Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры

К сожалению, Мамонтов переоценил свой потенциал. Железную дорогу осилил. 17 ноября 1897-го она заработала в пробном режиме, с 22 октября 1898-го – в постоянном. А на все заводы денег не хватило. Только на Мытищинский. Капитулировать фабрикант не имел права. Потому и нарушил закон, перебросил железнодорожные фонды на переоборудование, главным образом Невского завода. Отдадим должное Витте. Понимая, насколько важен успех на новом поприще человека из Москвы, министр закрыл глаза на допущенные им прегрешения и постарался помочь. Государственными кредитами не побаловал. Однако передачи Мамонтову госзаказа на прокладку железной дороги Санкт-Петербург – Вологда – Вятка добился. 13 июня 1899 года Николай II подписал соответствующую бумагу. Спустя полтора месяца разразилась катастрофа.

30 июля формирование «Общества северных дорог» для сооружения вятской ветки приостановили. Правление Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги уволили в полном составе (С.И., Н.И., С.С. и В.С. Мамонтовы, К.Д. Арцыбашев, М.Ф. Кривошеин), избрав на другой день коллегию директоров из креатур Витте (П.С. Хитрово, Е.Г. Шайкевич, С.Б. Грачев). 11 августа на совещании министров Сергей Юльевич настоял на принудительном выкупе казной за бесценок (тридцать рублей за сторублевую акцию) Невского завода. 27 августа арестовали Кривошеина, 11 сентября 1899 года – Савву Мамонтова.

Вне всяких сомнений, то был акт мести. За что? Похоже, за унижение старика А.С. Суворина, главного редактора газеты «Новое время», рупора главы Минфина. 8 февраля 1899 года (в годовщину учреждения Петербургского университета) столичный градоначальник Н.В. Клейгельс оцеплениями на стрелке Васильевского острова попытался предотвратить хулиганство студентов наподобие того, что те учинили в цирке Чинизелли годом ранее. Излишнее рвение стражей порядка вылилось в избиение университетской молодежи возле Академии художеств конными жандармами. В отместку возмущенные студенты 10 числа объявили бессрочную забастовку. В считаные дни к ней присоединилось большинство высших школ Санкт-Петербурга, Москвы и Киева. Общественное мнение тоже осудило произвол полиции. Между тем в верхах наблюдалось размежевание. Часть министров во главе с Витте защищала студентов, другая в лице министра просвещения Н.П. Боголепова и шефа МВД И.Л. Горемыкина – жандармов. Николай II долго колебался, прежде чем 20 февраля поручил разобраться во всем комиссии генерала П.С. Ванновского.

Вот на это решение и отреагировал Суворин «Маленькими письмами» в двух номерах, от 21 и 23 февраля, неосторожно охарактеризовав волнения студенчества «вредными». Публика и пресса тут же заклеймили позором почтенного автора. Редакцию завалили телеграммами протеста. Алексей Сергеевич подвергся едва ли не всеобщему остракизму, газета «Новое время» – жесткому бойкоту. 11 марта Суворин встречался с Витте, а 17 марта Горемыкин издал циркуляр, запретивший в печати обсуждать как-либо студенческую забастовку. И сразу кто-то пустил слух, что циркуляр «выпросил» Суворин. Градус народного негодования мгновенно поднялся еще выше. Немедленно Комитет союза взаимопомощи писателей призвал предать публициста суду чести. А лучшее перо «Нового времени» А.В. Амфитеатров воспользовался скандалом, чтобы уйти в другую газету – «Россия», основанную «московскими купцами». Купцов тех звали… Савва Морозов и Савва Мамонтов. Дуэт явно хотел «сыграть на неудовольствии против» Суворина и стремился переключить внимание разочарованной петербургской аудитории на газету, учрежденную ими. Рупор московской промышленной группы возглавил Амфитеатров. От него же Суворин услышал о клеветническом слухе о себе и человеке, знавшем «верный источник», Владимире Ивановиче Ковалевском, товарище министра финансов, правой руке Витте…

К лету страсти улеглись. Студенческая «революция» завершилась победой Боголепова и локаутами в университетах с перерегистрацией всех учившихся в них, высылкой неблагонадежных и солдатской лямкой для исключенных вовсе. Суд чести писателей 15 мая вынес Суворину порицание, мягкое в сравнении с тем, что ожидалось. 28 апреля вышел первый номер «России», ловко отобравшей у «Нового времени», а, значит, и у партии, протежирующей иностранный капитал, тысячи читателей и подписчиков. Имя же клеветника, бросившего тень на репутацию Суворина, осталось неизвестным. Но, видимо, не для Витте.

Тайну, погубившую Мамонтова, сановник узнал в середине или в конце июня 1899 года и в пылу гнева не смог сдержаться. То, что Савву Ивановича разорили из мести, а не из корысти, подтверждает факт увеличения размера суммы, нужной для его освобождения из тюрьмы под залог, с установленных законом 763 000 рублей до придуманных кем-то пяти миллионов. Кем?! Знаменитому узнику – меценату и альтруисту – сочувствовала вся Москва, весь цвет российского искусства, столичная и провинциальная интеллигенция. И, несмотря на это, Мамонтов просидел в заточении до 19 февраля 1900 года, пока по состоянию здоровья не удостоился права ожидать вердикта присяжных дома. Суд присяжных длился неделю, с 23 по 30 июня 1900-го. Подсудимых – вышеперечисленных членов правления Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги – оправдали. Хотя от имущественных потерь и не спасли. В общем, Витте за разгром «Нового времени» отплатил спонсорам «России» сполна, а заодно… вольно или невольно продемонстрировал московской группе текстильных «королей», что их надежды на мирное соперничество с конкурентами из Питера и с Юга России эфемерны. По всему выходило, что правительство не желало допускать чрезмерного роста «московского» влияния в российской экономике.

Понимал ли Сергей Юльевич, какую роковую ошибку совершил? Крах Мамонтова вынуждал земляков Саввы Ивановича искать иной эффективный метод борьбы за выживание. Оптимальный вариант – апелляция к монарху. Но Николай II – не Александр III. В отличие от отца, молодой царь самостоятельно разбираться в проблемах, требовавших высочайшего вмешательства, избегал. Обычно он просто одобрял советы того, кому в данный момент доверял или чей профессионализм в конкретной области ставил выше прочих. В спорных ситуациях предпочитал подержать паузу. Впрочем, в итоге принимал сторону не того, кто лучше аргументировал свою точку зрения, а кому симпатизировал сам, причем чисто субъективно. История с Н.П. Боголеповым, против которого ополчилось и студенчество, и общественное мнение, – наглядный тому пример.

Увы, это не всё. Николай II в ту пору по молодости лет мечтал о территориальном расширении Российской империи и с поразительной легкостью соглашался на войну, если кто-либо из «специалистов» уверенно обещал солидное приращение земель. Первая такая тревога произошла 23 ноября 1896 года, когда российский посол в Турции А.И. Нелидов при содействии военного министра П.С. Ванновского на совещании в Царском Селе склонил императора спровоцировать Турцию на разрыв отношений, дабы затем атакой с моря овладеть Босфорским проливом. Государь с энтузиазмом откликнулся на инициативу, проигнорировав возражения Витте. Война, грозившая стране повторением крымской эпопеи, к счастью, не началась. Судя по всему, царская родня (мать и дяди), вовремя спохватившись, заставила воинственного венценосца отказаться от опасной авантюры. Кстати, заметим, мать – вдовствующая императрица Мария Федоровна – весьма благоволила Витте, как выдвиженцу мужа, и во многом политическое лидерство министра финансов основывалось на ее покровительстве.

Итак, Николай II успокоился… на два года, по истечении которых другая «клика» – «безобразовская» (А.М. Безобразов, И.И. Воронцов-Дашков, великий князь Александр Михайлович и примкнувшие к трио А.Н. Куропаткин с В.К. Плеве) – соблазнила царя восточным проектом – присоединением к России минимум, – китайской Маньчжурии, максимум, – и Северной Кореи. Как следствие, России пришлось воевать с Японией в условиях международной изоляции и пережить позор падения Порт-Артура в 1904-м, двух громких поражений в 1905-м – на суше (при Мукдене) и на море (в Цусимском проливе).

Как видим, глава династии на роль арбитра в споре московского купечества с Витте и стоявшей за ним предпринимательской группы явно не годился. «Москвичи» поневоле озаботились поиском нестандартного способа защиты от натиска западного капитала. И обнаружили весьма действенное средство. Стачку! Если рабочие коллективы петербургских, украинских, закавказских акционерных компаний, казенных и частных, выступят против хозяев, добиваясь улучшения условий труда и быта, то инвестиционная привлекательность России для немецких, английских, французских и бельгийских банковских структур сразу же снизится. Их экспансия заметно ослабнет и замедлится. В идеале они вместе с Витте захотят договориться с теми, кто контролирует стачечное движение.

Сами купцы, конечно, поднять рабочий класс на борьбу не смогут. Нужен тот, к кому пролетариат прислушивается, за кем пойдет и… кому постоянно не хватает денег на столь масштабные мероприятия. В год расправы над Саввой Мамонтовым (1900) в России имелась организация, пользовавшаяся большим уважением среди рабочих, небогатая и, главное, имевшая успешный опыт проведения массовых забастовок. Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», основанный В.И. Ульяновым-Лениным и Ю.О. Мартовым осенью 1895 года и той же зимой лишившийся руководящей группы, арестованной полицией. Тем не менее в отсутствие вождей союз уже летом 1896-го прогремел на всю страну, возглавив стихийную стачку питерских ткачей. С 24 мая по 15 июня в Санкт-Петербурге не работали до восемнадцати с половиной тысяч рабочих двадцати одной ткацкой фабрики, требуя от владельцев сокращения рабочего дня и повышения зарплаты. Протест подавили, чередуя уступки с репрессиями. Спустя полгода история повторилась. 2 января 1897 года встали фабрики Максвеля. За ними остановили станки и другие предприятия города. Размах стачки побудил заняться рабочим вопросом самого Витте. Череда совещаний с фабрикантами завершилась обнародованием 7 января решения о сокращении с 16 апреля того же года по всей России рабочего дня до одиннадцати с половиной часов, за вычетом обеденного перерыва.

Кто же координировал деятельность Союза борьбы, пока вожди сидели за решеткой? Степан Иванович Радченко (1869—1911), инженер по профессии, политик по призванию. Он умел организовывать людей и придавать стихии рабочего возмущения нужное политическое звучание. Между тем стачка питерских ткачей вспыхнула стихийно и в первые дни сплоченностью и решительностью ее участников не отличалась. Так что успех забастовки – в огромной степени заслуга этого человека, «держателя связей» и партийной кассы, «директора». Под столь красноречивой партийной кличкой Радченко фигурирует в переписке соратников. В 1900 году он по-прежнему руководил петербургским союзом. Мартов и Ленин, вернувшись зимой из ссылки, вскоре выехали за границу, налаживать выпуск газеты «Искра» и готовить второй учредительный съезд РСДРП. Посему промышленникам надлежало за поддержкой обращаться именно к нему, что, судя по всему, С.Т. Морозов и сделал.

С сентября 1899 года фабрикант зачастил в недавно открывшийся Московский Художественный театр. «Ходит на все репетиции, сидит до ночи, волнуется страшно», – сообщала актриса О.Л. Книппер мужу, А.П. Чехову. И немудрено. Ведь в те дни Витте безжалостно добивал Савву Мамонтова, а напарник изгоя тщетно старался хоть чем-то помочь другу. Савва Тимофеевич определенно впал в депрессию и театр посещал, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Тогда же ему «надоело» исполнять обязанности гласного Московской гордумы. Кстати, в январе 1897-го Морозов всерьез претендовал на пост московского головы и в рейтинге кандидатов значился четвертым. Н.А. Найденов отмобилизовал все ресурсы и связи с целью не допустить молодого соперника к административной власти. Угрозами и мольбами убедил популярного среди москвичей князя В.М. Голицына, баллотироваться не желавшего (до 1889-го губернатор Москвы, покинул должность после размолвки с московским генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем), не уклоняться от выборной кампании. Борьба развернулась упорная. 28 января избрание сорвалось по причине самоотвода всех кандидатов, в том числе и Голицына. Целых два месяца фракция Найденова осаждала сановника, прежде чем тот сдался и позволил членам думы 5 апреля 1897 года почти единодушно проголосовать за себя.

Однако Владимир Михайлович, будучи хорошим хозяйственником, политическим лидером оказался слабоватым, и предпринимательское сообщество Центра России, естественно, выразителем собственных интересов его не считало. Таковым, как и прежде, являлся Морозов, которому понадобилось около года, дабы оправиться от переживаний, вызванных процессом Мамонтова, и нанести ответный удар, причем настолько чувствительный, что Витте сразу понял, кто за ним стоит.

1 мая 1901 года десять рабочих питерского казенного Обуховского сталелитейного завода устроили себе выходной, первомайский праздник. 5 мая руководство предприятия уволило и прогульщиков, и шестнадцать из семидесяти двух вступившихся за них товарищей. 7 мая ячейка Союза борьбы подняла в защиту отчисленных весь коллектив, прибавив к главному пункту несколько экономических – восьмичасовой рабочий день, право на маевки, отмену сверхурочных и ночных смен, увеличение расценок. Толпа забастовщиков высыпала на Шлиссельбургский проспект, где к манифестации присоединились соседи – рабочие Александровского механического завода (Бердовского) и работницы Карточной императорской фабрики. Попытка разогнать демонстрантов силой обернулась конфузом. Отряд матросов, охранявший Обуховский завод (подведомственный Морскому министерству), стрелял в воздух, а не по людям. Казачью сотню и полицейских народ, закидав камнями, перебил и рассеял. Проспект опустел лишь после прибытия регулярной воинской команды.

8 мая в знак солидарности с обуховцами забастовал целый ряд заводов Санкт-Петербурга, среди прочих и Невский механический, изъятый у Саввы Мамонтова. В итоге администрация Обуховского предпочла удовлетворить важнейшие требования своих шести тысяч подчиненных, а царская – упекла двадцать семь активистов мятежа в тюрьмы и арестантские роты, двух вожаков – «искровца» А.И. Гаврилова и «народовольца» А.И. Ермакова – на каторгу сроком на шесть и пять лет. Суровость суда в отношении двух рабочих, связанных с «Союзом борьбы», не должна удивлять. В Министерстве финансов точно разгадали смысл происшествия и быстро разглядели нависшую над генеральным курсом угрозу. Оттого контрмеры приняли без промедления, прибегнув к тому же «революционному» методу. Московские промышленники натравили на питерских коллег социал-демократов. Те в ответ в союзе с МВД организовали антипод марксистов – «Московское общество взаимного вспоможения рабочим, занимающимся ремесленным трудом в механическом производстве». Название хоть и длинное, зато туманное. Не сразу поймешь, что настраивать против хозяев собирались в первую очередь московских ткачей.

Курировал проект начальник Московского охранного отделения полиции С.В. Зубатов. Он же и предложил взять под правительственную опеку борьбу рабочих за сносные условия труда и жизни, разрушавшую изнутри их союз с социал-демократами. В основе движения лежала инициатива нескольких рабочих механиков, пожелавших по примеру харьковских товарищей завести у себя кассу взаимопомощи. За консультацией обратились к академику И.И. Янжулу, в прошлом старшему фабричному инспектору Москвы, и Л.Н. Толстому. Те за недосугом перенаправили посетителей к профессорам И.Х. Озерову и В.Э. Дэну. Дэн при содействии Озерова написал текст устава учреждаемого объединения. В какой-то момент к процессу и подключился Зубатов, убедив благоволившего к нему обер-полицмейстера Москвы Д.Ф. Трепова не мешать рабочей самодеятельности. Трепов согласился, одобрив концепцию устава и проведение учредительного собрания кассы в чайной Общества народных развлечений, каковое и состоялось 21 марта 1901 года. Через два месяца, 27 мая, устав, утвержденный обер-полицмейстером, вступил в силу.

И в том же мае лидеры общества – рабочие М.А. Афанасьев и Ф.А. Слепов – попросили у Комитета Общества народных развлечений позволения на регулярные воскресные лекции, «совещания», в помещении знакомой им чайной. За почти полгода (с 27 мая по 4 ноября) известные московские экономисты, врачи и юристы В.Э. Дэн, А.Э. Вормс, В.И. Анофриев, Н.Ф. Езерский, И.Х. Озеров, В.Г. Виленц, А.А. Мануйлов, М.Н. Ремезов, В.Е. Игнатьев прочли двадцать три лекции по темам, интересным рабочим. О потребительских обществах, биржах труда, продолжительности рабочего дня, квартирах рабочих в странах Европы, о рабочем законодательстве, санитарной гигиене, технике безопасности на производстве и т.д. Москва купеческая разгадала замысел Витте без особого труда. Конечно же, трансформация обычной кассы, сберегающей рабочий рубль, в просветительский кружок, где рабочего учили, как надо бороться за свои права, случилась не спонтанно. Это кому-то понадобилось, и с очевидной целью – массовыми забастовками принудить промышленников Москвы к покорности. Деньги на культурные мероприятия, расширение сети «обществ взаимопомощи» и, главное, оплату рабочим забастовочных дней требовались немалые. Ни Зубатов, ни Трепов подобными суммами не располагали. Располагал Витте и промышленники Юга, Запада и Севера России. Остается уточнить последнюю деталь. С 20 октября 1899 года министром внутренних дел, то есть непосредственным шефом Зубатова, был Дмитрий Сергеевич Сипягин, друг Витте.

И как же «москвичи» сопротивлялись натиску «питерских»? С опорой на общественное мнение. Московская интеллигенция давила на профессуру, чтобы та прекратила воскресный ликбез. Московский союз борьбы (социал-демократы) аналогичную агитацию развернули среди рабочих, хотя им понадобилось время, чтобы разглядеть в «совещаниях» серьезную опасность. К середине лета двое ученых – Дэн и Вормс – вышли из игры. Но их место заняло пополнение во главе с Озеровым. Лекция Ивана Христофоровича о рабочих клубах 19 августа вызвала аншлаг (450 человек). Стремительный рост аудитории впечатлил Трепова, почему генерал распорядился перенести лекторий в стены Исторического музея, арендовав актовый зал на пятьсот шестьдесят мест до середины октября. Первую лекцию здесь 22 июля, девятую по счету, провел Н.Ф. Езерский. А на двух «совещаниях» с экономистом А.А. Мануйловым (16 и 30 сентября) в зал набивалось до семисот слушателей.

Увы, внушения «искровцев» простые металлисты и механики проигнорировали, лекции не пропускали и вдобавок активно поддержали инициативу Афанасьева и Слепова (с подачи Зубатова) о формировании Совета рабочих механических производств. Там намеревались принимать к рассмотрению жалобы с фабрик и при содействии властей (Трепова и великого князя Сергея Александровича) добиваться от заводской администрации сатисфакции. Совет из семнадцати членов возник в сентябре, 11 октября 1901-го обер-полицмейстер одобрил инструкцию с полномочиями новой структуры. Председателем избрали Афанасьева, секретарем – Слепова. Затем с ведома дуэта началось создание порайонных собраний, где рабочие обсуждали наболевшее. Когда на исходе осени политическая реорганизация «Общества взаимопомощи» трудящихся в механической отрасли завершилась, пришел черед ткачей. К Рождеству член Совета рабочих механиков Н.Т. Красивский основал соответствующий филиал, который формально возглавил ткач Ф.И. Жилкин.

Текстильные «короли» сознавали, что вот-вот их империю залихорадит. Еще летом, «после 3-го собрания» с лекцией (10 июня), делегация «москвичей» ездила в Санкт-Петербург. Витте от диалога уклонился, а товарищ министра В.И. Ковалевский прямо заявил, что затея с «кассами взаимопомощи» великолепна и «лучшего ничего выдумать» нельзя. В общем, достичь компромисса не удалось. На арбитраж Николая II, судя по всему, никто и не рассчитывал. Царя в ту пору волновало больше то, что происходило на Дальнем Востоке, чем в обеих российских столицах. Генеральное сражение двух предпринимательских групп становилось неизбежным. Оно и разыгралось в феврале – апреле 1902 года.

За две недели до первого «выстрела» С.Т. Морозов предпринял отчаянную попытку достучаться до государя. 13 января А.В. Амфитеатров в «России» опубликовал фельетон «Господа Обмановы», высмеяв в нем инфантильность и несамостоятельность Николая II, непохожесть сына на целеустремленного и волевого отца, Александра III. Сатира произвела нужный раздражительный эффект – привлекла высочайшее внимание. К сожалению, разозлившийся монарх разобраться в причинах демарша популярной газеты не потрудился. Призыв вмешаться в уже горячий спор о путях развития российской экономики не услышал. Утром 14 января Амфитеатрова арестовали и, посадив на ближайший поезд, услали в Сибирь. Газету закрыли.

А 29 января 1902-го началось. Правление товарищества шелковых мануфактур (Ю.П. Гужон, А.П. Мусси, А. Мейер) уведомило об увольнении через четырнадцать дней двух рабочих – Синицына и Макарова. Якобы «за пьянство и прогулы». Разумеется, основание лукавое. Гужон, глава товарищества, выпроваживал за ворота активистов «Общества взаимопомощи ткачей», а не тунеядцев, и предвидел реакцию всей артели. 31 января рабочие избрали тандем своими выборными на переговорах с администрацией. Администрация таковыми их не признала. Тогда 7 февраля коллектив в полном составе (932 чел.) предупредил хозяев об уходе с фабрики по истечении двух недель, то есть с 21 февраля. Хозяева промолчали.

Пока длился тайм-аут, прерывавшийся 14 февраля на безуспешное посредничество Красивского и Жилкина, противостояние перекинулось на улицы Москвы. Соперники померились друг с другом массовостью народной поддержки. Победили «питерцы», но победили нечестно. Полиция воспрепятствовала московским социал-демократам в союзе со студенчеством вывести 9 февраля на Театральную площадь и к Александровскому саду сочувствующих им рабочих под стандартными лозунгами о свободе и правах рабочего класса. Студентов заблокировали в здании на Моховой, а ночью арестовали и изолировали в Манеже. Рабочих окружили кордонами на территории фабрик и заводов. Потому разрозненные шествия тех, кому повезло проскользнуть сквозь оцепление, не выглядели внушительно. 10 февраля та же полиция не дала рабочим с окраин пробиться к Манежу, на помощь студентам. Альтернативную манифестацию – «зубатовских рабочих» – 19 февраля – никто не разгонял. В сорок первую годовщину отмены крепостного права многотысячная толпа возложила венки к подножию памятника Александру II в Кремле, после чего состоялся митинг.

21 февраля возобновились «боевые действия» в ключевом пункте. Шелковая фабрика Гужона встала. Все рабочие взяли расчет и ушли. 24 февраля администрация по обыкновению объявила о найме новых рабочих, причем на более выгодных условиях. Однако очередь к воротам предприятия не выстроилась. Как вскоре выяснилось, полиция пообещала всех, кто осмелится пойти к Гужону, арестовать и выслать из Москвы домой, в деревню. 26 февраля Товарищество пожаловалось на полицейских обер-полицмейстеру и в Министерство финансов. Трепов рекомендовал фабричному правлению пойти на мировую с уволившимся коллективом и не доводить конфликт до… приезда на фабрику санитарной инспекции. На другой день Гужон встретился с рабочими, которые потребовали присутствия Красивского и Жилкина. После долгого сопротивления под нажимом Трепова, звонившего по телефону, администрация пропустила на предприятие обоих. Те, посовещавшись с рабочими, огласили список претензий, включавший помимо прочего и возвращение Синицына с Марковым. Гужон категорически отверг этот параграф. В итоге с 28 февраля рабочие начали разъезжаться по деревням, а на фабрике заработала санитарная инспекция.

Хотя Гужон на редкость стойко отстаивал позицию «москвичей», имея за спиной солидарное с ним купечество среднерусской полосы, силы все-таки были неравны. Экономический минимализм «обществ взаимопомощи» рабочим импонировал больше, чем социал-демократическая программа государственного переустройства. Они не понимали, зачем нужно свергать царя, если виновник их бед – фабрикант. Равнодушие власти к рабочему человеку поневоле вынуждало того сближаться с подпольным «Союзом борьбы», единственным, кто по-настоящему помогал фабричному люду бороться за свои права. Однако стоило правительству предложить себя в качестве адвоката, рабочие тут же потянулись от нелегального защитника к легальному, да к тому же и более могущественному. Влияние «искровцев» в Москве в течение осени – зимы 1901—1902 годов ослабло существенно. Катастрофически оно упало бы после поражения Гужона. Доказав на примере Товарищества шелковых мануфактур собственную эффективность, «Общества взаимопомощи» возникли бы повсюду: и в центральных городах России, и на юге и западе страны, не говоря о Санкт-Петербурге. Через них – подобие профсоюзов – Витте легко отрегулировал бы отношения фабрикантов с рабочими. Ну а московское купечество ожидала неминуемая капитуляция. Не зря же Трепов после отъезда ткачей из Москвы пригрозил Гужону со товарищи «плохими последствиями» (арестом и изгнанием из столицы), коли они не уладят распрю с подчиненными по-хорошему.