Возвращение Жигана

Пролог. Четверть века тому назад

В далекие дни детства мы с Олегом отправлялись в дальний путь, чтобы провести весь день, валяясь в коричнево-желтой грязи, которую почему-то называли пляжем. Река текла под колоссальным обрывом, именуемым Крутояром. С отвесной кручи были хорошо видны заводы и доносился их тошнотворный смрад. Но для нас это было настоящим путешествием: ожидание, возбуждение, дорога, убегающая под колесами наших велосипедов, теплый ветер, который трепал воротники расстегнутых на груди рубашек; то приподнятое настроение, когда мы на ходу пели песни «Битлз», нещадно перевирая тексты.

Мне вспомнился случай, когда мы натолкнулись на «Волгу», стоящую на пустынном берегу Крутояра, открытую и пустую. Ее передок висел над кручей, а задние колеса чудом держались за землю. Мы остановились и внимательно осмотрелись вокруг, чтобы убедиться, что поблизости нет владельца машины. Но никого не было. Тогда мы положили велосипеды на траву, осторожно приблизились к машине и, еще раз оглянувшись, дотронулись до нее. Я на всю жизнь запомнил удивительное чувство прикосновения ладони к нагретому солнцем боку машины. Олег к ней не прикасался. Он просто обошел ее, держась на приличном расстоянии. И поскольку вокруг никого не было, я предложил ему забраться в машину, чтобы понять, что это такое, посидеть в ней: в те времена «Волги» были в диковинку. Конечно, он отказался. А я залез в машину, сел на теплую кожу сиденья и положил руки на руль. А потом меня охватило чувство страха и восторга, когда я заметил, что ключ вставлен в замок зажигания. Я уже было протянул к нему руку, но в этот миг машина угрожающе закачалась, и Олег крикнул, что она сейчас рухнет. Я выскочил из машины, как нашкодивший кот. На счастье она удержалась. И тогда я повернул никелированный рычажок на багажнике, и он распахнулся.

На дне багажника лежал обнаженный по пояс толстый мужчина с высоким лбом. Он был связан по рукам, во рту его торчал кляп, а на груди крупными буквами значилась надпись: СЛОН. Он глядел на нас во все глаза и силился что-то-сказать.

Мы глазели на него, как зачарованные. Он замычал и скосил глаза на веревки. Мы вытащили его наружу, Олег распустил узлы, я вытащил кляп, и первое что услышал – это сочный трехэтажный мат.

В этот момент машина перекатилась через край обрыва и с непередаваемым грохотом рухнула на дно. Не долго думая, Слон (так я прозвал этого человека) вскочил на Олежкин велосипед и припустил к дороге. Мы закричали ему вслед, прекрасно сознавая, что даже если догоним, то ничего не сможем ему сделать.

А затем мы увидели двоих мужчин с какими-то жердями в руках, которые с руганью бежали к нам от дальнего края поляны. Очевидно, это были люди, похитившие этого человека.

Мы с братом вскочили на мой велосипед, и Олег яростно закрутил педали. Вслед нам загрохотали выстрелы. После этого мы с месяц сидели дома, не рискуя высунуть нос на улицу. Сколько я потом ни наводил справок о человеке по имени Слон, никто ничего не мог сказать. А потом я уж и сам узнал, что эта аббревиатура могла иметь несколько значений: и Смерть Легавым От Ножа, и Соловецкие Лагеря Особого Назначения, и делали себе такие татуировки люди отпетые, но с той поры этот человек на долгие годы ушел из моей жизни.

1

Шел дождь. Он начался еще в Пустоши. В поезде было так душно и смрадно, что ладони рук были раздражающе липкими. За окном проплывали уныло поникшие леса, россыпи гравия и нагромождение шпал. Я тоскливо смотрел в окно, а на душе у меня скребли кошки.

В купе плацкартного вагона напротив меня сидел плюгавенький студентишко в очках и при галстуке. Можно было предположить, что он едет на практику, хотя какая в это время года практика? Кроме него рядом сидела еще бабка с тремя корзинами и десятком авосек. Насупленный пьяный дед, по виду цыган, дремал, время от времени наваливаясь мне на плечо. Когда я его слегка двинул, он обиделся, стал звать какого-то Петра и шатаясь побрел по вагону. Я отчаянно клял себя за то, что пожадничал и не скупил все места в вагоне, тогда, наверное, можно было бы отдраить форточки и провентилировать его от вони. К сожалению, купейные вагоны к моему родному городу не курсировали, так что мне оставалось только лелеять планы мести эм-пэ-эсному начальству. Поджечь им вокзал, что ли? А студент вместо того, чтобы читать свои учебники, оживленно толковал с бабкой, которая ему рассказала уже всё про всю свою деревню, и про их колхоз, и про фермеров, и про то, что хлеб им завозят раз в месяц, а мыло – раз в год.

Я снял свитер и вытянул ноги. Кой-черт понес тебя на эту плацкарту, думал я, перевирая Мольера. Хотя, без сомнения, это был именно черт. Мой сволочной демон-покровитель. Итак, «МК» давно прочитан, «Труд» – тоже.

Большую часть ногтей я по старой привычке уже обгрыз, а до Крылова оставалось еще добрых минут сорок-пятьдесят.

От нечего делать я стал рассматривать свои черные шерстяные носки, сквозь ткань которых выпирали давно не стриженные ногти. По приезде придется ими заняться – мне предстояло немало походить в эти выходные. Поневоле вспоминаешь надпись, которую на зоне вытатуировал один тип у себя на ступнях – «им надо оддохнуть…» Именно так – с двумя «д».

Я прикидывал, успею ли вернуться на поезд, идущий до моего родного города, если попробую купить сигареты в привокзальном буфете в Крылове? И вообще, работает ли этот буфет по четвергам без пяти пять дня? А пока я закурил последнюю сигарету. Как назло, она оказалась надорванной у самого фильтра, что позволило мне излить душу в коротком, но бурном водопаде сдавленных ругательств.

И хотя они были едва слышны, это вызвало бурю возмущения среди моих попутчиков, сидевших напротив и рядом со мной. Поднявшись и бросив на сиденье шляпу, я вышел в тамбур.

Удивительно, но Олег никогда не курил. Это редкость среди барменов. Если выдается свободная минута, они обязательно сделают хотя бы одну затяжку, чтобы полнее насладиться перерывом. Олег же никогда не дотрагивался до сигарет. Когда мы были еще детьми и жили на Зеленой, мальчишки не могли уговорить его попробовать даже дефицитные тогда «БТ». К выпивке он относился так же. В отличие от меня.

Я извлек из кармана стальную фляжку, отвинтил крышку и сделал глоток коньяка к великой зависти двух бомжей, деливших со мной одиночество в тамбуре. В этот момент поезд тряхнуло, и я плеснул коньяком себе на рубашку.

Пятно было большое, но гораздо меньше, чем то, которое было на рубашке Олега, когда его нашли. Эти суки даже не пытались быть осторожными, им и в голову не пришло, что следовало бы сработать поумнее. Да и кого им, собственно, было бояться? Какого-то долбанного урку по кличке Зуб? Да гребется он конем…

Завернув крышку, я сунул флягу в карман и внимательно посмотрел на козла, который направился было ко мне, очевидно, с предложением помочь опустошить фляжку.

Предложение застряло у него в глотке. Теперь предстояло отправиться в вагон, совершенно не накурившись из-за этой проклятой дырки. На мое счастье в тамбур вошел «студент» и достал пачку «Пегаса». Я содрогнулся, когда он протянул ее мне и весело предложил:

– Потравимся?

В ответ я хотел было сказать что-то вроде того, что такие со школы не курю, но наступил себе на горло и схватил сигарету (правильнее было бы назвать ее «мастыркой»), рассыпавшись в благодарностях. Первая же затяжка, вызвав у меня приступ животного кашля, все же вернула мне благостное расположение духа. Со «студентом» мы разговорились. Его звали Митей, и институт он, как выяснилось, уже лет пять как закончил. Ехал он в мой родной город по направлению откуда-то работать в сфере то ли соцобеспечения, то ли по профсоюзной линии, я толком так и не понял. Я в свою очередь сказал ему, что в родном городе не был уже давно, о чем нисколько не жалею. А когда он спросил о причине моего возвращения, я вдруг резко сказал правду и предложил ему отхлебнуть. Он отказался.

Сквозь ливень и серый туман на одно мгновение выглянуло солнце. Одинокий луч, попав на полированную поверхность фляги, осветил выгравированную на ней надпись: «Зубу от Герцога и Графа с наилучшими пожеланиями в день двадцативосьмилетия». Герцогом и Графом звали мужиков, на которых я работал. Они неплохо относились ко мне, да и я платил им тем же. Они занимались всякой всячиной: инвестициями, спекуляциями и прочим в том же духе. И кое-чем еще, о чем я предпочитаю не звонить.

К сожалению, мне скоро придется уйти от них: рано или поздно Герцог все равно узнает о моих отношениях с Нелли.

Нелли… Еще совсем недавно мы целыми днями валялись на солнце, и она стала вся шоколадная от загара. И никакого тебе дождя!

А если вы удивитесь, откуда в нашем постсоциалистическом раю взялась такая дворянская иерархия, то я намекну, что до Герцога и Графа был еще Король и его старший сын – Принц.

Король (поговаривают, что кликуха эта произошла от фамилии: Королев, Корольков или нечто в этом роде) был монстром московского сыска, грозой жуликов-завмагов, валютчиков и расхитителей соцсобственности. Он был бессменным членом райкома, горкома и вроде бы даже ЦК. И мало кто знал, что, яростно борясь с одной частью преступного мира, он был очень даже любезен с другой, которая исправно платила ему дань. Поговаривают, что из-за своей феноменальной жадности он боялся пропустить мимо носа любую воровскую копейку и даже создал свою собственную воровскую ментовку, которая внимательно следила за всеми теневыми финансовыми операциями и контролировала их. Короче, это был крестный отец нашей совковой мафии в ее кристально чистом виде. А возглавлял ментовку его родной сыночек по кличке Принц.

Королю светило место Щелокова, когда пришел Мишка Меченый и вся страна обалдела, как телка, обожравшаяся белены.

Учитывая, что Король был. правоверным коммунистом-ленинцем, он скис в одночасье, отошел от дел, вышел в отставку, кинулся было в политику, начал ругать жидов, шлялся по демонстрациям, вошел в общество монархистов, словом, когда его нашли с пулей в башке, следователи единодушно констатировали самоубийство на почве нервного расстройства. И то, что пулю он себе влепил в затылок с пяти метров, тоже никого не удивило: всем ведь было известно, какие у Короля длинные руки.

После кончины монарха Принц попытался было качать права, однако под его машину совершенно случайно закатилась груша сорта «РГД», и королевский трон вновь оказался вакантным.

Герцог и Граф оказались умнее. Им хватило королевской казны. Они не стали влезать в сферы влияния авторитетов, а бросили деньги в торговлю, недвижимость, акции.

Я же до последнего времени возглавлял их службу безопасности, а был еще и телохранителем, инкассатором, вышибалой денег, смешивал им коктейли (видно, у нас с братцем это было в крови), отмывал им бабки и потягивал их телок. О последнем они меня, правда, не просили, но хороший слуга должен быть предупредительным, не так ли?

Крылово. Огромное, продуваемое ветрами сумрачное пространство путей и платформ, напичканное грузовыми составами и освещенное тусклым светом фонарей. Дождь делал все это еще более унылым.

Я вышел из вагона и побрел по путям, тщетно выискивая сердобольную бабульку с пачками «Мальборо», и «Кэмела», которые смогли бы спасти мне жизнь от пытки некурения. Я двинулся было к бетонному курятнику в отдалении, но тут путь мне перерезал маневровый паровозик.

Я остановился, пропуская его. А затем обратный путь к поезду мне отрезал состав.

Он громыхал по стыкам рельс – бесконечно длинный, казалось, что он настолько огромен, что опоясывает весь земной шар, и вообще бесконечен. На некоторых платформах стояли солдатики, а из каждого окошка на меня глядели человеческие лица. Это перевозили людей – не людей, а зэков, армию изгоев, отринутых от цивильного общества. Теперь им предстояло на долгие годы забыть о существовании мира, где есть дамские ножки, пиво «Хольстен» и яичница с ветчиной и помидорами. Когда-то и я так же страстно глядел на мир в крупную клетку из окошка вагон-зэка – теперь мне за каждой решеткой виделось собственное лицо, собственные искаженные ужасом глаза. Казалось, конца этому нет, затем тронулся и тот поезд, который должен был привезти меня домой.

Мне оставалось стоять на месте и бессильно ругаться.

А затем кошмар кончился, и я с трудом успел ухватиться за поручень последнего вагона. Я вскочил в вагон и захлопнул дверь. Затем последовал долгий путь в собственный вагон и родное купе. Добредя до места, я снял свое зеленое кашемировое пальто, глотнув из фляги, убрал ее в сумку и почувствовал неодолимое желание закурить, но у меня не осталось ни одной сигареты. Поезд, набирая скорость, нес меня навстречу моей судьбе.

Сначала за окном была только непроглядная тьма. Но если долго всматриваться в эту тьму, то в конце концов начинаешь замечать отблески зарева в небе. Поначалу они тусклые, и можно подумать, что где-то там, за холмами, горит стог сена или цистерна с горючим. Потом видишь, что светятся даже облака, и становится ясно, что это вовсе не пожар. А потом поезд извилистыми путями приближается к ярко освещенному городу. Вокруг же города видишь саму причину этого света – с десяток сталелитейных, машиностроительных и других заводов, расположенных полукругом у подножия холмов. Гибкие языки пламени бьются внутри плавильных цехов, белый накал искрится в доменных печах, мрачные громады цехов чернеют на фоне создаваемого ими света. Это было похоже на преисподнюю, созданную руками людей, дабы наглядно показать христианам, каково грешникам на том свете. Немудрено, что поработав на производстве с годик-другой, сталевары не боялись ни черта, ни Бога.

Я зачем-то взял у проводницы свой билет (можно подумать, что мне кто-то будет оплачивать командировку) и, выйдя на привокзальную площадь, уронил его на землю.

Одиннадцать ночи. Некоторые из моих попутчиков уехали на машинах, другие сели в стоявший в ожидании пассажиров автобус. Дождь лениво моросил по мокрому бетону.

Мне не удалось найти такси. Я подошел к стоянке и стал ждать, уверенный, что рано или поздно кому-нибудь из водил придет в голову поискать клиента на вокзале. Я стоял под дождем и думал, что лучше бы кончился дождь, чем сигареты. Неподалеку тусовался мой «студент». Он хотел было подойти ко мне и о чем-то спросить, но я демонстративно отвернулся. Сегодня я был не очень-то расположен к общению.

Автобус и машины уехали. Я стоял и смотрел по сторонам. Все выглядело так же, как и восемь лет назад, когда я в последний раз был здесь, – с этим говенным городишком не жаль было распрощаться навсегда.

Я вспомнил слова Олега на похоронах отца в последний мой приезд сюда. Я разговаривал с Анной Никитишной, когда подошел Олег и попросил на минуту подняться наверх. Я вошел вслед за ним в нашу старую спальню, он протянул мне письмо и сказал:

– Читай.

Я спросил, от кого оно, но он лишь упрямо повторил:

– Читай.

Я посмотрел на почтовый штемпель. Письмо было отправлено четыре дня назад из Краснодара. Достав письмо из конверта, я первым делом отыскал подпись…

– Слышь, мужик, такси нужон? – спросил кто-то в трех метрах от меня.

Я обернулся. Моего «студента» фаловал какой-то мелкий фраер в кожанке, на морде у которого было крупными буквами написано «гоп-стоп».

– Спасибо! – возликовал мой попутчик. – А где машина?

– А вона тама за углом, здесь стоянка нам, понимашь, не разрешена, мусора, понимашь, гоняют, а мы, значица, тама стоим…

Мысленно (а может быть и наяву) я усмехнулся. Коллеги работают в три смены. Без выходных и перекуров.

Впрочем, какие они мне к черту коллеги? Да и пацан меня выручил своим паскудным «Пегасом»… Последнее обстоятельство подвигло меня двинуться следом за ними, держась в тени на расстоянии метров двадцати. Проливной дождь начисто скрадывал мои шаги.

Как я и предполагал, путь к «вона тама» пролегал мимо очень темной подворотни, которую активно использовал в тех же целях еще друг моей ранней юности Антоша Деповский и вся его гоп-стоп-компания, к которой, кстати, в то время был причислен и ваш покорный слуга. Я даже знал все выходы из этого двора и, надеясь, что их еще не заделали (впрочем, какому ослу это могло прийти в голову?), свернул в щель между домами, не доходя заветной подворотни.

Как и предполагалось, я зашел к ним с тылу. Гопников было четверо, включая наводчика. Один сцепил клиенту руки за спиной, другой с наводчиком потрошили его карманы и чемодан, а четвертый держал его на расстоянии вытянутой руки и длины ножа, который упирался тому прямо в сонную артерию.

Если бы я даже не знал, кто они такие, то уже один нож мог бы подсказать мне это. Ни один уважающий себя вор не променяет добрую верную самодельную зоновскую финку на эту китайскую безделушку с выскакивающим лезвием. Но воришка отчаянно трусил, и поэтому я был почти уверен, что глотку он моему попутчику перережет из чистого самоутверждения. Ну и молодежь пошла!

– Убери грабли, зеленка! – велел я ему.

Отчего-то мне показалось, что слов этих, произнесенных достаточно уверенным голосом, будет достаточно.

Вначале все к тому и шло. Мое появление их как громом поразило. Но затем в руках двух гопников появились ножи, и один из них был финским, и в руке он не плясал.

Меня это насторожило. Все-таки в командировки я не беру с собой оружия, довольствуясь тем, что найду на месте, ибо знаю, как много деловых ребят погорели на обычной гаишной проверке на дорогах.

Я бросил на землю сумку, снял пальто, схватив его левой рукой и превратив таким образом в некое подобие испанской мулеты. Затем я раскрыл рот и излил на них ушат лагерного фольклора. Как правило, я в быту им не пользуюсь, держу для исключительного случая. Сейчас наступил именно такой случай. Салаги развесили уши. Пока они внимали перлам зонного лексикона, я швырнул пальто в физиономию левого от меня типчика, нырнул ему под нож и, заломив ему руку, выбил сустав. Однако, видно, бедняге в тот день явно не повезло, поскольку он волей-неволей прикрыл собой меня и получил перо в печенку. Пацан заорал благим матом, верно, в последний раз, а я перехватил из его ослабевшей руки китайскую зубочистку, которую на вокзалах продают под видом ножа, и полоснул его друга-убийцу по горлу. Тот забулькал и спёкся. Мы остались один на один с обладателем финки. Его дружок-наводчик с ужасом смотрел на меня. Поднявшийся с карачек «студент» вломил ему левой вполне профессиональный апперкот. Это отвлекло внимание моего противника, так что я успел всадить ему носком ботинка по яичкам, а когда он начал исполнять приседания, ткнул ножом ему в задницу, не по злобе, а просто так – в назидание.

– Деньги, вещи собрал? – быстро спросил я «студента». – Сам-то в порядке? Ну, двинули, пока менты на хвост не сели.

– Знаете, – сказал он, весь трясясь от страха и заливаясь истерическим смехом, – эти идиоты сказали, что сейчас разрежут меня на кусочки.

– Это все дурная молодежь, – посетовал я. – Мы в свое время обходились без лишних слов.

Тут на стоянку въехало такси —дряхлая «волжанка» с гребешком на крыше – и остановилось напротив меня.

– Поедем? – Я кивнул, открыл дверцу и жестом пригласил «студента».

– Послушайте, как вас зовут? – весь трясясь от нежданной радости, спросил он. – Вы спасли мне жизнь.

– Глупости, – отрезал я, – Это вы мне ее спасли своей «пегасиной», я же просто расплатился за должок.

– Меня зовут Дмитрий Горечавский, – растроганно заявил юноша. – Если вам нужна будет помощь…

– То я скорее повешусь, чем приму ее от вас… – бросил я, захлопнул дверцу и помахал второму такси, такому же желтому бронтозавру, подъехавшему к стоянке.

2

– Куда, командир?! – закричал шофер.

– В гостиницу, – сказал я, кинул сумку на заднее сиденье и сел в машину.

– Погодка что надо, – заметил водитель. – Куда поедем? В «Салют»?

– Угадал.

Машина тронулась. Я нащупал в кармане пачку сигарет и достал ее, забыв, что она пуста. Водитель протянул мне пачку «Веста». Я прикурил.

– Надолго к нам? – продолжал донимать меня водитель.

– Видно будет.

– По делам?

– На экскурсию.

Водитель хохотнул. Минуту мы ехали в тишине, потом он спросил:

– Знакомы с этими местами?

– Да, немного.

От стоянки мы так и ехали по прямой. Фонари стали светить ярче – мы приближались к центральной улице.

Это было особенное место – не улочка провинциального городка, но и не Бродвей. В детстве меня всегда поражало, как быстро он рос. Все необходимое для жизни можно было найти на главной улице, остальное теснилось на промышленных окраинах города. Сразу за Нахалстроем – так назывались хижины-самостройки рабочих трубопрокатного завода (не путать с Шанхаем, где жили сталелитейщики, и Грабиловкой, где обитали механосборщики) начинались хрущевки, в которых жило поколение, вкусившее от щедрот совкового рая. И так веером улицы сходились к кварталам, где высилось несколько сталинских монолитов, а между ними пузатились приземистые особнячки дореволюционной постройки. Отдельными клиньями в эту в общем-то стройную иерархическую систему врезались квартальчики одно-двухэтажных частных избушек.

Примерно такой квартал соединял улицы Маркса и Энгельса. Газовые трубы дымили над Шанхаем. Бассейн и футбольное поле находилось в двух шагах от центральной свалки, куда испражнялись все три завода.

А город все рос. Еще восемьдесят лет назад здесь была укрытая в низине деревня. Но после того как в окрестностях обнаружили залежи железняка, маленькая деревушка быстро выросла в большой город. Он рос бы и дальше, если бы не оказался в окружении сталелитейных заводов.

Город казался мертвым. И тем не менее он был не хуже других городов. А впрочем, наверное, хуже некуда. Обилие заводов привело к переизбытку рабочего класса. Люди вкалывали на заводах целыми семьями и поколениями, получали гроши и думать не смели, что может быть большее счастье, чем получать вовремя мясо и масло по карточкам. Про выпивку мы не говорим, нажраться в усмерть вечером для большинства мужского населения города было столь же естественным, как среди бела дня помочиться у пивной. В принципе люди здесь неплохо получали, так как львиная часть заводов работала на оборонку. И «бабки» тут буквально выблёвывались у пивнарей. Однажды мне довелось увидеть, как хозяин одного такого заведения под названием «Карусель» считает выручку после трудового дня, и был просто ошарашен таким океаном денег. Если бы я владел хотя бы одним-двумя такими предприятиями, то вполне смог бы прибрать к рукам всю округу, а может, и на столицу выйти.

Мы остановились рядом с заведением, громко именовавшимся «Отель "Салют"». На самом деле это был обычный кабак, правда, с ночлежкой – здесь сдавались койки.

Само здание выглядело благообразно: все деревянные части дома были выкрашены в голубой цвет, на окнах – декоративные решетки, но я-то знал, что внутри мерзко. Когда я только начал посещать пивные бары – мне было тогда одиннадцать лет, —я избегал бывать в «Салюте». Уж очень внушительный у него был вид. Позднее я убедился в своей ошибке, но меня все равно туда не тянуло, уже по другим причинам. Тем не менее сейчас это место меня вполне устраивало.

Водитель притормозил машину у подъезда и взглянул на меня.

– Сколько с меня?

– Сколько дашь, командир.

– Держи.

Я дал ему «чирик».

– Спасибо, приятель. Удачи тебе…

Я взял сумку и двинулся к входу, но он окликнул меня:

– Послушай, если пробудешь здесь несколько дней и тебе нужна будет машина, позвони нам, во второй таксопарк и спроси Володю. Договорились? Может быть, все же помочь чем?

Я обернулся и смерил его взглядом. Наполовину высунувшись из машины напротив мертвяще-желтого света фонарей, он выглядел так, как будто срочно нуждался в кислородной подушке. Услужливый взгляд, капли дождя на лбу, как испарина. Мой пристальный взгляд стер с его лица выражение угодливости.

– Я привык со всеми своими проблемами справляться сам.

Он начал осмысливать услышанное, глядя то на меня, то на мою сумку. Потом попробовал нахмуриться, но что-то в нем дрогнуло, и он изобразил обиду.

– Я же просто хотел помочь.

Я усмехнулся и пошел к двери отеля с надписью «Посторонним вход только с 10.00 до 23.00 по пропускам», так и не услышав, чтобы хлопнула дверца его машины. Дилетанты чертовы, подумал я со злостью, вонючие любители.

Владельцу этого заведения стоило отдать должное. Ему удалось сотворить уголок, куда по субботам перед сном любили на часок заглянуть сорокалетние дельцы с супругами и мордастые, но без гонору рэкетиры в кожаных куртках. На стенах – толстые под бархат обои, обтянутые искусственной кожей стулья, на стенах – многочисленные виды тропических островов. На столах – надо же! – лежали чистые скатерти.