Стальные боги

9. Кева

Тело – святилище Лат. Прежде чем вернуть это святилище в землю, нужно его омыть. Вытереть кровь и отрезать оторванную плоть. Зашить раны, закрыть тканью то, что нельзя зашить. Саван должен быть чистым. А могила – глубокой, чтоб не раскопало ни одно животное. Опуская тело в могилу, нужно читать священные слова: «Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся».

Когда мертвых тел много, эта святая работа идет без остановки. Но, как бы велика ни была груда тел, работа должна быть безупречна. Пропустить шаг или предать ее святилище земле слишком грубо – нанести оскорбление Лат.

Каждое утро на берег выносило тела. И каждое утро я их хоронил. Все были раздутые, но я представлял, какими они были в лучшие времена. Я построил на берегу хижину, чтобы видеть, когда они приплывут. И они приплывали каждый день.

Я хоронил мужчин без рук. Без ног. Разрубленных пополам и безголовых. И женщин. У одних обожженные лица пахли сырым углем, другие были безмятежны, словно спали.

Я хоронил мальчиков и девочек. Младенцев. Но не похоронил Мелоди.

Она не показывалась. Я ждал и молился за нее, мою единственную дочь. Среди сотен закопанных мной святилищ ее святилища не было.

Сначала я верил, что она не умерла. Я искал ее среди тел, обманывая себя, что она лишь спит. Крестесец не перерезал ей горло… Он не мог. Она выплывет ко мне из моря Сия, я залечу ее раны и буду ухаживать за ней, пока она не поправится.

Дочь так и не появилась, и я колотил по земле. Я мазал лицо грязью и проклинал Лат. Я кричал, что никогда больше не поверю в нее, что буду всю жизнь проклинать ее имя.

Потом я молился, чтобы она послала Мелоди ко мне. Послала ко мне мою дорогую Мелоди, чтобы я мог закопать ее святилище. Но и тогда Лат не ответила на мои молитвы. Что она за богиня? Какой бог станет отбирать и отбирать у тех, кто отдает и отдает?

И я отдавал. Я омывал тела, копал могилы. И хотя у меня не было ткани на саваны, я заворачивал тела – в листья из леса. И ждал, когда Лат дарует мне единственную мелочь – безжизненное тело Мелоди.

Почему я жив, когда она мертва? Зачем Ахрийя проклял меня жизнью? Зачем поместил подо мной обрывок паруса, замедливший мое падение так, что я мягко приземлился в море? Такая жизнь, без сомнения, была его темным деянием.

Каждое утро на берег выносило новые тела. Я был уверен, что похоронил уже всю Костани, но тело Мелоди так и не появилось. Просто увидеть ее лицо, даже разложившееся и полусъеденное, было бы большей милостью, чем Лат когда-либо оказывала мне. Но даже это оказалось для нее слишком много.

У ночного костра в своей хижине я тысячу и один раз видел, как гаснут глаза Мелоди. Тысячу и один раз Михей Железный пронзал ее горло. Так что, даже когда вокруг рыскали шакалы и лисы, я хоронил тела. Если я и спал, то только в те минуты, когда рыл глубокую яму руками, которые так распухли, что я их почти не чувствовал. Всякий раз, отдыхая чуть дольше, я видел, как холодеют глаза Мелоди. Видел кровь, текущую из ее рта, и безумную улыбку Михея Железного.

Меня никто не беспокоил, поскольку никого там не было. Пока к берегу не прискакал всадник. На нем были толстый синий кафтан, бордовый кожаный жилет со штанами и тюрбан, намотанный на меховую забадарскую шапку. Он посмотрел, как я хороню тела, и ускакал.

На следующий день приехали другие. Три всадника и три всадницы. Они смотрели на меня, горделиво сидя на лошадях. Я молился, чтобы они убили меня, но они здесь были не для этого. Я не обладал ничем ценным, а забадары не убивают ради удовольствия.

А на следующий день к берегу прискакала орда. Всадники и всадницы заполнили все побережье. Я протестовал, когда они начали таскать тела, мыть их и копать могилы. Это была моя святая обязанность, не их. Я кричал и проклинал их, но они не обращали на меня внимания и продолжали это делать. Если они совершали ошибку, я махал кулаком и поправлял их. Они слушали и в конце концов делали все правильно. В тот день мы закопали сотни святилищ, но только не Мелоди.

Закончив, я вернулся в свою хижину из веток и листьев и разжег огонь. Не осталось тел, чтобы отвлечь меня от мертвых глаз Мелоди. Я рыдал так громко, что забадары, должно быть, смеялись над старым чокнутым плаксой. Слишком слабым, чтобы защитить своих любимых. Не заслуживавшим права дышать.

Я заметил, что она смотрит на меня – девушка с рыжими волосами и добрыми глазами. Я видел ее раньше, когда она руководила забадарами. Она подошла к костру и опустилась на колени у моих ног.

– Работа закончена, – сказала она. – Тебе нельзя здесь оставаться. Это небезопасно.

Я потер глаза, чтобы осушить слезы. Не ее милосердие мне требовалось, а Лат.

– Я не могу уйти.

Она взяла мои распухшие руки в свои.

– Ты кого-то ждешь?

Наверное, я казался безумцем, ждавшим мертвеца.

– Я оставлю здесь несколько человек, чтобы хоронить тела, которые вынесет на берег, – сказала девушка. – Их похоронят с честью, обещаю.

Я покачал головой.

– Нет, я должен делать это сам. Это последнее, что я должен сделать перед смертью.

– И почему же ты умрешь?

У нее и правда были самые добрые глаза. Самый мягкий голос. Как у матери, утешающей ребенка.

Я смотрел в огонь и видел, как Михей Железный смеется, проткнув мечом горло Мелоди.

– Я убью его! – воскликнул я.

Девушка села рядом со мной. Должно быть, я ужасно вонял. Я омыл множество тел, но сам ни разу не мылся. На мне до сих пор была одежда, в которой я проснулся в Костани. Но она как будто не замечала этого.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Ке… ва. – Мне был ненавистен звук собственного имени.

– Я знала человека, которого звали так же. Отец часто рассказывал о нем. Великий воин.

– Я не таков. Я не заслуживаю делить с ним одно имя.

Она покачала головой. В глазах показались слезы.

– Я не согласна. Один забадар рассказал о человеке, вытаскивающем тела из моря и хоронящем их как подобает. Я не поверила. Но потом и другие рассказали мне о тебе, и я решила посмотреть сама. Понимаешь ты или нет, но ты сделал великое дело. – Она вытерла слезы. – Ты заслуживаешь лучшего.

– Нет, я позволил городу пасть. Позволил своей дочери умереть. Если бы только я был сильнее… Если бы был так же силен, как раньше… Я бы отправил их всех в ад!

Девушка обнимала меня, пока я рыдал. Как она могла выносить этот запах?

Она тронула мою рану на плече, и на ее пальцах остался кровавый гной.

– Нужно позаботиться об этом. Я возьму тебя с собой.

Я возмущался, пока два мускулистых забадара заливали мой огонь и ломали хижину. Затем они подхватили меня и водрузили на лошадь. Когда я попытался спрыгнуть, они привязали меня веревкой.

Через час я потягивал суп в цветастой юрте, пока целитель чистил мою рану. И все равно мне хотелось бежать обратно на берег.

Проспав всю ночь на мягком матрасе, я проснулся под щебет птиц и стрекот цикад. Рану зашили и забинтовали, кто-то соскоблил грязь с моей кожи и переодел меня в чистое. Может, в супе была сонная трава? Или я отключился из-за последних бессонных ночей?

Хотя меня тянуло вернуться на берег, выбираться из постели не хотелось. Мелоди умерла. Одержимость найти ее тело была безумием. Так что я остался лежать.

Ничто больше не могло меня отвлечь, и в голове бесконечно повторялись ужасные мгновения. Я проиграл. Хотелось плакать и бушевать, но я как будто онемел. Глаза высохли, огонь в сердце угас. Я мог лишь оставаться неподвижным. Но коротать так время было больно.

Когда в юрту вошла та девушка, я сел. Она прислонила составной лук в половину своего роста к стене. Рыжие волосы блестели, словно угасающие угли, янтарные глаза смотрели мягко и успокаивающе. Она отпила из бурдюка, будто гася бушующее внутри пламя, и вытерла капельки пота с загорелого лба.

– Как твоя рана? – спросила она.

– Кажется, лучше.

– А как ты сам?

Я вздохнул.

– Уверен, ты понимаешь, что я видал лучшие дни.

– Расскажи. – Теперь она сидела рядом со мной, касаясь коленями матраса. Длинный жилет с узором из листьев свободно висел на стройной фигуре. Под ним она носила кожаную рубашку и штаны. Когда она приблизилась, я понял, что она вспотела, и пот ее пах теплом. – Ты чувствуешь грусть или гнев?

– Много того и другого. И ничего.

– Прошлой ночью ты кричал, что убьешь его. Кого?

– Это неважно. Мне никогда его не убить. Я недостаточно хорош.

– Михей Железный.

Доброта исчезла из ее глаз. Янтарные зрачки загорелись.

Я отвернулся и кивнул. Колокольчики на потолке звякали на слабом ветру, дувшем сквозь створки. Юрта казалась лучше, чем я думал о жилье забадаров. Стены представляли собой гобелен с узором из синих, оранжевых и пурпурных ромбов. Пол покрывали такие же ковры. В очаге в центре можно было развести огонь, и дым уходил по трубе, поднимавшейся к потолку.

– Я тоже хочу, чтобы он умер, – сказала девушка.

– И что? – Я ссутулился под овчинным одеялом. – Думаешь, Лат это волнует?

– Мне не нужна ее помощь. Если полагаться на бога, никогда не узнаешь собственной силы.

Она сняла шапку из овчины и вытерла пот с волос, завитки которых спускались до плеч.

– Значит, ты командуешь здешними забадарами? – спросил я. – Ты выглядишь слишком молодой для этого.

Она улыбнулась, показав сколотый зуб.

– Я не та, кем кажусь.

В юрту ворвался человек в яркой янычарской одежде.

– Принцесса! Я принес новости, – поклонился он.

– Какие? Можешь говорить свободно, – ответила девушка.

– Наследник жив! Твой брат Алир сбежал из Костани и скачет в Лискар. Янычары собираются под его знамена!

Ее глаза блеснули.

– Благодарение Лат. – Она глубоко вздохнула от облегчения. – Значит, мы тоже скачем в Лискар.

Янычар поклонился и попятился из юрты.

– Не могу поверить, что позволил принцессе обнимать свое немытое тело, – сказал я. – Я считал вас забадаркой.

– Я и есть забадарка.

– Не представляю, чтобы шах позволил одной из своих дочерей стать забадаркой. – Я прикусил язык. – Я не хотел вас оскорбить. Мне нравятся забадары. Я всегда предпочту проводить время с воином-конником, чем с каким-нибудь откормленным нюней. Но я видел детей шаха в Костани. Они не похожи на вас.

– Я больше дочь своей матери, чем отца. – Она поморщилась, будто проглотила что-то горькое. – Не думаю, что кто-нибудь из них еще жив.

– Мне жаль, ваше высочество, – сказал я. – Я обременил вас своими печалями, даже не подумав, что вы несете собственные.

– Нет нужды в формальностях. Все забадары гордо восседают на своих лошадях.

– Как же тогда мне тебя называть?

– Мои имя Сади. – Она оглядела меня. – А ты Кева. Тот самый Кева.

– Разочарована?

Она покачала головой и улыбнулась. Самое теплое, что я видел за много дней.

– Нисколечки.

На следующий день я проснулся на рассвете и отправился в лес. Здешние птицы не походили ни на одну из известных мне. У некоторых были узкие клювы, торчащие, как рога; птицы стучали клювами по коре деревьев. Мне нравился звук, который они издавали, – «тук-тук-тук».

Я наткнулся на место, где жило семейство черепах. Должно быть, пруд казался им целым миром, такими они были маленькими. Вот бы я мог так же не замечать большой мир.

Затем я вышел на поляну. Среди желтой травы цвели голубые цветы. Лепестки с ароматом весенней воды разносило ветром. Журчал ручей, уводивший обратно в лес.

Я нашел пустой участок среди поля цветов и стал копать. Я копал и копал, как делал много дней подряд, пока яма не стала достаточно глубокой для тела.

Я набрал в ладони воды из ручья. Хотя тела не было, я обмыл ее. Я обмыл волосы, лицо, руки и ноги. Собрал голубые лепестки и обернул в них тело, а затем опустил его в яму.

– Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся.

Я засыпал яму голубыми лепестками и землей. Никогда не забуду это место. Святилище Мелоди.

Обернувшись, я увидел Сади. Сегодня она не была похожа на забадарку. На ней была одежда Селуков из белого и желтого шелка, расшитая рубинами, яркий блеск которой не мог сравниться с сиянием ее темно-рыжих волос.

– Ты выглядишь иначе, – сказал я.

– Просто примерила кое-какие старые вещи. Они понадобятся мне в Лискаре. – Она опустилась на колени на траву, янтарные глаза подчеркивал коль. – Чье это святилище?

– Моей дочери. – Слова было трудно проглотить. – Тебе она бы понравилась. Она была забадаркой по духу… и немного глупой.

Сади хихикнула и прикрыла рот.

– Прости.

– Нет, она любила смеяться. Смех лучше, чем слезы.

– Как ее звали?

– Мелоди. Странное имя.

– Прекрасное имя.

Царственные одежды Сади запятнала грязь, но ей, похоже, было все равно.

– Я убью человека, который это сделал. – Мои руки задрожали. – Неважно, чего это будет стоить. Я спущусь в адский огонь. Я заключу сделку с Ахрийей, если нужно. Даже ценой своей души я убью его.

Сади взяла мои руки в свои. Ее прикосновение успокоило дрожь.

– Пойдем с нами, и мы сделаем это вместе.

– Лискар в другой стороне.

– Ты собираешься штурмовать стены Костани в одиночку?

– Если так нужно.

– В Лискаре мой брат. Его провозгласят шахом, янычары и забадары соберутся вокруг него. Гулямы из Аланьи, хазы из Кашана пересекут пустыни и джунгли, чтобы ответить на призыв. Вместе мы возьмем Костани, как сделал Утай.

Все это походило на сказку. Она правда думает, что будет так легко? После того как Утай взял Костани, наш народ удерживал ее три столетия. Уверен, что имелась кучка крестесцев, считавших, что они заберут ее обратно еще при их жизни.

– Ты делай как знаешь. – Я отдернул руки и погрузил их в теплую землю. Я представил внутри тело Мелоди, успокаивающее землю своим светом и огнем. – А я не забадар, и твой отец отчислил меня из янычар. Я – свободный человек. Свободен принимать собственные глупые решения. Свободен умереть, пытаясь убить человека в два раза сильнее себя.

Янтарные глаза Сади вспыхнули.

– Ты хочешь убить Михея Железного или умереть, пока будешь пытаться это сделать? Потому что есть разница между отмщением за смерть дочери и неудачной попыткой отмщения.

Я рассмеялся и покачал головой.

– Брось на него всех своих лошадей и армии – мы все равно проиграем. Лучше проиграть быстро, чем медленно.

Она схватила меня за плечи и тряхнула.

– Мой отец рассказывал о тебе, Кева. Сотня закованных в доспехи крестеских всадников прорвали ряды янычар и устремились к лагерю моего деда. С одним лишь копьем, пеший, ты свалил десяток рыцарей с коней, мой дед выжил и смог продолжить битву.

– Их было только шестеро. Я приукрасил.

На самом деле их было четверо.

– Как и все великие люди. Ты думаешь, Утай переносил корабли через горы?

Я со смехом повалился в цветы.

– Не сравнивай меня с Утаем, ладно? В юности я был хвастуном и умел пускать колечки дыма. Сейчас я еще хуже: я бесполезен. Слишком толстый и неповоротливый, чтобы сражаться, мои рефлексы притупились. Мне нечего предложить, кроме безнадежной попытки отомстить, и она не может ждать.

Сади склонилась надо мной. Что она сделала со своим платьем? Белый шелк пропитался грязью.

– Как сказала бы моя мать-аланийка, в тебе есть рух, Кева. Дух, который может перенести корабль через гору. И он нам нужен. Тебе, может быть, не нужна наша помощь, чтобы умереть, это и так легко, но нам нужны такие, как ты, чтобы сражаться на этой войне.

С этими словами она ушла. Я лежал в голубых цветах и дремал. Я хотел увидеть Мелоди и Лунару, как мы втроем готовим завтрак в моем домике в Томборе. Я купил ягненка, выпотрошил и разрубил его, а Лунара помешивала жаркое. Мелоди нарезала лук. Но фантазия нереальна, и разум это понимает. Хотя сон кажется таким же реальным, как сама жизнь.

Мне следовало бы знать, что даже джиннам, нашептывающим нам сны, все равно, чего я хочу. Я очнулся ото сна без видений и вернулся в лагерь.

Забадары занимались своими делами среди юрт. Одни кормили лошадей, другие готовили мясо. Кузнец стучал по наковальне – ковал наконечник копья. Ему следовало бы сделать аркебузу. Даже быстрым забадарам на лошадях тяжело придется против скорострельного оружия Михея.

Я нашел Сади плачущей в своей юрте. Она прижимала к груди свиток и колотила другой рукой по земле. Я обнял ее. Она рыдала на моей груди и била меня.

– Он убил их всех! – кричала она.

Я развернул свиток. На нем было начертано более тридцати имен – все из дома Селуков, ее братья и сестры, и наложницы шаха.

– Они убили всех!

Шаха в списке не было. Жив он или мертв? А это имеет значение?

Я оставил Сади наедине с ее горем. Иногда нужно выплакаться, иногда выколотить горе. Как бы ни был силен человек, иногда утешение могут принести только слезы.

Кузнец продолжал стучать по наковальне.

– Знаешь, как сделать аркебузу? – спросил я.

Здоровяк прищурился и посмотрел на меня так, будто я говорил на чужом языке.

– Аркебузы, придурок! Делай аркебузы!

Другие забадары услышали меня, побросали свои дела и собрались вокруг нас.

– Вы все хотите умереть? – кричал я. – Ублюдок, захвативший Костани, имеет десять тысяч аркебуз, плюющихся огнем и железом. Думаете, ваших лошадей, стрел и копий будет достаточно?

Воздух прорезали рыдания Сади.

– Слышали, как плачет ваша принцесса? Знаете почему? Вот ты! – Я ткнул в высокого темноволосого забадара с копьем в руках. – Ты знаешь почему?

Он отвел взгляд.

– А ты? – Я воззрился на кудрявую девушку, опустившуюся на колени у огня. – Ты знаешь почему?

Я указал на грузного кузнеца, разглаживавшего усы.

– Кузнец, у тебя есть ответ?

Весь клан собрался вокруг меня, пока их предводительница рыдала в своей юрте.

– Потому что мы слабые. И знаете, что сделало нас слабыми? Мир. Последние десять лет Михей Железный проливал кровь и завоевывал страны. А что делали мы? Грабили рыбацкие деревушки.

Я снова указал на кузнеца.

– Сделай треклятые аркебузы!

Больше мне нечего было сказать. Я вернулся в юрту. Мне был ненавистен вид матраса. Ненавистна вышивка на стенах. Ненавистно буквально все. Так что я снова вышел наружу.

Кузнец не обрадовался при виде меня. Он распрямился и скривил губы.

– Дай мне саблю, – сказал я. – Знаю, я говорил делать аркебузы, но просто дай мне саблю.

Он указал на шамшир, лежавший на столе позади. Я стер с клинка пыль. Годится.

Конюшня воняла лошадиным дерьмом. Жужжали мухи. Конюхом оказалась некрасивая женщина, у которой не хватало слишком много зубов.

– Мне нужна лошадь, – сказал я.

– И куда ты поедешь?

– Вместе с вами.

Она ухмыльнулась и похлопала лошадь позади себя, гнедую с белыми пятнами и шелковистым хвостом.

Из юрты вышла Сади. Слезы высохли, оставив на щеках следы коля. У нее был свирепый вид. Он мне нравился. На ней до сих пор было царское грязное платье. Она запуталась в нем, когда пошла ко мне, и в ярости оторвала нижнюю часть, открыв штаны. Я не возражал.

10. Михей

Аркебуза – это железо, доведенное до совершенства. Засуньте в ствол железный шарик и порох и нажмите на спусковой крючок. И вот, быстрее, чем видит глаз, ваш враг мертв или кричит. Это оружие не имеет себе равных, и те, кто будут писать историю Михея Железного, скажут, что я завоевал Восток с помощью аркебуз.

Но, чтобы снова насыпать порох и протолкнуть железным прутом шарик, нужно время. Копейщик проткнет вам горло, пока вы возитесь с шариками и палками.

Так что Джауз произвел гениальную модификацию: вращающийся цилиндр с зарядами. Он не всегда срабатывал. Я видел, как его заклинивало, он взрывался и обжигал воинам руки. Поэтому я сам не использовал аркебузы и не собирался этого делать, тем более что рука у меня одна.

Жить с одной рукой несложно, особенно учитывая, что у меня осталась ведущая рука. Может быть, создатель дал нам две руки про запас. Если бы это могло гарантировать, что Костани навечно будет свободна от неверных, я бы отрубил себе и вторую.

Джауз сказал, что в Шелковых землях умники изобрели железные руки, которыми можно заменить плоть. Однако его знания ограничивались медициной, оружием и статуями. Это его скорострельные аркебузы работали в ту ночь, когда мы взяли Костани. Так же, как и переделанные им корабли. Мне не нравилось полагаться на одного человека, особенно если этот человек не я. Тем более что он не верил в Архангела и открыто противостоял мне.