– Прошу вас: не надо дуэлей! – воскликнула хозяйка дома и обернулась к сыну: – Петя! Как ты ведёшь себя с гостем? – Она с мольбой посмотрела на гостя: – Александр Аполлонович, прошу вас, не сердитесь на него.
– Ради вас, мадам, я даже на Канта сердиться не буду. – Поручик любезно улыбнулся. – К тому же «дурак» – далеко не самое страшное оскорбление.
– Кант говорил, – с некоторой опаской произнёс Петя и на всякий случай повторил: – Кант говорил, что для мужчины обиднее всего, когда его назовут глупцом.
– А для женщины – если скажут, что она некрасива, – добавила Тасенька. – Я ведь правильно цитирую Канта?
Ржевский вдруг заметил, что Петя смотрит на Тасеньку с восторгом, будто она – чудесное неземное существо.
– Да, – еле слышно прошептал младший Бобрич. – Вы цитируете верно.
Однако в следующую минуту его восторг сменился унынием, потому что Тасенька сказала:
– Тогда позвольте мне не согласиться с Кантом.
– Но почему? – спросил младший Бобрич.
– Потому что я знаю свои обстоятельства, – сказала Тасенька. – Я – не красавица, и родные часто повторяют мне это ради моего же блага, так что мне грех обижаться. – Она мило улыбнулась. – Видите? Кант не всегда прав. Иное дело, если бы мне сказали, что я глупа. Вот это было бы для меня обиднее всего.
– И я тоже не соглашусь с Кантом, – подхватил Ржевский. – Кант, судя по всему, вращался в кругу учёных людей, где быть дураком и впрямь позорно, но если бы Кант поговорил с кем-нибудь попроще… да хоть с гусарами нашего Мариупольского полка, то знал бы, что для мужчины не так страшно быть дураком, а вот импотентом – страшно.
За столом повисло неловкое молчание. Никто не знал, что ответить на замечание Ржевского, поэтому поручик решил сам прервать затянувшуюся паузу:
– Кстати об импотентах, – сказал он. – Ко мне вчера приезжал странный тип по фамилии Крестовский-Костяшкин. Сказал, что у него имение в здешних местах. Знаете такого?
Все Бобричи и Тасенька озадаченно переглянулись. Как видно, эту фамилию они слышали впервые.
– Значит, не соврал. – Ржевский пожал плечами. – Этот тип мне говорил, что в нашей округе почти никому не известен.
– А я его знаю, – подала голос старушка Белобровкина, и в этот самый момент где-то неподалёку грянул гром. – Нечисть польская, – добавила она.
В комнате разом потемнело, после чего за окнами сверкнула молния.
– Ой! – дружно взвизгнули девицы Бобрич.
Участники застолья настороженно замерли, и только хозяин дома поспешил успокоить всех:
– Ну что вы! Это же гроза. Летняя гроза.
Будто в подтверждение его слов в комнате стало чуть светлее, а затем послышался звук проливного дождя, капли забарабанили по стёклам. Где-то неподалёку ещё раз громыхнуло, но это уже никого не напугало.
Хозяйка велела слугам принести свечи, а Ржевский меж тем решил расспросить Белобровкину. Слово «нечисть» заставило поручика забеспокоиться, ведь он вспомнил, как кухарка Маланья говорила про упыря.
– Так этот Крестовкий-Костяшкин – поляк? – спросил Ржевский.
– А? – не расслышала старушка. – Кто пошляк? Пошляк тут один – ты.
Поручик успел забыть, что та глуховата. Он задумался, как бы крикнуть так, чтобы не напугать никого за столом, но на помощь пришла Тасенька: склонилась к бабушке и чётко повторила вопрос про поляка.
– Наполовину, – ответила Белобровкина. – Папаша его был поляк – Казимир Крестовский. Полвека тому назад, после того как русские, прусаки и австрияки поделили Польшу, этого Казимира сослали в Сибирь вместе с другими поляками, кто выступал против раздела. Пожил этот Казимир в Сибири лет десять и попросил помилования.
– А сынок откуда взялся? – нетерпеливо спросил поручик.
– А? – переспросила Белобровкина.
Тасенька повторила вопрос, а старушка хмыкнула:
– Ты не знаешь, откуда дети берутся?
– Я хочу знать, откуда он взялся в наших местах, – всё так же нетерпеливо пояснил поручик.
– Не перебивай! – Белобровкина погрозила Ржевскому пальцем и продолжала: – Так вот… Казимир этот помилование получил, но с условием, чтобы в польские земли не совался. Тогда он решил поселиться ближе к Петербургу, но по пути туда задержался в наших местах. То ли коляска поломалась, то ли занемог, но приютила его здешняя помещица Костяшкина, вдова. Детей у неё до той поры не было.
– А после того, как приютила гостя, дети появились? – спросил Ржевский.
Тасенька задумалась, повторять ли это, но бабушка сама всё расслышала.
– Пошляк! Постыдился бы! Тут барышни за столом, а ты взялся рассуждать, откуда дети берутся.
– Так вы же сами начали! – попытался оправдаться Ржевский. – А я разговор поддерживаю.
Белобровкина отмахнулась и продолжала:
– Да, дети у Костяшкиной появились, но сперва Казимир Крестовский на ней женился. Всё официальным порядком. Даже свадебное путешествие было. Но Костяшкина уж очень казнила себя, что прежнему мужу детей не родила и род Костяшкиных угаснет. Поэтому с самого начала настояла, чтобы дети двойную фамилию носили: пускай хоть такие Костяшкины останутся. И крестили их, конечно, в православии, хотя Крестовский-то сам католик был…
– А его сын? – Поручик никак не мог дождаться окончания рассказа. – Вы сказали, что он нечисть. Почему?
– А? – Белобровкина опять сделалась глухой, поэтому пришлось Тасеньке снова вмешаться.
– Так я к сыну и веду! – воскликнула старушка. – Костяшкина двоих детей родила: сына и дочку, а лет через пять после свадьбы померла. Уж не знаю, отчего, а только Казимир как будто даже обрадовался. С женой жил русским барином, а как овдовел, то зажил польским паном. Детей воспитывал на польский лад, так что сынок его – Владислав Казимирович – вырос поляк поляком. Да и дочка получилась такая же – не барышня, а панночка. Отец просватал её за поляка и в польские земли отправил, и сыну тоже нашёл невесту нездешнюю – полячку. Приехала она из далёкой глуши. То ли возле Карпатских гор это место, то ли в самих горах. Глушь, короче говоря.
– А может, невеста приехала из Трансильвании? – с улыбкой спросил Петя, до этого молчавший.
Тасенька чётко повторила бабушке вопрос.
– А разве там польская земля? – удивилась Белобровкина.
– Нет, – помотал головой Петя, а старушка нахмурилась:
– Раз это земля не польская, что ты меня путаешь? Говорю же: невеста была полячка.
– Да я так, – пытался оправдаться Петя. – Польские земли лежат по соседству с Трансильванией, а в самой Трансильвании находится значительная часть Карпат. К тому же Трансильвания – поистине медвежий угол. Вы сказали «глушь», вот я и вспомнил самое глухое место всей Европы.
– Но почему Владислав Казимирович – нечисть? – в который раз спросил Ржевский, решив во что бы то ни стало добиться ответа.
Тасенька повторила и этот вопрос, а Белобровкина ещё больше нахмурилась.
– Почему нечисть? – грозно произнесла она. – Да оттого, что Казимир после смерти жены тайно перекрестил обоих детей в католики! Оттого и получилось, что Казимирова дочка вышла за поляка, а Казимиров сынок на полячке женился. Среди русских найти католиков мудрено, а среди поляков и искать не надо – все они католики.
