Янтарь чужих воспоминаний
Дорогие читатели! Книга «Янтарь чужих воспоминаний стоит особняком во всем моем творчестве и, пожалуй, не похожа ни на одну из моих книг. Я не советую эту историю любителям легкого и веселого чтения. Но она придется по вкусу тем, кто любит «темные» истории с нотками триллера и детектива, сложных героев, тайны прошлого и истории непростой любви. В центре повествования – мир эмпатов и нераскрытое убийство, совершенное много лет назад.
В книге присутствуют откровенные и жестокие сцены, будьте внимательны!
***
Лето, осень или зима в начале глав – обозначают сезон одного года, в котором происходят события.
Пролог
…Я люблю боль. Иногда свою, чаще – чужую. Вам страшно? Напрасно. Боль естественна. Она гораздо естественнее, чем приторное счастье, в которое все вы так стремитесь окунуться. Счастье, спокойствие, благополучие… иллюзии. Подмена реальности. Сладкие конфетки для разума, который знает, чего хочет на самом деле. Сколько минут в своей жизни вы были счастливы? О, я даже не спрашиваю о часах. Минут. Мгновений. Малюсеньких, утекающих сквозь пальцы крупинок времени.
Два десятка? Один?
А были ли?
Когда последний раз вы осознавали себя счастливым? Без оговорок, без условий, без маленьких жалящих «но»? Вот прямо сейчас, не раздумывая, вы можете ответить на столь простой вопрос? Когда же был этот миг долгожданного и безоблачного счастья?
Ах, вы не помните.
Ну конечно.
А когда вы чувствовали себя несчастным?
Вчера? Сегодня? Прямо сейчас? Всегда?
Когда вы ощущали боль от потери, разочарования, одиночества и уныния? От невозможности жить так, как жаждет ваша душа, необходимости прозябать в скучном и бессмысленном существовании? Если бы вам предложили выбор: оставить все как есть, или обрести величие, свободу, власть, что бы выбрали? Только это будет не свобода героя в сияющих доспехах, а свобода убийцы и чудовища?
Так что вы выберете?
Скучно? Или чудовищно увлекательно?
Кем вы хотите быть, монстром или мышью, всю жизнь просидевшей в своей норе?
У меня не было выбора. Наверное. Но даже если бы и был, то мой ответ однозначен.
Я чудовище.
***
В глазах Марии страх и беспомощность. О чем думает она, когда смотрит на меня? Право, мне даже интересно. Я смеюсь этим глупым мыслям и поднимаю ее подбородок.
– Страшно? – спрашиваю я, внимательно глядя в прекрасные синие глаза. В них стоят слезы и, чуть наклонившись, я слизываю их языком.
– Да… – шепчет девушка.
Ее страх подпитывает меня, делает сильнее. Еще один ингредиент для коктейля этого вечера. Но все же вкус недостаточно остер, нужно еще кое–что. Терпкая и пряная нотка запретного удовольствия.
Я провожу ладонью по ее телу. Синее платье все еще на девушке, она так радовалась, когда я его подарил. Осторожно расстегиваю маленькие пуговички, глядя ей в лицо.
Оголяю плечи девушки, смотрю. Она дрожит и тяжело дышит, но не кричит. Пока она верит, что это всего лишь игра. Да, страшная, да, опасная, но ведь не смертельная? Хотя она не глупа, дочь священника, которая так хотела познать грех. Что ж, я дал его ей сполна. Во всех смыслах и во всех дозах. Безумен ли я? Бесспорно. Безумен ли я больше, чем каждый из вас? Не уверен. Но истинный безумец хорош тем, что его гораздо сложнее распознать среди безумцев мнимых.
Мне надоело расстегивать эти маленькие сверкающие бусинки с кучей петелек, и я срезаю их ножом. Мария вскрикивает, когда видит сталь, ее глаза сразу наполняются новой порцией слез. Вот так, моя сладкая, вот так. Плачь. Сегодня ты будешь настоящей. Такой, какой создала тебя природа. Обнаженной и испуганной, плачущей от боли и задыхающейся от наслаждения. Разве это не стоит того? Я люблю срывать эти покровы мнимой цивилизованности, которая отравляет наши сущности. Я сорву их с тебя, маленькая дочь священника, я позволю тебе сорвать их с себя. Мы оба будем обнажены и беззащитны, ты – передо мной, я – перед тьмой, что всегда рядом. У каждого своя суть, сладкая девочка, и сегодня ты увидишь мою. А я… я познаю твою.
Платье падает на пол синими лоскутами, бесполезными кусками бархата. В этом тоже есть завораживающая прелесть. Жалею, что не подарил тебе красное платье, тогда ты была бы похожа на бутон цветка, раскрывающего свои лепестки. Разве это не прекрасно? Но вряд ли твои устои и мораль позволили бы тебе надеть красное. Ведь это цвет блудниц и развратниц, цвет крови и заката, когда солнце прячет свой лик от ночных грехов смертных.
Но выход есть. Я могу разукрасить синюю ткань красной кровью, и тогда ты станешь почти идеальна.
Мои пальцы нежны, мой рот жаден и настойчив. Я упиваюсь ее стыдом, ее смущением и страхом. Ее покрасневшими щеками и вздымающейся грудью. Нет, еще нет… Прижимаю к себе трепещущее тело.
– Не надо, прошу тебя, не надо… не делай этого…
Мои пальцы гладят ее живот, а губы улыбаются. Ты не можешь оторвать от меня глаз, не можешь не смотреть, хоть и стыдишься. Ты невинная маленькая крошка, и мне нравится смотреть в твое лицо, лаская тебя. Видеть эти первые огоньки изумления. Чуть приоткрытые губы. Недоверие. Непонимание. Первый вздох удовольствия.
– Прошу тебя… – стонет она.
– О чем ты просишь, Мари? – я шепчу, все так же улыбаясь. Мне забавно слышать это от тебя, забавно от осознания, что ты просишь подарить тебе удовольствие. Ведь ты просишь об этом, правда? Хоть и отрицаешь. Мне нравится ломать этот барьер, подчинять себе тела. Души? Кому они нужны. Мне достаточно просто тела. Еще один поцелуй. Губы, ключицы, впадинки ребер… Я ловлю ритм твоего сердца, прерывистый и хаотичный, а ты выворачиваешь руки, пытаясь освободиться из веревки, которой я связал твои запястья. Но нет… слишком крепко. Ты упорная, маленькая Мари. Рвешься, снова и снова, стирая кожу, растягивая связки и выворачивая суставы. Ты ведь уже поняла, чем все закончится? В какой момент ты осознала это? Мне интересно.
Ты так красива, Мари… С тебя можно писать картины и молиться на них, а не на те лживые холсты, что висят в храме твоего отца. Такая красота столь редко встречается в нашем мире. В нем много надуманного и приукрашенного, а вот такого истинного, трепетного и невинного – мало. Я даже почти верю тебе. И даже почти люблю. Жаль, что моя любовь убьет тебя.
Хотя, конечно, я вру. Просто жонглирую словами, как ярмарочный шут на потеху полупьяной публики. Мне совсем не жаль. Любовь эгоистична в своем желании обладать и присваивать, а моя доведена до абсолюта. Разве это не ценно? Мгновения страсти и нежности, полное обладание другим человеком на пределе возможного, на грани сил, эмоций и чувств, на пике обнаженных до боли нервов? Разве после этого может быть что–то еще? Для чего тебе жить дальше, прекрасная девочка? Моя любовь остановит мгновение, разорвет оковы беспощадного времени, и ты останешься навечно такой: юной и красивой, застывшей в апогее боли.
Разве это не восхитительно?
Поднимаюсь и захожу к тебе за спину. Ты бьешься раненной птицей, не понимая, что происходит, пытаешься оглянуться, снова выворачивая руки. Но твои путы надежны, птичка, слишком надежны. Сегодня я не хочу играть. Еще одна дань твоей красоте. Я смотрю, как ты дергаешься, как откидываешь голову, как втягиваешь и без того худенький живот. Мне нравится смотреть на тебя. Раздеваюсь, аккуратно складывая одежду. Запонки кладу на столик, туда же отправляю перстень с мизинца. Я не люблю посторонних предметов на теле, когда наслаждаюсь. Снова подхожу к тебе, прижимаюсь обнаженным телом к твоей спине. Ты вздрагиваешь, пытаешься отстраниться. Я тихонько смеюсь, прикасаюсь губами к твоим волосам цвета воронового крыла. Вдыхаю твой запах, жмурясь от удовольствия.
– Мне нравится твой аромат, Мари, – шепчу я.
– Отпусти меня… отпусти, умоляю… я никому не скажу…
– Чего не скажешь, маленькая? – я снова улыбаюсь.
– Того, что ты хотел сделать…
О, я уже смеюсь в голос. Значит вот как.
– И что я хочу сделать? – шепчу ей в висок, слизываю испарину с ее кожи. Так люблю эту горечь страха, смешанную со сладостью удовольствия и кислинкой осознания.
– Убить… Ты хочешь убить меня, Кай… – она шепчет почти неслышно, но я улавливаю это имя даже не слухом, угадываю по вибрированию воздуха.
– Скажи еще.
Мои пальцы уже выплясывают на ее теле танец страсти, бархат кожи никогда не сравнится ни с одной тканью, даже самой дорогой. Снова смеюсь от ее протестующего стона.
– Ты хочешь, чтобы я продолжил?
– Да…
– Почему?
– Я люблю тебя…
Маленькая сладкая Мари. Как и все женщины, ты думаешь, что любовь способна творить чудеса. Что она меняет мир и законченных безумцев вроде меня. О, это квинтэссенция женской сути! Стать единственной для чудовища и своей неземной любовью превратить его в принца. Каждая мнит себя той, что способна обуздать мои древние и темные инстинкты. Вы так хотите их обуздать. Посадить меня на цепь своих нежных слов и ласковых рук, трепещущих ресниц и обиженно поджатых губ. Верите, что сидя на цепи, зверь может быть счастлив. О нет… нет.
Ну что же. У каждого своя вера. Я позволяю верить в это до самого последнего мига, но не оттого, что милосерден, а оттого, что мне наплевать. Я человек, который точно знает, чего хочет. А сейчас я хочу удовольствия: плотского, низменного и обжигающего. Я могу получить его и просто делаю это.
Но Мари не поймет, а объяснять ей я не буду.
– Так как ты меня любишь?– с усмешкой спрашиваю я.
– Люблю… сильно…
– Любишь настолько, что позволишь мне делать все, что я захочу?
– Да…
Ты была хороша, Мари. Но для меня ты уже в прошлом. Ты взираешь мне в глаза, не отрываясь, словно пытаешься в них что–то рассмотреть. Впрочем, я знаю, что. Все ту же проклятую любовь. Надеюсь, в моих достаточно похоти, чтобы ты могла обмануться. «Обмани меня, мне так нравится» – твоя любимая песенка, что мурлычешь ты себе под нос, когда думаешь, что я не слышу.
– Ты права. Я хочу убить тебя. Взять нож и провести по твоему горлышку… – я оттягиваю ее голову и трогаю языком шею. – Вот здесь…
Она не понимает. В синих глазах пелена желания, она не верит и даже улыбается. Она хочет продолжения. Дрожит в моих руках. Боль обостряет все ее чувства, уязвимость и беззащитность жертвы пугают и возбуждают ее. Наше тело любит боль, как ни пытаемся мы этому сопротивляться…
Глава 1
Осень
Орин
Почему он вспомнил сегодня ту девушку, дочь священника? Как же ее звали? Такое простое и незатейливое имя…
– Ханна, как зовут твою дочь? – бросил Орин, застегивая рубашку и не глядя в зеркало. Домработница подала сюртук, смахнула с рукава невидимую соринку.
– Мария, лорд Дартер.
Точно, Мария. Так почему он вспомнил ее? Привычка препарировать собственные эмоции и сегодня сработала. Одеваясь, Орин разложил в голове события сегодняшнего дня, рассмотрел все с беспристрастностью ученого, что оглядывает подопытных мышей. В какой момент у него возникла эта ассоциация, мысль–воспоминание, словно заноза засевшая в голове? Он ведь не склонен вспоминать прошлое. Не оттого, что оно не имеет значения, а от неразумности траты времени на бесплотное блуждание по коридорам памяти.
Те, кто служат Времени, стараются не тревожить его напрасно.
Итак, почему же он вспомнил?
Как фрагменты одной картины, Орин перебрал события дня. Пробуждение. Душ. Экипаж. Здание Хранилища. Он раскручивал события, как ленту с рисунками, сматывал вперед и назад, внимательно наблюдая произошедшее. Вот он. Тот самый момент. Огромное окно, через которое льется солнечный свет. Словно светящийся коридор, по которому вот–вот спустится ангел. Свет такой яркий, что после сумрака коридора в первый момент девушку даже не видно. Лишь силуэт. Тонкий, как стилет. Уже этого достаточно, чтобы Орину стало интересно. Лорд не часто сравнивал женщин с холодным оружием, и такое сравнение должно чрезвычайно польстить им. Если бы они знали о нем, конечно. Но Орин был не склонен делиться своими мыслями.
Силуэт. Стоит в пол–оборота, смотрит в окно. Узкая юбка лавандового цвета ниже колен. Тяжелый бархат льнет к коже. Небольшая грудь. Ряд пуговиц до самого горла. Темные, гладко зачесанные назад волосы. Профиль. Тонкий и бледный, как на камее.
Все.
Дальше – подошедший Хантер, лестница, кабинет… Дела, дела, дела, до самого вечера. Но вспоминать дальше он не стал. Ни к чему. Лорд выяснил причину непрошеного воспоминания. Девушка у окна на короткий миг напомнила Мари. Но лишь на миг, потому что в тот момент, когда он отворачивался, девушка обернулась, и Орин увидел холодные глаза цвета стоячей озерной воды, бледные, сжатые в одну линию губы. Ничего общего с тем воспоминанием.
Лорд позволил себе еще минуту подумать о незнакомке. Кем бы она могла быть? Гостья – просительница? Слишком замкнутое выражение лица. Пришла к кому–то из дознавателей? Возможно… Сознание привычно просчитало несколько вариантов, отсекая невероятные и сопоставляя детали. Эмоциональный фон, дальше логический… Обычная тренировка. Платье: пуговицы из натурального жемчуга, ткань – виенерский бархат. Сто драхм за меру длины. Заколка: натуральный изумруд на застежке – вариант для состоятельных вдов. Скромно, со вкусом и не по моде. Шея закрыта, на руках перчатки, хотя и не по погоде. Что–то с руками? Боязнь прикосновений? Недоверчивость и пренебрежение к людям? Скорее последнее. О том же говорят поджатые тонкие губы и холодный взгляд. Лицо гладкое, без морщин… Старается выглядеть старше, чем на самом деле. Стояла у окна, поза выдает ожидание… Гостья.
Орин повернул песочные часы, которые не успели пересыпать весь песок.
Гостья…
***
Хранилище встретило Орина сухим воздухом, прохладой и сумраком. Хорошо. С утра зарядил дождь, и туман снова наполз с черных берегов реки. Вязкий, почти липкий, из–за него пришлось ехать с маяками и сигнальным рожком. Водитель тихо ругался, поминая всех богов, пока вез его к Хранилищу. Собственно, Орин был с ним согласен. Может, из–за тумана, но приехал он одним из первых и пошел по безмолвному извилистому коридору, радуясь этому обстоятельству. Дознаватель любил быть здесь один. Потолки, как в храме, расписанные старыми фресками. Окна в пять человеческих ростов с изящной мозаикой. Рисунок света и тени на темных досках пола, наборные панели из красного дерева. Храм Памяти, как называли его в народе. Дознаватели ведь были почти небожителями в глазах людей. Знали бы они, как близки к бездне те, кто стоит у порога небес.
Легкий шорох нарушил безмолвие этих стен, и мужчина повернулся, лезвие скользнуло в ладонь.
– Вы ожидаете в Хранилище нападения? – поинтересовался женский голос. Орин окинул девушку взглядом. Снова застегнута на все пуговицы, высокие каблуки, губы без краски. Леди–стилет. Легкая птица удивления задела мужчину крылом.
– Для гостей еще слишком рано, насколько я знаю, – кажется, он забыл добавить в голос любезность. А, нет, не забыл. Намеренно не добавил.
– Я не гость.
Интересно, она встала против света специально? Он окинул ее взглядом повторно, просто для демонстрации. Шаги слева нарушили неловкую паузу.
– Орин, ты сегодня рано! – Хантер улыбнулся. – Уже познакомился с нашей новой оритой?
– Мы как раз занимались этим. – Орин снова взглянул на девушку. Неужели он услышал в этом ледяном голосе насмешку? Девушка смотрела на него не мигая, даже губы не изогнула в улыбке. Кажется, у нее тоже проблемы с любезностью.
Лорд склонил голову.
– Орин Дартер, – каплю теплоты. Кроху раскаяния. Малую толику восхищения. Достаточная смесь для смягчения женского сердца. – Простите мою невнимательность. С утра только Хантер способен улыбаться. Я активнее обычно к ночи…
Двусмысленность? А вы хотите услышать двусмысленность, леди?
Смотрел внимательно. Ее глаза по–прежнему холодные, губы сжаты. Нет. Слышать двусмысленности она явно не желает. А что вы желаете, ледяная леди–стилет?
– Рада знакомству, – пренебрежительным тоном произнесла девушка. Высокомерно кивнула и ушла. Какое–то время Орин смотрел ей вслед. Неплохо. Кем бы она ни была, ей удалось его заинтересовать. Сотня песчинок, леди–стилет…
– Как ее зовут? – не оборачиваясь, спросил Орин у Хантера.
– Кристина. Кристина Дирхойт.
***
Кристина
Храм Памяти. Какое пафосное название для места обитания чудовищ. Она ненавидела их всех, заранее, скопом и нелогично. Всех. Хоть и понимала умом, что не права. И все же не могла сдержать отвращения, когда зашла сюда впервые.
Она встряхнулась, осматривая помещение. Несомненно, Хранилище впечатляло. Даже она, привыкшая к высоким замковым сводам, на миг застыла, созерцая великолепие этих стен, кружево светотени и затейливые рисунки фресок. Величественно – вот как это выглядело. Не удивительно, что, попадая сюда, каждый человек испытывает безотчетное желание упасть на колени и начать молиться богам времени. Крис скривилась, потому что тоже почувствовала власть этого места, эту отвратительную дрожь подобострастия и культового восторга. Но лишь на мгновение. Отпустило быстро, стоило вспомнить, зачем она здесь. Время приема еще не началось, и Кристина замерла у окна, ожидая третьего помощника. Чужой взгляд ощутила, как холодок, коснувшийся шеи. Повернула голову— один из дознавателей смотрел на нее через зал. Белоснежная рубашка и темные брюки. Волосы цвета воронова крыла до плеч, цвет глаз с такого расстояния не разобрать, но, кажется, светлые. Девушка отвернулась.
***
Орин
Леди–стилет стоит переименовать в леди–ледышку. За семь дней ни разу не улыбнулась, на шутки не реагирует совершенно, и даже улыбки Хантера, похоже, не замечает. Что ж, в чем–то она права…
Орин не думал о ней, пока не пришла пора спуститься в архив. Он был расположен на подземном уровне, вниз вела винтовая каменная лестница с истертыми ступенями— пристанище воспоминаний и дурных мыслей. Можно было послать за сферой кого–нибудь из помощников, но ему захотелось пройтись, к тому же дознаватель банально устал. Приходилось сидеть в помещении, рассматривать куски чужой памяти и копаться в прошлом. Так что в архив лорд решил прогуляться сам, дабы проветриться. А еще здесь было тихо. Большинство людей даже не понимают, какое это счастье – тишина. Возможность не слышать посторонние звуки, не воспринимать их, не анализировать. Ради одного этого он готов потерпеть сырость и холод подземелья.
Орин прошел мимо длинных стеллажей со сферами, не торопясь найти нужную. Старик архивариус склонился, увидев его.
– Нужна моя помощь, хранитель?
Орин качнул головой, и старик понимающе удалился. Лорд пошел, рассматривая дымные куски стекла, внутри которых копошились куски чужой жизни. Словно пауки в банках… И нахмурился, заметив в конце коридора из стеллажей маленький огонек светильника, зависший над тонкой фигурой. Надо же, леди–стилет.
Девушка стояла возле полки, осторожно перебирая сферы и делая пометки в толстой тетради. Она чуть склонила голову в приветствии и снова перевела взгляд на полку. Быстро осмотрела сферу, сделала запись. Словно уже и забыла о чужом присутствии. Более того, даже любопытства в ее лице он не заметил. Неужели ей не интересно, кто стоит в темноте, наблюдая за ней? Видеть его лицо она точно не может, светильник горит прямо над ней, не давая рассмотреть то, что скрыто тенью.
Наверное, именно то, что она не проявила никакого интереса, заставило мужчину изменить своим привычкам и подойти к ней. И внутри шевельнулось что–то похожее на удивление. Он уже так давно перестал ошибаться, что леди–стилет своими неправильными реакциями его заинтриговала.
– Госпожа Дирхойт. – Он приблизился, вошел в круг света, приветствуя ее.
– Лорд Дартер, – сухо сказала она. Словно и не поздоровалась, а лишь констатировала факт. Занятно.
– Вижу, вы уже приступили к обязанностям ориты.
– Вы видите верно, – тон все такой же сухой и безжизненный. Еще одно подтверждение того, что он не страдает слепотой.
Орин облокотился о стеллаж плечом, рассматривая девушку. Волосы все так же гладко зачесаны, сбоку серебряная заколка в форме узкого листа ивы. Простая и, несомненно, дорогая.
– И как? – чуть насмешливо спросил он. – Нравится?
Она осмотрела еще один шар, аккуратно поставила на подставку, сделала запись и лишь после этого подняла на мужчину глаза. Он усмехнулся. Прекрасно. Дивная демонстрация, насколько он мешает ей работать, отвлекает от важных дел. Тетрадь не захлопнула, показывая, что ответит на его вопрос, но не намерена вступать в беседу. Он, пожалуй, задержится.
– Устраивает, – коротко ответила она.
Орин вскинул бровь.
– Устраивает? Вы работаете в самом почетном месте города, и вас просто устраивает?
– В мои должностные обязанности не входит необходимость рассыпаться в восторгах при упоминании этого, – холодно озвучила она. – Так что да. Устраивает.
Дознаватель рассмеялся. Неплохо…
– Почему вы решили пойти сюда работать, леди Дирхойт? Все же, Хранилище не совсем то место, где уместна женщина. Вы не находите?
Она подняла на него зеленые глаза. Цвет интересный, прозрачный и чистый, как вода. Он отстраненно рассматривал ее лицо с тонкими чертами. Слишком строгое и замкнутое, чтобы быть красивым. Такими лицами восторгаются женщины и художники. И их опасаются мужчины.
– А где место женщины, лорд Дартер? – спросила она.
– Возможно, возле мужа? – чуть насмешливо протянул Орин.
– Мой муж умер, – без эмоций ответила леди.
Он чуть прищурился. Вот как…
– Значит, вы вдова. Давно?
– Моя биография вас не касается, лорд Дартер.
– Разве вы не знаете, что люди порой просто беседуют? И говорят о чем–то? – он усмехался, отслеживая ее реакции. Но на ледяном лице – ни одного чувства, даже отголоска. Ему редко встречались женщины, сумевшие сделать из своего лица алебастровую маску. Или это не маска, а суть? И леди–стилет действительно не испытывает эмоций? Не за это ли качество ее взяли на должность ориты?
– Я слышала, что некоторые люди это делают, – бесстрастно отозвалась она. И все же легкая нотка насмешки окрасила серость ее тона. – Те, кто любят пустые разговоры на неинтересные темы. С не интересующими их людьми. Но ведь мы не относимся к таким людям, не так ли, лорд Дартер?
– Если бы я не знал, что вы сделали мне комплимент, то решил бы, что вы меня только что оскорбили, – протянул он. Богиня Мрака, конечно, оскорбила. Причем намеренно.
– Но вы ведь даже мысли о подобном не допустите, верно, лорд Дартер?
– Не допущу. – Орин чуть склонил голову. – Иначе мне пришлось бы принять адекватные меры. Недопустимые по отношению к леди.
– Конечно.
Она смотрит спокойно, но в ее глазах насмешка уже очевидна. Занятно… Пожалуй, он ознакомится с личным делом ориты.
– Кристина, вот вы где! – Голос Хантера разбил краткий морок, и лорд снова отступил во мрак. – Орин, и ты здесь? Выбирайся из этого склепа, у нас новый инцидент.
– Где? – Лорд тут же забыл о леди–выскочке.
– В летнем протекторате. Женщина.
***
Хантер
Ему совсем не понравилось, что Орин беседовал с оритой. Хотя Орину обычно наплевать на окружающих, но дорогу он не переходит никогда, если дело касается женщины. Такой вот кодекс чести.
Орин ушел, вежливо кивнув на прощание, а Хантер улыбнулся девушке.
– Не обращайте на него внимания, он известный сноб. Надеюсь, не обидел вас?
– Я не обидчивая, Хантер. – Она мягко улыбнулась, и мужчина замер.
– У вас очень красивая улыбка, Кристина.
– Хантер, вы мне льстите. – Она махнула рукой и провела рукой по лбу. – А лорд Дартер не сказал мне ничего обидного. Да мы и не разговаривали почти. Меня вот отправили переписывать сферы памяти, не думала, что их… столько!
– Это лишь первый уровень, – с сочувствием сказал он, отбирая у нее тяжелую тетрадь. Девушка закатила глаза, а мужчина рассмеялся. – Поначалу всем трудно, знаете, эти стены, они ощутимо… давят. А потом ничего, привыкнете. Хотите, я вам помогу?
– А разве у вас нет дел?
– Полно, – обрадовал он. – Но я собираюсь сделать вид, что ни одного, и остаться с вами в этом пустом и страшном подземелье! С некоторой долей воображения это даже может сойти за романтическое свидание.
– Хантер!
– А что? – Он подмигнул ей. – Темнота, свет одинокой свечи, и мы здесь лишь вдвоем… Пожалуй, я начну вас соблазнять, Кристина!
– Хантер! Это не одинокая свеча, а световой шар, и где–то там бродит архивариус. Кстати, весьма строгий! И не надо меня соблазнять, прошу вас!
– Зато мне удалось вас развеселить. – Дознаватель поставил галочку в тетради, сверив номер с шаром. – Раз уж с соблазнением не выходит. Но я буду стараться, даже не надейтесь так просто от меня отвязаться.