Двуликий ангелочек (сборник)

Глава 4

К моему удивлению, адрес, по которому был зарегистрирован номер телефона, начинающийся на сорок четыре, оказался не в Заводском районе, где располагалась АТС с таким номером, а в центре города. Как могло такое случиться, я, честно говоря, не представляла, а потому решила не удивляться. Я и сама-то с этим человеком с телефонной станции познакомилась тогда, когда мне нужно было установить еще один телефон в редакции, и меня вывел на него один наш общий друг. Мне сразу была названа конкретная, хотя и не астрономическая сумма, я заплатила и через два дня в редакции стоял еще один телефон со своим номером. А то, что номер этот был подключен не к Волжской АТС, как наш первый редакционный номер, а к находящейся на другом конце города Кировской, меня вообще никак не интересовало. Телефон работал, и это главное.

Подруга Гели Серебровой Вика жила в центре Тарасова, в здании, где располагаются предварительные кассы Аэрофлота. Это в двух шагах от самого густонаселенного места в Тарасове – Центрального универмага и даже в пределах пешеходной зоны, тарасовского Бродвея, или, по-нашему, улицы Турецкой, где открытых кафе было, наверное, больше, чем уличных фонарей. Дом, адрес которого мне дали на телефонной станции, занимал целый квартал, на первом этаже располагались штук десять всевозможных магазинов и магазинчиков, а остальные семь были заняты жилыми квартирами. Дом был не стандартный, восьмиэтажный, постройки примерно пятидесятых годов.

Я решила не предупреждать Вику о своем визите, люблю, знаете ли, заставать людей врасплох, когда они на ходу пытаются сообразить, что мне от них нужно и все ли мне можно говорить. Но выяснить, дома ли она, не мешало.

Подойдя к нужному мне подъезду, я набрала номер телефона и после продолжительного ожидания услышала наконец тот же самый голос, который был записан у Ксении Давыдовны:

– Алло?.. Кто это?.. Рустам, ты?.. Чего ты молчишь? У тебя телефон не работает!.. Если это ты, можешь не волноваться! Я одна, никого у меня нет. Я же тебе обещала… Давай приезжай скорей. У меня уже есть тут несколько человек… Ждут. И я жду… Если это ты, повесь трубку, когда я досчитаю до трех. Раз. Два. Три.

Я нажала кнопку отбоя. Оно и лучше, что эта Вика приняла меня за какого-то Рустама. Тем меньше шансов у нее будет связать мой визит с предварительным звонком. Мне не хотелось бы ее настораживать раньше времени.

Снаружи дом был покрашен, подремонтирован, особенно с выходящего на Турецкую фасада, словом – приведен в порядок, а вот внутри его не ремонтировали, похоже, с тех самых пятидесятых годов, когда он был построен. Краска на стенах в подъезде облупилась настолько, что трудно было угадать цвет, в который были выкрашены стены. Лифт был вообще исторической достопримечательностью, такие в Тарасове нечасто встретишь – с железной сетчатой дверью снаружи и с двустворчатой деревянной внутри. Кнопки пульта управления лифтом были наполовину выломаны, наполовину сожжены, наружу торчали голые контакты. Поразмышляв пару секунд, не слишком ли опасно для жизни нажимать такие кнопочки пальцем и не лучше ли мне отправиться пешком по лестнице, я достала авторучку и нажала ее пластмассовым корпусом на кнопку пятого этажа. Лифт содрогнулся, вверху, на восьмом, что-то жутко лязгнуло, загудело, и кабина медленно поползла наверх. Я тут же сообразила, что пешком я добралась бы даже быстрее, но отступать было уже поздно. Пришлось терпеливо дожидаться, когда перед моими глазами проползут бесконечные четыре этажа и лифт все с тем же зловещим лязгом остановится на пятом.

Звонка на двери не оказалось, и пришлось стучать кулаком, так как дверь была обшита снаружи дерматином. Стучала я долго, и, если бы не уверенность, что Вика находится в квартире, я бы давно повернулась и ушла.

Но вот раздались шаги за дверью, и я услышала вполне естественный вопрос, на который у меня уже был заготовлен ответ. Не все, знаете ли, любят пускать в дом незнакомых людей, время сейчас не то.

– Кто там?

– Ну что же вы делаете! – воскликнула я возмущенно. – У меня вода с потолка течет! Это же безобразие, в конце концов! Ну сколько можно! У вас что, труба лопнула? Когда же это прекратится наконец! Откройте, или я с милицией сейчас приду! Я только недавно после вашего прошлого потопа потолок побелила!

В старых домах такие случаи – далеко не редкость, это мне прекрасно было известно. И, наверное, все соседи хоть раз, но затопляли друг друга. Единственной неточностью в моих фразах было утверждение, что опять случилась какая-то авария. Но поскольку на самом деле никакой аварии не было, меня должны были впустить, чтобы я убедилась, что я не права и никакая труба в этой квартире не лопнула.

Дверь действительно немедленно открылась, и я увидела замотанную в махровую простыню девушку с мокрыми волосами. Вид у нее был несколько растерянный.

«Сейчас ты у меня еще больше растеряешься! – подумала я. – Как только узнаешь, что это все – спектакль».

– У нас никакого потопа нет! – сказала девушка, отступая передо мной и пропуская меня в квартиру. – Это не мы вас затопили…

Я вошла в коридор, спокойно закрыла за собой дверь, накинула цепочку, обнаруженную мной на двери и, повернувшись к девушке, с тревогой глядящей на меня, сказала:

– Я знаю, что это не вы…

– Что вам нужно? – возмущенным, но заметно дрожащим от страха голосом спросила девушка, отступая передо мной по коридору. – Кто вы такая?

– Ну, сначала я хотела бы узнать, кто ты такая? – спросила я сурово.

– А меня Рустам попросил квартиру посторожить, пока он уехал, – бросилась Вика объяснять. – Он скоро вернется. Через пару дней. Вы заходите через два дня. Он приедет. А я не знаю ничего про его дела. Он меня попросил только пожить здесь несколько дней и все…

– Да ты присядь. Что ты трясешься-то! – сказала я. – Я же тебя и не спрашиваю пока ни о чем. Не волнуйся.

Мои фразы, как я и предполагала, ее не успокоили, а взволновали и испугали еще больше. Она уже успела пройти в кухню, уперлась ногами в табурет и, не глядя, села на него, едва не промахнувшись. Сидела она молча и только моргала округлившимися от страха глазами. Я давно сделала для себя вывод: если человек что-то скрывает и боится что-то рассказывать, то все остальное он мне обязательно выложит, нужно только вовремя его подталкивать.

– О Рустаме и его делах мы с тобой поговорим потом и не здесь, – многозначительно произнесла я. – К сожалению, дело не только в Рустаме.

Глаза Вики еще больше округлились. Она вцепилась руками в край табурета и не замечала даже, что простыня распахнулась и раскрыла ее небольшие, но очень соблазнительные, торчащие вперед груди.

– Так вот, Вика…

– Откуда вы знаете мое имя? – вздрогнула она.

Я усмехнулась.

– Я знаю не только это, – сказала я, внимательно и строго глядя ей прямо в глаза, словно следователь на допросе. – Я хотела бы услышать от тебя…

Я произнесла «от тебя» с подчеркнутой многозначительностью.

– …когда ты в последний раз видела Ангелину Олеговну Сереброву?

Взгляд Вики заметался по кухне, видно было, что она в полной растерянности. И с Гелей, и с неведомым Рустамом ее связывало что-то такое, что она предпочла бы скрыть.

«Ну нет, милая, – подумала я, – ты мне сейчас все расскажешь!»

– Заранее предупреждаю тебя, – продолжала я на нее давить, – чтобы ты не пыталась ввести меня в заблуждение, многое мне уже известно. Но меня интересуют подробности. О чем вы говорили? Слово в слово. Весь разговор. И главное – как расстались? И где?

– Ну, да! Да! Мы с ней поругались! – воскликнула девушка. – И даже подрались немного. Она мне деньги принесла. Долг. Но не все. А мне самой нужно долги через два дня возвращать. Я настаивала…

– На чем? – спросила я резко.

Она опять вздрогнула и что-то забормотала нечленораздельно.

Я встала, подошла к ней вплотную и рывком сбросила простыню с ее плеч. Вика тут же съежилась на табуретке, словно ей стало очень холодно. Она тоскливо посмотрела на лежащую у ее ног на полу простыню, но не сделала попытки ее поднять. Просто сидела передо мной обнаженная, вцепившись пальцами в край табуретки, и дрожала.

– Откуда у тебя эта царапина? – крикнула я и ткнула пальцем в ее шею, где и в самом деле видна была свежая красная полоса. – Это следы от ногтей Серебровой? Это она держалась за твою шею, а ты разжимала ее руки, чтобы сбросить ее вниз?

Вика от моего вопроса резко качнулась назад и упала вместе с табуреткой на пол. Она не попыталась встать, а только прижалась голой спиной к батарее отопления под окном и сжалась в комок.

Я, конечно, сама нисколько не верила в такую версию. Дело в том, что Вика вряд ли смогла бы справиться со своей подругой. Человек, которого пытаются сбросить вниз с одиннадцатого этажа, не сопротивляется только в одном случае – если сам хочет умереть и только провоцирует кого-то другого сделать с ним то, что он не может сделать с собой сам. Если же он хочет остаться в живых, он отчаянно борется за жизнь. И далеко не каждый взрослый сумеет справиться с девушкой и без особого труда сбросить ее с лоджии. Тут пришлось бы потрудиться. Наверняка Геля цеплялась бы изо всех сил, удесятеренных близостью и страхом смерти. Попробуйте взять в руки кошку, выйти с ней на балкон и попытаться сбросить ее вниз. Даже не попытаться, а только сделать вид, что пытаетесь ее сбросить. Боюсь, что на руках у вас, а то и на лице живого места не останется от ее когтей… Человек не кошка и справиться с ним гораздо труднее, если, конечно, не застать его врасплох. Вика наверняка не смогла бы справиться со своей подругой.

– Экспертиза обнаружила у нее под ногтями остатки кожи. – Вику нужно было добить, и я добивала, она же сама сказала, что дралась с Гелей, царапина, похоже, и впрямь оставлена ногтями погибшей. – Я не завидую твоему положению… Можешь не отвечать, но не думаю, что этим ты улучшишь свои дела. Молчишь?.. Как хочешь.

Я вздохнула, словно была расстроена тем, что моя попытка хоть как-то облегчить ужасное положение, в которое попала Вика, провалилась, и достала из кармана свой сотовый телефон.

– Все! – заявила я. – Я вызываю опергруппу. Если хочешь молчать, то можешь молчать в камере сколько тебе захочется… Но учти, что в одиночку тебя не посадят. В сизо камеры переполнены. По двадцать человек находятся в камерах, рассчитанных на троих. И многие сидят там годами, пока идет следствие… Там любят красивых и свеженьких. Таких, как ты. Ты знаешь, что такое женщина, просидевшая пару лет в тюрьме? Знаешь, что тебя ждет в первые же часы твоего пребывания в камере? То же самое, что ждет каждую новенькую. Из-за тебя будут драться женщины. Из-за того, кому ты будешь принадлежать, чьей наложницей станешь. Тебя быстро научат быть послушной и ласковой, и ты поймешь, что лучше не сопротивляться и делать то, что тебе приказывают.

– Замолчите! Я прошу вас! Замолчите! Я не хочу этого слушать! Я все расскажу! Только замолчите! Замолчите! Я не хочу!

«Вот так-то лучше, дорогая моя! – подумала я. – Теперь ты мне все расскажешь. И о Геле, и о своем Рустаме».

Я достала пачку «Winston», закурила, подняла с пола простыню и швырнула ее Вике. Сотовый телефон я все еще держала в руке, как напоминание о грозящей ей опасности, от которой ее может сейчас спасти только абсолютная искренность и откровенность. Некоторые угрызения совести я, конечно, испытывала, запугивая эту неизвестно в чем виноватую девочку, но… Мне нужен был результат. Я не представляю, как добиться того, что тебе нужно, и остаться абсолютно чистым. Такое бывает только в наивных до тошноты книгах и фильмах, но не в жизни. Романтический период у меня давно закончился, розовые очки, в которых я появилась в Тарасове, приехав из своего родного заволжского Карасева, давно потерялись в гонке и давке современной городской жизни. И я нисколько об этом не жалею, выбрав для себя трезвый, хотя и не очень порой приятный реализм. В конце концов, девочке тоже неплохо было бы научиться отличать настоящие опасности от мнимых и не поддаваться, когда ее «берут на пушку», как это сейчас проделала с нею я.

– Хватит истерики! – жестко сказала я, зная, что малейшая мягкость с моей стороны тотчас спровоцирует ее на слезы, сопли и обмороки. – Если тебе есть что сказать, говори! Когда ты в последний раз видела Сереброву?

– Она приходила ко мне позавчера! – заторопилась Вика, почувствовав в моем голосе обещание избавить ее от грядущих ужасов. – Но мы встречались с ней здесь, в этой квартире! И она ушла от меня одна! Я не пошла с ней и не знаю, как она оказалась там… В том доме, на одиннадцатом этаже. Я только сегодня узнала о том, что она умерла, из новостей по телевизору. Я тут ни при чем! Мы подрались с ней здесь! Из-за денег. Она покупала у меня травку и кокаин. И часто брала в долг, когда не могла заплатить сразу…

«Вот так фокус! – Я едва сумела проконтролировать свое лицо, чтобы удержать брови от удивленного движения вверх. – Похоже, я не зря ее терзала. Ну-ка, ну-ка, давай, девочка, дальше!»

– Она принесла только двести долларов, – продолжала Вика, – а должна была – четыреста. А мне самой нужно отдавать Рустаму аванс за новую партию. Он через два дня привезет из Казахстана.

«Еще лучше! – подумала я. – По-моему, ты, милашка, получила по заслугам, а то еще и маловато. Во всяком случае, жалеть тебя не стоит».

– Ну, я ей предложила опять тот же самый вариант, – продолжала Вика, решившая, похоже, ничего теперь от меня не скрывать, – как со мной расплатиться. Она однажды жила у Рустама два дня, когда у нее денег не было. Ну, отрабатывала мне долг. Я Рустаму сказала, что я ей заплатила, что может пользоваться ею, как хочет. А ей не понравилось то, что он заставлял ее делать. Она вообще-то сама была такая – кого хочешь заставит делать то, что ей надо. Командовать любила. В тот раз я ее просто к стенке приперла, сказала, что родителям расскажу, что она торчит часто. Ей отец денег тогда перестал бы давать. Она и согласилась Рустама обслужить. Родителям сказала, что на Волгу поехала с друзьями, а сама здесь была – у Рустама. А я те два дня от него отдохнула, действительно на Волгу съездила. Он же такой козел ненасытный…

Она всхлипнула и уткнулась лицом в свою простыню. Но мне было недостаточно того, что она рассказала, и заканчивать нашу беседу я пока не собиралась. Кое-какие подробности взаимоотношений Гели с отчимом я уже уточнила. Например, он, сетуя на свои редкие встречи с приемной дочерью, так и не удосужился мне сообщить, что регулярно давал ей деньги. Для этого им как минимум нужно было столь же регулярно встречаться друг с другом. Интересно, – и много он ей давал на карманные расходы?

– Ты знаешь, какую сумму отец обычно давал Геле? – спросила я Вику.

Она подняла голову и кивнула.

– Конечно, знаю, – сказала она. – Геля последнее время все их мне приносила. За «дурь» расплачивалась. Каждую неделю – двести долларов.

«Неплохо, однако, – подумала я. – Двести баксов на карманные расходы для сопливой девчонки. Совсем неплохо. Что-то не похоже даже на карманные расходы. Может быть, тут что-то другое? Что? Может быть, он ей платил за что-то? Но за что? Гадать можно сколько угодно…»

– Но последнее время Геле не хватало двухсот в неделю, – продолжала объяснять Вика. – Она брала у меня в долг, а мне-то приходилось расплачиваться, Рустам в долг никогда не дает. Я уже у него и так постоянно живу. А он еще и следит за мной. Чтобы я ни с кем больше, значит, кроме него… Так что же! За нее расплачиваться! Один раз ее саму заставила, хотела опять то же самое сделать. А она меня сразу ударила. Ну, и подрались. А потом она сказала, что скоро пошлет меня… Ну, в смысле, перестанет со мной дело иметь. Ей нужно только какое-то дело провернуть, она сказала…

– Какое? – тут же спросила я. – Она сказала, какое дело?

Вика помотала головой.

– Нет, – ответила она. – Я даже не поняла, что она имеет в виду. Она вообще последнее время какая-то странная была. Уставится в одну точку и сидит так. По полчаса могла так сидеть, не двигаясь. И резкая стала, жесткая. Она и раньше, правда, была не подарок. А последнее время – совсем уж.

– Когда это началось? – спросила я.

– Недели три назад, наверное, – ответила Вика, которая заметно успокоилась оттого, что рассказала мне большую часть своих тайн и ничего страшного с ней пока не произошло. Остальное ей рассказывать теперь гораздо легче. На этот обман, заключающийся в разрыве во времени между признанием в преступлении и наказанием, следователи часто ловят неопытных и психологически слабых преступников. Но Вику я пока и в самом деле не собиралась сдавать милиции. Она мне могла еще пригодиться.

– Теперь о себе, – приказала я ей. – Кто такая? Где родители? Много ли у тебя клиентов? С кем из поставщиков, кроме Рустама, работаешь? И без вранья. Если хоть что-то не совпадет с той информацией, что у меня уже есть, я тебя выгораживать не буду.

Вдохновленная таким моим скрытым обещанием ее «выгораживать», Вика принялась вываливать мне все, что только можно было сказать о себе, не стесняясь подробностей.

Полное имя Вики – Виктория, «что значит – победа!» – добавила она мне с непосредственной наивностью. Но это ее не настоящее имя. На самом деле ее зовут Оксана Комарова. Приехала в Тарасов из Камышина Волгоградской области с четко сформулированной жизненной задачей – покорить мир. Начать решила с Тарасова. Поступила на физический факультет тарасовского университета потому, что в Тарасове конкурс был гораздо меньше, чем в Волгограде. С раннего детства считала себя звездой, которой скоро предстоит блеснуть. А вот где она будет блистать, Вика представляла себе очень туманно. Но обязательно там, где много денег и поклонников. Она еще не решила, по какой именно из лестниц она будет карабкаться на жизненный Олимп. Впрочем, «карабкаться» – это мое слово, она выразилась по-другому. «Я знаю, что я взлечу! Обязательно взлечу! Я еще не выбрала – как, но это будет! Я уверена». На физфаке Вика продолжает учиться только для того, чтобы получить диплом. Хотя ее гораздо больше интересуют дипломы совсем другого рода. Вика несколько раз принимала участие в конкурсах красоты разного уровня, но не выше регионального поволжского «Мисс Волга». Выше пятого места ни разу не заняла. Один из спонсоров, который финансировал ее участие в конкурсе «Мисс Тарасов», посадил ее на иглу. После этого она нашла Рустама и пристроилась к нему, расплачиваясь за наркотики частью натурой, частью тем, что перепродавала взятую у него в долг наркоту своим подругам, которых сама же и приучала. Так и Гелю на крючок посадила… Но даже сейчас, несколько раз испытав разочарование в своих планах, набив уже немало шишек, она не изменила своего мнения о себе. Она по-прежнему считает себя способной покорить весь мир только своим темпераментом и внешними данными. Это у нее, конечно, детское представление, сохранившееся с того возраста, когда ребенок считает себя подарком не только для своих родителей, но и для всех окружающих. Родители ее, кстати, остались в Камышине, мать – художник-оформитель на небольшом заводике, выпускающем крышки для консервирования, отец работает то сторожем, то дворником, то нанимается к кому-нибудь огород копать, а в общем-то пьяница. Ни капли любви к своим родителям в ее словах и интонациях я не заметила, только иронию и даже насмешку, пожалуй… Теперь у нее новый жизненный проект. После того, как из нее не вышла эстрадная певица, – оказывается, она и этот вариант пробовала – Вика решила стать артисткой и скоро уедет в Москву, на «Мосфильм», или в Сочи на «Кинотавр», да денег на билет пока нет. Но кто-нибудь этот ее проект обязательно профинансирует. Она вот только разделается с Рустамом и найдет себе кого-нибудь посолиднее и побогаче.

– Ладно, детка, – сказала я ей, решив ее еще немного успокоить и обнадежить, чтобы наше с ней расставание не вызвало у нее недоумения, – я тебе, пожалуй, верю, что ты не сталкивала Гелю с одиннадцатого этажа. Но мне нужно будет убедить в этом и других. А с теми уликами, которые против тебя имеются, сделать это очень трудно. Поэтому вспоминай очень подробно тот вечер. Любая ничтожная и неважная на первый взгляд мелочь может оказаться для тебя спасительной.

Вика помолчала минуту, но потом помотала головой и сказала:

– Я не знаю, что говорить. Вы спрашивайте, а я буду отвечать. Я так лучше расскажу.

– Хорошо, – вздохнула я. – Тогда скажи, как ты относишься к версии о самоубийстве Серебровой? Она могла сама это сделать?

– Гелька?! – искренне удивилась Вика. – Да никогда! Это мамаша ее тихоней считает. А эта тихоня одной девчонке с мехмата лицо испортила, когда они в туалете подрались. У той шрам теперь остался.

– Из-за чего подрались? – спросила я.

– Да в том-то и дело, что ни из-за чего. Гелька в туалет шла курить, а та в дверях стояла. Может, и нарочно. Тоже – крутую из себя строила. Ну, Гелька сказала, где ей больше подходит торчать. Та ответила. Гелька ей по морде дипломатом. Нос сломала. Разбираловка целая была. Но на Гельку никто не сказал из тех, кто видел, не хотели с ней связываться. А Гелька сказала, что она в это время с парнем была в спортзале. Парень подтвердил. Так та дура ни с чем и осталась.

– Давно это было? – спросила я.

– Да с полмесяца уже, – сказала Вика, наморщив лоб. – Я же говорю, она последнее время совсем психованная стала. Правда, один раз я снимала ее с окна, когда мы вместе ширнулись, она вдруг заявила, что она ангел и полетит на небо. Сначала просто руками махала, а потом в окно полезла. Весь кайф мне сломала тогда, у меня даже прошло все, как я это увидела. Но только она потом улыбалась как-то нехорошо, когда я ее от окна оттащила. Может, и притворялась, спектакль мне устраивала. Она любила дергать за ниточки, управлять другими, как куклами.

– Ты сказала, что последнее время она была «психованная», как ты выразилась, – спросила я, вспомнив о Косовиче. – Она ни к какому врачу не ходила в связи с этим?

– Нет, – покачала головой Вика, – не слышала… Она говорила только как-то раз, что у ее отца есть какой-то врач, психолог. Или у матери, не помню точно.

– Ладно, оставим это, – перебила я ее. – У нее был парень? Ты говорила что-то о спортзале…

Вика округлила на меня глаза.

– Да у нее их больше, чем у меня, было! – воскликнула она, словно мне хорошо были известны все ее амурные дела. – А тот, в спортзале, это так… Она с ним только трахнулась пару раз за то, что он ее выручил. А так она всегда сама парней выбирала и брала их сама. Любого могла заставить с собой пойти, да и что их заставлять-то. Они всегда готовы… Правда, за Гелькой все они долго потом бегали и дрались друг с другом. А она последний месяц только с одним ходила. Какой-то американец, говорит. Трахается классно, у нее вроде бы еще не было такого парня никогда. Но это она, по-моему, меня дразнила. Она мне всегда в нос тыкала, что у нее все и всегда лучше получается и все лучшее – ей достается. Я, честно говоря, ее за это иногда просто ненавидела.