Повести

© Надежда Дьякова, 2022

ISBN 978-5-0059-2952-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ошибки молодости

Н. Дьякова

Ох, как болят ноги, колени. Сил никаких нет, хоть криком кричи. Какой сон? Стонать впору. Хотя стони, ни стони – никто не услышит, не поможет. Одна я. Вот, так и старость подкралась незаметно. Никогда не думала, что доживу до такого. Старость. Одиночество. Никому ненужность. Вот и приходят мысли, что всё надо делать вовремя. Если время упущено ни о чём не жалеть. Хотя вспомнить и призадуматься надо бы.

Намазала колени мазью, вроде, полегче стало, сна уже нет. Пойду на кухню чаю попью. Телевизор теперь двадцать четыре часа в сутки работает, смотреть нечего. Ну, ни Дом, же, 2 на старости лет смотреть? Или фильмы с убийствами, что стало нормой. Смерть человека воспринимается, как, что – то обыденное, повседневное. После таких фильмов, откуда в людях сочувствию взяться? Политика? Так о своей, некогда великой стране с развитой промышленностью, ничего не говорят, всё больше о соседних странах речь ведут, беспокоятся. Свои, и так, проживут. Привычные к выживанию.

С чашкой чая, печенюшкой, смотрю в окно. Ночь. Поздняя осень. Заморозки на почве. Листья почти все облетели. Природа готовится к зимнему сну. Жёлтые фонари освещают улицу, покачиваясь на проводах. Тишина. На меня нахлынули воспоминания.

Молодость. Последний звонок. Экзамены. Выпускной. Захар в белой рубашке. Пиджак на указательном пальце, как на крючке за спиной висит. Другой рукой меня обнял. Река медленно течет. Светает. Хорошо. Такая расслабленность. Жаркий поцелуй… И…

Домой пришла под утро и сразу провалилась в сон. Проснулась ближе к обеду. Дома никого. Все на работе. Первая мысль: «Что я наделала?». Посидела, подумала. Захар сказал, любит. После института поженимся. Так в институт ещё поступить надо. Но ему – то волноваться нечего – папа в райкоме партии работает, пристроит куда – нибудь сыночка. А, я? У нас обычная, среднестатистическая семья. Папа рабочий, мама служащая. Сестричка младшая сейчас у бабушки на каникулах в деревне.

Школу закончила хорошо, но гарантии, что, поступлю в институт нет. Там конкурсы большие. Да, и, куда поступать, не знаю. Не определилась ещё.

Камешек в окно стукнул. Сердце ёкнуло. Захар? Нет. Лида, одноклассница пришла на речку зовёт. День хороший. Можно и на речке провести.

Вода тёплая. Накупались, наплескались. Хорошо. На облака смотрю. Красота. На душе не спокойно. Слышу:

– Варька, так, что, Захарка, всё – таки уговорил тебя? Недотрога, ты наша.

Сердце, словно иглой пронзило. Кровь к голове прихлынула. Кисти в кулаки сжались. Всё сразу померкло. Сил хватило спросить:

– С чего взяла?

– Так он уже всему городу разболтал. Тебя на всех углах склоняют.

Зубы сжала. В голове: «Держаться! Не раскисать! Не плакать! Не рыдать! Никто не должен видеть твои слёзы! Сама виновата!».

Перевернулась со спины на живот. Уткнулась подбородком в руки. Кинула затуманенный набежавшими слезами взгляд на речку. Утопиться что ли? Словно издалека слышу:

– Варька, ты чего? Подумаешь. Он уже с половиной наших девчонок переспал. Меня ещё в восьмом классе уговорил. Подпоил и всё… Для него это, как соревнование. Чем больше, тем интереснее. Не переживай. Ни ты первая, ни ты последняя.

Закрыла глаза. Губу закусила. Какой стыд! Позор! Поверила. Любви захотелось. Срочно необходимо что – то предпринять. Из города уехать надо. Вот. И, как можно быстрее.

Собралась с силами. Встала. Равнодушно:

– Не было у меня с ним ничего. Врёт он всё.

Свернула покрывало, полотенце.

– Домой пойду. А, то ещё бог весть какие новости – сплетни о себе узнаю.

– Правда, что ль? Врёт Захарка? Извини. За что купила, за то и продаю. Не было у вас с ним ничего? Правда, не было? – в глазах Лидки недоверие.

– Врёт! – и Лидке, – А, ты, подруга, сплетни не собирай, и не разноси, – повернулась и пошла, чувствуя, что Лидка взглядом спину мне готова прожечь.

Сил хватило только до дома дойти. Дверь закрыла. Сползла по косяку. Уткнулась в полотенце и зарыдала. Всё тело от рыданий сотрясается. Слёзы никак не унять. Скоро родители с работы придут. А, я… Всё. Хватит кукситься. Что сделано, то сделано. Назад ничего не вернуть. Нашла силы подняться, умыться, привести себя в порядок. Посмотрела в зеркало – вроде ничего выгляжу, только глаза красные. Ладно. Скажу, не выспалась.

Мама с работы пришла, папа в кресле с газетой сидит.

– Как, выпускной, доченька? Что – то невесёлая ты сегодня?

– Со школой распрощалась. Жалко, – наклеив улыбку на лицо, ответила я.

– Ни о чём жалеть не надо. Во взрослую жизнь вступаешь. Всё нормально, – из – за газеты отозвался папа.

– К тёте Зосе поехать хочу, – решила расставить все точки над и.

– К чему такая спешка? Дома побудь. Отдохни. Успеешь ещё самостоятельной стать, – накрывая на стол, проговорила мама.

За ужином убедила родителей в необходимости поездки к тёте Зосе, сказав, что на месте проще будет определиться с профессией. Хоть, закончила школу, я хорошо, но в институт всё – равно поступить сложно. Может в техникуме придётся учиться. Решили, что мама возьмёт отгулы на работе и вместе со мной поедет к золовке.

На следующий день ко мне во второй половине дня пришла Лида. Предложила сходить в кино на последний сеанс.

Смотрели индийскую мелодраму «Любовь в Кашмире». На переживалась, наплакалась, такая любовь. Только в кино, наверное, и бывает настоящая любовь. Вышли из кинотеатра. Поздно уже. Почти ночь. Слышу голос Захара:

– Варвара! Поговорить не хочешь?

Лида куда – то исчезла. Смотрю, Захар в компании ребят стоит. Подошла.

– О чём? О сплетнях, которые распускаешь?

Захар опешил. Ребята с усмешками на него смотрят.

– Но… Ты это… Сбавь обороты, – и с презрением, – Бывшая недотрога. С ребятами больше ни с кем попробовать не хочешь?

– Уметь надо, чтобы пробовать, а не тряпочкой махать! – я еле сдерживала себя от обиды и злости.

Ребята ухмыльнулись. Захар аж побелел от такой наглости:

– Да я тебя сейчас…, – замахнулся.

Стою спокойно.

– Хватит, Захар, – твёрдо произнес кто – то из ребят. И, мне, – А, ты, Варька, домой иди. Хочешь, проводим? По – доброму, проводим…

– Обойдусь, – развернулась и пошла.

Чего мне стоило это показное спокойствие… даже описывать не стоит. Домой идти нет смысла. В комнате не сдержусь, разрыдаюсь, только родителей разбужу, напугаю. Пошла на речку. Медленно, медленно вода течёт. Дорожка лунная. Тихо. Красиво. А у меня сердце из груди выскочить готово. Кровь в висках стучит. В глазах темно. Как всё плохо. Какая же я дура. Что делать? Есть ли какой – нибудь выход?

Вроде одна на речке, а впечатление такое, словно из кустов за мной множество глаз наблюдают. Ну, и пусть. Мне теперь ничего не страшно. Я сама себя боюсь. Попадись сейчас Захар, на месте убила бы без всякого сожаления.

Всю неделю почти не выходила из дома. Лида больше не появлялась. Видимо чувствует, что подло поступила, подстроив мне встречу с Захаром. В один из вечеров зашёл Миша, одноклассник. Занёс книжку «Пособие для поступающих в ВУЗы – «Биология», хотя у меня такой книги не брал. Сказала – книга чужая. Извинился, хотел уйти, но мама пригласила его поужинать. Остался. За столом мама с ним, в основном и беседовала. Мне даже есть расхотелось. Кусок в горло не лез. Видеть никого из одноклассников не могу. Мама же, наоборот, чувствуя, что у меня плохое настроение, предложила Мише после ужина послушать у меня в комнате пластинки. Он, молча, прошёл к проигрывателю. Я присела на краешек кровати. Разбирая пластинки, Миша искоса поглядывал на меня, не решаясь заговорить. Услышав нежный голосок Майи Кристалинской, еле сдержала слёзы. Мишка, отвернувшись к окну, сказал:

– Закрой за мной. Пойду я. Поздно уже.

Стоя в прихожей, спросил:

– Можно я писать тебе буду?

– Не зачем, – мрачно ответила я.

– Всё – равно напишу…

Я, молча, пожала плечами.

Через день мы с мамой уехали к тёте Зосе.

Тётя Зося, папина сестра, моложе его на двенадцать лет. У них одна мама, а папы разные. Так – что у меня с папиной стороны бабушка родная, а дедушка нет, но я их очень люблю, хотя бываю у них редко, живут они в Казахстане, в Чимкенте.

Тётя Зося живёт в Ленинграде.

Мама недолюбливает тётю Зосю, считая её ветреной. В свои двадцать семь она уже дважды побывала замужем и, говорит, что сейчас в поиске.

Я слышала разговор мамы с папой:

– Хоть бы ты с ней поговорил. Мужиков, как перчатки меняет. Никакой серьёзности. Ещё пару, тройку лет и вообще может одна остаться и без мужа, и без детей.

– Не понял, мне, что ей мужа искать или разговоры вести? Сама с ней говори. Это ваши, женские проблемы. На работе у нас мужики все женатые. С молодыми я её знакомить не собираюсь. Возраст надо учитывать. Есть вдовец, но, зная Зоську…, – пробасил папа, пожав плечами, – Тебе надо, ты и беседуй.

Мама у меня хоть симпатичная, привлекательная женщина, но тётя Зося, по сравнению с ней, просто красавица. И причёсочка, и маникюрчик. Всегда в меру подкрашена. Работает парикмахером в мужском зале.

– Мужчины менее капризные, – говорит она, – в женском, придёт мадам – три волосины, а ты из неё красавицу делай. В женском зале пусть кто хочет тот и работает. Мне с мужиками вольготнее.

Вот к этой тёте Зосе и приехали мы с мамой. Живет она на Тургеневской площади в коммуналке. Как она выразилась: последний муж – жмот при разводе – размене себе отдельную квартиру выменял, а её, бедненькую, обделил в коммуналку поселил. Соседи у неё – две сестрички пенсионерки и старик – блокадник. Люди культурные, спокойные.

Комната у Зоси большая метров двадцать, два окна, третий этаж. Её кровать в нише за шкафом стоит. Очень удобно, как отдельная спальня. Я пока буду спать на диване. Но, как только решится вопрос с поступлением, мне надо будет перебираться в общежитие. Как сказала Зося – женщина она молодая и, ради меня, от личной жизни отказываться не собирается. Мама осталась таким заявлением не довольна, но… золовка, есть золовка. Погостила мама совсем немного и уехала, пожелав мне поступить в институт и, наказав блюсти себя.

– Наблюла уже, – подумала я, но маме ничего не сказала.

Решила поступать в ЛФЭИ им. Н. А. Вознесенского (Ленинградский финансово – экономический институт). Институт хороший на Садовой, недалеко от Гостинки и Невского. Заплатила за месячные подготовительные курсы, сейчас вся в учёбе.

В институт поступила, но радости особой нет.

Похоже я беременна. Вот тебе и «любовь» Захарки и моя глупость. Даже не знаю, что делать. Мне семнадцать лет. Я несовершеннолетняя. Время идёт. Рожать? А, как же учеба? Что я родителям скажу? Захара ненавижу. Не знаю, как отнесусь к его ребёнку, ведь это же его семя. Мутит постоянно. Кошмар, какой – то. Зося вся в «личной жизни», поговорить некогда. И, о чём? Что я скажу?

Сидели, ужинали. На меня накатила рвота. Еле добежала до туалета. Зашла в ванную, умылась. В комнату идти не хочу. Зося – женщина, наверное, всё поняла. В ванной, верёвки натянуты…

– Варька, открой немедленно! – стук в дверь.

К стене кафельной лбом прислонилась, слёзы текут… себя жалко… выхода нет…

– Открывай! Дверь выломаю! – встревоженный Зоськин голос.

Открыла задвижку. Зоська, как молния влетела в ванную.

– Дура! Марш в комнату! Разберёмся!

Уже сидя в комнате:

– Ненормальная! Сколько уже?

– С двадцать второго июня…

– Выпускной?

У меня только хватило сил головой кивнуть.

– Он, то, знает? Что говорит?

– Ничего. Гад он, паразит, – только и смогла сквозь всхлипы выговорить я.

– Может оно и к лучшему, – протянула Зоська, – А, то, твой батька, братец мой, таракан усатый, головы нам поотрывает.

– Почему таракан? Он больше на медведя похож.

– Какая разница, кто тебе голову оторвёт? Таракан или медведь, – подумала, – Знакомые у меня есть, с абортом договорюсь.

– Это не страшно? – поинтересовалась я.

– Не страшнее твоего нынешнего положения, – и, посмотрев на меня, – Не боись. Я их сколько переделала. Ничего, живу. И ты переживёшь. Хорошо, что жалеть не будешь, не от любимого. А, козлы, пускай сами по себе живут. Им дети не нужны.

– Какой он? – тихо спросила я.

– Маленький, живой. Ты о нём не думай. Не жалей. Папашу его вспоминай, – легче будет.

Я задумалась. Теперь мне уже стало жалко этого крохотного, не рождённого ребёнка, который уже есть, он хочет жить, а я, его мать, убью своё дитя. И об этом убийстве Зося говорит с таким спокойствием, как о чём – то обыденном. Просто – помеха в жизни, которую необходимо устранить.

– Всё надо до первого сентября успеть, чтобы ты на занятия со спокойной душой пошла, – как сквозь сон, услышала я Зосю.

Со спокойной душой? Какая может быть спокойная душа у матери – убийцы? Мне стало страшно. Холодно. Я сцепила кисти рук в замок. Закрыла глаза. Только бы не завыть. Сердце кровью обливается. Что делать? Как поступить?

В приёмном покое меня предупредила сестричка:

– Ты у нас без документов. Не плановая. Последней пойдёшь. В палате ни с кем не разговаривай. Молчи. Разговоры постарайся пресечь. А, то и врачей, и меня подведёшь. Поняла? Вечером я тебя выпровожу. Все останутся до утреннего обхода, ты нет.

Я, молча, кивнула. И без её напутствий ни с кем разговаривать не хотелось. На душе тяжело. Словно, кошки скребут. Может не надо ничего делать? Ведь ребёночек жить хочет. Это мой ребёнок. Только мой. Я его мать. Не нужен ему никакой отец. А, уж такой, как Захар, и подавно. Сомнения раздирали меня. Теперь судьба ребёнка была в моих руках. Только я за всё несу ответственность.

В палате легла, отвернулась к стене и всё. На душе тяжесть. В голове пустота.

Пошёл поток. Я повернулась к двери. Бледно – зелёные женщины, молча с кружками – льдом в руках заходили в палату, ложились на кровати, лёд на живот. Нерадостное зрелище.

Всё! Я убила своего ребёнка! Боль! Не физическая, хотя всё делается без наркоза, моральная, просто убивала. Губу до крови закусила. Сил нет. Чудовищная тяжесть о невозможности возврата словно пыталась расплющить меня. Что я наделала! Этого ребёнка больше никогда, никогда на белом свете не будет. Я распорядилась его судьбой. А все души подвластны только Богу! Моя взрослая жизнь началась с убийства.

Дома у Зоси никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Тяжело. Забылась. Уснула.

Ясное небо, воздушные облака, ромашковое поле, ветерок, жаворонок в небе поёт. И голос нежный, нежный:

– Мамочка, зачем ты отняла у меня жизнь?

И маленькое белое облачко уплывает ввысь…

Проснулась мокрая, в холодном поту. Сердце из груди готово выскочить. Дыхания почти нет. Кровь пульсирует в висках. Надо успокоиться. Встать. Попить воды.

Встала, еле удержалась на ногах. Стою в луже крови. Весь диван в крови…

– Зося, – только и смогла вымолвить я, теряя сознание.

Очнулась… Надо мной яркая лампа… Опять провал…

Я в палате. Рядом на стуле сидит Зося. На глазах слёзы:

– Варька, прости меня…

Я понимаю. У меня больше никогда не будет детей. Я убила своего ребёнка. А он забрал у меня возможность стать матерью, испытать счастье материнства. Всю вину перекладывать на Захара нельзя.

Время летит быстро.

Вот и пролетели пять лет учебы в институте с зачётами, бессонными ночами перед экзаменами, с поездками на уборку картошки, с походами, с песнями под гитару у костра, с летними студенческими отрядами.

Сданы госэкзамены. Получен диплом. Я дипломированный специалист.

При распределении попросилась в свой город.

Работаю в УНР экономистом. Со временем обещают дать жилплощадь.

Но я одинокая, не тороплюсь, есть более нуждающиеся. Живу с родителями. Младшая сестрёнка выходит замуж, будет жить у мужа.

– Варька! Если бы ты знала, какая я счастливая! Петь от восторга хочется! Так и распирает от избытка чувств! Хочу, чтобы все вокруг были счастливы! – Катька с сияющим лицом бросилась мне на шею, – Сестричка, ты моя родная, золотая! Я такая довольная! – и, вдруг без перехода, – Варь, а это ничего, что я раньше тебя замуж выйду? Я всё – таки младшая. Приметы…

– Рада за тебя! А в приметы я не верю, – улыбаясь, ответила ей, – Что на роду написано, то и сбудется.

– А, что у тебя на роду написано? – хитро глядя на меня, спросила Катька.

– Хм, – задумалась. Вздохнула, – Своих племянников, детишек твоих воспитывать буду. Вот. Не встретила ещё своего принца на белом коне.

– Нееет, – протянула Катька, – Так не интересно. Ты у нас умница, красавица, институт закончила. Хозяйка хорошая, – внимательно посмотрев на меня, продолжила, – А, как же Мишка? Ведь он любит тебя.

– Не для меня он. Другая у него судьба, – отвернулась, чтобы Катюха не увидела набегающие на глаза слёзы.

– Ну, почему? Он же добрый, хороший…

– Вот, потому, что он добрый и хороший не хочу ему судьбу портить, – ответила я, – Всё! Хватит! Разговор окончен!

Катька надула губы. Обиделась.

На свадьбу приехала Зося с сыном Алёшкой, маленьким двухлетним карапузом. Она в третий раз официально вышла замуж. Вроде удачно. Нашла себе «постоянного» мужа. Мужчина солидный, в годах, старше моего папы. Вдовец. Дети взрослые. А, уж, когда она родила Алёшку, так он вообще на седьмом небе от счастья был. Как же сынок – «дядя» младше своих племянников, его родных внуков от дочери.

С Зосей беседовали на кухне:

– Я, как посмотрю, Варька, ты свою личную жизнь и не собираешься устраивать. Хватит уже горевать. Жизнь идёт. Ты молодая, красивая. От ухажеров, небось, отбоя нет? Записала себя в монашки…

– Замолчи, Зося, не трави душу, – прервала я её, – Мы с тобой решили эту тему не поднимать. Сама знаешь, судьба моя в том августе осталась, вместе с не рожденным ребёнком…

На кухню зашёл папа:

– Что ж ты замолчала? Продолжай, дочь.

Зося от неожиданности растерялась, пошла пятнами, хотела выскользнуть в прихожую. Но папа стоял в дверях, проскочить мимо него было невозможно.

Я, молча, опустила голову.

Папа плотно закрыл дверь, чтобы наш разговор никто не услышал и, вздохнув, сказал, обращаясь ко мне:

– Рассказывай…

У меня спазмы перехватили горло, кровь застучала в висках… Он, видя моё состояние, подошёл, обнял:

– Скажи, дочка. Легче станет, – и, Зосе, пытающейся выйти из кухни, – Стоять! Тебя я никуда не отпускал! Мы тебе ребёнка доверили, а, ты…

Уткнувшись в папину грудь, я вспомнила, как Зося боялась, что папа нам головы по отрывает. Пусть уж лучше оторвёт, зато будет в курсе. Сил моих больше нет. Устала держать в себе этот груз.

Сквозь слёзы, всхлипы посвятила папу в свою тайну. Захара не выдала. Имя не назвала. Зная папу, боялась разборок.

Таким мрачным я его никогда не видела. В кухню заглянул Ефим, муж Зоси. Папа бросил на него такой взгляд, что тот быстренько ретировался, прикрыв дверь.

Воцарилось молчание. Я, вытирая глаза и нос, пыталась успокоиться. Тишину нарушил папа:

– Что дальше делать думаешь, дочь?

– Не знаю. Замуж выходить не буду. Не хочу никому портить жизнь. Семья, это в первую очередь семь Я. Без детей нет семьи.

– Детский дом?

– Нет. Этим я лишу человека возможности иметь собственных детей. На это я не пойду. Начала взрослую жизнь с убийства, не хочу продолжать её во лжи. Маленькое, тянет за собой большее. Это, как снежный ком. Я хочу любить человека, полностью доверять ему. Ответного доверия хочу. Не смогу, чтобы со мной жили из жалости, принося себя в жертву… Да, лучше руки на себя наложить! В данной ситуации это меньшим грехом будет. Я не могу любимого человека лишить собственных детей. Это мой крест и нести его только мне.

– Ты это, дочка, брось. Голову такими мыслями не забивай. Даже не думай. Что сделано, того не воротишь. Но жить надо. С Мишей, как думаешь поступить?

– Соберусь с силами. Нагрублю, нахамлю, чтоб расставание без горечи с его стороны было. Пусть лучше ненавидит, презирает…, – заливаясь слезами, еле выговорила я.

Зося, отвернувшись к окну, смахнула слезу.

– Особо не груби. Я сам с ним поговорю…

– Не надо, па, – тихо попросила я, – Это только моё. Не надо мне было с ним переписываться. Но мне так плохо, так одиноко было. А, его добрые письма, словно отдушина, как лучик солнца…

– Неужели ты так нам не доверяла, боялась открыться?

– Запуталась, что делать не знала…

– Ладно. Не переживай. Матери с Катюхой ничего не говори. Не надо им знать этого, – помолчал, – Я всё сделаю, чтобы тебя они не тревожили. Жить всё – равно надо дочка. Крепись.

С Мишей решила поговорить после Катиной свадьбы, боясь, что данный разговор выбьет меня из колеи. Свадьбу сестрички не хотела омрачать своим тяжёлым состоянием.

Катюха в белом свадебном платье, с воздушной фатой на голове, вся цветущая, светящаяся изнутри, вышла к жениху. Илья был поражен:

– Куколка моя…

Мама вытирала слёзы. Я стояла рядом. Губы мои улыбались, в глазах была печаль, сердце плакало – мне никогда не доведется испытать этих чувств. Боже! Какая я несчастная! За, что мне всё это? Почему мне досталась такая судьба? Когда я прогневила Богов? Нет!!! Никого винить нельзя! Я сама во всем виновата! За свои поступки надо уметь отвечать! Нести ответственность.

Сзади подошёл Миша. Ласково притянул меня за плечи, обнял, нежно прижал к себе:

– Когда ты такой же счастливой будешь? – услышала его шёпот.

Сжалась вся. Закрыла глаза. Нет!!! Только не сейчас этот разговор! Только не сейчас! Не время ещё. Нельзя Катьке портить свадьбу.

Михаил, почувствовав моё состояние, разговор не продолжил, только покрепче меня прижал, чуть касаясь провёл рукой по щеке и шее.

Мне захотелось прильнуть к его груди, выпустить всю накопившуюся боль и в голос зарыдать. Нельзя! Хорошо, что глаза закрыты. Только бы не полились слёзы. Ещё немного и я не выдержу.

Михаил развернул меня к себе. Я уткнулась ему в грудь. Не выдержала. А, он, чувствуя, как мокреет его рубашка, осторожно погладил меня по голове, коснулся губами щеки.

Как после такого оттолкнуть его от себя? Оскорбить? Как? Надо! Я обязана это сделать! Я не имею права дать ему надежду!

Выпила для храбрости. Попросила Мишу пройтись, чтобы проветриться. Он чувствовал моё состояние. Весь день не отходил от меня ни на шаг.

Я не помню этого разговора. Я что – то говорила, кричала, ударила его по лицу… Он пытался меня успокоить, уговаривал… Не помню… Нахамила… Убежала… Спряталась в кустах… До синяков, до крови искусала руку, чтобы по всхлипываниям и скулежу он не смог меня найти… Миша ещё долго метался по аллеям… Я из укрытия не вышла… меня он так и не нашёл.

Через неделю Михаил завербовался и уехал на север на пять лет.

Возвратился в свой город Михаил через восемь лет с женой и двумя детьми – дочкой Варенькой, трех лет и полуторагодовалым сыном, Антошкой.

У Катюхи сын Кирилл в этом году пойдёт в школу. Сама она сидит дома с годовалой Леночкой.

Я, по настоянию мамы, всё – таки вышла замуж. Счастья в замужестве нет. Муж, Пётр, ровесник папы, вдовец. Его взрослые дети, дочь с сыном, почти мои сверстники, ненавидят меня. Замуж пошла, как в омут нырнула. Надоели мамины придирки со «старой девой» и откровенные ухаживания мужчин на работе. На работе ухаживания прекратились. Дома постоянная ревность. Видеть Петра уже не могу, надоел хуже горькой редьки. Папа почти перестал со мной разговаривать. Сначала пытался отговорить от такого замужества, потом, видя моё состояние, просто махнул рукой и всё, сказав:

– Жаль мне тебя, дочь. Наплачешься ты ещё и с замужеством, и с характером своим. Портиться он у тебя в последнее время стал. Порой становишься злая, просто невыносимая. Ладно, Петька не сахар, детей рожать ему не надо и в любой момент можешь развернуться и уйти без сожаления. Плохо, что жизнь у тебя так тяжело складывается. И маме мне никак не объяснить, что не нужно тебе пока замуж идти. Упёрлась и всё тут: «не умру спокойно, пока Варина судьба устроена не будет». По её – то возрасту и здоровью, до ста лет доживёт, а тебя от «доброты душевной» на муки толкает. Сама того не понимая, что нельзя чужой судьбой распоряжаться. До сих пор пример перед глазами стоит. Помнишь, в соседнем подъезде Оксана жила? Так, вот мама – то её болела постоянно и всё просила: «Доченька, ты уж дождись моей смерти, потом замуж выходи. Не хочу я в своей квартире чужих мужиков видеть». А умерла мама, когда Оксана уже на пенсию вышла. Какое тут замужество. И пережила – то Оксана маму всего на два года. Вот тебе и судьба. Так и вижу её перед глазами гуляющую с собачкой. Она сама тяжело, грузно идёт, и собака также рядом с одышкой плетётся. До сих пор душа о собаке болит. Я в командировке был, когда Оксана умерла. Куда та собака делась, не знаю. То ли родственники на живодёрню сдали, то ли в хорошие руки пристроили. Хочется думать, что всё – таки в хорошие руки отдали. Им – то ни Оксана, ни собака нужны не были.