сцены, взял на себя роль проводника. Уверен, что Настя и сама изучила в интернете план театра, но она безропотно пошла за мной.

Театр, наверное, был напичкан камерами слежения и охраняли его, как военный объект, всё ж он принадлежал Министерству обороны. Мы и до лестницы, ведущей на крышу, не добрались, поплутали лишь немного по коридорам, поднялись куда-то, как откуда не возьмись появилось сразу двое охранников.

– Что вы тут делаете, молодые люди?

– Мы заблудились, – сказал я.

Ничего предосудительного мы всё ж ещё не совершили. Бежать смысла никакого не было. Куда тут убежишь? Наверняка за следующим поворотом нас поджидает ещё один охранник, отрезая все пути к отступлению. Да и что они нам сделают, даже сумей мы вскрыть замок люка и забраться на крышу? Мы ведь туда полезть, чтобы полюбоваться на звёзды и подышать свежим воздухом. Поймай нас охранники на крыше, я совру: мы хотели проверить – правда ли, что каждый луч пятиконечной звезды, каким выглядит на плане театр, направлен в сторону одного из московских вокзалов.  Где-то я читал, что во время войны немецкие бомбардировщики сперва летели до театра, а потом разлетались в разные стороны бомбить вокзалы.  Этот театр был для них, как мёд для мух. Они слетались сюда стаями. По большому счету, надо было его замаскировать, а его фанерную копию выстроить в другой части города, поставив рядышком несколько зенитных батарей и прожекторов, чтобы ловить на эту приманку бомбардировщики. По-моему, так тогда и поступили.

 Но мы же не вылезли на крышу, и сейчас максимум, что с нами сделают, – это выпроводят вон. Небольшая потеря. Всё равно спектакль мне не нравился.

– У вас тут прям лабиринт Минотавра, – несло меня.

– А куда вы хотели попасть? – спросил охранник.

– В буфет, кофе попить, – нашелся я. – Но сейчас-то неплохо хоть на свои места вернуться.

– Покажите ваши билеты, – попросил охранник. Никакой угрозы он в нас не видел, даже не доставал резиновую дубинку, висевшую у него на поясе.

Настя пряталась за мою спину. Я порылся в карманах джинсов, нашел скомканные билеты, протянул охраннику, думая, что вот сейчас он их отберет и поведёт нас к выходу, но он подмигнул мне, вернул билеты и повёл нас к нашим местам. На прощание он пожелал нам приятного просмотра. Какой там приятный просмотр? Не за этим мы сюда пришли.

– Не получится у нас легальным путем пробраться на крышу театра, – начал я делиться с Настей мыслями, когда мы шли к метро. Она грустно кивала мне и не возражала. – Чтобы туда попасть, надо сторожем устроиться или охранником, а театр-то – Российской армии. Здесь и сторожа, и охранники, наверняка, военные. Кто по контракту служит, а кто, может, по призыву, так сказать альтернативную службу проходят.

– Альтернативную службу обычно проходят в больницах, – сказала Настя.

– Да, – сказал я. – Но может здесь тоже. Меня сюда возьмут, только если я в армию попрошусь.

– Не надо таких жертв, – сказала Настя.

– Слушай, а вот что мы самодеятельностью занимаемся? В конце-то концов, если затея наша удастся, про этот театр тоже повсюду будут говорить. Возрастёт его популярность. Зрители потянутся, хоть бы поглазеть на его крышу, а может, кто из них и билет купит, чтобы полюбопытствовать – нет ли голограмм внутри, – я посмотрел на Настю, ожидая от неё хоть каких-то слов.

– Наверное, да, – сказала Настя.

– Так давай напрямую поговорим с директором театра. Эх, надо было сразу во время спектакля пойти к нему в кабинет и всё ему показать. У тебя в компьютере картинка ведь есть. Ему должно это понравиться. Мы ж денег с него требовать за это не будем. Хотя можно было б, конечно, немного и попросить. Пусть хоть себестоимость оборудования вернёт.

– Нас к нему не пустят, – настроение Насти поднялось. Она поняла, что не всё так безнадежно и какие-то перспективы у нас есть.

– Тогда узнай его почту и пришли картинку, а после он сам захочет с нами поговорить.

– Я попробую.

Пока Настя часами просиживала за компьютером, я попытался выяснить, почему у неё свет клином сошелся на Театре Российской армии. Не проще было бы выбрать какое-нибудь менее охраняемое здание, пробраться в него, протиснувшись следом за кем-то из жильцов. Консьержа мы как-нибудь обманем. Нас ведь не примут за наркоманов. Максимум будут подозревать в том, что мы замерзли целоваться на улице и теперь хотим этим заняться в тепле. Мы едем на последний этаж, а если в доме нет лифта, поднимаемся пешком. Выясняем, как можно пробраться на крышу, оставляем там на краешке коробочку, уходим, а потом на какое-то время выпускаем из коробочки голографического призрака, который будет виден с улицы. Рано или поздно люди его заметят, заснимут на свои гаджеты, по городу потянется слух, что на крыше дома стал появляться призрак.

Такой план был легче выполним, но мы могли потерять коробочку с голограммой. Не хотелось ведь, чтобы она попала в чужие руки. Настя свое изобретение запатентовала. Но так много случаев, когда ушлые люди, лишь усовершенствовав чужое изобретения, выдавали его за свое, а после сколачивали на нём громадные капиталы, в то время, как настоящие изобретатели оставались без гроша.

 Поставь мы на коробочке самоликвидатор, нас бы приняли за террористов. Начнут искать правоохранители по всему свету, решив, что на самом-то деле мы заложили на крыше бомбу и хотели обвалить фасад здания прямо на прохожих, а затея не удалась только из-за того, что мы неправильно рассчитали заряд.

 Найти нас будет нетрудно, повсюду понатыканы камеры, которые следят за каждым шагом любого из прохожих, прямо как в какой-то антиутопии, всё-таки ставшей реальностью.

Я понимал, что отвлекаю Настю, но мне было совсем скучно сидеть без дела. Помочь ей я ничем не мог, поэтому только мешал. Она слушала меня вполуха. Я и сам уже понял – это не самая лучшая идея, и, когда Настя сказала мне, что всё равно хочет поработать с театром Российской армии, я не возражал. Она упертая и, если что-то вбила в голову, лоб расшибет, но попробует своего добиться.

– Но почему он-то? – всё ж спросил я.

– Тебе не нравится?

– Нравится.

– Я программу смотрела по телеку, – не стала меня больше мучить Настя. – Там про этот театр рассказывали. Говорили, каким он должен был быть. Про статую Ленина и про колесницы. Они как-то иначе назывались. Я не помню.

– Тачанки, – подсказал я.

– Точно, – заулыбалась Настя. – Ты умный.

– Начитанный, – поправил я, почему-то вспоминая детский анекдот про Василия Ивановича Чапаева.

– Ок. Так вот, статуя Ленина выходила слишком тяжелой. Потолок бы от неё проломился. Представляешь, что бы было если статуя Ленина проломила потолок как раз во время спектакля, когда зал полон, а он вроде две тысячи человек вмещает?

– Представляю. Проектировщиков тогда расстреляли бы. Но их всё равно наверняка расстреляли из-за того, что они с расчетами ошиблись.

– Думаешь?

– Время было такое. Что-что, а с Лениным тогда шутить было нельзя. Это сейчас мы можем писать всякие посты о том, что саркофаг, в котором лежит Ленин, экранирован, потому что он радиоактивный. И нам за это ничего не будет. А тогда за любой анекдот про вождя – расстреливали.

– Суровое было время.

– Ага, но может их и не расстреляли. А наоборот – наградили Сталинской премией. Говорю, время было такое. Пан или пропал. Хочешь, выясню?

– Не надо. Продолжим. Ну, так вот от наших голограмм потолок не проломится, а результат будет таким же, каким его задумывали проектировщики.

– Я все-таки думаю, что статую Ленина не поставили по какой-то другой причине. Проектировщики – рискнули бы. Им терять было нечего. Либо Сталинская премия, либо расстрел. Выбор очевиден. Ну, построили бы её не из камня, а из чего-то полегче. Из гипса. Или из металла, как статую Рабочего и Колхозницы. Она ведь массивной только кажется, а внутри полая. И когда-то она украшала крышу нашего павильона на всемирной выставке в Париже. Он стоял прямо напротив немецкого павильона. У того на крыше был Орел. Наш павильон за счет статуи Рабочего и Колхозницы казался выше. И почему тогда тачанки делать не стали? Они даже из камня вышли бы не очень тяжелыми.

– Ты меня иногда поражаешь, – сказала Настя. – Вот зачем всё это в голове держать, если есть интернет? Ты не боишься, что когда-нибудь в твоей памяти не останется свободного места?

– Я что-нибудь тогда сотру, – сказал я.

– Что же?

– Там будет видно, – я-то понял, на что намекала Настя. Её я никогда не сотру.

Директор пошёл на контакт на удивление легко, а я-то уже придумал целую легенду о том, что хочу написать статью для одного из сайтов о том, какие новые технологии применяются сейчас в театральных постановках, и для этого мне нужно взять у него короткое интервью. Ответь он, что никакие новые технологии у него в театре не применяются, я бы стал выяснять – отчего, ведь надо идти в ногу со временем. Он бы ответил, что театр следует духу традиций. Традиции – это прекрасно, написал бы я. Я мог расписать ответы на свои вопросы и без всякого интервью. На всякий случай я изучил его биографию. Но сведения мне эти не понадобились. Услышав меня, директор только сказал «приезжайте» и назвал время, когда он сможет с нами поговорить.

– Он согласился, – сказал я Насте, хотя она итак слышала наш разговор, потому что я поставил телефон на громкую связь.

– Ещё бы не согласился, – сказала Настя.

 Мне кажется, что она всё ж выяснила мыло директора и прислала ему фотографию модифицированного театра со своими голограммами.

– Ленин – это, конечно, хорошо, – задумчиво сказал директор, потом встрепенулся, понимая, что он выразился не совсем правильно и тут же поправился, – я имел в виду, что масштабно, но это сейчас не актуально. А нельзя ли вместо Ленина другую фигуру поставить? Ну там… Пу…, – он замолчал, вновь поймав себя на мысли, что говорит не то. Я точно слышал, как в его голове гудели соединения между нейронами, – Су.. Суворова, например. Хотя нет. Один памятник Суворову уже стоит на площади перед нашим театром. Площадь ведь носит его имя. Два Суворова на одной площади – это много. Не сносить же нам памятник? Это вандализм. И вообще-то, – как-то уж очень резко прервал свои измышления директор, – наш театр называется Театр Российской армии. Следовательно, над ним должен развиваться Российский флаг, как сейчас.