Нейроны льда
«Даже вот так вот, – подумал Виталий, отодвигая нетронутый чай. – Безалаберные дети, обучающие других безалаберных детей».
Ёрзая на неудобном стуле, Виталий потратил какое-то время, отвечая на письма по мобильному приложению электронной почты, но в конце концов ему надоело терять время на незапланированные действия.
«Эта школа на селе просто создана для ампутации хороших манер».
В холле пахло тушеной капустой и средством для мытья пола. Мимо прошествовали две блёклые женщины с обвислой грудью и беспрецедентными филейными частями, весь их педагогический вид говорил о том, что вялая попытка «Здрась-сь-сьте» карается полным желчи игнором: ты нас не знаешь, и мы тебя не знаем – иди мимо и молчи.
Из высокого окна солнечный свет подмигнул Виталию и он чуть не столкнулся с молоденькой учительницей, несущей у сердца стопку тетрадей. Худые напряжённые плечики и затравленные (всё ещё доверчиво распахнутые) глаза её сказали ему всё: «старшие коллеги меня уже укусили, но для полной мутации следует дождаться полнолуния». Вскоре после девушки появился молодой физрук, на удивление живой и спокойный. «Чаще бывает на свежем воздухе, наверное», – подумал Виталий.
– Эй, милок, где тут у вас директор?
– В актовом зале. Это там, – махнул рукой парень.
Двенадцать ступеней вверх. Смотровая площадка, судя по густому аромату супа, располагается прямо над столовой. А вот и дверь, за которой отчётливо слышны гулкие крякающие голоса. Цитадель общего образования пахнет дешёвыми душками и пылью старых книг. Утренний педагогический совет.
– Геннадий Алексеевич, милый, – намеренно громко произнёс Виталий, распахнув двери.
Со студенческих времён Виталий терпеть не мог застёгивать пуговицы на пиджаке, вот и сейчас, джинсы, кожаные ботинки на толстой подошве, футболка и распахнутый пиджак надетые им в совокупности придавали ему сходство с преуспевающим футбольным тренером – целеустремлённым, скорым на решения человеком, уместным в этой чахлой школе не более кузнечного молота в руках прима-балерины Большого. Он приехал точно в назначенное время и полчаса ожидания вывели его из себя. – Эй, директор! У меня к вам дело.
Пространство ящикообразного (мухи накрытые ящиком – ассоциация возникла сама) актового зала оказалось разлинованным длинными лавками-насестами. Курицы-учительницы, собравшиеся на педсовет, замелькали овалами обернувшихся лиц. Среди них угнездилась и его Лада. Шестьдесят пар зрачков сфокусировались на подтянутой фигуре синеглазого Сухарёва. Неспешный то ли из трусости, то ли по долгу службы, худой, сутулый, измятый морщинами директор устало посмотрел на Виталия. Годы назад Геннадий Алексеевич был прямее, энергичнее и, конечно, они с Виталием были бы примерно одного роста. Но сегодня директор ощутил себя сдувшимся футбольным мячом – вот, значит, какой он, муж Лады Михайловны Сухарёвой… так-так, она никогда не говорит о нём, но они столько лет провели вместе.
Геннадий Алексеевич Пажов старался не признаваться даже себе, как сильно он жаждал болезни, смерти, гибели, самоубийства мужа своей обожаемой, трепетно любимой Лады Михайловны. И вот он здесь…
Конечно, ему звонили насчёт новичков от Аскольда, но посадить в собственном огороде сразу три карантинных сорняка вот так попросту, играючи директор не мог – без стервозной прелюдии, без выторговывания некоего уважительного отношения к себе не мог. Но увидев Виталия, Пажов вдруг вспомнил заседание суда по делу о хищении в той самой городской школе, где он прежде трудился, и моментально узнал в Виталии второго заместителя прокурора. Ненависть его загорелась вечным пламенем.
– Ах да, Виталий Юрьевич, – приветливо отозвался директор. – Прошу простить, уважаемый. Ева Ивановна, займитесь нашим гостем, пожалуйста. Я подойду так быстро, как смогу.
Откуда-то сбоку возникла деловитая женщина, умышленно обтянутая пиджачной парой так, чтобы вкусно подать высокую грудь и круглую попку. Молодая разумная брюнетка Ева Ивановна, уже полтора года являлась исполняющей обязанности завуча по воспитательной работе. Она равнодушно понесла себя красивую в направлении Виталия. Именно естественное равнодушие и расчётливость делали Еву Ивановну практически идеальным завучем – детям она не давала спуску точно так же как и коллегам. И окружающим пришлось принять её манеру вести дела, слушались, и сплетничать при ней не смели – для рассмотрения сплетен у энергичной Евы были две лучшие подруги: одна – её ровесница и учительница русского языка Елизавета Юрьевна (младшая сестра Виталия) и ещё одна молодая и крайне склочная учительница историй Нонна Романовна.
– Прошу за мной, – пригласила Ева Ивановна, когда за ними с Виталием закрылись тяжёлые двери. – Я помню тот самый (она сочла уместным немного улыбнуться) телефонный звонок. Ваши документы у меня в столе.
– Директор не в восторге, – хмыкнул Виталий, чтобы не молчать.
– Он не бывает в восторге. Это было бы непрофессионально.
Безо всяких проволочек заготовленный трудовой договор был подписан и данные Виталия внесены в базу данных, когда в учительскую ворвалась Лада.
– Объясни, почему ты здесь. – Выдохнула она. Лада не особенно любила Еву, но и стесняться её не считала нужным – порядочность молодого завуча была подтверждена временем совместной работы.
– Привет, милая. – Сухарёв искренне улыбнулся жене и у Евы сердце ёкнуло. – Я теперь работаю инструктором по физической культуре в местном детском саду, – проворковал Виталий. Если он и был способен чего-нибудь в своей жизни опасаться, то всё это было связано с настроением жены. Он не был мечтателем, слов с уменьшительно-ласкательным суффиксом не было в его активном словаре, но он искренне любил Ладу и позволял себе разомлеть лишь в её объятиях, подальше от посторонних глаз. Ему нравилось быть паинькой только для неё.
– Почему именно здесь?! Это не самая удачная идея, – тяжело вздохнула она, усилием воли подавляя эмоции.
– Я уже принял решение. Мы с Фролом…
– Что?! – изумилась Лада. – Фрол что здесь забыл?
– Территориально мы будем работать в «Иване Царевиче». – Кротко оправдывался Виталий.
Ева Ивановна почувствовала, как у неё в режиме реального времени течёт слюна именно по этому мужчине. Она заставила себя посмотреть на его плечо, потому что пялиться на его губы она не собиралась, не стоило и на бёдра глазеть – посередине только бок ровно сидящего на краешке стола Виталия. Со стороны это выглядело так, словно Еву сейчас стошнит или она сдерживается, чтобы не пукнуть. Она беззвучно вздохнула – происходящее было таким глупым и неуместным, что хотелось продлить это изысканное ощущение. Учителя так загоняют свою жизнь в шаблоны всезнайства и леденящей душу самоуверенности, что редкие моменты нормальной человеческой радости сгорают как просроченные бонусы. Ева и раньше думала об этом, но сейчас, рядом с Виталием, её накрыла голодная тоска по чувствам, по настоящей жизни. А не по той дурной комедии, которую изо дня в день ломаешь перед неиссякаемой толпой ученичков.
– Мне не нравится ваша новая затея. – Резко заявила Лада, тяжело дыша.
– Это идея Аскольда. Мы не могли отказаться, милая.
– Нет ничего такого, что нельзя было бы отменить. – Хмурилась Лада всё больше. И она не могла придержать это до дома. Тяжёлое едкое раздражение затмевало в ней гордость благополучной женщины и состоявшегося специалиста.
– С нами Домна. Всё решено. – Виталий произнёс это тише, чем предыдущие свои фразы, но в его словах явственно прозвучал металлический привкус. Он сказал это сидя, не используя жесты. Несколько секунд Лада смотрела на него молча, потом повернулась и ушла.
Учительская располагалась в небольшой комнате, и чтобы оставить супругов наедине, Еве Ивановне пришлось бы наступить на колено Виталия или перелезть через заваленный бумагами письменный стол – оба варианта в узкой юбке оказались неприемлемы, поэтому она как водиться, приняла безразличный вид и начала распечатывать должностную инструкцию для нового сотрудника, вернее, для трёх новых сотрудников. Ах, да ещё ожидается женщина с редким именем Домна.
– Кстати, – разбила тишину Ева. – Где господин Старостин? Мы не очень поняли, будет ли он вести экономику или географию.
– Не в школе, – бросил Виталий безразлично, затем обернулся, вспоминая о Еве. – Он решил полгода поработать в «Иване Царевиче» дворником. – В глазах Виталия вспыхнули смешинки. Рядом с ней на дешёвом школьном столе (как обнаглевший старшеклассник) уселся юрист высокого класса, готовый поработать физруком в детском саду, чей коллега (успешный бизнесмен) собирается работать дворником в том же саду. Она определённо будет только сама приводить и забирать маленькую племянницу Софу из «Ивана Царевича», лишь бы увидеть последствия их деятельности собственными глазами.
– А Домна Аскольдовна?
– Она вас тут завтра навестит. – Улыбнулся Виталий. Его насмешило вдруг, что с приходом жены он начисто забыл о Домне. Пора уже познакомиться с клиенткой что ли.
Ева Ивановна не нашлась, что ответить. Уверенная улыбка Виталия смущала и жгла – ничего не делая, он переворачивал её жизнь с ног на голову. Её бросило в приятный испепеляющий до костного мозга жар, захотелось снять и швырнуть прочь пиджак и блузку, но Виталий уже отвернулся, собирая бумажки в папку. Поднялся, и, набрасывая куртку, стал выяснять как лучше проехать к «Ивану Царевичу», как выглядит здание, как имя отчество заведующей. И она не могла не отметить приятный запах его одежды, свободу энергичных движений и лаконичную складность слов, при каждом из которых его губы немного изгибались, и Еве Ивановне казалось, что произнося заурядные фразы, Виталий целует воздух между им и ею… Любой настолько ухоженный человек не преминул бы погарцевать, меняя позы или зацепить окружающих меткой шуткой. Этот же мужчина просто живёт, интересуясь прежде всего собственным мнением. Еву в буквальном смысле возбуждала небрежная самодостаточность Виталия, и в то же время она вдруг задалась вопросом – не превратилась ли в старомодную клушку на этой работе. Насколько скучной она выглядит именно сейчас? В его глазах.
Глава 2. Иван Царевич
Фрол аккуратно припарковал машину вплотную к изгороди детского сада, между лохматым кустом молодого карагача и грязным каменным вазоном, расколотым посередине. Домна беззвучно вздохнула.
Сейчас оба они искренне усомнились в здравом смысле того, что собрались сделать, но поскольку никто из них не стал объявлять о сомнениях вслух, пришлось выйти из машины и сделать серьёзные лица. В воздухе висел густой туман, образованный мельчайшими капельками дождя Ветер то буйствовал, то затихал. Кривые железные пруты унылой изгороди, выбитые из направляющих и ржавые по местам, служили дополнительным напоминанием об уровне оснащённости территории «Ивана Царевича». Там и тут, невпопад красовалась назойливая кривая поросль карагача. Порывистый ветер силился разогнать дождливый туман, но капли небесного конденсата были повсюду и резкие порывы только усиливали влажный холод. Домна недовольно нахмурилась и подняла воротник. Фрол ступил во двор следом за ней. Вытянутые прямоугольники клумб по обеим сторонам от тяжёлой железной калитки всё лето мучительно растили на себе вялые бархатцы, и вялые петунии с чахлыми цветками, забрызганными капельками грязи в результате небрежного полива. Ближе к парадному входу расположился клочковатый с проплешинами газон и круглая, как видно, образцово-показательную клумба, возле которой спиной к калитке присела женщина в нарядном платье, обутая в туфли на высоких каблуках. Она ёжилась от ветра и движения её имели торопливый характер дрожащего в ознобе человека.
– День добрый. – Произнёс Фрол тихонько над самым ухом незнакомки.
Та вздрогнула и испуганно поднялась, обернувшись.
– Это садик «Иван Царевич»? – поинтересовался он любезно.
– Да. Вы не ошиблись. – Ответила брюнетка. Челюсть её чуть заметно подрагивала. Длинные распущенные волосы развивались на холодном ветру как флаг, а худое тело и тонкое чёрное платье из костюмной ткани усиливали впечатление пронзительной беззащитности.
– Войдёте вместе с нами. Вам холодно. – Серьёзно попросил Фрол.
– У меня осталось только пять минут на прополку. Потом уже утренник начнётся.
– Бред собачий, – отрезал Фрол. Его подчинённые не противоречили. – Мы немедленно зайдём, и вы поможете нам отыскать заведующую.
– Что это вы задумали? – Опасливо скосила глаза брюнетка. Шею и обнажённые её плечи покрывали мурашки.
– Я ваш новый дворник. – Произнёс Фрол, словно сообщая о непристойности.
– Хорошо, идёмте, – пожала плечами брюнетка.
– Меня зовут Фрол Андреевич, – произнёс он, беря новую знакомую под руку. – А вас?
– Анисия Сергеевна.
Уже внутри здания Фрол тёплой широкой ладонью бережно взял её ледяные пальцы. Анисия невольно вздрогнула, она порядком замёрзла за те двадцать минут, что после оскорбительной ругани заведующей активно пропалывала клумбу. Ещё один момент небытия в её жизни. Хочешь работать – терпи, выворачивает на изнанку, рвёт желчью от терпения – закройся в небытие или тебя сломают. Анисия приходила на работу, успокаивая себя одной только маленькой надеждой – двадцатое марта наступит. Именно в марте её берут на другую работу. Именно в марте она покинет это омерзительное здание навсегда… и перестанет слышать клокочущий (как от застрявшего в глотке вчерашнего пельменя) голос своей начальницы. Анисия перестанет чувствовать запах старых тряпок – этот запах распространяется от всего: от рук, из кабинета, со звуками голоса Весты Самуиловны Правищевой… Всё чаще Анисиии казалось, что она сходит с ума, что до первого марта целая жизнь. Прикосновение Фрола было прикосновением живого человека к мертвецу. Она взглянула на него с сожалением. Если жизнь заставила такого уверенного в себе мужчину как он искать работу у Правищевой, то плохи его дела – наркоман, алкаш или досрочно освобождённый? Возможно, игрок… а жаль. Жаль, что Фрол не прошёл мимо и теперь непременно придётся узнать, в чём его низость. Местные сплетницы непременно вывернут его наизнанку. Ездил бы он мимо проклятого садика на работу и обратно, можно было бы провожать глазами и обольщаться, что с ним порядок и существуют хорошие люди на земле.
– Здравствуйте, как приятно видеть новых сотрудников, – провозгласила заведующая детского сада Веста Самуиловна Правищева, вплотную приблизившись к Фролу. Кабинет её располагался сразу после входа и она могла выпрыгивать словно чёртик из табакерки в любое удобное время. Однако, слово «выпрыгивать» плохо подходило госпоже Правищевой. Дряблые щёки конкурировали с маленькими глазками на отёчном лице. Тщательно прокрашенные короткие волосы не могли уже удачно обрамлять лицо – предательские губы – заведующая даже из положения сидя двигалась губами и грудью вперёд. Собеседник, как правило и запоминал: монумент стареющего тела, маленькие глазки и довольные губы до отвала наевшейся заведующей.
Тучная фигура её много лет назад лишилась последнего намёка на пропорции, даже сшитая на заказ одежда бессильна была подчеркнуть безвременно исчезнувшую талию или скрыть хоть одну из массивных кожных складок. В дополнении к этому, злодейка судьба наградила всесильную Правищеву длинными ногами и маленькими стопами, которые, казалось, по волшебству удерживают тучную фигуру подобно костистым ногам старой цапли.
Безмолвная в недоумении от запахов дешёвой кухни и вида обшарпанных бумажных обоев в маленьком холле здания, Домна остановилась поодаль и с любопытством рассматривала сначала Анисию, чей испуг незаметно рассеялся в присутствии Фрола, затем Правищеву, с её манерой сюсюкать со взрослыми людьми, кокетливо складывая трубочкой слюнявые губы. Навязчивые губы… «Каменная харизма, – заключила Домна. – Заведующая вся как сжатый кулак».
Не в силах подавить брезгливость, Домна старалась не прикасаться к предметам. «Милостивый Господи, – вздохнула она. – Лучше бы я устроилась работать в книжном магазине крошечного Римини». Не успела Домна поднять взгляд от созерцания своих туфель, как встретила уколы глаз Весты Самуиловны. Домна выдержала взгляд, не пуская ближе… в этом-то и было всё дело. Как психолог она могла много больше, чем от неё потребуется здесь, в этой замызганной конторе, специализирующейся на воспитании детей.
Жизнь Домны редко шла обычными маршрутами и Даниэль не был простым человеком, так что проведя с ним десять лет, сама она до неузнаваемости изменилась, покрылась тонкой прозрачной несмываемой бронёй. Домна приготовилась.
Кабинетик Правищевой был так мал, что на входе, пропуская гостей, Анисия оказалась втиснутой между Фролом и столом. Всем пришлось угнездиться на неудобных стульях, иначе создавалась иллюзия переполненного вагона метро.
– Я особенно радуюсь, что вы так молоды, – Веста Самуиловна длинно посмотрела на Фрола. – Детскому саду нужны молодые сотрудники.
Домна отметила про себя насколько ему это неприятно. Он растянул губы в вежливой улыбке, но глаза его мерцали холодной сталью – его молчание вынуждало заведующую говорить.
– Работа ведь не лёгкая. Переработки постоянно бывают. Девочки болеют. Сменного воспитателя нет, но при этом у нас полный штат. Если хоть одна из девочек заболеет, её напарнице придётся работать по двенадцать часов. – В глазах Весты Самуиловны мелькнуло столько самодовольства, что Домне на секунду показалось – речь про дом терпимости. Бледность и выражение глаз Анисии сказали ей, что она недалека от истины.
– Я слышал, здесь всё в рамках закона. – Уронил Фрол.
Весту Самуиловну передёрнуло.
– Ах, у нас же утренник! – Спохватилась Правищева. – Анисия Сергеевна, что же вы здесь делаете? Вечно вы меня подводите.
– Я хочу посмотреть утренник, – вклинился Фрол. В отличие от грузной Правищевой, он с легкостью перегнулся через стол и накрыл ладонью руку заведующей. Она зарделась.
– Почему нет? – пробормотала она.
Проходя по устланным длинными старыми половиками коридорам, Домна отметила, что и дети и воспитатели ходят в сменной обуви, в то время как Фрол и она прохаживаются во всём уличном. Лестнице на второй этаж тоже покрывала одна из выцветших дорожек дореволюционных времён: Домнин порыв разуться так и остался порывом – пройтись здесь в одних лишь колготках она бы не решилась.
Музыкальный зал, задрапированный мутно-зелёным, представлял собой комнату размером приблизительно пять на шесть метров, с большой вульгарной люстрой в центре потолка. При первом рассмотрении могло показаться, что злоумышленник-декоратор специально выбрал для отделки детского помещения именно такой вот странный оттенок зелёного, чтобы этот цвет придавал коже всех присутствующих болезненный оттенок.
Стало очевидно вдруг – Анисия не случайно выбрала цвет и ткань своего платья – в ярком жёстком свете энергосберегающих ламп руки и лицо грустной воспитательницы выглядела ещё бледнее, глянцевые при естественном освещении волосы смотрелись простовато-чёрными, зато платье производило ложное впечатление дорогого шёлка. Домна, бесчувственная к толпе посторонних и незнакомым детям, проводила долгим взглядом стройный силуэт Анисии Сергеевны.
Зал имел два противолежащих входа и оба они приводили посетителя к длинному просиженному дивану, в центральную часть которого уже плюхнулась довольная жизнью заведующая. Шебутные мамочки быстро заняли все места, и принялись рассматривать бумажные украшения зала, а пуще того искать недостатки во внешности Анисии, как косвенные доказательства её обжорства, некомпетентности или беременности на худой конец – для сплетен сгодится всё, что угодно. Фрол встал возле Домны, и в эту же минуту музыкальная работница так резко взяла аккорд на пианино, что оба едва удержались, чтобы не заорать на неё благим матом.
– Здравствуйте ребята! Здравствуйте, дорогие родители! – На полной громкости восклицала деревянная от напряжения Анисия. Пока поднимались по лестнице, она ухитрилась мазнуть губы яркой помадой, широко неискренне улыбалась и была похожа на неизлечимо больную чахоткой актрису, дающую последний, полный плохой драмы, концерт. Фрол смотрел не отрываясь.
На палас, точно перед заведующей высыпала ровная строчка детей, жаждущих рассказать стишок или часть стишка. Их чистые личики, предназначенные сейчас для отражения радости (не для дрессировки!) были бы точно такими же забавно-радостными – хочешь немецкий стих с ними учи, хочешь итальянскую басню.
– Сколько им лет? – спросила Домна женщину рядом с собой.
– Четыре, но не всем исполнилось.
Домна принялась внимательнее и с благодарностью всматриваться в крошечных человечков, развлекая себя мыслью, что покинув Россию навсегда, едва ли увидит хоть где-нибудь такое скопление детей одновременно. Сама она становиться матерью не планировала, но с уважением относилась к женщинам, готовым рожать и терпеть крушение личных планов в угоду ребёнку или даже нескольким детям.
Анисия выстёгивалась как могла, и Домне стало до болезненности заметно, насколько не по себе молодой воспитательнице, та не умеет справиться с отвращением к толпе посторонних взрослых. Делом Анисии Сергеевны было налаживание коммуникаций с детьми, её делом было игровое обучение, развитие ребят, их воспитание, сохранение мира между ними, демонстрация примера дружного общения, – конфликт только в том, что талант паяца не всегда уживается с талантом педагога.
Получалось, в России педагог дошкольного образования должен быть ещё и клоуном в придачу: расшибись, но развлеки.
– А сейчас к нам придёт гостья! Прекрасная девушка в золотом сарафане идёт к нам не одна! С ней прилетает разноцветный листопад! С ней мы отмечаем праздник урожая! Наша гостья плачет дождиком, а смеётся солнышком! Угадали, кто она?! – Улыбалась Анисия стеклянной миной, будто бы у неё свело мимические мускулы и выражение чрезмерной радости не покинет её лицо до следующего месяца.
– Осень! Красавица Осень! – Загалдели в унисон дрессированные дети.
Очередной громоподобный аккорд на пианино ударил по барабанным перепонкам Домны. Никто не появился.
– Дети, вы не знаете, где же наш сказочный гость? – Растерянный взгляд Анисии натолкнулся на вопросительные глаза Фрола, остальным присутствующим было всё равно, они фотографировали, снимали, и следили глазами каждый за своим ребёнком. Если опозорится воспитательница, можно будет рассказать подругам, какая она глупая корова. Хоть и платье у неё на заднице хорошо сидит, а воспиталка эта всё равно никудышная, даже Красавицу Осень не подготовила.
– Ребята, – продолжала Анисия Сергеевна, собрав остатки мужества. – Где же она, наша загадочная гостья?
Веста Самуиловна скривилась.
Домна начала понимать, что если воспитательницу в такой ветер накануне утренника выгнали пропалывать клумбу, её запросто могли подставить и другими способами. Например, опозорить, обвинить в плохой подготовке…
Мамочки заволновались, дети завертели головками – динамичное до этой минуты действие со стишками и хороводами, вошло в мёртвую петлю и здравый смысл подсказывал, что произойдёт знаменательное крушение.
Распахнувшиеся двери едва не слетели с петель. Осень, высокая, прямая, в невозможном гнездоподобном венке из жёлтых листьев ворвалась в музыкальный зал пушечным ядром, и три раза пройдясь лебёдушкой вокруг ошеломлённой Анисии, пританцовывая, принялась раздавать деткам искусственные грибочки из недр гигантской плетёной корзины. Азартная в своей безнаказанности музыкантша со всего размаха уронила пальцы на клавиши многострадального пианино и энергично заиграла вступление к подвижной игре. По дороге красавица Осень высоким ломающимся голосом цитировала стихи, да так лихо сорвалась три раза на восточный акцент, что глаза всех присутствующих обратились только к ней – на сцене властвовал переодетый молодой мужчина.
Эксцентричная красавица Осень притопывала и прихлопывала вовсю, потом вдруг споткнулась о прилепленный на палас двусторонним скотчем оранжевый бумажный листок, корзина полетела в сторону и чуть было не заехала по лицу кому-то из зрительниц.
Через два хоровода, три песни и десять минут громких оваций утренник окончился, и Анисия с пылающими щеками (улыбаясь как помилованный смертник) увела цепочку детей переодеваться и получать подарки.
Оглушённая громкими звуками и сбитая с толку духотой и толчеёй, Домна в общей суете ошиблась с выходом и спустилась по лестнице в другое крыло, поплутала немного, встретила по дороге незнакомых женщин, пересекла два коридора и услышала знакомый голос. У широкого восточного окна Фрол разговаривал с «осенью» и оба ржали как школьники. Молодой светловолосый мужчина пытался выпутаться из златотканого балахона с нашивками, а Фрол потешался, просматривая что-то в телефоне. Одновременно с Домной подошла сухопарая девица, и, представившись прачкой, потребовала костюм.
– Привет, я Виталий, – произнёс мужчина, бередя пальцами взлохмаченные светлые волосы. Ему было весело плевать на род людской, он был настоящим профессионалом. Отец неслучайно выбирал людей и… Здесь Домне в голову пришла неожиданная мысль. Время мирное. Многовато что-то телохранителей, её зад мог защитить один Фрол. Ради неё ли это всё?! Аскольд Киевлянин послал в маленький городок начальника охраны с напарником и её, свою амбициозную единственную дочь, только лишь время скоротать, или (как обычно) затевается нечто большее? Она ещё раз внимательно посмотрела на Виталия. Да, этот наглец определённо впишется в их с Фролом компанию.