– А что делать? – Дуня пожала плечами. – Не запирать же её.
– Могли бы и запереть до моего возвращения, – сказал Ржевский.
– Маланья Якимовна сначала хотела, – сказала Дуня, – но Полуша вся слезами изошла, на колени перед нами встала. «Пустите» говорит.
– И вы отпустили? – укоризненно спросил Ржевский.
– Не сразу, – возразила Груша. – Сперва Маланья Якимовна начала её упырём пугать. Говорит: «Если сейчас уйдёшь, вдруг тебя упырь схватит».
Дуня решила пояснить для Тасеньки:
– Вы ж, наверно, не знаете, барышня, что к нам намедни упырь приезжал. Богатый. Сам в коляске, с кучером. Хотел Полушу купить, но барин не продал. А Полуша очень этого упыря испугалась, и вот Маланья Якимовна, чтоб Полушу в лес не пустить, стала её стращать: «Украдёт тебя упырь, если из усадьбы выйдешь».
Рассказ подхватила Груша:
– Полуша поначалу задумалась, а затем снова заплакала: «Что ж делать, если я на сегодня со знахаркой уговорилась?» Наконец решилась: «Пойду», – говорит, а Маланья Якимовна рассудила, что ничего не поделаешь. Если Полушу даже страх перед упырём не удержит, то ничем её не удержать. Пусть идёт. А Полуша перед уходом попросила: «Не говорите барину, пока не вернусь».
Тасенька, слушая Грушу и Дуню, уже не выглядела следователем. Следователь рад, когда его догадка подтверждается, а Тасенька загрустила и посмотрела на Ржевского так, будто просила прощения, что оказалась права.
– Где эта ваша ведьма-знахарка живёт? – спросил поручик.
– Про то Маланья Якимовна знает, – ответила Дуня.
Глава третья,
в которой герой посещает логово ведьмы, а также знакомится с дамой-вампиром
Ржевский ринулся в гостиную, где в это самое время сидела в кресле и попивала квас из фарфоровой чашки старушка Белобровкина. Возле кресла стояла Маланья и как раз отвечала на очередной вопрос:
– Да в том же кресле, где вы сидите, упырь-то и сидел. Вон слева на подлокотнике даже следы когтей остались.
– Ох, нечисть! – воскликнула Белобровкина, приподнимая левую руку, чтобы рассмотреть бороздки на поверхности лакированного дерева. – Так значит, он говорил, что девка ему для театра нужна, а не чтоб кровь из неё сосать? Врал небось.
– Кстати о вранье, – сказал Ржевский, стоя в дверях. Из-за его плеч выглядывали Тасенька, Груша, Дуня и Петя.
Маланья изобразила на лице и во взгляде полное недоумение.
– А? Что такое, барин?
– Вот сниму тебя с постов ключницы и кухарки, тогда узнаешь, что такое, – грозно произнёс поручик. – В посудомойки разжалую!
– Это за что же? – спросила Маланья.
– Чистосердечное признание и раскаяние облегчают вину, – сказала Тасенька, снова сделавшись похожей на следователя.
Маланья тут же бухнулась на колени.
– Прости меня, батюшка барин! Мудрила я, мудрила и перемудрила! – Она осенила себя крестом и склонилась почти до пола, а затем снова подняла голову. – Перемудрила, дура старая!
– Маланья, не надо крепких выражений, – пробормотал Ржевский, покосившись на Тасеньку, а затем на Белобровкину. – Здесь всё-таки дамы из приличного общества, а ты себя мудрилой и перемудрилой называешь… хоть и заслуженно.
Груша решилась подать голос:
– Барин… Это не сквернословие. «Мудрила и перемудрила» значит «хитрила и перехитрила сама себя».
– Да, – добавила Тасенька. – Маланья не ругается. Она прощения просит.
А Маланья меж тем голосила:
– Я ж как думала: раз упыри днём не охотятся, то пускай Полушка в лес сбегает, пока светло. Я думала, что хуже будет, если мы её до вечера продержим и она в ночь убежит. Она ж девка бедовая – убежала бы всё равно! Да если б я знала, что упырь даже днём силён, я бы Полушку заперла! А что тебе, батюшка барин, я ничего не говорила, каюсь. Я до последнего надеялась, что она вернётся, и что упырю не досталась.
– Опять ты про упырей! – всё так же грозно произнёс поручик. – Я тебе ещё вчера говорил, что про упырей слышать не желаю!
– Так ведь… – Маланья застыла в недоумении, которое на этот раз было искренним. – А как же каяться тогда?
Тасенька взялась пояснить и, выйдя из-за спины Ржевского, сказала:
– Маланья Якимовна, мы с Александром Аполлоновичем уверены, что упырей не существует. Это сказки.
– Да что ей объяснишь! – Ржевский досадливо махнул рукой, но посмотрел на кухарку более милостиво, чем минуту назад. – Маланья, ты лучше скажи, где живёт знахарка.
– Ведьма-то? – переспросила Маланья. – В лесу. Отсюда час ходу, через болото.
– Мне кто-то нужен в провожатые, – сказал Ржевский.
– А ты, барин, сам к ведьме собрался? – Маланья, всё ещё стоя на коленях, чуть оглянулась по сторонам, будто искала провожатого: – Тогда лучше не от нас иди, а через соседнюю деревню – через Пивуны. До них пять вёрст езды, зато от них до ведьминой избушки идти короче. За полчаса дойдёшь. И не по болоту, а по сухому лесу. В Пивунах эту ведьму многие знают. Спросишь там, посулишь награду – провожатый легко сыщется.
– Ты думаешь, я знаю, как в Пивуны ехать? – спросил поручик. – Может, я и заезжал туда случаем, но теперь не помню. Провожатый всё равно нужен.
– Да ты возьми… – Маланья на мгновение задумалась, – да хоть конюха нашего Ерошку. У него там родня живёт.
– Ладно, хватит пол коленями протирать, – сказал Ржевский Маланье и повернулся к Тасеньке: – Таисия Ивановна, не хотите ли снова прокатиться?
– Конечно, поедемте, – ответила та, а Белобровкина встрепенулась:
– Куда это вы?
– Прокатимся до соседней деревни, бабушка, – ответила Тасенька.
– А церковь там есть? – спросила Белобровкина.
– Есть. Как не быть! – услужливо подсказала Маланья, подымаясь с пола.
– Раз так, то езжайте, – согласилась Белобровкина.
Она отпила из чашки ещё квасу и, приподняв левую руку, снова посмотрела на следы когтей упыря, оставленные на подлокотнике кресла.
* * *
