Меч и Крест

Глава четвертая,

в которой Даша теряет работу, Катя – борова, а Маша – здоровый сон

«Да, человек смертен, но это бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен… и вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер»

Какое-то время девушки молча стояли, сбившись в кучу и продолжая цепко держать друг друга за руки и рукава одежды. Затем Даша, решительно стряхнув со своих плеч Катины ладони, опустилась на четвереньки, опасливо подползла к неподвижному телу и приложила два пальца к его шее.

– Пульса нет. Она мертва, – шепотом сообщила Чуб. – Что это с ней было? Передозировка?

– Дуры! – хрипло вскрикнула Катя, мигом оживая при слове «мертва». – Что бы это ни было, сейчас здесь будет милиция. Бежим! – И выполняя собственную команду, первая бросилась к двери.

Даша мудро последовала ее примеру, но заметив, что Маша по-прежнему стоит возле тела, словно соляной столб, дала задний ход и, туго обхватив ее кисть, молча потащила тормознутую барышню за собой.

Затравленно оглядываясь по сторонам, троица пронеслась по гулким и пустым коридорам «Центра». Однако, подходя к выходу, по крайней мере двое из них попытались сделать благообразный вид и прошествовали мимо регистратурной дивы, подчеркнуто размеренно цокая каблуками. Нейтральный звук был сымитирован удачно: та даже не удосужилась выудить взгляд из детектива.

– Гена, гони! – просипела Катя, падая мешком на переднее сиденье машины.

– Куда? – нервно поинтересовался шофер.

– Куда подальше!!! – заорала Катя. – Ну же, скорей! Скорей!

Волоча за руку обмякшую Машу, Даша споро подскочила к своему мопеду.

– Сматываемся! – гаркнула она тормознутой прямо в ухо. – Э-эй, приди в себя! Куда тебя подвезти?

– Домой… – чуть слышно пролепетала Маша.

– Точный адрес, – беззлобно хмыкнула Даша, сдергивая с головы чудом удержавшуюся там тюбетейку и заталкивая ее в карман красной кожанки. – О’кей, поехали. Садись сзади.

– А юбка? – пискнула Маша, растерянно показывая на свою одежду до пят.

– Да задирай по бедра – и вперед! – пришпорила ее амазонка.

«Пони», подпрыгнув, сорвался с места и бесстрашно понесся вниз с горы Андреевского спуска – Маша истерично зажмурилась, боясь потерять сознание.

– Кар-р-р… – откуда ни возьмись, появился черный ворон и, гордо расправив крылья, полетел вслед за ними.

Прыткий железный «лошаденок» промчался мимо Речного вокзала и, гудя, стал карабкаться вверх – на Крещатик. Водители дорогих машин словно по команде опускали затемненные стекла и провожали двух лихих наездниц веселыми, одобрительными возгласами. Один из них восторженно поднял вверх большой палец, и круглая физиономия Даши вмиг озарилась столь естественным для нее выражением радости жизни, бьющей ветром ей лицо.

– Эге-гей! – крикнула она своей спутнице. – А здорово это было! Как в настоящем ужастике!

Маша отчаянно сцепила зубы. Она пребывала в шоке и, судя по ее побледневшему лицу, выходить из него собиралась еще не скоро.

– Останови у метро, – с трудом выдавила она.

– Какого?

– Любого.

– О’кей!

Даша ловко подрулила к метро «Театральная» и терпеливо подождала, пока неуклюжая попутчица сползет с ее «коня».

Та нервозно одернула юбку и огляделась вокруг шатающимся, мутным взглядом.

– Постой, – остановила ее Даша. – Отдышись. Ты точно до дому доползешь? Если нет, не комплексуй, так и скажи, я подброшу.

В ответ Маша лишь молча покачала головой.

– А как ты думаешь, что это все-таки было? – поинтересовалась ее спасительница, азартно выплескивая свое любопытство вслух и нисколько не надеясь на вразумительный ответ.

– Не знаю, – муторно затрясла головой Маша. – Но это страшно. Очень страшно. Я раньше никогда не видела, как умирают люди.

– Да? – беспечно удивилась Даша. – А я, знаешь ли, у нас в клубе на всякое насмотрелась. Но таких акробатических симптомов еще не видела. Интересно, чего она наглоталась… – Она задумчиво почесала нос, перебирая в уме все известные ей варианты.

– Дело не в этом, – вдруг тихо возразила ей тормознутая. – Я думаю, – ее голос стих до страшного шепота, – что Кылына…

– Вау-у!!!

Дашин победный крик слился с испуганным Машиным воплем – на руль мопеда камнем упал черный ворон.

– Ка-а-а-а-а! – важно заявил он, и Даше показалось, что это прозвучало как вежливое «Привет!».

– А-а-а-а! – передернувшись всем телом, Маша спешно бросилась прочь, беспомощно шарахаясь из стороны в сторону и натыкаясь на прохожих.

– Во барышня зашуганная… Нервы ни к черту, – сердобольно покачала головой Даша, глядя, как та исчезает в яме подземного перехода.

Ворон, наклонив черную с изумрудным отливом головку, с пристальным интересом посмотрел вслед беглянке.

– А ты, птица, чья? – радушно улыбнулась ему Даша. – Ты что, ручной? – Она неуверенно коснулась пальцем его чернильной спины.

Но ворон, похоже, не любил фамильярности.

Неодобрительно фыркнув, птица взметнулась ввысь и пропала за крышей дома.

– Ну денек, землепотрясный… – усмехнулась Чуб и, нетерпеливо налапав на животе свой мобильный, набрала знакомый номер.

Ее буквально распирало от впечатлений:

– Заядлая? Я тебе сейчас такое расскажу! Укачаешься! – проорала она в телефонную трубку. – Что? Наш спор? Я и забыла… – Дашино лицо потускнело.

Она неприязненно отшвырнула телефон и яростно пришпорила свой мопед.

Растянувшись на диване гостиной, Катя хмуро смотрела в потолок, безуспешно пытаясь выплюнуть из головы этот паскудный день. Орудуя фарфоровой розовой лопаточкой, косметичка Танечка аккуратно выкладывала ей на лицо жидкую зеленоватую массу.

– Что ж мы так напрягаемся… – просюсюкала Таня с отрепетированной интонацией любящей няни. – Нам нужно расслабиться, чтобы быть вечером спокойной и красивой.

Катя вздохнула: Танечка была сладкой идиоткой. Успокаивающе-сладкой, за это качество Катя и держала ее при себе. Но чтобы та ни щебетала, Катерина прекрасно знала: лишь только ее замшевый каблук перешагнет порог ресторана «Мерлин», она в секунду натянет на себя «нужное лицо» и блестяще проведет псевдоромантическую встречу с мерзостным Василием Федоровичем. И не оттого, что расслабится. Как раз наоборот, – потому что будет жестко контролировать каждый миллиметр своей улыбки.

В гостиной ритмично зудел телевизор и постукивали маленьким золоченым маятником часы с бронзовой пастушкой в наряде галантной великосветской дамы, купленные Катей в антикварном салоне «Модерн». Катя вспомнила про золотую цепь в виде змейки, и ее настроение слегка потеплело. Она попыталась расстегнуть замок, чтобы рассмотреть приятную обнову получше, но змея упрямо сжимала свой хвост, – наверное, застежка была с секретом.

– Седину не забудь закрасить, – напомнила она Тане, стараясь, чтобы лицо оставалось неподвижным. – Кому я нужна седая?

– Я все помню, – звонко откликнулась косметичка. – Бы только личиком не хлопочите, масочка-то у нас стягивающая. Полежите пять минут спокойненько, будете как шестнадцатилетняя. Я уже краску размешиваю, не переживайте.

– Легко сказать не переживайте, – примирительно пробубнила Катя. – Знала бы ты, что я сегодня пережила.

– Так что же у нас сегодня произошло? – угодливо спросила Танечка, успешно сочетавшая основную специальность с профессией «дикого» психоаналитика и оттого тут же гармонично смирившаяся с мыслью, что заткнуть подопечную ей не удалось.

Если Катерину Михайловну прорвало на откровенность именно сейчас, с цементирующей маской на лице, что ж… Желание клиентки портить себе кожу – такой же закон, как и любое другое ее желание.

– Пришла сегодня по важному делу в одну серьезную организацию, – с апломбом пожаловалась Катерина, – а у их сотрудницы оказалась падучая. Умерла прямо у меня на глазах!

– Какой ужас, – профессионально поддакнула косметичка. – Садитесь-ка сюда, к телевизору… Какой кошмар!

Катя покорно переместилась с дивана на стул и невидяще уставилась на экран:

«…в музее русского искусства открылась долгожданная выставка Виктора Васнецова, – попытался успокоить ее тот ничего не значащей светской информацией. – С 1885 по 1896 год художник жил в Киеве. Все без малого десять киевских лет Васнецов работал над своей легендарной картиной «Богатыри», которых считал реальными историческими личностями. Инициатором проведения выставки стал…»

Но Катерина благополучно прослушала имя и регалии инициативного любителя искусства и невольно вгляделась в телеэкран, лишь когда тот обрамил апатичное лицо зимнеглазого альбиноса, за которым всего несколько часов назад она занимала очередь в кабинет припадочной Кылыны.

Нет, Киев все-таки одна большая деревня!

– Ты представляешь? – продолжила Катя. – Вообще о кадрах не заботятся. Как можно больных и убогих к работе с людьми допускать?

– Это-о то-очно, – подтвердила Танечка, хотя в данный момент ее явно волновала проблема совсем иного рода.

Держа на расческе прядь Катиных волос, косметичка скрупулезно прорентгенила ее взглядом. Затем подхватила другую, третью…

– Ничего не понимаю! – растерянно выговорила она. – Катерина Михайловна, у вас нет ни одного седого волоска!

– Как это нет? – недоверчиво удивилась та. – Я что, слепая, по-твоему? Сегодня утром я видела у себя на голове седые волосы!

Приученная обходить все острые углы в характере клиентов, Танечка мгновенно подсунула ей свое ручное зеркало и умильно улыбнулась, заглядывая туда Кате через плечо:

– Если мне не верите, сами посмотрите.

Катя раздраженно разворошила свои короткие волосы, энергично вертя шеей и придирчиво всматриваясь в каждый клок.

– Черт, – недоуменно выдохнула она наконец. – Вот черт!

– Черные, как вороново крыло, – незамедлительно нашлась Танечка. – Вот видите теперь, какой состав у меня волшебный?

«Метро» Маша назвала просто так, потому что слово было коротким и не нуждалось в дополнительном разъяснении.

Спускаясь по эскалатору вниз, она отчужденно сосчитала рекламные мыльницы ламп, освещающих вход в подземный туннель (их было ровно девятнадцать). Потом села на деревянную скамью и мужественно попыталась взять себя в руки. Незнакомые люди пугали ее. Ну а знакомых, если не считать собственных родственников и семьи старшего брата, у нее попросту не было. Но обычно Маша достаточно быстро приходила в себя, стоило ей остаться наедине с самой собой.

Ворон!

Точно такой же сидел утром на подоконнике их кухни.

«Я должна отдать это вам? Троим!!! Не хочу! Нет!!!»

«А здорово это было! Как в настоящем ужастике!»

А если не «как»?

Если…

Когда она, наконец, выбралась на землю и подошла к конечной остановке на площади Толстого, где уже поджидала ее преданная маршрутка, в Городе неожиданно стемнело. Грозово-алый закат запутался в ветвях университетского ботанического сада. Маршрутное такси, теснимое стадом других машин, медленно спускалось с горы. Киев весь состоял из гор и холмов – больших, малых и безразмерных, умещающих на себе многочисленные улицы, кварталы и даже целые города.

Крещатик считался Верхним Городом, под которым размещался Нижний Подол. Но, скорее, его следовало считать Средним, поскольку и сам он был стиснут двумя более высокими горами, на одной из коих возвышался крутой президентский киевский Капитолий-Печерск, на другой – киевский Акрополь: Михайловская и Софиевская площади, Андреевская церковь, Золотые ворота и Ярославов Вал…

И сейчас, съезжая, наверное, в миллионный раз своей жизни по бывшему Бибиковскому бульвару, Маша в миллионный же раз удивлялась, каким высоким изгибом идет дорога вниз, чтобы, притормозив в ложбинке площади Победы, снова рвануть в поднебесье победоносным проспектом.

Огни проспекта Победы на дальней горе, наполовину красные от бесчисленных задних фар, наполовину зеленовато-белые, постепенно сходились в одной высокой точке, так близко соседствовавшей со звездами, что отсюда, издалека, казалось: этот путь ведет прямо в небо…

Маша очередной раз поймала себя на мысли, что пытается вспомнить нынешнее имя Бульвара, в начале своей жизни звавшегося просто Бульвар. Но не смогла.

Обычно преданная и послушная, ее историческая память проявляла дивное упрямство, норовисто вышвыривая в «корзину» все, что касалось дня сегодняшнего. И Ковалева ездила по бульвару безрукого Бибикова[4], мимо красно-черного университета Святого Владимира, где учился на медицинском ее Михаил Булгаков…

Мимо разделявшей бульвар пополам Аллеи Гимназистов, 1-й императорской гимназии в 14-м и 2-й – в 18-м доме, куда ходил Миша-гимназист…

И лишь иногда, близоруко щурясь, вглядывалась в украшавшие их ныне таблички, тут же забывая содержание оных.

«Если уж на то пошло, надо назвать бульвар Булгаковским! Он исходил его вдоль и поперек!»

«Он…»

Она вдруг очнулась, ощутив, что вновь способна мыслить и рассуждать здраво.

И глядя на аскетичное лицо Маши Ковалевой в темном, мерно подрагивающем стекле, в подробностях прокрутила в голове кинопленку Андреевского часа своей жизни.

Ее тело покалывала адреналиновая дрожь возбуждения, сцены, яркие и красивые, сменяли одна другую. Она чувствовала себя так, словно подошла к самой захватывающей части книги, и заглатывала ее жадно и одновременно медленно, дважды перечитывая особенно понравившиеся строки.

Сейчас она вернется домой и тщательно вспомнит все, каждую подробность, сложит их в целую картину и окончательно убедится в том, что…

«Я всегда знала, что это возможно! Я знала: он писал правду! Я знала это!!!»

– Это все диггеры, – услыхала она, открыв дверь, усталый голос отца. (Он, как обычно, возмущался чем-то: правительством, мэром, ценами на транспорт.) – Коля толковал, а я еще не верил! А этим пещерам тыща лет, наверно, там только крикни, все на хрен завалится… Вот, видно, стена какая-то и полетела, а от толчка трубы полопались. Хорошо, что самих этих придурков не завалило. У-у, пацанье дурное!

– Ну че ты сам себя заводишь? – попыталась урезонить его мать.

Дочь неслышно притворила за собой дверь, надеясь на цыпочках прокрасться в свою комнату. Не сводя глаз с золотого прямоугольника кухни, из-за края которого высовывалась стоптанная отцовская тапочка, подпрыгивающая на его раздраженной ноге, Маша сделала несколько аккуратных шагов и с грохотом натолкнулась на растреклятый велосипед.

«Ну почему я все время о нем забываю?!» – жалобно всхлипнула она про себя, хотя давно уже заметила за собой эту странную способность: полностью выкидывать из головы тусклые реалии своей жизни и искренне удивляться каждый раз, увидев их вновь.

Вцепившись в обиженное велосипедом колено, Маша поспешно прошкандыбала в комнату и молниеносно защелкнула замок изнутри. В дверь тут же постучали.

– Доченька, ну что? – послышался подобострастный и в то же время требовательный голос мамы. – Ты была там?

– Да, – отозвалась дочь.

– И что, сняли с тебя венец?

– Не знаю.

Сколько она себя помнила, она никогда не врала старшим. Но сейчас Маша вдруг отчетливо поняла, что впервые в жизни просто не способна сказать матери НАСТОЯЩУЮ правду.

– И порчу сняли? И сглаз? Все поснимали? Ничего не оставили? – не унималась мама.

– Мам, потом… Я устала, – проканючила Маша, прекрасно зная, какую реакцию вызовет у родительницы этот аргумент.

И не ошиблась.

– И с чего это ты так устала?! – в мгновение ока выбухнула та. – Вот поработала бы, как отец, знала бы. Думаешь, учиться – это работа? Вон у Татьяны Петровны дочь уже всю семью содержит: и мать, и отца, и бабку, и сына родила, не то что… Устала она, видите ли! – Раздражение всегда перехлестывало в ней любопытство, и, взорвавшись, мама сразу забывала, что еще три секунды назад собиралась быть вежливой и терпеливой.

Женщина возмущенно зашаркала прочь.

А Маша с облегчением выдохнула воздух – при других обстоятельствах она ни за что бы не стала вызывать этот огонь на себя, но сейчас восприняла укоры мамы как небесную манну.

Подскочив к своему переполненному книгами шкафу, Ковалева нетерпеливо вытащила оттуда сразу три разномастных издания и начала спешно перелистывать страницы.

– Ага… – Ее палец уткнулся в вожделенный абзац.

«Во всех славянских источниках, включая работу знаменитого Владимира Даля «О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа», существуют упоминания о том, что ведьмы рождаются именно на Украине…» – патриотично заявил ей малоизвестный автор А. А. Чуб.

– Верно, – радостно согласилась с ним Маша, имевшая привычку разговаривать со своими книгами вслух, не задумываясь о том, сколь странно выглядит это со стороны.

Она загнула нужную страницу, привычно швырнула одобренную книжку на кровать и, вытащив из-под мышки уже ожидавшего своего часа В. И. Даля, открыла раздел «Ведьма»:

«Ведьма известна, я думаю, всякому, хотя она и водится, собственно, на Украине, а Лысая гора под Киевом служит сборищем всех ведьм, кои тут по ночам отправляют свой шабаш…» – витиевато начал свой рассказ член-корреспондент императорской Академии наук и заведующий особой канцелярией министра внутренних дел.

– Глубокое вам мерси, любезнейший. – Владимир Иванович полетел вслед за Чубом. – А что у вас, коллега? – Маша неловко открыла «Малую энциклопедию киевской старины» А. Макарова и зашуровала пальцами по страницам.

«Лысая гора – место сборища ведьм. В европейских странах насчитывалось несколько таких гор. Все славянские Лысые горы находятся в Киеве», – лаконично отчиталась энциклопедия.

– Да!!!

Маша с обожанием прижала книгу к губам, словно та только что объяснилась ей в любви.

В ее глазах сияло страстное ликование.

– Что же теперь?! – спросила она звенящим от восторга шепотом своего платонического коллегу-историка. – Не может быть, чтобы все это было просто так!!!

– Все, как мы репетировали, – напомнила балету Землепотрясная. – Вы танцуете весь проигрыш, резко падаете, потом, типа по вашим трупам, выхожу я.

Они стояли в узком, выкрашенном серой масляной краской коридоре, в конце которого, за черной занавесью, просматривался кусок сцены. Дашино лицо было щедро разукрашено яростным сценическим мейк-апом, а на плечах сидело убойное творение ее собственной дизайнерской фантазии: лоскутное платье-пиджак из разноцветных, плотно расшитых сверкающими блестками кусочков ткани. И хотя о безвкусности туалета певицы можно было бы долго спорить, следовало честно признать: отвести от нее взгляд было практически невозможно.

– А когда ты пойдешь в зал, мы… – начал голубоглазый Сани.

– Нет! – певица и арт-директор клуба в одном лице решительно провела ладонью перед его носом. – Сегодня я в зал не иду. Директор сказал: еще одна проходка по залу, и он вышибет меня на фиг!

– А как же наш номер? – заволновался руководитель балета. – Ведь когда ты идешь в зал, мы…

– Будете танцевать у меня за спиной.

– Но ты нас перекроешь, – горько заныл танцор.

– О'кей, я сяду сбоку, типа «голос автора». Как в «Notre Dame de Paris». Только отойдем немного, есть разговор. – Вцепившись в ворот его рубахи, Даша, пятясь, потащила Сани на себя.

Тот покорно шел за ней, приветливо улыбаясь и ожидая, что она скажет, – Даша Землепотрясная стояла в его личной шкале ценностей на втором месте, сразу после Мадонны.

– Сани, – подчеркнуто серьезно произнесла она, – ты только не дергайся сразу. В общем, я поспорила с Заядлой, что тебя соблазню.

Танцор невольно отступил от Даши на шаг, глядя на нее глазами испуганного олененка, – такого подвоха он от нее не ожидал!

– Если не в облом, давай сымитируем страсть. Ты же артист, чего тебе стоит? А за мной, ты знаешь, не убудет.

– Ладно, – с сомнением промямлил артист. – Я попробую. Только объясни поконкретней…

– Значит, договорились? – вдохновилась Землепотрясная.

И в тот же миг услыхала злорадные хлопки за спиной.

Заядлая стояла в дверях гримерной с перекошенной от самодовольства мордой, хотя обычно, обработав балет, всегда рысью бежала в зал ворковать с охранником Алексом. И чтобы подправить растекшееся от энергичного пения лицо, Даше нередко приходилось вытаскивать сотрудницу из кабины мужского туалета, где развивался ее бурный роман.

Даша раздраженно топнула ногой: вот подстава! Кто мог знать, что сегодня она залипнет здесь?!

– За лошиху меня держишь, да? – гадливо скривилась парикмахерша. – Ну что ты кому доказать хотела? Иди теперь, поцелуйся на прощанье со своим мопедом!

И Даша осознала вдруг странный факт: эта девушка ее ненавидит.

Конечно, они не были ни подругами, ни приятельницами, а всего-навсего сослуживицами, и цирюльница обожала бурчливо поучать ее, но она всегда беззлобно списывала все заядловские «фе» на стандартный стервозный характер. Их препирательства, так же как и сегодняшний спор, были для Даши лишь детской игрой в войну, участвуя в которой ты рискуешь получить максимум царапину.

– За что ты меня так не любишь? – недоуменно спросила она парикмахершу.

– За что?! – с ненавистью выпалила Заядлая в ответ. – А что, нормальный человек будет звонить мне из какого-то дебильного «Центра» и кричать, что он парня моего к себе приворожит? Ты, вообще, прежде чем что-то сделать, хоть раз головой подумала?! Ась?

– Мы пошли, – робко пискнул Сани, касаясь Дашиного плеча.

Музыка уже звала их на сцену.

Гордо выпрямив спину, чтобы подчеркнуть грудь и надменную посаду головы, Дображанская с застывшей поблажливой улыбкой смотрела на потную лысину борова, слюнявившего ее руку. Он поднял похожую на бильярдный шар голову и жадно заглотнул Катю взглядом.

«Смотри не поперхнись…» – неприязненно усмехнулась она про себя.

Боров казался ей жалким, похожим на голодного ребенка, которого вот-вот позовут к праздничному столу, и заранее пожирающего глазами тарелки с едой, не зная, за что хвататься в первую очередь.