Звезда бессмертия

ЗВЕЗДА БЕССМЕРТИЯ.

РОМАН.

Из Сибири до солнечного Сочи поезд добирается четверо суток, за это время путники успевают в подробностях поведать друг другу всю свою жизнь. Моя соседка по купе ярко и эмоционально рассказала мне удивительную историю своей любви. Рассказывала она примерно так:

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО

Роскошная брюнетка под душем. Вода льется по груди, спине, бедрам, мокрые волосы лежат на смуглых плечах, пар обнимает стройную фигуру, рука скользит по плоскому животу… Эротично?

Ничего подобного! Мокрая пятка поскальзывается на гладкой плитке, я теряю равновесие и лечу на пол. Падая, жутко стукаюсь головой о край ванны, задеваю еще что-то железное, мокрое, все! Пол! Всем телом ощущаю, какой он холодный и твердый. Лежу. Боюсь открыть глаза, дышу осторожно. Как громко шумит вода…

–Лиза, Лиза!

«Откуда он взялся? А, да, щеколда на двери, давно сломана. Зачем он так орет?»

Открываю глаза, Серега сидит рядом на полу в плавках и одном носке, держит мою голову смотрит дико. К горлу подкатила противная тошнота, Серега, конечно, гад, но не на столько же! Хочу приподняться, желудок сразу лезет наружу.

–В постель, – командую я, очень дохлым голосом.

Наконец-то, тепло и сухо! Вот он рай! Расслабляюсь, закрываю глаза, кайф.

–Лиза!

«Что еще?»

–Мне надо идти, ты тут сама справишься?

Наверное, я ответила, потому что он ушел. Настала тишина. Спать, спать…

Еще не совсем проснувшись, щелкаю кнопку телевизора, диктор сразу же сообщает мне, что президент Ельцин отлично себя чувствует. Вот бы и мне такое самочувствие. Президент опять куда-то намылился, с кем-то встретился, новости как новости, ничего особенного. Армагидона все еще нет, а предсказывали-то, предсказывали! 1999 – поворотный год! Обыкновенный год. Терпеть не могу политику! Решительно выключаю телевизор.

Сижу перед зеркалом в полном ужасе. Вокруг правого глаза сияет густая синева. Если буду спать на одном боку, чтобы синяк не стек к переносице, будет похоже на жирную подводку. Нет! Это ужасно! Веко вспухло, моргать больно. Это же надо, сама себе глаз подбила! На лбу – большой прыщик, губы потрескались, кожа сухая. Да, как меня только мужчины любят?!

Нет, нет! Я еще очень ничего! Подумаешь, двадцать три! Брюнетка с голубыми глазами, лоб высокий, и фигура отличная: ноги длинные, грудь, талия, все при мне. Вообще, я красавица! Вот только синяк! Черт бы его побрал! Как хорошо, что институт можно прогуливать! Плюнуть на все, и валяться в постели. Все, решено, так и сделаю. Быстрее, быстрее, в теплую кроватку. А ведь голова-то болит!

Звонок в дверь, только не это! Не буду открывать, не буду! И все равно иду покорно к двери, шоркаю тапочками, запахиваю халат.

–Кто там?

–Открывай, открывай, – несется из-за двери, долго я еще буду ждать?!

Светка. Умеет она придти вовремя. Сейчас начнутся охи, вздохи, как бы не показывать ей синяк?

–Лиза, я первым делом к тебе, я такую кофточку видела, отпад! Ох, Лиза, что с тобой?

И на лице отразился вселенский ужас! Моя Светка маленькая блондинка с огромным темпераментом. Всегда в ярком: красном, синем, желтом или с ног до головы в черном. У нее нет полутонов ни в одежде, ни в жизни, либо в восторгах, либо в депрессии.

–Ой, что случилось? Неужели, Сергей? – она даже за сердце схватилась.

–Да, нет, – машу я руками, – я сама поскользнулась в ванной. Сделала ремонт на свою голову.

–Точно? – она щурится недоверчиво, – ты его не выгораживаешь?

–Боже упаси! Если б он только попробовал, я б ему сковородкой ответила! Ну, что мы застряли в коридоре, пошли на кухню, у меня еще торт остался.

Она сбрасывает сиреневое пальтишко и миру открывается нечто настолько пестрое, что в глазах рябит. Слава богу, Света настроена благостно! Взобравшись с ногами на узкий диван, она стрекочет без умолку. Пока я кручусь с чаем, Света повествует: о головокружительной страсти к предпринимателю Никите, новой сногсшибательной квартире дяди Игоря, непереносимой духоте в парикмахерской и ценах на рынке.

–Пей, пока не остыл.

–Сейчас, дай дорассказать. Ты видела новую историчку? Нет? Зовут Полина Уговна. Это где ж такие имена? – ответов Светке не требуется, – говорят, на экзаменах зверствует…

Я терпеливо внимаю, киваю головой, а голова моя продолжает болеть и мечтать о воссоединении с подушкой.

–Что-то у тебя вид кислый, – наконец заметила Света.

Я прикладываю руку к синяку, морщусь…

–Болит? – наивно спрашивает подруга.

–Не очень.

–Но выглядит, конечно, ужасно безобразно.

–Спасибо, умеешь ты утешить.

–Ну, что поделаешь, если это жутко. Слушай, а косметикой? Тональным, пудрой пробовала?

–И пробовать не буду, тут хоть гипс наложи, ничего не спрячешь, фонарь неугасимый.

–Тогда надо темные очки!

–Придумала тоже. В темных очках под осенний дождь. По твоему они сочетаются с сапогами и пальто?

–Да, так еще быстрее заметят, – соглашается Светка.

–Заметят и придумают черте что, не надо мне такого внимания.

–Что же ты будешь делать?

–Выход есть! – заявляю я, – останусь дома, буду плющиться под одеялом. Хоть отосплюсь, а то так голова болит.

–Ой, это же может быть сотрясением мозга!

–Похоже, оно и есть.

–А ты скорую вызывала?

–Нет.

–Вызови!

–Теперь-то зачем? Синяком любоваться?

–Надо вызвать, обязательно!

Какая же она все-таки паникерша!

–Ты не представляешь себе, возможные последствия. Это же так серьезно! С сотрясением шутить ни в коем случае нельзя! Я читала в «Космополитен», что одна женщина упала вот так, и память потеряла…

–Но я-то тебя помню, и кто такой дядя Игорь не забыла. Значит это не мой случай.

–А еще в мозгу может лопнуть сосудик, тебя парализует, и ты не сможешь даже пошевелиться!

Я принимаюсь прыгать и отплясывать твист, в доказательство, что со мной не случился инсульт.

–Я похожа на паралитика?

–Нет, конечно, – охотно соглашается Света и набирает побольше воздуха, чтобы поведать мне и миру еще что-то душераздирающее, но я спешу сбить ее с темы.

–Хватит меня пугать! Кто в прошлый раз жаловался, что помирает без взбитых сливок? Лопай, пожалуйста.

Я двигаю ближе к ней блюдце с большим куском торта. Светка смолкает занявшись им. Я тоже кладу себе десерт и с радостью отмечаю, что розочки и фиалки из крема, доставляют мне массу удовольствий. От противной тошноты и следа не осталось, и голова болеть перестала. Сластена я отпетая. А Светка принялась опять за свое:

–Это еще что! Я тут вспомнила историю про одного мужика… кто же мне ее рассказывал, ладно, неважно. Толи Игорь, толи Никита?

–Так что же было с мужиком? – бурчу я сквозь набитый рот.

Она отодвигает пустое блюдце, принимает живописную позу, поправляет кулон на груди.

–Так вот, он отдыхал на Багамах…

–Начало мне уже нравиться!

–Купался в океане…

–Еще лучше!

–И заснул на надувном матрасе, посреди бела дня!

–Ага, свалился во сне в воду, зашиб акулу, получил «производственную» травму, и теперь на страховку живет на Багамах до сих пор. А акулу сдали в музей.

–Нет, – смеется Светка.

–А куда дели? Съели? Всю?

–Да нет же, не перебивай! Он получил солнечный удар и стал ясновидящим.

–Ну, уж это мне не грозит. Здесь совсем не Багамы, и не Гаваи.

–И солнышка что-то маловато, – закивала Светка, глядя на тучную серость за окном.

Мы смеемся, пачкаемся кремом, пьем чай, благодать! А кто-то скучает на лекциях.

После Светкиного ухода, я совсем ожившая мою посуду, пол, хватаюсь за стирку, пылесос – все сразу! Решительно застилаю постель, а может… по окончании стирки я уверена, что застилала ее зря. Взбиваю подушку, потягиваюсь… опять звонок! Шлепаю в коридор, ну что за невезенье! Резко дергаю дверь, у порога горбится здоровенный тип в фуфайке.

–Слесаря вызывали?

–Нет.

–А у меня записано.

–Я никого не вызывала.

–Точно?

–Да, точно.

–А муж?

–Что муж? – не понимаю я.

–Это он тебя? – басит, сочувственно кивает на мой синяк.

Я хлопаю перед ним дверью. Достали! Снова хватаюсь за пылесос. Короче говоря, в постели я оказываюсь только в два часа ночи. Страшно измотанная и усталая. Закрываю глаза, а передо мной все плывет, моя немыслимо чистая квартира. Я засыпаю…

Клинок обжег мне плечо, я отбил удар, отскочил. Перед лицом молниями носились еще две шпаги. Сколько же их? Выпад, удар, выпад. Кого-то задел, хоть бы Мончини. Будь он проклят! Правая рука слабеет, перебросил шпагу в левую, уже не то. Правая повисла плетью, рукав стал алым. Шаг назад, шаг вперед, туше!* противник свалился прямо мне под ноги. Я запнулся, едва не упал. Удар, и моя шпага сломалась у самого эфеса.** Мончини смеется злорадно, я отбил его клинок своим обломком и изо всех сил шарахнул массивной гардой*** ему по челюсти. Он кубарем покатился по лестнице. Я бросил обломок, схватил лавочку и запустил в наступавших, повалил шкаф. Пока они выбирались из-под мебели, я успел кое-как перезарядить пистолеты. Два выстрела закончили дело. Совершенно без сил я опустился прямо на пол. Гостиная была похожа на поле боя: трупы, кровь, битая посуда, перевернутая мебель, оборванные шторы, пороховой дым.

–А-ах!

Вошла баронесса, глянула и сползла по стеночке. Только женщины в обмороке мне сейчас и не хватало! Я с трудом поднялся, на ватных ногах поплелся к ней, присел рядышком. До чего же она красива! Даже в обмороке лежит, будто позирует художнику. Что делают в таком случае? Где-то я видел воду. Дотянулся до вазы с розами, выбросил цветы, все равно завяли, и плеснул воду в лицо Жанне.

–Прости, любимая, на что сил хватило.

Она тут же очнулась, посмотрела на меня огромными темными глазами, ничего не понимая. Голубой шелк лифа намок и потемнел, на груди блестели капли воды, с ее светлых волос капало.

–Что случилось? Боже мой! Ты жив?

–Кажется, – поморщился я, кровь с руки капала на роскошное платье.

–Ты ранен, а Мончини?

–Твой муж скоро очухается, вон там, в углу за комодом. Так что мне надо уйти отсюда как можно скорее.

–Где он? Что с ним?

Она вскочила, торопливо поправила юбки, направилась к комоду.

–Антонио, Антонио, как ты?

Уж таковы женщины. Она, вдруг, обернулась.

–Тебя надо перевязать!

Баронесса схватила шелковую скатерть со стола, вернулась ко мне.

–Кто тебя? Он? – спросила она строго.

–Он.

–Сейчас.

Жанна подобрала на полу брошенный кинжал, разрезала скатерть на полосы, стала перевязывать мне руку.

–Ты идти можешь?

–Пока могу.

–Жаль, я слуг отпустила. Придется тебе все делать самому.

Коня моего у ворот не было. Мончини позаботился. Пришлось возвращаться к конюшне. Перед глазами уже плыли темные круги, страшная усталость тянула к земле. Я прислонился к стволу дерева, закрыл глаза.

–Эй, сеньор.

Прямо передо мной Мончини, половина лица залита кровью. Мне в грудь упирается дуло пистолета.

«Какая мерзкая у Манчини улыбка…»

Выстрел…

И я просыпаюсь. Слава Богу жив! Чего только не привидится после такой драки. Все тело болит. Совсем не отдохнул за ночь. И правый глаз заплыл, это наемник Мончини меня двинул канделябром. Надо встать, умыться, побриться.

«Черт! Где это я?! Убожество, какое! Потолки низкие беленные, окошко как бойница, комнатка как шкаф. Что это? Трактир? Тюрьма? А за окном-то что? Фу, дрянь какая! Башка болит!»

Стою посреди комнаты, сжимаю руками голову, медленно соображаю.

«Стоп, стоп, стоп… что было сном? Мончини? Не может быть! А это что? Когда? Где?»

На стене зеркало. Подхожу, смотрю.

«Я схожу с ума!!

Вдруг все встает все на свои места. Я спала и просто видела сон про… про…про то, что меня … убили.

«Приснится же такое! Да, еще так натурально, во всех подробностях.»

Я даже проверяю, нет ли шрама на руке.

«Никогда ничего подобного во сне не переживала. Я фехтовала, стреляла, а наяву и понятия не имею, как это делается. Наверное, просто фильмов насмотрелась… так ничего исторического уже давно не смотрела. Какие же это времена? Шпаги, платья, шляпы с перьями… похоже на семнадцатый век, где-нибудь в Европе. Бурная же у меня фантазия. А эта Жанна … редкостная! И вашим и нашим. И надо же такому присниться! Ого, уже двенадцать часов! Надо быстренько просыпаться, гладить юбку и бежать к соседке, позвонить Галке. Может она хоть хлеба мне принесет, есть хочется! Только побриться сперва надо. Тьфу ты!»

–

*туше (фр.) – в фехтовании касание, точный выпад.

**эфес – защищенная рукоять холодного оружия.

***гарда (фр.) чаша на шпаге, защищающая руку.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ХОЧУ ЛЮБВИ БОЛЬШОЙ И ЧИСТОЙ!

Надоело мне читать про чужую любовь! И фильмы смотреть не могу больше! Где ты, принц, на розовом слоне! Где тебя черти носят?

А Серега? Ну, что Серега? Он, конечно, милый, но всю жизнь с ним! Да, я озверею! Он прекрасен тем, что появляется время от времени. Просто было одиноко и скучно, было много людей и шампанского. Прозаично, как детские прописи. А потом он пришел с девушкой, и я из озорства стянула все внимание на себя. Спутница была забыта, а я купалась в своей непобедимости. У дверей он «со смыслом» глядя мне в глаза, спросил: «– Я вернусь?», а я бездумно кивнула. Вот и все.

А хочется, хочется чего-то такого! Пресно мне стало после этого дурацкого сна. Будто не хватает чего-то важного, от чего глаза горят, и жить хочется.

Сижу на диване среди подушек и уговариваю себя, что не все так уныло. Надо срочно вспомнить что-нибудь яркое, на всю катушку! Перед глазами опять мелькают шпаги, шляпы с перьями… к черту сны, что у меня наяву впечатлений не хватает? Тупо смотрю в стену. В квартире тихо, слышно, как льется вода у соседей, воробьи дерутся за окном, электричка шумит за рекой. Я прислушиваюсь к стуку колес, вот она романтика: поезда, новые города, новые люди. И я вспоминаю как бешено, билось сердце под такой вот стук колес далеко-далеко в зимнем Питере. Как давно это было! Мне пятнадцать лет, я первый раз в Санкт-Петербурге, глаза распахнуты, смотрю на все жадно, сама себе не верю, а электричка легко и стремительно несет меня из пригорода в центр. За окном сугробы, елки, совсем как дома. Остановка, отрываюсь от окна, смотрю на входящих людей. Хмурая тетка с авоськами, деловой мужичок в смешной кепке, девочка с бабушкой, дергает ее за руку, что-то щебечет, ватага студентов с гитарой и каким-то оборудованием. Вдруг, я прячу глаза, даже жмурюсь. Я влюбилась, глянула и влюбилась. Увидела и обожглась. Боже! куда спрятаться? Смешно, а я чуть не умерла. Он высокий, красивый, уверенный, большие темные глаза, бархатный голос. Сама элегантность и обаяние. А я пятнадцатилетняя страшилка в прыщах и в красной шапке с помпонами. Он меня и не замечает, а я так хочу раствориться в воздухе, что дышать боюсь. Студенты совсем рядом, шумят, смеются, я смотрю на него украдкой. Так страшно и так сладко.

Когда он выходит, мне становится легко и грустно. Что сейчас четыре года разницы, подумаешь. А тогда это была бездной. Дней десять я каждое утро езжу на электричке в центр, и каждый раз таю и прячу глаза, увидев его. А потом я возвращаюсь домой, и он остается в далеком и прекрасном Санкт – Петербурге. И никогда больше у меня так не замирает и не бьется сердце. Наверное, дело в тревожной и волшебной поре юности, а может быть в том незнакомце.

Я сижу улыбаюсь прошлому, постепенно образы бледнеют, тают. Я снова вижу до тошноты знакомые стены. Трясу головой, пора возвращаться к действительности. Тем более, что действительность так и требует к себе внимания: на плите надрывается, свистит чайник, кто-то терзает дверной замок, форточка хлопает от ветра. Закрываю форточку, открываю дверь, бегу снимать чайник. Серега вваливается на кухню сосредоточенный, как спикер парламента, падает на табурет, смотрит на меня молча. Я удивленно поднимаю брови.

–Давай жить вместе, – рожает Серега, и смотрит натужно.

–Это что, предложение руки и сердца или тебя из дома выгнали? – легкомысленно интересуюсь я и отворачиваюсь заваривать чай.

–Надоело мне мотаться туда сюда, хочу жить здесь, – бубнит он мне в спину, – не все ли тебе равно, а мне каждый день не мотаться через весь город.

–Ну, предположим не каждый день.

–Не важно, у тебя же все равно три комнаты…

–А у твоих родителей только две, логично.

–Ну, вот и я также подумал, поживем вместе, попробуем. Ты будешь готовить, стирать…

–А ты? – я обернулась.

–Я буду тебе помогать, – заверяет он, ну всякие мужские дела делать.

–Начинай, – я решительно указываю на засорившуюся раковину.

Он сморщился, заерзал на табурете.

–А как?

–Руками, – огрызаюсь я.

–Это же раскручивать, там грязь…

–А ты как думал.

–Ладно, я сделаю попозже. Чаю попью, переоденусь, вечером сделаю. Поесть есть что-нибудь?

–Вечером.

–Ну, что ты такая злая? Я пришел, в хорошем настроении, хотел по-человечески…

–По-человечески? – смеюсь я, передразниваю его. «– Ну, это, мне ездить далеко, так ты мне теперь готовь, стирай, а я тоже, может быть, тебе чего сделаю. » Великолепно.

–А как тебе еще надо?

–«Лизонька, милая, я без тебя скучаю, хочу больше времени проводить с тобой, помогать тебе во всем. » Например.

–Но это же лесть! – сидит и смотрит на меня честными глазами.

–Зато я обрадовалась бы.

–Ты меня выгоняешь? – и губы надул как ребенок.

–Да, нет, оставайся, – пожимаю плечами я.

Чай мы пьем уже по-семейному. И телевизор смотрим вместе, и вещи его раскладываем. Серега светиться от удовольствия, зато, едва я напоминаю о раковине, он сразу гаснет и морщится.

–Потом.

–Почему? – я делаю наивное лицо.

–Ну, давай, – тяжело вздыхает он.

Серега неохотно встает с дивана, топает на кухню, усаживается под раковиной, вздыхает. Собравшись с духом, он откручивает трубу, и подает ее мне.

–На, промой.

–Купишь машину, будешь меня звать менять колеса? «Они же грязные!» давай ты уж все сам, открутить и сломать, я и сама могу. Заканчивай с сантехникой, а я пока приготовлю суп на вечер.

О, как он на меня глядит. Вот вам семейная жизнь в картинках. Мне дико захотелось остановиться и подумать, хочу ли я этого прямо сейчас.

Обнаружив, что в доме нет хлеба, я радостно бросаюсь одеваться. Забывая, о своем твердом намерении, не покидать квартиру в ближайшие дни.

–Ты куда? – ловит меня Серега у самых дверей.

–За хлебом, я быстренько.

–Надо было утром купить.

–Я никуда еще не ходила.

–Как можно, чтобы в доме не было хлеба…

Я хватаю шляпу, выбегаю из квартиры плащ застегиваю на ходу. Уже в лифте вспоминаю, что синяк еще не прошел. Хочу вернуться, но представляю себе возмущение Сереги, и глубже надвигаю на глаза шляпу. Только бы никого не встретить!

Бреду по улице задумавшись, вижу только мокрый асфальт и острые носы сапог. Первые желтые листья, лужи, толстых голубей, шустрых воробьев. Иду и не знаю, чего хочу. Жить одна не хочу, надоело – тоскливо и однообразно, но и делить свою свободу на двоих – ругаться, мириться, стукаться лбами каждый день, ой, не надо! Наверное, мне рано заводить семейную жизнь. Или дело в Сереге? Он же бывает таким ласковым, заботливым и… и занудным. Будет свои порядки наводить, носки везде раскидывать, ему надо готовить вовремя, котлеты, пельмени. Футбол вместо хорошего фильма смотреть. Да еще…

Я во что-то упираюсь и останавливаюсь, упорно хочу сдвинуть преграду.

–Девушка.

–Ну что еще? – бурчу я, глядя в асфальт.

–Девушка, – в голосе слышна улыбка.

Я поднимаю глаза, черный кожаный плащ прямо у носа, задираю голову. Сердце заколотилось и замерло. Откуда он здесь? Мой питерский незнакомец. Так не бывает!

–Извините, что прервал ваши мысли, но столкновение было неизбежно, – говорит тот самый голос.

И правда, мы столкнулись на узком перешейке между двумя огромными лужами. Я стою, как дура, не знаю что сказать. Только смотрю на него во все глаза. Он улыбается.

–Может, тогда уж познакомимся?

–Да, – выдохнула я.

–Александр.

–Знаю, – чуть не ляпнула я, вспомнив, как в электричке к нему обращались друзья, – а я Лиза.

–У вас чудесное имя. Вы спешите?

И тут я вспоминаю про синяк. Я уже готова сказать «спешу», мне становиться плохо, очень плохо. Это он, а я! Что он подумает!

–Да, я спешу!

–Жаль, а можно вам позвонить?

–Да, – сияю я.

–А номер?

Он смотрит насмешливо, значит, заметил синяк. Я торопливо называю телефон, он обещает запомнить, а я так хочу, чтобы он записал. Ведь забудет же!

Мы еще потолклись на пятачке и разошлись, я вспоминаю, что спешу и бегу. Несусь по лужам, и ругаю себя последними словами. Выдыхаюсь, перехожу на шаг, площадная брань кончается. Остается тупое негодование. Ворчание незаметно сложилось в стишок:

До чего же я умна, просто загляденье,

И под глазом светиться синее виденье,

И мужчинам нравиться, просто мастерица,

В эдакое чучело, как же не влюбиться?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ.

Все врут, что самое худшее ждать и догонять. Когда за кем-то бежишь, ты действуешь, нет ни секунды на тоску и панику. Ждать – вот, что самое отвратительное. Я завидую тем, кто умеет ждать. А я не могу отвлекаться от этого занятия, ни на минуту: сижу – жду, мою посуду – жду, читаю – жду. Сплю – тоже жду. Я жду звонка!

Ведь знаю же, знаю, что не позвонит. И все равно смотрю на телефон, как на икону. Он и не собирался запомнить мой номер, а я дура, дура. Решительно заставляю не думать о вчерашней встрече.

Время идет, и вот уже смотрю в окно электрички, мимо несутся желтые березки, угрюмые потемневшие елки. На коленях стоит корзинка с грибами, остро пахнет осенним лесом, электричка шумит весело, ехать еще долго. Серега сидит рядом, уткнувшись в газетку, зря в электричке торгуют газетами, поговорить не с кем, все читают. От нечего делать разглядываю пассажиров: напротив седой старичок в серой кепке, тоже с грибами. У входа огромная тетка в красном пуховике. Как ей не жарко? Трое мальчишек сидят, повалившись друг на друга. А эту женщину я знаю, только откуда? Такие крупные черты лица, глаза светлые. Кто же она такая? Жанна! Точно, это же Жанна из моего сна. Нет, выглядит она совсем иначе, но я совершенно уверена, что это она. Стоп, стоп. Это что же получается? Во сне, в ХVII веке та же самая тетка, что здесь в электричке?

Выходит, она мне снилась, только совсем другая: темноволосая, смуглая. Сама-то я во сне, вообще мужчина. Нет, от таких рассуждений совсем спятить можно. Я перевожу взгляд на спящих мальчишек, устраиваюсь на плече Сереги, закрываю глаза…

Телегу нещадно трясло, большие колеса гремели по мостовой, старая кляча вяло махала из стороны в сторону драным хвостом, шла неровно, дергала телегу. Рассвет едва занимался, еще не освещал узкие улицы. Пахло сыростью, первый морозец ползал по коже. Я жалась, дрожа от холода и страха на маленькой кучке соломы. Тонкая изорванная рубашка не спасала от пронизывающего ветра. Меня, как настоящую ведьму, везли греться на костре. Над ухом кто-то басил самоуверенно:

–Охрана так уверенна, что после пытки я уже не сбегу, даже не связали! А зря, герцог больше пугал, чем мучил, а клеймо мне не помешает.

Монахи шествовали рядом с пудовыми свечами.

–Отпевают, гады, козлиными голосами, мою бессмертную душу. Бояться, не успеть. Смотри-ка, палач вышагивает впереди, сволочь, важный и жирный, ручищи в бока упер. И подмастерье здесь же, еще жирней хозяина. Чтоб они оба сдохли!

С трудом подняла тяжелую голову, я так замерзла, что зуб на зуб не попадал, посмотрела на говорившего. Молодой здоровенный детина, похожий на крестьянина чесал пятерной капну спутанных волос, хитро поглядывал по сторонам.

–До площади еще далеко, успею нырнуть в темный переулок, главное выбрать время.

Здоровяк окинул меня критичным взглядом, как товар на рынке. И хмыкнул разочарованно:

–Худая как мощи, смотреть не на что. Другая в одной рубашке выглядела бы аппетитнее, а ты синий кузнечик. Глаза от страха больше рта. А вот если тебя откормить, переодеть, то я бы… да-а, если меня сожгут, то за похоть…

Неожиданно, палач споткнулся и растянулся прямо перед клячей. Лошадь шарахнулась, телега накренилась, монахи пороняли свечи.

–Ой, мамочка!

–Пора! По-ра…

-Лиза, Лиз, проснись, приехали.

Ну, зачем, зачем на самом интересном месте? Хоть бы узнать сбежал ли он… и я или нет?

Серега тормошит меня и твердит, что приехали. Я неохотно стряхиваю с себя сон. Здорово, все-таки почувствовать себя в чужой шкуре, судя по всему, той ведьмочке не больше пятнадцати лет.