Симоха Рамода
– Слышь, Александр, – вдруг неожиданно вполголоса заговорил командир, – идем-то мы в мои родные места. Детство и отрочество прошли на берегу реки Поротвы в деревне Овчинино. Оттуда меня барин и забрал в Москву, как известного всей округе мастера кулачного боя. В те времена разошелся в столице Тимошка Анкудинов. Сам он колесил по Европам, а вот его банды именем несуществующего сына Василия Шуйского, бывшего царя, творили на Московии всякие безобразия. Стали набирать в стрельцы настоящих бойцов. Так я и прижился в Москве. Теперь мне в деревне и делать-то нечего. Родители померли, земля отошла к соседям, избенка, рассказывали, совсем завалилась.
– А в Москве-то как живется?
– Сперва тосковал, потом привык. Хочешь послушать про края, куда мы идем? Авось пригодится!
– Буду благодарен.
– Сей сказ неоднократно слыхал я от келаря нашего сельского храма. Мужик он был грамотный, очень книги любил. Соберет детвору и давай рассказывать быль и небылицы.
– Что же сказывал тот самый келарь?
– На Руси первыми городами были Ладога, Новгород и Киев. Киевскую Русь тогда хорошо знали в других странах и государствах. А те земли, куда мы держим путь, назывались Русь Залеская, потому что отделены были от Киева дремучими лесами. Народ, который здесь жил, назывался вятичами. Киевская рать двести лет ходила походами на Залесье, чтобы покорить эти земли и присоединить к себе. Но вятичи знали ратное дело. Могли маскироваться под деревья, уходить под землю. Идет киевское войско, а на него слева и справа летят стрелы и камни. Еще у них были пищальники, такая штука с четырьмя мехами и одной дудой. Ежели загудит, кто с ума сходил, кто в беспамятстве падал на землю, у кого кровь ручьем текла из носа и ушей.
– И куда же делись эти вятичи сегодня?
– Келарь сказывал, что все люди друг с другом перемешиваются. Например, пришли поляки в Киев, всех мужиков в полон взяли или убили, а баб заставляли детей рожать. И получились хохлы.
– Теперь понял, значит, вятичи растворились среди русских.
– Выходит так.
Ерема и Сашка проговорили почти до утра. С рассветом отряд двинулся дальше. После полудня въехали в деревню Росляковка и остановились у самой большой избы, правильно полагая, что именно в ней живет староста.
Когда карета остановилась, путники вздохнули. Правая дверь открылась, и все увидели стоящего на земле Ерему. Лицо его было серым от пота и пыли. Но белозубая улыбка не скрывала радости от окончания путешествия.
– С приездом, господин немец, – сказал командир и протянул немцу руку.
Толмач и Сашка поспешили выйти через противоположную дверь и, оказавшись на улице, с явным удовольствием потянулись. Оглядевшись, Сашка замер от красоты открывшейся панорамы.
Возвышенность, именуемая Росляковской горой, резко уходила вниз и упиралась в низину. Покрытый молодой травой луг очень напоминал мягкий ковер неземной красоты. Этот луг с другого края венчала череда лиственных шапок – скорее всего плакучей ивы, за ними угадывалась река. Вода отражалась на солнце и напоминала сверкающие драгоценные камни. Там, где русло делало поворот, воды видно не было. И в целом охваченная взглядом часть реки, напоминала небрежно брошенное на землю ожерелье. За рекой равнина восстанавливала свои луга, но начинала подъем. Все это заканчивалось полоской леса, казавшейся темно-синего цвета. От леса к реке были нарезаны овраги. Между собой имели расстояние примерно в четверть версты. Александр даже не сомневался в том, что по дну этих оврагов текут ручьи или мелкие речушки. По каждому берегу оврага стояли дома под соломенной крышей, напоминавшие стога сена. Венчала панораму ослепительно белая церковь с шатровой колокольней, мудреным абсидом и куполом. Золотые главки отливали на солнце всеми цветами радуги и побуждали все подобное великолепие увидеть, как можно ближе.
В это же время Петухов Николай Анисимович внимательно прочитал письмо барина и пригласил мастера, толмача и помощника в свою избу. Вскоре к отряду стрельцов и кучеру подбежал приказчик, показал, куда можно отвести лошадей, потом попросил охранников помочь расставить в саду столы и скамейки. Откуда-то налетевшие женщины выносили еду и бутыли, пироги со всякой всячиной, отварных кур, жареных уток, копченую стерлядь, квашеную капусту, медовуху, пиво и наливки. Несмотря на неожиданный визит такого количества гостей, стол ломился от яств. Гостеприимство завершилось пением частушек и всякого озорного речитатива. Командира уложили спать в соседней избе, охранников расположили на сеновале, немцу и его свите отвели горницу в доме старосты. На другой день Петухов приказал подать повозку, в которую сели Ланге, толмач, Сашка и он сам. Все укатили в направлении, указанном на схеме. Отряду стрельцов было велено купать коней в реке, в обед подходить за вчерашние столы, затем сборы в дорогу, так как рано утром отряду было предписано возвращаться в Москву вместе с каретой Милославского.
Петухов оказался знающим хозяином. Стало понятно, что он уже давно разведал места залежей руды. Все постепенно объехали. Затем нарубили кольев в половину человеческого роста. Там, где руда выходила на поверхность, вбивали кол на одну треть. Где подразумевалось копанье дудки, то есть ямы, то кол вбивали наполовину. Николай Анисимович удивлялся выносливости и сноровки инженера и его помощника. Они не проявляли даже признаков усталости.
– Господа, давайте же, наконец, передохнем! Я вот с собой пирогов с зайчатиной прихватил и бутыль кваса.
– Сейчас, Николай Анисимович, вон до того леска доработаем, а там и перерыв сделаем, – скороговоркой проговорил помощник.
К вечерней зорьке работа была сделана.
– Сколь народу нужно подобрать? – спросил староста.
– Для начала десять работников будет достаточно, – перевел толмач в обе стороны.
– Еще две телеги потребуются. Будем свозить добытую руду в одно место.
На обратной дороге инженер закончил делать на бумаге расчеты и произнес, толмач перевел:
– Запасов тут при работе одной печи и одной кузни на сто лет не менее. Так я в отчете и укажу.
До деревни оставалось с полверсты, когда Петухов неожиданно спрыгнул с повозки и, глядя куда-то в кусты, подошел к деревцам. Остановили лошадей. Сашка тоже спрыгнул на землю. Потом они отнесли в сторону здоровенный, свежесрубленный сук. Тогда все увидели двух лежащих на земле никому не известных путников.
– Мертвые, – сказал громко помощник.
Обоим было лет под тридцать. Следов насилия и крови на голове, руках и одежде видно не было. Рубахи, портки и сапоги были необычного покроя. Отсутствовали нательные кресты.
– Что за чудо, – воскликнул староста, – иноземцев тут отродясь не водилось!
Осмотр одежды показал, что у незнакомцев нет при себе никаких бумаг, денег. Когда Сашка попытался перевернуть одного из убитых, у того неестественным образом откинулась голова. Обсудив всем миром такую неожиданность, пришли к выводу, что этим несчастным просто свернули шеи.
Петухов предложил всем поехать в деревню, там взять телегу, мужиков и перевезти тела в деревенский ледник.
– Утром приведу к вам рабочих, поедете на прииск, а я к губному старосте, в уезд. Может быть московский отряд стрельцов пока задержать?
Сашка ответил:
– Будет тебе, Николай Анисимович, страху нагнетать. Стрельцам вообще говорить не надо. Пусть возвращаются в столицу. А то ведь слухами так все обставят, что к концу недели сюда войско прибудет или нас отзовут назад.
На другой день Петухов, как и обещал, собрал крепких мужиков и представил их рудознатцу. Сам же поехал по поводу страшной находки.
Глава четвертая
На прииске в этот день больше времени ушло на обучение крестьян, чем на добычу руды. С теми, кому достались открытые или дневные залежи, хлопот почти не было.
Тяжелее оказалось с теми, кому досталось копать дудки, то есть ямы от двух саженей и больше и, потом уже брать в руки кирку. У мужиков обнаружился панический страх лазать в эти ямы. Им было не до работы киркой. Кто боялся нечистой силы, дурного знамения, а кто просто остерегался обвала земли. Сашка замучился подавать личный пример: копать ямы, работать в них киркой, толкать речи о безопасности такой работы и для души, и для тела. В этот день из крестьян были выжаты все силы. Сашка тоже испытывал неприятную дрожь в руках и ногах от физического напряжения. Он попросил мастера сделать перерыв до следующего дня.
Двигаясь в сторону деревни, все еще издали увидели возле дома старосты незнакомую бричку, запряженную парой лошадей.
– Вот, господин, – начал Петухов, – знакомьтесь с нашим уездным губным старостой. Зовут его Устин Андреевич.
Староста оказался под хмельком, а привстав, даже немного покачивался.
– Пошли в избу подальше от глаз и ушей! – почти приказным тоном сказал уездный.
– Значит, так, – продолжил он в доме. – Места у нас тихие, никогда подобных убивств не водилось. И решили мы с Николаем Анисимовичем, что два неизвестных путника не поладили между собой и подрались до обоюдной смерти.
– Так, что от нас требуется? – перевел толмач вопрос немца.
– Подтвердить мои слова, если кто будет спрашивать.
Все дружно закивали головами.
Утром москвичи, выйдя на улицу, увидели, что лошади и повозка уже стоят на месте.
– С добрым утречком, господа! – Петухов, якобы между прочим, оторвался от своих мыслей и сказал, – сейчас иду будить гостя, его ведь по-человечески надо проводить, а потом организую придание земле убиенных. Коль скоро они веры не нашей, хоронить придется за кладбищенской оградой.
В этот день работа на прииске пошла веселее, телеги загружались железной рудой, и за этим следил сам мастер. Сашка постоянно в мыслях возвращался к страшной находке.
– Господин Ланге, – обратился он к немцу, – пойду, проверю наши колышки на прииске, а то в этих краях я перестаю чему-либо удивляться.
Толмач перевел.
– Согласен, здесь пока работа налажена, а без дела стоять не в наших с тобой правилах. Верно?
– Да, господин Ланге, – и Сашка почти по-военному развернулся на половину оборота и бодрым шагом пошел прочь.
Вскоре он отыскал место преступления и начал кружить вокруг. Ему очень хотелось найти дополнительные подсказки произошедшему. Сашка был уверен, что должны быть следы волочения. Просто под деревом свернуть шею двум ражим мужикам невозможно. Их откуда-то приволокли или принесли. За двое суток трава, конечно, поднялась. Но если трупы волокли, то следы должны остаться. Ему не повезло. Как бы он ни хотел, но что-либо обнаружить не удалось. Тогда Сашка углубился в кустарник и стал искать место, где эта драка могла произойти. Увидел небольшую поляну. Примерился и понял, что вчетвером тут можно и дубиной махать, и саблей орудовать. Кое-где виднелась выдранная ногами трава и клоки земли. Наконец, он увидел деревянную пуговицу, явно сделанную не для красоты, а только для прямого назначения. Сашка поднял ее и внимательно разглядел. На крестьянских рубахах и душегрейках такие можно частенько увидеть. В другом месте обнаружился след голой ступни. То ли здесь земля оказалась мягкой, то ли кто-то сильно оттолкнулся. В районе пятки на земле отпечатался бугорок. Стало быть, ступня у великана имеет старую рану. Сашка нашел в кустарнике сухую ветку и, приложив к следу, сделал для себя мерку.
К вечеру работники вернулись в деревню с телегами, гружеными рудой. Наскоро поев, отправились спать. Мастер что-то пробубнил толмачу и быстро удалился.
– Александр, завтра мастер даст тебе новое задание, сегодня у него не было сил говорить.
С началом дня навалились хлопоты. Толмач вторил за мастером, делая его скороговорку понятной для русского уха:
– На этом рисунке, – Ганс протянул Сашке кусок плотной бумаги, – изображена плавильная печь. Это нужно показать каждому печнику. Проводник у тебя будет, необходимо найти того, кто знает, что эта за печь. Если найдется знающий, выясни, строил ли этот печник такие печи? Можно было бы нанять печника в Москве. Но я, честно сказать, боялся разгневать нанимателя. Он такой жадный. Пришлось уговаривать выбирать самому помощника, а печника он бы точно не дал. Да еще мог запросить другого рудознатца.
Проводника звали Прохор. Почти еще мальчик, но уже смелый и бойкий в делах.
– Слышал, тебя Сашкой кличут? На нашей стороне мы с Петуховым уже всех печников опросили. Они лишь таращили глаза на картинку и отрицательно качали головами. А сейчас поедем на другую сторону реки, будем искать тама.
Они посетили пять или шесть деревень. Нужного печника не нашли. Наконец, Сашка не выдержал и спросил:
– Чего у нас осталось-то, думаю тоже все без толку!
– А вон церковь стоит белая как лебедь, красавица. Храм назван именем Иоанна Богослова.
– На службы сюда ездите? – спросил Сашка.
– И сюда тоже. Вот только поговаривают, что скоро церковные порядки будут менять. Вроде, как и молимся мы неверно, и крест накладываем неправильно, а в книгах писано не так, как должно.
– В душе у тебя Бог есть?
– Есть.
– Ну а как молиться, скажут священники. Храм Иоанна Богослова уже проехали, где твой печник-то?
– А вон деревня у леса стоит, называется Бужениново. Да печник там странный, вроде дурачка.
– А печи-то кладет справно?
– Равных ему нет! В двух деревнях нанимался. Хвалят, не нарадуются.
– Нам же печник нужен, а не плясун. Как этого печника зовут?
– Симоха. Появился он в туточных краях неожиданно. Откуда пришел, не известно. Встретился он с их старостой и поселился вон в том крайнем доме. Спросят его о чем-то соседи, а он Рамода. Вот и стал Симоха Рамода. Зарабатывает всем понемногу, да, похоже, все отдает старосте. Имеет огород.
Ворох почерневшей соломы служил кровлей у полдома или полуземлянки Симохи. При первом приближении можно было разобрать два оконца. Проемы закрыты ивовой плетенкой и смазаны еловой смолой. На смоле висели пауки и комары, неудачно пытавшиеся попасть вовнутрь помещения. Хозяин появился из-за плетня неожиданно. По возрасту, похоже, Сашкин ровесник! Но будто не от мира сего. Копна русых волос, доходившая по длине до плеч. Расчесана на прямой пробор и по всему не грязные. Борода и усы до конца не оформились по возрасту, но по любому никогда не видывали ножниц или бритвы. Глаза невиданно синего цвета, даже на небе такой синевы не сыщешь. Нос такой прямоты, что будто создавали его по линейки. Домотканая рубаха, подпоясанная вервием, свободные шаровары из грубой материи и лапти с онучами. Поздоровались, и Сашка показал рисунок.
– Что это, знаешь?
– Это плавильная печь для железной руды.
– Откуда знаешь?
– Приходилось.
– Что приходилось видеть, класть, ломать?
Симоха поднял голову и стал смотреть на небо. При этом шевелил губами.
– Ну, говори, не томи, – заорал Прохор.
– Я могу эту работу сделать. Когда ехать? – спросил Симоха.
– Сейчас, – ответил Сашка, все еще не веря в удачу.
Приступили к экзамену. Немец, достав бумагу и грифель, попросил печника нарисовать плавильную печь в разрезе. Рассказать, что где, для чего. Сашка находился рядом, и ему стало так интересно, что он забыл обо всем на свете. Процесс превращения добытых в дикой природе каменьев в железо, пусть еще со всякими примесями, он стал с этого времени назвать волшебством, равным, а может сильнее, чем работа в кузне.
Симоха после успешной сдачи экзамена заговорил с рудознатцем об оплате. Тот назвал сумму предоплаты. Симоха кивнул, но потом сказал прямо без стеснения:
– Деньги отберет у меня наш староста, оставит мне медные копеечки. Нельзя ли выдать полмешка зерна: пшеницу или рожь? Жито я ночью перевезу и спрячу в доме.
Немец раздумывал недолго и согласился не только на эти условия, но и оказать помощь печнику в переправе зерна.
По прибытию в Росляковку мастер, толмач, Сашка и Симоха пошли вдоль маленькой речки Угодки выбирать место для строительства плавильной печи и кузни. Места обозначали кольями, позвали Петухова и показали ему свои планы. Тот в свою очередь вызвался поставить кузню и оборудовать ее нужный образом.
Симохе отвели ночлег в пустующем доме, где в свое время останавливался Ерема, командир стрельцов. Там для печника и стол накрыли с незамысловатой снедью: гречневая каша с кусками холодной телятины, моченая брусника, соленые рыжики и крынка с квасом.
Чем больше Сашка общался с этим парнем, тем сильнее он чувствовал в нем какую-то тайну, закрытость от окружающего мира, будто истинно он с неба спустился. Из головы не выходили слова Прохора: «Взялся неизвестно откуда, смог сговориться со старостой о жилье, к соседям не потянулся для знакомства, вина не пьет, на девок не заглядывается». То, что на выгоревшей рубахе Симохи потеряна одна пуговица, Сашка увидел еще на прииске. Теперь, когда он снял лапти и размотал онучи, Сашка увидел большой размер ноги, и то, что печник припадает на левую ногу. В Сашкиной голове пронеслась мысль о том, что это именно Симоха разобрался с двумя незнакомцами. Сашка начал разговор о страшной находке в виде двух убитых путников. Сообщил, что приезжали из уезда и посчитали лучшим принять убийство за обоюдную драку. Дело по розыску не заводить. Убитых похоронили за кладбищенской оградой, так как на них не было крестов православных.
Симоха жевал свой ужин, иногда поглядывал на потолок, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
Тогда Сашка полез в карман и достал найденную пуговицу. Положил ее на стол, глянул на ворот рубахи печника и спросил:
– Твоя?
Симоха лениво посмотрел на вещицу, взял ее в руки, покрутил и положил в карман.
– Кажись моя!
Сашка заверил мастера, что об этом разговоре никто никогда не узнает. И про ногу тоже.
– Про какую ногу? – вдруг проявил неожиданный интерес Симоха.
– Про старую рану на твоей пятке. Вон, ты и хромаешь немного!
– Говори все, что знаешь про мою ногу?
Сашка почувствовал определенную угрозу в голосе мастера.
– Про твою ногу не знаю ничего. Я нашел поляну, где ты бился с незнакомцами. Там и пуговицу нашел. А в одном месте увидел след от твоей ноги на земле. Пятка тоже хорошо отпечаталась вместе со старым шрамом.
– Что тебе от меня нужно? Ты ведь не похож на доносчика!
– В своей жизни я не встречал таких необычных людей как ты! Началось с того, что ты узнал на рисунке плавильную печь, о которой даже бывалые мастера в этих краях не слыхивали. Еще больше ты меня заинтересовал, когда ушел от ответа о происхождении своих знаний и навыков. Совпадение, делающее тебя победителем в драке с двумя ражими мужиками, толкнуло меня на этот разговор. Как тебе удалось с ними справиться? Клянусь, никогда никому говорить об этом не буду. Да и кому говорить-то? Немец думает только о железе, Петухов выпрыгивает из порток для сохранения своей должности, а губной староста крайне заинтересован в собственном спокойствии и в угощении на стороне.
Симоха думал-думал, потом коротко сказал:
– Есть древние хитрости для драк с набором обманных движений, прыжками, знанием болевых и смертельных мест на теле противника. Я хитрости хорошо знаю и постоянно тренируюсь. Места здесь только в деревнях и на полях тихие, а в лесу и на реке держи ухо востро.
Утром закипела работа. Симоха с двумя помощниками поехал за глиной для плавильной печи. Заранее приготовили здоровенное корыто, в котором замачивали этот материал. Потом возили камень для фундамента печи. Сашка поехал с Прохором искать нужного кузнеца. Петухов громким голосом давал указания при строительстве кузни. Ланге с толмачом и рабочими отправились на заготовку руды.
Вечером мастер, толмач и Петухов засели за подготовку отчетного письма в Москву барину. Все были при деле, трудились в поте лица.
Прошло около двух недель, прежде чем Симоха сам возобновил с Сашкой разговор об убиенных. К этому времени и обстоятельства сложились подобающе – Петухов укатил в Москву с докладом.
– Пригляделся я к тебе, помощник. Волю дал своим ощущениям. Честно скажу, угрозы от тебя не исходит. По жизни ты как будто сам по себе. И возникло у меня желание продолжить с тобой общение. Есть еще одна причина – мое одиночество в этих краях, да и ты, похоже, не сумел найти здесь попутчика для души.
– Отвечу так! Чувствую в тебе сильное отличие от тех, кого встречал раньше. Думаю, наша дружба будет полезная, – заключил Сашка.
– Для меня скорее всего так. А для тебя может стать опасной – сразу предупреждаю!
– Симоха, не пугай меня. Для доброго дела ничего жалеть не стану, а на злое меня не уговорить. Будь ты хоть сват, брат, друг…
– Не боись, со временем все сам поймешь. Пока скажу одно – я принадлежу к лесным людям. Слыхал о таких?
– Слыхом не слыхивал и видом не видывал, – немного слукавил Сашка. Он уже кое-что знал о них из рассказа Еремы.
– Как не видывал? Вот, смотри! – и Симоха весело ткнул себя в грудь и продолжил, – наш род живет в лесу семьями. Но все семьи принадлежат к одному роду. В каждой семье от двух до пяти человек, и каждая имеет свою громадную территорию. Это тебе не деревня, где от соседа до соседа рукой подать! Порой к другой семье весь день идти надо. Жилища так спрятаны, что нелесному человеку вовек не найти. Еда у нас, как и везде, сезонная. Летом надо запасаться на зиму. Соль добываем в глубоких ямах. Одна такая яма на две-три семьи. Там иногда и встречаемся, сватовство тоже там происходит.
– А вера у вас какая?
– Поклоняемся мы выбранному в лесу дубу. У каждой семьи свое дерево. Его свято берегут.
– Значит, язычники?
– Как хочешь, так и зови. Только в каждой семье есть свой лекарь. Здесь их называют знахари. Этому начинают учить с детства. Корешки, листья, цветочки, когда и как надо собирать, сушить или сок выдавливать. Лесным людям хворь или рана не страшны.
– Твоя семья далеко отсюда?
– Когда в лес войдешь, то идти надо день. Ночь отдыхать, потом еще один день идти. Это только летом, а зимой много дольше. Если кто чужака приведет, то семья или спрячется, или перейдет в другое более глухое место.
– А от вас кто-нибудь уходил в другие места жить?
– Только по заданию семьи. Например, мне пришлось уйти в деревню.
– У тебя, что же задание? – спросил Сашка.
– Задание или как по-другому, но на то была нужда. Раньше лес-то совсем близко к Поротве подходил. В одном месте, прямо в берегу реки, существуют залежи камней сулемы. Коли переплавить один камень с железом получают материал, способный выдержать удар стрелы, сабли и пули, но не всякой. Толщина такой защиты с бумажный лист, а по весу от плеч до пят, как доха из хорошей шкуры. Еще делают из этого материала ножи, тарелочки для запуска рукой. На охоте они могут горло любому зверю разрезать. И вот однажды мой дед-ведун сказал про свой сон. Ведь место, где залежи сулемы, знают только несколько человек. Еще давно-давно, когда граница с Литвой проходила недалече отсюда, инородцы тоже узнали про это чудо. Тогда весь лесной люд собрался и засыпал проходы к ним с поверхности земли. Остался только один вход с берега, глубоко под водой. Деду приснилось, что лихие люди ищут этот вход. Меня послали проследить. Обосновался я в ближайшей деревне. У реки, недалеко от этого места, устроил свое сидение. Днем спал дома в деревне, а ночью приходил в схрон, дежурил неделю, уже думал, что дед не так свой сон истолковал. На восьмой день услышал на другом берегу, будто кто к воде лодку тащит. Оказался плот, а на нем два здоровых мужика. Подплыли поближе, разговаривали на незнакомом мне языке. Один надел плетеные плавники на ноги и нырнул.
– Что за плавники?
– Как хвосты у рыбы, на каждой ноге по такому хвосту. Видать, они ускоряют движение под водой. Дыра эта находится так глубоко в воде, что воздуху может не хватить. Пловца долго не было видно. Скорее всего под землей находится пещера, незаполненная водой. Но как он в темноте разбирался, сказать трудно. А с каждым нырянием он доставал сумку, наполненную, скорее всего камнями. Потом они уплыли и появились на следующую ночь. Так продолжалось четыре дня. Когда на пятый день с рассветом они пошли в сторону Росляковки, я догадался, что у них где-то спрятаны лошади, на которых собираются уехать и увезти добытые камни. Что мне оставалось делать? Подождал я их на той поляне в кустарнике. Дальше ты все знаешь.
– Ну а сулема, что там так и лежит?
– Нет. На том же плоту я ее переправил, где мой схрон, там разложил. А потом перенёс в Бужениново к себе в избу.
Глава пятая
Царедворец остался доволен докладом Петухова и содержанием переданной ему грамоты. Главная радость состояла в том, что запасов руды хватит на сто лет.
Милославский приказал Петухову утром другого дня отбыть домой. Дескать, без его пригляда всякое может случиться. И приказал приехать в следующий раз, когда будут готовы образцы, добытого железа.
Староста хотел было просить еще день, так как была необходимость сделать кое-какие покупки, но поразмыслив, оставил эту затею. Боярин быстро менял милость на гнев.