Будущее уже было

Эйфория свободы

Вся солдатская масса, вывалив на Виленский переулок, сразу свернула в сторону тех казарм, где, как указывали зачинщики, располагался «литовский» полк. Когда приятели догнали колонны, весь состав восставших уже выстроился на улицы, перекрыв все подходы с разных сторон. Кирпичников громко распоряжался выставить два отделения на перекрёстке Кирочной и Парадной, и двумя отделениями перекрыть доступ с Виленского переулка и Госпитальной. Повстанцы стояли напротив казарм, но к ним выходить никто не спешил. Вожак и заводила приказал стрелять. Самые активные солдаты вскинули ружья, и с криками: «Нам терять уже нечего», залпом разрядили поверх крыш здания. Кто-то громко добавил: «Ну, выходите, что ли!»

В казарме послышалось возмущение, и чей-то громкий приказ: «Одевайтесь!» Через несколько минут двери распахнулись и не спеша стали появляться солдаты, под громкие крики и улю-люкания встречаемые повстанцами. Олег хотел было завести разговоры с перепуганными присоединившимися новичками, но быстро понял, что среди этой роты искать русского парня нет никакого смысла.

Тут с радостными криками стали выбегать солдаты и из соседнего корпуса. Оказалось, что рядом находились казармы преображенского полка, и такие же новобранцы сами решили присоединиться к своим собратьям. Самые активные из них сразу обратились к Кирпичникову с предложением взломать цейхгауз, располагавшийся здесь же. Поддержав идею, унтер-офицер распорядился раздобыть повозки для оружия. Через полчаса повстанцы уже представляли собой хорошо вооружённую боевую армию в несколько сотен тысяч штыков, причём даже со своим, откуда-то неизвестно прибывшим, санитарным обозом.

Вся эта масса по приказу их нового командира двинулась дальше – в сторону казарм саперного полка, но, выйдя на Кирочную, тут же столкнулась с ротой солдат, выстроившимися в шеренгу на ширину всей улицы. Нервный и не сдержанный поручик, командующий этими военными, скомандовал: «Стрелять прямо по колонне».

Однако, не все его солдаты даже подняли винтовки для выстрелов, и уж тем более не стали стрелять по таким же, как они. Видя замешательство в среде роты карателей, мятежники подошли к ним вплотную и стали активно и громко агитировать присоединиться. Командир карательной роты тут же выхватил шашку и стал нервно и беспорядочно размахивать ей, выкрикивая слова ругани и требуя отойти от его строя. Олег, оказавшись в первых рядах, несколько раз с трудом увернулся от его шального взмаха. Но, Марков, стоявший рядом, рукой оттолкнул Васильева и, произведя резкий выпад вперёд, с хрустом резко воткнул штык прямо в шею крикливого офицера. По винтовке хлынул багровый фонтан, вырвался неприятный сиплый хрип. Тут же послышались ещё несколько глухих ударов по туловищу с обратной стороны, и из груди прапорщика прорезались острые концы штыков, от которых лишь бурые пятна растеклись по шинели.

Олег, забрызганный его кровью, с ужасом в глазах отпрянул назад, успев лишь взглянуть на равнодушных его же, некогда «верных» солдат, с такой ненавистью, вложенной в силу удара, пронзившие командира насквозь, пытаясь даже для зрелищности и забавы приподнять того на своих штыках. Но, тело уже обмякло, и удержать на весу его не удалось. С теми же широко открытыми и разъярёнными глазами, несдержанный командир так бессмысленно закончив своё существование, опустился на зимнюю мостовую, заливая всё вокруг быстро растекающейся кровью. Этот неистовый взгляд офицера теперь надолго остался в памяти Олега.

Такие мысли сейчас не выходили из его головы. На какое-то время он даже забыл о Соколове и новом приятеле Говорове, который уже примкнул к своим полковым однокашникам, а в смятении ходил среди этих воодушевлённых солдат, всматриваясь в их лица, пытаясь понять, что ими движет, что они хотят, чего пытаются добиться? Неужели каждый из них верил, что это не бессмысленный и беспощадный бунт, а действительно освобождение? На его глазах воинская дисциплина рассыпалась под давлением массового солдатского возмущения. Офицеры перестали восприниматься, как начальствующие лица, подчинение им перестало быть обязательным, а, скорее наоборот.

***

Из окна сквозь прощелину между плотных штор проглядывал светлый луч нового дня. Михаил уже давно проснулся и хорошо слышал, как его товарищи один за другим покидали квартиру. И вот, почти совсем не двигаясь, абсолютно влюблёнными глазами с упоением наслаждался образом уютненько расположившейся на его плече совсем ещё юной смазливой девицы, лишь осторожно поправляя свисавшие на её лицо тёмные вьющиеся локоны. Ещё сутки назад он и представить себе не мог, что вот так разом абсолютно потеряет голову от этого миловидного создания. Ничто вокруг сейчас вообще не интересовало и не волновало молодого парня, лишь каждое её дыхание, каждый волосок, каждая ресничка. Вглядываясь в её неспокойные веки, Михаил даже пытался предположить, что именно в этот момент могло сниться его возлюбленной. Ему так хотелось сейчас целовать каждый сантиметр её лица, её хрупкого и изящного тела, но, он не смел ни прикоснуться, ни даже пошевелиться, чтобы не нарушить этот сладкий сон.

Миша ещё со школьных лет считался «выгодной партией». Безусловно, девочки засматривались на высокого стройного парня, как принято говорить «спортивного телосложения», и многие с удовольствием мечтали бы оказаться рядом, тем более, зная из какой именно он семьи. Но, именно этот факт и больше всего настораживал самого юношу. Будучи не по годам зрелым, он уже прекрасно понимал, что в первую очередь смотрят именно на его положение, а не на личностные качества, и, потому, старался обходить стороной всяческие навязчивые намёки. Почти сразу после школы он поступил в школу милиции, так как уже заранее готовил себя и физически и морально ещё задолго до получения аттестата зрелости. Отец всегда был для него непререкаемым примером.

Уже в компаниях таких же соратников, конечно же, случались и знакомства, и интимные связи, которые никак нельзя было отнести к беспорядочным. Миша всегда был очень разборчив, и, старался не доводить их до длительных отношений, прерывая всякие общения уже сразу, лишь только почувствовав даже самую малую навязчивость и корысть. Впрочем, да и связей таких, при всей его скромности, бывало совсем не много, и не часто.

И вот парня, что называется, «накрыло». Он и сам не понял как именно, но эта девчонка вдруг вмиг стала для него всем. Тот самый случай, когда без оглядки готов ради возлюбленной на всё, и, казалось бы, уже даже собственная жизнь недорога, всё, только ради неё.

С этими мыслями, Михаил заметил, как веки Ульяны слегка приоткрылись, и она вдруг как-то неожиданно слегка отпрянула назад, но, тут же почувствовав резкую боль, осеклась и, словно моментально всё вспомнив, расплывшись в солнечной обворожительной улыбке, вновь прижалась к плечу, почти полностью перевалившись на неприкрытое мускулистое тело юноши.

Миша, словно только этого и ждал, чтобы, наконец, удовлетворить своё неуёмное желание дотронуться до её нежной кожи губами. Жадно, и в то же время очень нежно он стал покрывать всё её лицо поцелуями, отчего та, словно маленький котёнок, закрыв глаза, умилялась от сладострастных ощущений, полностью доверяясь и позволяя делать с собой всё, что захочется. А, хотелось им обоим в этот момент только одного – в едином страстном порыве слиться телами.

***

А, тем временем, слух о мятежных войсках уже распространился среди всех военных гарнизонов, поэтому ожидая их приближение, офицеры неподалёку располагавшегося сапёрного полка предусмотрительно заперли на замок ворота казарменного двора. Колонны мятежников остановились на углу Кирпичной и Преображенской улиц у ворот и начали беспорядочную стрельбу, выкрикивая призывами солдат. Внутри казарм и из окон слышались ответные крики о помощи, с просьбой выпустить их. Бунтовщики залпом начали палить по воротам с криками: «Сапёры, выходи!»

Тут из дверей казармы вышел невысокого роста и плотного телосложения офицер, по всей видимости командир батальона, и достав револьвер, твёрдым и уверенным шагом пошёл к воротам, непрерывно стреляя в сторону восставших. Его твёрдостью и несгибаемой волей были обескуражены все, кто стоял у ворот, что даже разом затихли. Расстреляв все патроны, он не стал перезаряжать, а с достоинством отбросил револьвер на землю, достал из кармана другой и продолжил стрельбу.

Наблюдая за затихшими и застывшими на месте солдатами, заворожённо подчиняющимися воле харизматичного офицера, словно кролики перед удавом, Марков тут же вскинул ружьё и произвёл прицельный выстрел. На груди офицера появилось бурое пятно. Раненый командир остановился, но продолжал стоять, вновь подняв вперёд руку с револьвером. Из-за ворот прозвучал новый выстрел, и в яркой офицерской шинели появилась ещё одна пробоина, с хлынувшей из неё струёй крови. Тут из дверей казармы разом выбежали несколько солдат, один из которых кинулся к командиру и сходу одним ударом приклада выбил из его руки револьвер. Другой сзади сбил того с ног. Остальные кинулись открывать ворота. Из дверей с истошными воплями хлынул поток новых повстанцев, присоединяясь к всеобщему бунту.

Олег смотрел на весь этот ужас и не понимал, почему из всего этого батальона не нашлось больше ни одного офицера, поддержавшего своего командира, так решительно и смело, практически в одиночку выступившего против целого мятежа. Этот мужественный офицер оказался по-настоящему одинок. Весь батальон сапёров в полном составе радостно присоединились к протестующим. Тут же откуда-то вдруг появилась музыкальная команда с инструментами. Теперь шествие продолжилось уже под звуки «Марсельезы».

Пройдя чуть дальше, Олег обратил внимание, как рядом из другой казармы сквозь живой солдатский коридор выводят, судя по мундирам, жандармских служащих. Каждый из толпы при этом норовил побольнее ударить прикладом проходящих мимо съёжившихся полицейских. Этих выстроившихся несколько десятков жандармов, уже в полной мере разнузданные военные заставили встать на колени и под гоготание и дикий смех прилюдно «каяться за содеянное». Кто-то бросал в бедолаг снежками, кто-то нагло плевал в их сторону, пинал, но убивать стражей порядка пока никто не осмеливался. Городовые, склонив головы, покорно сдерживали все эти оскорбления. Вдоволь насладившись такими унизительными выходками, кто-то из новых солдатских командиров крикнул: «Убирайтесь по домам, и никогда больше не выступайте против народа».

***

Спустя час после того, как стало известно о солдатском бунте, в кабинете градоначальства появился высокий статный пожилой генерал в округлых очках и с невероятно густыми кавалерийскими усами, закрученными кверху. Это и был начальник Штаба Сергей Семёнович Хабалов. Сняв папаху, он тут же попросил доложить ситуацию. Известие о восстании он воспринял взволнованно, стал нервно расхаживать по кабинету, раздумывая и что-то бубня себе под нос.

Непрерывно раздавался телефонный звонок. Докладывали с разных частей:

– К «волынцам» присоединились соседи по казармам – литовцы…

– Роты Преображенского полка взбунтовались и присоединились к повстанцам…

– Сапёрный батальон в полном составе слился с бунтующей солдатской массой. Все высыпали на улицы и беспорядочно стреляют вокруг, выкрикивая: «Не хотим больше чечевицы»…, – с криками и негодованием докладывали с той стороны.

В кабинет то входили, то выходили всё новые и новые офицеры важных чинов. Среди них появился генерал, прибывший с того самого места развивающихся событий. Он лишь в качестве гостя был расквартирован в гарнизоне, но, невольно стал свидетелем событий. Этот самый генерал Спиридович прибыл один. Подробно рассказав о случившемся в волынском полку, на вопрос о Висковском, он ответил:

– Полковник беспрепятственно покинул расположение гарнизона и отправился спасать семью, а также полковой архив.

– Каковы ваши предположения, генерал? – поинтересовался Хабалов.

– Вся эта вооружённая орда слушается каждого проходимца и, из боязни ответственности, жаждет нового руководителя, за спиной которого можно будет укрыться. Скоро много таких Кирпичниковых появится, – изложил свои мысли Спиридович.

– Уже докладывают о грабежах в квартирах и поджогах. На сторону бунтарей перешёл даже жандармский дивизион во главе с поручиком Подобедовым, – добавил Балк.

– Что вы предлагаете? – спросил Хабалов.

– Для подавления вооружённого бунта нужна такая фигура, что будет авторитетной для солдатских масс. Такой, за которым пойдут, и ещё не взбунтовавшиеся полки, и образумятся из числа восставших, – посоветовал генерал Спиридович.

– Есть у нас таковой? – спросил генерал у одного из своих подчинённых.

Тот лишь пожал плечами.

– На сколько мне известно, в Петрограде сейчас в отпуску полковник Преображенского полка Александр Павлович Кутепов, – сделал предположение Спиридович. – Пользуется непререкаемым доверием у руководства и уважением среди солдат. Это доблестный и отважный офицер, способный справиться с этой распоясавшейся солдатнёй.

– Среди солдат, говорите? Это очень хорошо, – воодушевлённо заявил генерал и скомандовал. – Срочно найти и вызвать сюда этого полковника! Немедленно!

Поручик Мокшеев, с которым Бероев уже познакомился днём ранее, кинулся в поисках к папкам с бумагами. Виталий, что всё это время тут же пристально наблюдавший за происходящим, с любопытством проследил и взял на заметку, в каких именно бумагах ищет информацию помощник начальника Штаба.

Через несколько минут адъютант уже докладывал генералу о том, что через сестру полковника известили о приказе и с минуты на минуту Кутепов прибудет в Штаб. Наступило нервное и томительное ожидание.

***

Когда Филатов с Емельяновым добрались до Гороховой, уже совсем рассвело. У входа в здание Градоначальства толпились офицеры и разные горожане. Сергей с важным видом, беспрепятственно прошёл мимо охранника, приятель проследовал за ним. Без труда нашли приёмную, где должен был располагаться Штаб командующего войсками, но дальше пройти не удалось. Тут точно также уже ожидали самые разные офицеры, среди которых Филатов без труда узнал и того самого генерала Спиридовича, что несколькими часами ранее выехал с казарм вместе с полковником. Виленского среди офицеров не наблюдалось.

Все явно ждали какого-то важного чина. Генерал частенько посматривал в окно, о чём-то тихо общался с адъютантом. Филатов, поздоровавшись с ним ещё раз, в полголоса поинтересовался ситуацией. Спиридович, с ходу узнав офицера, ответил, что в сложившихся обстоятельствах, скорее всего будет создан карательный отряд, возглавить который назначен полковник Кутепов, которого сейчас и ожидают. «Александр Павлович – самоотверженный решительный боец, верный долгу, на него и возлагается эта высокая ответственность», – уточнил генерал.

Ожидание продлилось недолго, и в приёмную решительно вошёл среднего роста плотного телосложения с роскошными усами и ровной стриженой бородкой офицер. Поприветствовав всех присутствующих, сняв фуражку и блеснув зеркальной лысиной, он сразу же уверенным шагом направился в кабинет. Адъютант лишь успел перед ним открыть дверь. «Вот и дождались», – присаживаясь в кресло и, закинув ногу на ногу, тихо произнёс генерал.

***

Далеко уже не в строевом порядке выстроенных войск, а целым солдатским морем заполонило всю Кирочную и растекалось по примыкавшим улицам и переулкам. Кирпичников уже не контролировал полностью весь этот поток, но продолжал раздавать распоряжения. Почувствовав свободу, каждый был сам по себе. В разных компаниях и сборищах стали появляться свои вожаки. Одна такая большая часть уже шла под явным предводительством другого унтер-офицера Круглова. С горящим одержимым азартом в глазами, он импонировал толпе.

Знаменская улица, куда продвигалась солдатская масса, была полностью заполнена блуждающими манифестантами из городского населения. Завидев впереди революционно настроенные массы с флагами, солдаты радостно кинулись им навстречу, и через минуту соединились с этой толпой митингующих рабочих и горожан. Началось братание и обнимание рабочих с солдатами. Молодые девушки-курсистки и уже даже вполне зрелые женщины, нескромно расстёгивая свои пальто, бросались с объятиями к вышедшим им навстречу молоденьким военным, одаривая крепкими поцелуями. С нескрываемой радостью и страстью в глазах те, отвечая взаимностью, тут же без стеснения лапали любвеобильных женщин, поднимая на руках и распахивая шинели, крепко прижимая к себе. Ликованию и радости, казалось, нет предела. Всюду вверх летели шапки, звучали какие-то революционные песни, выкрикивались лозунги: «Долой самодержавие! Долой войну!»

Олег сразу заметил, что среди митингующих выделялись настоящие лидеры, которые направляли движение, вели за собой и постоянно агитировали. По внешнему виду эти, прилично одетые, не были похожи на рабочих, скорее из интеллигенции, пытающейся слиться с массами. Васильев обратил внимание, как группа таких «интеллигентов» собралась вокруг одного офицера высокого ранга, который вёл за собой весь свой батальон, при этом его солдаты продолжали доверчиво подчиняться своему командиру, перешедшему на сторону народа. Подойдя ближе, Олег услышал, как агитаторы, называющие офицера «штабс-капитаном Станкевичем», предлагают направить массы на Выборгскую сторону. Получив согласие, штабс-капитан скомандовал, и солдатская толпа послушно двинулась в сторону Литейного проспекта.

***

Генерал Хабалов, увидев в дверях кабинета полковника, не дожидаясь, пока тот представится, сходу спросил:

– Вы полковник Кутепов?

После утвердительно ответа, генерал буквально кинулся к нему с рукопожатием и дрожащим голосом произнёс:

– Я – командующий войсками, и с сегодняшнего дня я назначаю Вас начальником карательного отряда.

– Позвольте, но, я нахожусь в отпуску, – попытался возразить полковник. – Я готов исполнять всякое приказание, но, к сожалению, нашего лейб-гвардии Преображенского полка здесь нет. В этом случае для командования надобно назначить лицо более известное в Петроградском гарнизоне.

Хабалов ответил уже более уверенно и твёрдо:

– Все отпускные также мне подчиняются, и я вас назначаю начальником этого карательного отряда!

– Слушаю! – прозвучали ответные слова офицера. – Прошу мне указать задачу и дать соответствующий отряд.

– Приказываю вам оцепить район от Литейного моста до Николаевского вокзала и всё, что будет в этом районе, загнать к Неве, и там привести в порядок! – отдал чёткий приказ генерал.

– Не остановлюсь даже перед расстрелом всей этой толпы! – отрапортовал полковник. – Только для оцепления такого участка мне понадобится не менее бригады.

Генерал помолчал, нервно прошёлся по кабинету и раздражённо произнёс:

– Дадим то, что есть под руками.

Ещё после некоторой паузы, посмотрев в окно, продолжил:

– Возьмите роту лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка с пулемётом, которая сейчас стоит против Градоначальства, и идите с ней по Невскому проспекту. В Гостином Дворе к вам присоединится рота лейб-гвардии Преображенского запасного, и в Пассаже пополнитесь ещё одной ротой того же полка.

– С одними винтовками и шашками трудно будет справиться.

– Сейчас от Николаевского вокзала сюда к Градоначальству идёт пулемётная рота с двадцатью четырьмя пулемётами. Возьмите у них половину, а остальные пришлите к нам.

– А станет ли эта пулемётная рота стрелять? – поинтересовался Кутепов.

– По моим сведениям, это хорошая часть, – не очень уверенно ответил генерал. – Дополнительно пришлём вам всё, что возможно. Я уже отдал распоряжение роте лейб-гвардии Егерского запасного полка двигаться к Литейному проспекту, чтобы поступить в ваше распоряжение.

– Разрешите выполнять? – вновь отчеканил офицер.

– Выполняйте, полковник, – генерал по-отечески похлопал того по плечу. – Теперь вся надежда только на вас.

Виталий заворожённо наблюдал за этой сценой, пытаясь тщательно записывать каждое слово, не упуская ни единой фразы.

***

Дверь распахнулась, и из кабинета градоначальника, где в данный момент ещё и располагался Штаб вооружённых сил, вышел бравый полковник в сопровождении престарелого худощавого генерала. «А вот и тот самый Хабалов, – подумал про себя Филатов. – Что-то совсем унылый вид у нашего командующего войсками».

– Господа, офицеры. Позвольте представить – полковник лейб-гвардии Преображенского полка Кутепов, – воодушевлённо произнёс генерал. – С этой минуты Александр Павлович – командир специального карательного отряда, созданного для восстановления порядка в столице. На полковника возлагается колоссальная ответственность и неограниченные полномочия. Прошу верных царю и Отечеству офицеров присоединиться к этому отряду.

Все офицеры, что ожидали в приёмной, за исключением генерала Спиридовича, который подошёл к Хабалову, последовали за полковником. Кинулся за ними и молодой офицер Емельянов. Сергею хотелось под любым предлогом попасть в кабинет, хотя бы краем глаза заглянуть за дверь, чтобы переглянуться с Виталием, но, встретившись взглядом с генералом, ничего не оставалось, как присоединиться к остальным.

***

Олег шёл рядом с весёлой музыкальной командой и не заметил, как их часть отделилась от основного потока и повернула в сторону Басковой улицы. Впереди эту группу солдат вёл унтер-офицер Круглов. Неожиданно отряд, насчитывающий не менее трёх рот, остановился у ворот ещё одной какой-то казармы. Круглов вновь начал кричать, чтобы солдаты выходили. В ответ в открытые окна послышались крики, что их заперли и удерживают офицеры. Сделав несколько выстрелов сквозь ворота, никакого ответа не последовало, и новоиспечённый командир этой группы решил двигаться дальше, распорядившись остаться паре десяткам солдатам.

Не успев сделать и несколько шагов, послышалась пулемётная очередь и несколько военных, что шли рядом с Олегом, тут же с пробитыми головами упали замертво. Пули со звоном отскакивали от медных музыкальных инструментов, за которыми стали прятаться музыканты, словно за щитами. Васильев с ещё несколькими солдатами кинулись за деревья. Пулемёт «работал» из одного из верхних окон казармы. Не растерялся, казалось, только сам Круглов. Укрывшись за ограждением, вместе с другими его подчинёнными они тут же вскинули винтовки, и прицельным непрерывным поочерёдным огнём погасили этот пулемётный шквал. В ответ из казармы послышались радостные окрики. Тут же из окон стали вылетать стёкла, кое-где даже вместе с рамами. В месте со стёклами на улицу летели и большие деревянные ящики с патронами, которыми эти окна и выбивались. Вслед из этих проёмов стали выпрыгивать и сами солдаты, с восторженными криками присоединяясь к восставшим войскам.

Весь этот пополнившийся отряд двинулся на Преображенскую площадь, где вновь соединился с основным солдатским потоком. Рядом почти вприпрыжку весёлый солдат с распахнутой шинелью, по-дружески обняв за плечо Олега, вдруг пафосно воскликнул: «Мы идём вперёд – в неизвестное!» Глаза этого молодого вояки светились искренним оптимизмом и великой надеждой. Казалось, что душа парня вместе с его шинелью широко распахнута всему новому и неизведанному.

– Откуда ты сам? – радостно спросил он Олега.

– Из Питера, – ответил Васильев.

– И я из Питера, а где живёшь?

– На Большой Посадской, – вдруг ответил Олег, не желая вдаваться в подробности переезда.

– И я на Большой Посадской, – восторженно воскликнул весёлый приятель. – А в каком доме?

– В девятом.

– А я в двенадцатом.

В этот момент Олега, словно молнией, прошибло чувство де-жавю. Он вдруг внимательно всмотрелся в лицо этого улыбчивого солдата, и с осторожностью спросил:

– А твоя фамилия, случайно, не…

– … Дёмин, – не дождавшись вопроса, ответил тот. – Николай Дёмин.

Олег не мог поверить своим ушам и глазам. А тот радостно продолжал:

– Сейчас вот перейдём на Петроградку и домой. Жена у меня молодая ждёт. Очень редко видимся.

– А сына нет? – с осторожностью спросил Олег.

– Нет, пока, а почему ты интересуешься? – удивился приятель.

– Так если женат, сына надо, – громко рассмеялся Васильев, и, похлопав по плечу нового знакомого, ещё быстрее зашагал в общей толпе. – А Соколова не встречал среди своих? Сослуживца потерял. Ищу вот.

– Так, есть такой у нас… Васёк.

– Василий, значит? Не, не тот. Моего Егором зовут. А может брат у него ещё имеется?

– Кажись есть у него братишка… Старшой. Тоже служивый. Вот только как кличут, не скажу. Поспрошать надобно.

– Ну, и где твой Васёк? Давая поспрошаем, – завёлся Олег.

– Так здесь где-то. Куды ж ему без нас то? Где все, там и Васёк.

– Ну, давай, друг, найдём уже твоего Василия, – осматривая поверх голов многотысячную толпу, воспрянул наш герой.

– Отыщется, – похлопав по плечу нового товарища и распевая какую-то весёлую песню, с восторженной улыбкой произнёс Дёмин.