Самострел. Роман

© Юрий Мартыненко, 2022

ISBN 978-5-0059-2122-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конец XIX века. Восточная Сибирь. Ночь. Мириады звёзд мерцают в бездонной черноте Вселенной. Ярко-жёлтым серпом зарождается месяц. Тайга утихла. Островерхие чумы курятся дымом. В них, у прогорающих очагов, спят на шкурах тунгусы. Всё отдыхает на стойбище, даже олени, полагаясь на чуткость дремлющих у пологов чумов собак. Спит и зверь, притаившись в глухих урочищах меж скальных сопок. Всё замерло до рассвета. Утром землю разбудит солнце, заливая светом таёжные распадки… Начнётся новый день, и тайга придёт в движение по размеренному, определённому высшими силами разума, кругу…

До освоения Сибири казаками эвенки охотились, в основном, на лося и диких оленей. Шкурки мелких пушных зверей использовались только для отделки одежды, поэтому их промышляли немного. Со временем они стали средством обмена на чай, сахар, порох, табак. Шкурками соболя, белки, горностая и лисы таёжные жители стали платить ясак – плату государству. Эвенки считались непревзойдёнными охотниками, выработавшими богатый арсенал способов охоты в тайге. Древнейшими видами оружия являются пика и пальма. Пика изготовлялась из деревянной палки длиной до полутора метров и железного наконечника. А пальма похожа на нож с длинной рукояткой. Она использовалась как нож, топор и копьё. В белку стреляли из лука, стрелы которого были затуплены, чтобы не испортить качество меха. С конца XVIII века в охоте стали использовать ружьё. В основном, это была кремневая малокалиберная винтовка. Универсальным оружием была берданка, из которой стреляли в любого зверя и птицу, меняя количество пороха и пули.

На лося таёжники охотились к концу зимы и осенью. Весной его искали по большим распадкам в горах и на болотах. Охота гоном ранней весной заключалась в том, что лосю тяжело было убегать по насту. Зная это, охотник гнал его на лыжах по насту. Такая охота требовала большой выносливости, так как приходилось бежать за зверем иной раз несколько дней кряду. Осенью брали на охоту собаку, которую спускали на свежий след лося. Собака задерживала зверя. Поскольку у зверя очень тонкий нюх, охотник старался двигаться против ветра, чтобы ветер не донёс запах человека.

Основными видами охоты на пушного звери были промысел белки и соболя. Белку выслеживают по едва заметным приметам в затенённых высокоствольных лесах. Белковщику надо быть особенно наблюдательным и прочитывать по следу ход движения белки. Она часто пытается запутывать след. Надо знать места постоянной кормёжки зверька, гнездования.

Позже широко распространилась охота на соболя, которого стали называть еще за драгоценный мех «мягким золотом». На соболя выходят в начале зимы, когда созревает мех зверька. Охотятся гоном с собакой по неглубокому снегу. Собака загоняет соболя на дерево или в дупло. Охотник затыкает все отверстия в дупле, разводит у основания дерева дымокур и ждёт выхода зверя. Иногда соболь прячется в дупле белки. Тогда охотник колотит палкой по стволу, чтобы соболь вышел из дупла. Охотятся эвенки также на колонка, горностая, выдру, кабана и песца. На волка раньше не охотились, считали его тотемистическим животным. До появления ружья на охоту ходили с луком со стрелами. Лук изготовлялся из хорошо просушенных пластин ели и берёзы или лиственницы и кедра, вклеивали клин, оклеивали берестой и обматывали сухожилием. Делали к луку тетиву из кожи или волокон крапивы и конопли. Стрелы на разных зверей отличались наконечниками. Эвенки охотились также с помощью кулёмы, пасти, самострела.

Луки у многих народностей планеты использовались для охоты и как автономные устройства, стреляющие в нужный момент и без участия стрелка. Такие луки устанавливали, например, возле тропы и проходящий мимо зверь, задев настораживающую нить или схватив привязанную приманку, сам стрелял с помощью нехитрого усовершенствования из этого устройства, понятно куда. Эти довольно простые устройства обычно изготовляли уже на нужном месте из подручных материалов, так как стрельба велась на небольшие расстояния, от нескольких сантиметров до нескольких метров, и особо качественных луков не требовалось. Зато сила и размер лука могли быть любой величины по необходимости. От таких громадных, что натягивали лук несколько человек для охоты на лосей, медведей и до крохотных на соболей, белок и мелких птичек. Стреляли такие луки копьями и кольями, обычными боевыми и укороченными стрелами, стрелами – колышками, камнями и шарами.

На Руси все такие стреляющие устройства называли самострелами. Их иногда настораживали так, что из самострела мог стрелять и сам охотник, находясь на каком-то удалении от самострела. Откуда-то из засады охотник в нужный момент стрелял, дёргая за нить насторожки самострелов.

На тропе самострел устанавливали, как поперёк тропы, сбоку и сверху, так и вдоль тропы, с возможностью выстрела в зверя как спереди, так и сзади. На ветке, из расчёта, что зверь, заинтересовавшись приманкой, залезет на ветку и заденет телом нить самострела. Висящий самострел ставят на росомах, волков и одичавших собак. Чтобы самострел не раскачивало ветром и не было бесполезных самоспусков, его обычно вешают на дерево.

Установка самострела занимала не больше 10—15 минут. Самострелы на мелких животных доступней и легче железных промышленных капканов, а во многих случаях и гораздо гуманней, но по современным законам запрещены в использовании.

1

Генерал-полковник, взяв пластиковую указку со стола, приблизился к широкому белому экрану, на который устремлены взоры военной аудитории.

– Ещё раз напомню данные по объекту, – сказал генерал. Указка скользнула по экрану. – Боевой железнодорожный ракетный комплекс – тип стратегических ракетных комплексов подвижного железнодорожного базирования. Представляет собой специально сконструированный железнодорожный состав, в вагонах которого размещаются стратегические ракеты, как правило, межконтинентального класса. А также командные пункты, технологические и технические системы, средства охраны, личный состав, обеспечивающий эксплуатацию комплекса и системы его жизнеобеспечения. Ракетный комплекс «Молодец» является единственным БЖРК, доведённым до этапа принятия на вооружение и серийного изготовления. Он стоял на боевом дежурстве в ракетных войсках стратегического назначения СССР и России в период с 1987-го по 1994-й годы в количестве двенадцати штук. Затем все комплексы были демонтированы и уничтожены, за исключением двух, переданных в музеи, – генерал, словно запнувшись на последних словах, сделал паузу, обвёл двусмысленным взглядом присутствующих и продолжил: – На железных дорогах СССР и России комплекс имел условное обозначение «поезд номер ноль». Первые проработки по использованию железнодорожного состава в качестве носителя стратегических ракет появились в 1960-х годах. Работы по этому направлению велись и в Советском Союзе, и в Соединённых Штатах, – закончив доклад, командующий положил указку, ожидающе посмотрел на аудиторию военных, состоящую из старших офицеров не ниже полковника и генералов.

– Разрешите вопрос? Газета «Красная Звезда».

– Разрешаю.

– Что же всё-таки послужило причиной снятия данного комплекс с боевого дежурства?

– Официальными причинами снятия БЖРК с вооружения считается устаревшая конструкция, высокая стоимость воссоздания производства в России и предпочтение подвижным установкам на базе тягачей. Кроме того, БЖРК обладал следующими минусами. Первое. Невозможность полной маскировки поезда из-за необычной конфигурации, в частности, трёх тепловозов или электровозов, которая позволяла определять местонахождение комплекса с помощью электронных средств космической разведки. Долгое время американцы не могли засечь комплекс спутниками, и бывали случаи, когда опытные железнодорожники с пятидесяти метров не различали состав, накрытый простой маскировочной сеткой. Второе. Более низкая защищённость комплекса в отличие от, например, шахт, который может быть опрокинут или разрушен ядерным взрывом в окрестности. Хочу заметить, что для оценки воздействия воздушной ударной волны ядерного взрыва в 1990-м году был запланирован крупномасштабный эксперимент «Сдвиг», то есть имитация близкого ядерного взрыва путём подрыва тысячи тонн тротила. Это сравнимо с несколькими железнодорожными составами противотанковых мин. Эксперимент был проведён в Плесецке 27 февраля 1991 года. В результате взрыва образовалась воронка диаметром восемьдесят и глубиной десять метров. Уровень акустического давления в обитаемых отсеках БЖРК достигал болевого порога в сто пятьдесят децибелов, а пусковая установка комплекса снялась с готовности. Однако, после проведения режимов по приведению в необходимую степень готовности, пусковая установка смогла провести «сухой пуск», то есть имитацию пуска с использованием электромакета ракеты. Таким образом, командный пункт, пусковая установка и аппаратура ракеты остались работоспособны. Третье. Износ железнодорожных путей, по которым передвигается данный тяжёлый комплекс.

* * *

…Дорожный мастер 7 околотка N-ской дистанции пути Кузьмич не мог понять, почему ухудшилось состояние пути на его участке железной дороги. На недавнем оперативном совещании шла речь о плохой балльности пути. Стальная колея сильно проседала, словно по ней время от времени проходил сверхтяжёлый грузовой состав… Путейцев лишали квартальных премий, точнее, премии пролетали мимо, как поезда.

После двенадцати дня бригада путейцев готовится к обеду. На опушке берёзового перелеска, что тянется вдоль железнодорожного полотна, разложили костерок, чтобы разогреть чай. Конец марта. Снег сошёл. В грязных низинах сырость пропитала прошлогодние листья и траву. Постелив на землю кусок брезента, люди выкладывали из «тормозков» хлеб, тушёнку, рыбные консервы, ломти слегка пожелтевшего за зиму сала, варёные яйца и картофель, головки репчатого лука, печенюшки и конфетки.

– Иван, подкинь ещё веток, а то весь обед чай прождём, – сказал бригадир молодому рабочему. – Да не сырых, а сухих. Дымокура пока не надо. Комары ещё не появились. А ты, Витёк, уже смолить! Уши пухнут? – кивнул он укоризненно другому монтёру. Дожидаясь горячего чая, тот неспешно раскрывал новую пачку «балканки», надрывая обломанным чёрным ногтём тонкую упаковочную плёнку.

– Ему в доме Светка курить не даёт, вот на работе и догоняется, – подмигнув мужикам, заметил один из путейцев постарше возрастом.

– Кого гонишь! Дома я в печку дымлю, – возразил Витёк, благородно защищая жену.

– Вы на парня не наезжайте, ему Светка всегда сигареты с фильтром покупает, – заступился за товарища Иван. – А раз так, то и кури не хочу и где хочу. Логично?

– «Прима» всё равно вкуснее фильтровых, – заметил кто-то.

– Ладно болтать, обедать давайте, – поторопил путейцев бригадир. – Предупреждение дали по «окну». Пропустим по нечётному пути пассажирский поезд, и начнём на тридцать седьмом километре. Работы много. Перешивки два звена. Надо успеть сделать. К вечеру обещает пройти вагон-путеизмеритель…

2

– Давай! Как в той песне!..

– В какой?

– В которой Александр Буйнов поёт, что после первой вторую в накат, и чтобы старшина не скупился, наливал. А ты у нас, Гарик, кто? Ты сам старшина!

– Песня называется «Афганская», а я не старшина, а прапорщик, – ответил Игорь, нарезая ножом тонкие ломтики сала. Пахло чесноком.

– Только не говори мне про Одессу.

– В смысле? Лёха, ты о чём? – удивился Игорь, продолжая резать сало.

– Мол, как говорят в Одессе, это две большие разницы.

– Да, в принципе, разницы между старшиной и прапором нет, кроме той, что погоны первого обычно носят срочники, а погоны второго контрактники…

– Ну да, ну да, – согласился Лёха. Он поправил на голове голубой берет. Потом неловко махнул рукой, опрокинув пустой стакан, который покатился к краешку стола, но Игорь успел подставить лезвие ножа.

– Посуду мне не бить!

– Пардон. Извиняюсь. Координация малость подводит.

– Вот видишь? Ну, давай. Ещё и по махонькой и тебе домой бы.

– Чего так? – изумлённо глядел на товарища Лёха, держа бутылку. – Чего так вдруг? – Он поднёс бутылку к своему лицу, определяя, сколько в ней ещё осталось. – Только распохмелились.

Табуретка под Лёхой скрипнула.

– Всё! Хорош! И так почти два пузыря съели.

– А как же праздник? Слава ВДВ!!! – крикнул Лёха и сильно ударил ребром ладони по столу. Его стакан подпрыгнул и скатился, разбившись-таки об пол.

– Ну вот! – Игорь протянул руку и забрал с головы приятеля свой берет. – Стол не кирпич, а ты не десантник, – сказал он и поднялся. Взял у печки веник, чтобы подмести пол.

Лёха отодвинулся вместе с табуреткой от стола. Нагнулся, рассматривая осколки и приговаривая: – До чего же стаканы хилые пошли. Стаканы и те разучились делать! Вот раньше в Советском Союзе стаканы гранёные были. Гвозди можно было ими забивать. Настоящие стаканы, а не то, что сейчас… Сейчас всё не то. Взять тот же чайник электрический. Год-два и выходит из строя. И, главное, не починить теперь. Сразу выбрасывай на помойку и иди в магазин за новым. Да и другое взять из электроприборов. Сейчас так делают специально, чтобы наладить было нельзя, чтобы сразу выкладывать денежку за покупку… Дурдом и есть дурдом…

– Всё сказал? – спросил Игорь, сметая осколки веником в совок. Вынул из настенного кухонного шкафчика жестяную кружку, протянул Лёхе. – Держи, пока всю стеклянную посуду не перебил.

– Извини, Гарик.

– Ладно.

Налили. Выпили. Лёха закашлялся, вытирая мокрые губы ладонью.

– Ёкалэмэнэ. Вроде, прошла, но обещала вернуться…

Лёха пошарил по карманам.

– Чего потерял?

– Курево.

– Оно же перед тобой!

– А, вижу. Глаз что-то замылился, – вытирая слезу после кашля, пояснил тот. Взял пачку «примы», смял в кулаке. – Пустая. – Он вытряхнул на столешницу консервную банку с окурками. Стал перебирать их пальцем. – Хорошо тебе, Гарик. Не куришь. – Во! Есть! Лобастый бык! – Он сунул трёхсантиметровый окурок в зубы. – Спички-то, надеюсь, не кончились? – спросил сам себя. В коробке нашлась одна-единственная спичка. Чиркнул о потёртую боковину. Сломалась. – Да что же это за невезуха?! – едва ли не горестно воскликнул Лёха, поднимая глаза на Игоря. Тот принёс с печки полный коробок. Лёха прикурил, но через несколько затяжек чуть не обжёг губы и бросил замусоленный крохотный остаток окурка в консервную банку из-под тушёнки. Туда же собрал обратно то, что высыпал.

– Может, чайку сварганить? – спросил Игорь, вопросительно глядя на гостя.

– Не хочу.

– Чайку покрепче не помешало бы?

– Голяк, что ли? – Лёха пошарил мутным взглядом крепко выпившего человека по столу, задержался на почти пустой бутылке. В ней оставалось ещё пальца на два водки. Лёха оживился было и тут же сник. – Есть малёхо, ещё на глоток. Ты будешь? – Он взялся одной рукой за кружку, второй за бутылку. Икая, переспросил: – Будешь, Гарик?

– Я нет. Хлопни на посошок, – ответил Игорь, убирая со стола вонявшую табаком консервную банку с окурками.

– Выгоняешь, что ли?

– Кончай, Лёха, умничать, – возразил в ответ Игорь.

– Да, Гарик, спросить-то забыл.

– О чём?

– Опять поедешь на вахту или как?

– Или как.

– Что? В натуре завязал с вахтой? Мало платят, что ли?

– Не в том дело, хотя и в том тоже. Начальство, конечно, мутит в этом плане, но главное не в деньгах.

– А в чём? В чём, если не в них, основном положительном факторе нашей серой сегодня жизни?

– Ладно бы тёть Нюра жива была. А так. Соседи хоть соглашаются собак кормить. Спасибо им.

– Ладно! Слава вэдэвэ! – Лёха передумал наливать в кружку, просто поднёс бутылку к губам и опрокинул остатки водки в рот. Зацепил вилкой ломтик сала. – Вроде, прокатилась без последствий, – одобрительно отозвался он и повторил ещё раз, громче, только переставив слова: – вэдэвэ слава!!! – Тоскливо глядя на пустую бутылку, спросил: – Сколько отоварили-то?

– Не помнишь, что ли? Сам же гонцом бегал в лавку.

– Ладно, отметили нормально.

– Что-то меня, Гарик, развезло. Не по-десантурски как-то. Я не шучу. Я водила. Ты десантник. Вроде, поровну пили, а меня, чую, на табуретке штормит.

– Полежи на диванчике. Куда тебе идти такому?

– Я бы ещё не лежал. Не зима, поди, на дворе. Не замёрзну. Август. Только второе число. Лето, можно сказать, в разгаре. До Дня автомобилиста меньше трёх месяцев остаётся. Доживём, погуляем и за мою службу. Я угощаю, хотя тебе ловчее, пенсия как-никак в довесок. А мне до пенсии как медному котелку…

– Ну, ты, Лёха, за базаром-то следи… Нашёл довесок…

– Ой, Гарик, извини, что-то я в не ту степь поплёл.

– Ладно, проехали.

– А я, знаешь, Гарик, по автобату скучаю… Сколько мы там горючки повыменяли! Мама моя родная, – с ударением на первый слог в последнем слове произнёс Лёха. – Правда, шустрили прапора, а мы так, на подхвате, типа в сторонке стояли, чтобы не мешать, но и нам в зачёт кое-чего перепадало. Хотя поначалу служба мёдом не казалась. Когда в черпаки переводили, деды заставляли дизель хлебать.

– Что ты говоришь? – с чувством юмора отреагировал Игорь. Где-то раньше ему приходилось слышать от бывших водителей-дембелей о подобной традиции. Но где подводники с их традиционной манеркой забортной воды, а где водители автобата? Вот здесь, действительно, как говорят в Одессе, две большие разницы…

– Да натурально, говорю, хлебали. Не веришь, что ли? – Лёха сбавил вдруг тон и продолжил воспоминания. Они как бы в тему. Второе августа. День ВДВ. Абсолютно к месту армейская тема для разговора. Тем более, как бы за праздничным столом. – Деды есть деды. Дембеля. Куда без них в армии? Для любого салаги дембель неизбежен, как восход солнца. Я на них зла не держал и не держу. Сам таким был.

– Тоже заставлял молодых хлебать дизель?

– У нас потом как бы по-другому было, – начал пояснять Лёха, но его слова прервал звонок мобильного телефона. – Пардон, – извинился Лёха и вынул из кармана аппарат. Прикрывая ладонь трубку, прошептал Игорю: – Тсс, моя щас лаяться будет… Слушаю, радость моя, – голос Лёхи удивительным образом стал более внятным, и сам он будто немного протрезвел. – Где нахожусь? У своих нахожусь. У кого? У Игоря! Где же ещё! Какие бабы? У Игорёхи маленько хлопнули за праздник. Какой-какой праздник… День вэдэвэ. Ну и что, что это Игоря, а не мой праздник! Зато мы, может, ихние самолёты, ихние антеи керосином заправляли. Знаешь, сколько тонн берёт автозаправщик? Да, скажешь тоже. Ага. Шутка такая, что ли? Говорю, шутка такая? Выпитая цистерна не поместится… Всё, конец связи. Не потеряюсь. Я знаю, что Игорь присмотрит. Ладно, давай. Что? Да нет больше ничего. Выпили. Нет, не будем догоняться. Всё. Давай, радость моя. Я не подлизываюсь. Всё. Ага, – убрав от уха мобильник, Лёха добавил не то с огорчением, не то с облегчением: – Бросила трубку.

Игорь молча протирал стол тряпочкой. Спросил: – Сам-то дойдёшь?

– Куда я денусь?

– До калитки хоть провожу.

– Вообще-то проводи. А то давеча, когда до ветру выходил, зарычала на меня как на чужого.

– Пьяных не любит.

Выйдя на крыльцо, Лёха на прощанье крикнул: – Слава вэдэвэ и автобату!

– Ну, молодца! Десант тебя услышал! – похлопал приятеля по плечу Игорь.

– Давай, Гарик! – качнувшись, Лёха направился к калитке. Обернулся, махнул рукой. – Я закрою.

– Ладно тебе. Я сам, – Игорь плотно прикрыл калитку, задвинул прибитый к доске шпингалет.

– Давай, Гарик! Пока-пока! – крикнул напоследок за воротами Лёха.

Игорь глянул на августовское небо. Звёзд не видно. Потянуло вдруг прохладой и свежестью. В воздухе запахло дождём.

– Успокоился? – спросил хозяин собаку, потрепав её по ушам. – Проводили гостя? Проводили. Не обижайся, Вулкан, посидели вот по случаю праздника. Какого праздника, хочешь спросить? Да, нашего солдатского. Ты же слышал, как Лёха кричал о славе вэдэвэ и автобату. Что это такое? Ну, это наше с Лёхой родное и близкое.

Вулкан, приняв стойку на задних лапах, радостно заскулил в ответ.

3

Генеральская дача не имеет статуса закрытого объекта, скажем так, грифа секретности в общем смысле, но в плане житейском посторонним лицам туда попасть весьма проблематично. Трёхметровый из профлиста зелёный забор, прикрученный к мощным железным трубам на бетонной основе. Металлические ворота.

Одни домики в дачном посёлке обшиты сайдингом, другие по-прежнему остаются, ещё с советских времён, бело-кирпичными и бревенчатыми.

Два человека, на вид почти ровесники, сидят за столиком в деревянной, с ажурными белыми переплётами, беседке.

– Николай Александрович, ты и сам знаешь, что относительно Соединённых Штатов всё понятно. Они со всех сторон омываются морем. Морская держава во всех отношениях. С этим не поспоришь.

– Да, не поспоришь, Александр Николаевич! И что?!

– Как что? Военная доктрина опирается на военно-морской флот. Ставка в ядерных вооружениях делается на стратегические атомные подводные лодки. В России несколько иная, вернее, совсем иная ситуация. Большая протяжённость сухопутных границ. Вытянутая с запада на восток или с востока на запад территория.

– Лучше и привычнее звучит – с запад на восток.

– Хорошо. Поэтому помимо флотов на Чёрном и Балтийском морях, на Севере и на Востоке целесообразность размещения ракетного вооружения на механизированных подвижных средствах доставки очевидна. Согласись, шахты – это вчерашний день. Их нецелесообразность даже не требует комментариев.

– Да, всё давно помечено вероятным противником и находится под прицелом… Только такой вопрос – зачем их строили в Советском Союзе? Хотя и понятно, что в ту пору современные средства спутниковой разведки, как говорится, ни в песнях, ни в сказках.

– Это тема для отдельного и особого разговора. Не будем отвлекаться.

– Ты затронул подвижные средства доставки. Но если взять те же бэжээрка, ты ведь слышал доклад командующего в Генштабе?

– Слышал. Только не рано ли списывать этот комплекс со счетов? Ведь было же такое, что мы снимали то или иное вооружение, а Штаты начинали активно вести или продолжали вести технические разработки именно по данному виду? Ведь было такое?

– Да, к сожалению, такое мы уже проходили.

– И что? никаких выводов?

– Ты, Саня, и задал бы такой вопрос в Генштабе.

– И задал бы, Коля…

– Так, почему не задал?

– Боюсь, что не поймут.

– Значит, надо задать вопрос так, чтобы поняли.

– А ты посоветуй.

– Что я посоветую? Ракеты – это твоя епархия.

– Ну, вы, мотострелки, не так уже и далеки от нас по выполнению своих, так сказать, задач. Мы колотим, вы доколачиваете? Если, конечно, там что-то остаётся…

– Там всегда остаётся. Ты же знаешь?

– Не спорю. Знаю. Особенно, когда по голым скалам и по кустарникам лупим. К сожалению, не без этого… И на старуху бывает проруха, – Александр Николаевич протянул руку к вазе с фруктами и отщипнул сочную, прозрачную, если посмотреть сквозь неё на яркий свет, зелёную виноградинку. – Дамские пальчики. Обожаю этот сорт ещё с курсантской поры. И домашние у меня все любят. На рынке только их и покупаем. Отведай, Коля. – В отличие от многих своих знакомых Александр Николаевич предпочитал коньячок не с лимоном, а именно с виноградом.

– Отведаем, – отозвался Николай Александрович, наливая в хрустальны рюмочки из бутылки. – Ну, что замолчал, дружище? Несмотря на мнение Генштаба, махнём за подвижные наземные комплексы? Ты ведь понимаешь, что моряки упорно стоят на своём?

– Они и должны защищать приоритет подлодок. Профессия у них такая, – согласился Александр Николаевич, чокаясь рюмочкой.

– И пускай защищают. Кто же против?

– Вот сколько знаю тебя, Коля, но иногда не могу понять, где ты серьёзно говоришь, а где лукавишь.

– Ну, лукавить-то, дружище, дело нехитрое, – Николай Александрович поднёс пустую рюмку к правому глазу, зажмурив левый, посмотрел сквозь неё на собеседника, затем поставил её на столик и добавил: – Хочется продолжить твою прерванную мысль относительно всё той же темы наземных комплексов. Ты не против?

– Я только за, – Александр Николаевич поднял обе руки ладошками вперёд.

– Использование, к примеру, тех же передвижных ракетных комплексов на железнодорожной основе означает дополнительные возможности применения ядерного арсенала для отражения любого потенциального противника. Не исключая ещё одной составляющей ядерной триады государства – подводного флота.