Сибирская эпопея

Путь, по которому прошли англичане, недолго оставался исключительно их завоеванием. Не успел Ричард Ченслер вернуться из первого путешествия, как новость о новом прямом маршруте в Россию облетела все фактории Брюгге, Гента, Антверпена, Дьепа и Амстердама. Быстрее всех отреагировала Голландия. Обычно голландские торговые корабли, как и корабли других стран, шли за русскими товарами через Данию в порты Балтики. Завоевание эстонского порта Нарвы армией Ивана Грозного создало возможность прямых контактов с русскими поставщиками. Однако русский порт на Балтике, основания которого так отчаянно добивался Иван Грозный, продержался недолго. Уже в конце 1581 года он опять перешел к шведам. Осмотрительные голландцы, искавшие прямых контактов с Русью, сумели обойти это новое препятствие. Они снарядили лучших моряков, чтобы те обогнули Скандинавию, вошли в устье Двины и бросили якорь у пристаней первого русского города, Холмогор, примерно в шестидесяти километрах выше устья. В 1578 году два конкурировавших голландских корабля, один из которых был зафрахтован Жилем ван Ейхеленбергом из Антверпена, а другой – французским гугенотом, ставшим гражданином Голландии, Балтазаром де Мушероном, причалили там один за другим.117

Очень быстро голландские купцы оттесняют английских конкурентов. Помимо безукоризненного владения самыми современными навигационными приборами, у Нидерландов есть еще один секрет успеха: скромный размер страны. Если Англия пробует себя в роли мощной державы, которую интересуют только собственные коммерческие интересы, Амстердам видит свое призвание в том, чтобы стать территорией международной торговли. В голландских факториях, открытых всему миру, продаются и обмениваются самые разные товары. Англичане экспортируют в Россию только свои традиционные изделия: шерсть, ткани, полезные ископаемые, оружие, продукты. Голландцы готовы предложить все, что угодно, лишь бы был спрос. Купцы из Голландии продают пряности и экзотические товары, например, китайский шелк, посуду c Востока, кофе и редкие товары из Америки и, главное, серебро из рудников Нового Света. Такой широкий набор предложений позволяет, конечно, расширить круг клиентов, но, главное, дает важное преимущество в контактах с Русью, поскольку из-за недостатка денежных резервов ее экономика основана главным образом на обмене. Расширение ассортимента увеличивает возможности обмена. Англия предлагает лишь шерсть и мушкеты, а Голландия привозит целый магазин! Пытаясь компенсировать свою политическую слабость, Голландия решается на предоставление кредитов с таким небольшим процентом, что русские купцы, действующие на внешнем рынке, как, например, Строгановы, охотно брали их, часто попадая в зависимость от кредиторов. В числе должников амстердамских торговых домов оказывается даже царский двор. И еще одно обстоятельство в копилку голландцев – прямое следствие обретенной ими независимости и религиозной терпимости, характерной для этой страны. Многие гугеноты – купцы и мореплаватели из европейских стран, которые пострадали от религиозных войн у себя дома, нашли убежище в Соединенных провинциях Нидерландов, где начали успешно торговать под флагом приютившей их новой родины.

Успех не заставил себя ждать. За несколько лет голландцы догнали, а затем и перегнали англичан, и это несмотря на то, что англичане торговали, не выплачивая налогов и пошлин. В первой половине XVII века три четверти торговых операций с Московской Русью,118 доступ к внутреннему рынку которой находился далеко на севере, перешло в руки голландцев. В 1583 году, через год после утраты Нарвы – русской гавани-однодневки на Балтике, Иван Грозный решил вложить большие средства в северные районы страны, чтобы поддержать возникший источник доходов. Он основал новый город – Архангельск, самый европейский из русских городов, выбрав место рядом с Михайло-Архангельским монастырем.

Царь, в соответствии со своим характером, считает внешнюю торговлю собственным делом. Многие товары объявлены «запретными» – поташ, смола, необходимая для изготовления корпусов кораблей, пенька, из которой изготовляются тросы, то есть все, что используется в иностранных армиях и флотах. Их можно покупать только через царские торги. Зерно также не поступает в свободную продажу – оно экспортируется, как правило, когда из-за голода европейские цены на него взлетают. Зато на экспорт мехов и кож, особенно юфти, знаменитой мягкой кожи, из которой шьют высокую обувь, обтягивающую икры, не накладывается никаких ограничений. Все торговые операции между русскими купцами и иностранцами могут происходить только в Архангельске, на летней ярмарке, в июле и августе. Это правило позволяет контролировать все торговые контакты с иностранцами. Разгар ярмарки приходился на период между 20 и 30 августа, когда весь русский север стекается в Архангельск. В конце мая десятки торговых кораблей покидают Голландию и Фризские острова и берут курс на него. Корабли везут представителей процветающих торговых домов Фландрии или Голландии, которые постепенно оттесняют от самых выгодных дел своих конкурентов – сначала англичан, а затем еще и немцев и французов. Осенью русские купцы, среди которых, конечно, и Строгановы, отправляются вверх по реке и по ее притокам. Они доставляют купленные товары до волоков Вологды и Ярославля, а оттуда уже направляются в разные волжские города или в Москву.

Преемники Ивана Грозного построили на восточном берегу Двины, в новом порту, открытом для мира, крупный торговый центр – Гостиный двор. Его силуэт и сейчас – сердце архитектурного центра Архангельска. Гостиный двор состоит из трех внутренних дворов. Его главный фасад – толстая стена средневекового типа – тянется вдоль реки больше, чем на четыреста метров. По углам этого внушительного северного торжища – башни. Ворота открываются на пристани и на главные улицы города. Первый этаж Гостиного двора занимают склады, а второй образуют галереи с изящными арками. Крупные русские и европейские купцы принимают там гостей, каждый в своем помещении, среди стен, украшенных коврами или шкурами. Там ведутся переговоры о ценах на пушнину, которая в те времена составляла половину всего русского экспорта, или на импортные товары – металлы, порох, бумагу, материи, разную экзотику. Первый двор отводился для русских купцов, третий – для «немцев», то есть иностранцев, в частности, голландцев, а в центральном, похожем на крепость, сидели представители власти. Постепенно иностранцы обживают торговый квартал. Хотя существует формальное правило, согласно которому торговые операции могут происходить только во время ярмарки, самые предприимчивые купцы остаются на более долгий срок. Так как довольно часто случаются пожары, товары приходится закапывать – до следующего года. Некоторые голландские и английские семейства селятся неподалеку от Гостиного двора, в новом квартале – Немецкой слободе[6], улицы которой устроены на европейский манер. Царь, опасаясь европейского прозелитизма и возможной слишком бурной реакции православной церкви или местного населения, ограничивает поселения иностранцев несколькими кварталами. Архитектура расположенных здесь домов и сейчас напоминает о том, что в XVI и XVII веках это был европейский квартал[7]. В нем строят мельницы, лесопилки, кожевни, и, наконец, появляется англиканская церковь с остроконечной колокольней, которая и завершает формирование экзотического облика этой части центра города. Жители Архангельска окрестили новые пристани, символ голландского влияния, бруген («мост» по-голландски).119

Торговля процветает, и во второй половине XVII века доходы от торговых операций, которые осуществляются в стенах архангельского Гостиного двора, могут составлять до двух третей бюджета Руси. Голландцы получали львиную долю. Около 1650 года, например, 90 % русских товаров, отправляющихся в Европу, проходят через Амстердам.120 Голландский язык настолько распространен в отношениях с заграницей, что в XVII веке, когда русское посольство было послано ко двору Людовика XIV, оказалось, что ни глава миссии, ни его переводчик не говорят по-французски. Так что русских переводили на голландский, а потом – с голландского на французский.121

А французы? Они долго не обращают внимания на суету, возникшую в Северной Европе, и не спешат отхватить себе кусок русского пирога. Франция, намного более населенное королевство, чем Англия и, уж тем более, чем Нидерланды, ведет очень скромную торговлю с русским государством. Обычно французы продают товары, предназначенные для северных и восточных рынков, голландским купцам, которые заносят их в свои каталоги. Речь идет, конечно, о винах, красных и белых, о «галантерее»,122 о бесконечном количестве аксессуаров для одежды и для украшения интерьеров, и особенно о соли – ценном товаре, который по-прежнему в дефиците на русском рынке. Но почему французы не продают свои товары сами, напрямую? Французский дипломат-резидент, находившийся при дворе датского короля, задается этим вопросом. Посла приводит в бешенство то, что его соплеменники упускают возможность влиться в поток, устремившийся в Московскую Русь, который он сравнивает со всеобщим рывком в Америку за несколько десятилетий до этого. Шарль де Данзей в посланиях, адресованных королеве-матери, регентше Екатерине Медичи, королю Карлу IX и кардиналу Ришелье, сожалеет о необъяснимом бездействии Франции. Он сообщает, что торговцы во французских портах вместо того, чтобы, разделив между собой риски, как это сделали англичане, а затем голландцы, торговать с выгодой, только и делают, что вставляют друг другу палки в колеса. Он умоляет призвать их к порядку – ради их же собственной выгоды. «Да соблаговолит Ваше Величество, – пишет он Екатерине Медичи в 1571 году, – призвать купцов Ваших подданных к исполнению своего долга. Нормандцы завидуют тому, чем торгуют бретонцы и их соседи, и все ненавидят парижан и средиземноморские города. Когда им предлагаются разумные вещи, к которым прибегают немцы, англичане, голландцы и граждане других стран, чтобы обеспечить безопасность и удобство торговли, они отзываются о них с похвалой и признают их необходимость и пользу. Но нет никакой надежды заставить их действовать так же, разве что они покорятся Вашему приказу и власти».123 Кроме того, как продолжает дипломат, письма которого доказывают, что это был человек столь же прозорливый, сколь и упрямый, следует срочно направить посольство ко двору русского царя, чтобы выторговать такие же привилегии, которые заполучили конкуренты. Он начинает действовать без промедления и получает от датского короля, с которым у него установились особые отношения, право на беспошлинный проход для французских кораблей, направляющихся на север. Английские первопроходцы не имели такого права и держались вместе, чтобы уйти от датских военных кораблей, которые охотились за ними для взимания пошлины. Но ничего не меняется. Только купцы из Дьепа, частые гости на Балтике, видевшие, как Нарва перешла в руки русских, время от времени подумывают о том, чтобы последовать примеру англичан, и пытаются выяснить ситуацию. Данзей в Копенгагене раздражается: необходимо заручиться поддержкой русского царя, получить от него привилегии, и только от самих французских купцов зависит, сумеют ли они сравняться в этом с соседями. Так, в 1581 году, то есть через десять лет после письма королеве-матери, в котором впервые поднял эту проблему, он пишет: «Французские купцы настолько пристрастны друг к другу и завистливы, что ничего не станут делать вместе».124 Год спустя Данзей снова обращается к королю: «Я докладывал Вашему Величеству, что французские купцы смогут свободно и безопасно идти в сторону севера, как в Данию, так и в Москву <…> Вы единственный, Сир, кому позволено такое свободное плавание!»125

Наконец, 26 июня 1586 года, капитан из Дьепа Жан Соваж бросил якорь в Архангельске. Он привез первые грузы из Франции. Его принимает глава города – с радушием и… выпивкой. «Наши купцы, – пишет Соваж в записке, адресованной королю, – сошли на берег говорить с губернатором и отдать ему рапорт, как это принято во всех странах. Поприветствовав нас, губернатор спросил, кто они, и когда узнал, что мы французы, то весьма обрадовался и передал через переводчика, который представил нас, что мы желанные гости, а потом взял большую серебряную чашу и наполнил ее. Надобно было выпить все до дна, а потом еще одну, а потом третью также до дна. Выпив три такие полные чаши, начинаешь думать, что с этим покончено, но нет, самое худшее идет в конце: надобно осушить еще чашу водки, столь крепкой, что от нее живот и горло горят огнем. Но и тут еще не все: поговоривши немного, надобно пить за здоровье государя, и вы не смеете отказаться. Таков обычай здешней земли – много пить».126

Через тридцать три года после Уиллоби французы наконец-то добрались до Архангельска. Но дипломат Данзей пока не может вздохнуть с облегчением. Выяснилось, что по пути в Московскую Русь французский экипаж попытался обмануть датчан, предъявив фальшивые паспорта! И Данзей вынужден снова все улаживать…

Однако французы никогда не смогут догнать своих конкурентов. В 1615 году русский царь отправил Людовику XIII письмо с предложением дружбы, которое четырнадцать лет оставалось без ответа. И только в 1669 году, более чем через сто лет после англичан и три четверти века спустя после голландцев, Кольбер попытался решить эту проблему, вложив немалые государственные средства в Северную Компанию, призванную составить конкуренцию другим иностранным компаниям. В то время французский флот процветал. За двадцать лет торговый флот вырос в два раза, военный – в десять. Министру необходимы мачты из высоких деревьев, смола, ему нужны паруса из льна, канаты, все то, что в огромном количестве продается на ярмарке в Архангельске. Он хочет подрезать крылья Голландии, с которой Франция готовится вступить в войну[8]. Несмотря на все усилия и огромные денежные вложения, Северная Компания, затеянная министром Людовика XIV, продержалась не больше 15 лет. В 1683 году Кольбер умер, а два года спустя, отменив Нантский эдикт, король полностью перечеркнул надежды своего усопшего слуги, по сути выкосив французскую элиту. Гугеноты массово бегут в Голландию, которой и будут служить верно и преданно. И даже в Московскую Русь, которая их примет – к ярости «короля-солнца».

Коммерческая притягательность Руси и большие доходы, которые европейские державы надеются получить в ближайшей перспективе, не утолили жажду новых открытий и не остановили гонку в сторону Китая и Индии – через север. Свидетельства мореплавателей, столкнувшихся с дрейфующими льдами и утверждавшими, что дальше по морю продвинуться невозможно, не убедили географов и картографов. То был век Великих географических открытий, и многие умы испытывали оптимизм, граничивший с фантазиями. Всегда находились отчаянно храбрые предприниматели, на свой страх и риск финансировавшие походы в далекие страны, где якобы текли золотые реки. Мешают льды? Нужно обогнуть их с севера, ведь где-то там, на самой макушке Земли, есть более теплое судоходное море. Или же пройти по континенту, который еще не открыт. На карте Меркатора, опубликованной в 1596 году, у Северного полюса изображены четыре большие острова и море между ними.127 Наблюдения на озерах показали, что они начинают замерзать с берегов. Не следует ли из этого, что и океаны ведут себя так же? Даже Михаил Ломоносов, родившийся в Архангельске и потому знакомый с детства с севером, великий ум, пытливый, на редкость прозорливый человек, заложивший в России основы современной науки, защищал эту теорию. Некоторые географы полагали также, что ледовые поля – скопления льдов, вынесенных реками. Они считали, что соленое море не замерзает.

Английские и голландские моряки, твердо уверовавшие в данную гипотезу, мечтали первыми обнаружить мифический северно-восточный проход и предпринимали одну попытку за другой. Уже в 1556 году, почти сразу же после триумфального возвращения Ричарда Ченслера, почтенный Себастьян Кабот (которому в тот момент было уже более восьмидесяти лет) собирает экспедицию для поиска прохода на Восток под командованием Стивена Барроу, участника плавания Ченслера. Небольшой парусно-гребной корабль (пинас) «Зерхетрифт» (Serchethrift – дословно с немецкого «ищи выгоды») дошел до устья Печоры, встретив лодки рыбаков-поморов. Немного восточнее английские моряки вступили в беседу с другими русскими рыбаками, которые сообщили им, что едва виднеющаяся на горизонте суша называется Новая Земля. «Затем этот русский нам объяснил, что на Новой Земле есть гора, как он считал, самая высокая в мире», – рассказывает Барроу. «Я не видел той горы. Он также дал нам несколько указаний, как найти дорогу к реке Обь. Его звали Лошак», – завершает капитан с истинно английской решительностью. Барроу первым добрался до входа в Карское море. Пролив был перегорожен льдами, и пинас повернул назад.

Вслед за Барроу отправляются другие английские экспедиции. Всех манит величественная река Обь, впадающая в Карское море. Как рассказывал в 1549 году Сигизмунд фон Герберштейн, эта загадочная река. Говорили, что она берет начало в самом сердце Азии, в озере Катай, и, следовательно, по ней можно проникнуть прямо внутрь Китая. Однако ее сторожит идол Золотая Баба, видный издалека. В утробе Золотой Бабы ребенок, а внутри него – другой ребенок. Герберштейн даже нарисовал Золотую Бабу на карте, которая была у экипажа Барроу. Как бы ни пролегал путь – по земле или по морю – Обь должна была стать ключом к столь желанному Китаю. «За Обью находится теплое море»,128 – пишет в 1578 году в Москве английский торговый представитель Черри в заметках, предназначенных для его лондонских сотрудников. В 1580 году Московская компания снаряжает в путь капитанов Артура Пэта и Чарльза Джекмена с заданием «попасть в страну и земли великого правителя китайского и в города Камбала [Хан-Балык, «город хана», Пекин] и Квинсей».129 За этим путешествием пристально наблюдают из Европы. Находившийся в Дуйсбурге картограф Герард Кремер, более известный под латинизированным именем Герарда Меркатора[9], приходит в бешенство от того, как легко моряки поворачивают назад. Ведь до Китая, как он полагал, было уже рукой подать! «Месье, – пишет он в 1580 году английскому арматору Ричарду Хаклюйту, организатору экспедиции, – я крайне недоволен тем, что, несмотря на потраченное время, не все необходимые инструкции были даны; надеюсь, что перед отплытием Артур Пэт был проинформирован относительно некоторых деталей. До Катая, несомненно, можно добраться легко и быстро, и меня немало поразило то, что после удачного начала и после того, как было пройдено более половины пути, путешествие было прервано и взят курс на Запад. Ведь прямо за Новой Землей находится огромный залив, в середине которого берут начало большие реки, по моему мнению, вполне судоходные.

Эти реки ведут в глубь континента, они могли бы использоваться для торговли разными товарами и для их доставки из Катая в Англию».130 Пэт и Джекмен, доплыв до Новой Земли, несмотря на все старания, не смогли продвинуться дальше Югорского Шара, соединяющего Карское и Баренцево моря и полностью забитого льдами. «Непреодолимо», – решает Пэт. И все равно, что там думает Меркатор, дающий советы из своего кабинета.

И опять новый этап открывают голландцы. Эмигрировавший уроженец Нормандии гугенот Балтазар де Мушерон (его брата звали Мельхиор!), ставший частым гостем Московии, на протяжении десяти лет собирал разные сведения о таинственном морском пути. В 1593 году он отправляет составленные им отчет и рекомендации голландскому правительству, и, несколькими месяцами позже, четыре корабля покинули порты Амстердама, Энкхёйзена и Зеландии. Это первая крупная нидерландская экспедиция. Всего их будет три. И командует первой экспедицией Виллем Баренц.

Экспедиция 1594 года следует известным уже указаниям. Два корабля берут курс на север Атлантики в надежде обойти паковый лед через полюс. Баренц же, со своей стороны, впервые пытается обойти длинный остров Новая Земля с северной стороны, где еще никто, кроме русских, не бывал. Экспедиция привозит самую разнообразную информацию, она открывает «новые» острова, немедленно получившие голландские названия, а также гигантские – в несколько сотен – колонии моржей, «огромных морских чудищ, во много раз превосходящих размеры быков»,131 которые произвели большое впечатление на матросов. Экспедиция обнаружила также православные кресты, могилы и избушки русских рыбаков, находившиеся очень далеко на севере. Одно из этих мест, известное сейчас как бухта Строганова, возможно, было охотничьей базой знаменитых купцов. Однако Баренц не смог преодолеть «Ледовое море». Он хотел перезимовать, чтобы продолжить плавание на следующий год, но, несмотря на его протесты, было решено отправиться обратно. Моряки составили общее заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, заявляем перед Богом и людьми, что сделали все, что зависело от нас, чтобы пройти через Северное море и достичь Китая и Японии в соответствии с данными нам инструкциями».132 Вторая попытка, состоявшаяся годом позже, не принесла ничего нового. Лед полностью перегородил проходы в Карское море. Но Баренц не отказывается от своего плана. Он упрям, и он хочет вернуться туда, где прервалась его последняя экспедиция. К тому же город Амстердам пообещал выплатить двадцать пять тысяч флоринов тому, кто сможет пробиться через северо-восток в сторону Китая. Купцы соглашаются снарядить третью экспедицию из двух кораблей, но, опасаясь, вероятно, слишком авантюрного склада характера Баренца, настаивают, чтобы он шел только в качестве главного штурмана. Экспедиция покидает Голландию 10 мая 1596 года. Ни один из кораблей не вернется. 17 июля корабль, на котором находился Баренц, оказался у Новой Земли. 19 августа голландцы проходят мимо ее самого северного мыса, который называют мысом Желания. 21-го они остановлены льдами в небольшой бухте на мелководье. 26-го корабль окончательно сжат льдами, льдины напирают с такой силой, что его корпус не выдерживает.

«Корабль был совершенно окружен и сжат льдом; все около него стало трещать, и казалось, что он разламывается на сто частей; это было ужасно и видеть, и слышать; волосы становились дыбом при столь страшном зрелище»,133 – записывает Геррит де Веер (де Фер, в отечественной традиции), который вел дневник экспедиции. Однако самое страшное ждало впереди. Европейцы были плохо знакомы с арктическим климатом, у экипажа не оказалось ни подходящей одежды, ни многих предметов, необходимых для ставшей неизбежной зимовки на этой широте. Из досок палубы и корпуса моряки построили жилище – дом с очагом в самом центре. Но безжалостный холод проникал и туда. Запись от 6 декабря: «Скверная погода, при восточном ветре, принесла нам тягости и такой сильный холод, что он был почти невыносим. Мы с жалостью смотрели друг на друга, опасаясь, что если мороз будет еще усиливаться, то мы погибнем от холода, так как хотя мы и развели сильный огонь, но все же не могли согреться; даже благородное испанское вино, которое очень горячо, совершенно замерзало от холода».134 Запись от 27 декабря: «В доме же стояла такая сильная стужа, что даже когда мы сидели перед большим огнем, почти обжигая ноги, то спины у нас зябли, и они были покрыты инеем». И в довершение, словно всего этого было мало, начинается цинга. 14 июня следующего 1597 года голландцы, полуживые и измученные жестокой зимой, покидают свое жилище, чтобы попытаться спастись на лодках. Баренц и многие другие тяжело больны. 16 июня они снова проплывают мимо мыса Желания. Баренц просит, чтобы его подняли: «Я хочу еще раз посмотреть на него». 20 июня он говорит: «Мне кажется, что я протяну недолго, – а потом просит, – Геррит, дай мне напиться». Де Веер свидетельствует: «Он закатил глаза и неожиданно скончался».135 Встретившиеся рыбаки-поморы помогли остальным членам экипажа добраться до русских берегов. Это произошло 2 сентября 1597 года. С тех пор северное море носит имя главного штурмана Баренца. Люди Баренца узнали от подобравших их рыбаков, что те каждый год проходят в Карское море. Рыбаки поведали также, что дальше находятся большие реки: легендарная Обь, а также Енисей и еще одна – третья – река, которую голландцы записали под именем «Молконзей». Мангазея, богатейшая Мангазея! Эта страна, по словам поморов, настоящий рай для искателей пушнины. Сказано достаточно, чтобы надежды и страсти вспыхнули с новой силой.

В конце XVI века надежды пройти наконец по северо-восточному пути стали таять. Московская компания профинансировала еще две экспедиции – 1607 и 1608 года, которые возглавлял знаменитый мореплаватель Генри Гудзон (Hudson), но потом решила отказаться от дальнейших попыток. Голландцы Ван Керкховен (1609), Джан Мэй и Корнелиус Босман (1625) также потерпели поражение. Несмотря на собранные сведения и очень точные указания русских промышленников, которые умело лавировали между льдинами, европейским путешественникам не удается добиться цели. Иностранцы, которые остались в России и поселились в «немецких» слободах Москвы и Астрахани, полагали, что этот вопрос закрыт. В 1608 году голландский купец Исаак Масса писал: ««Я прекрасно знаю и могу это доказать, что этот северный путь закрыт и что все желающие его открыть претерпят неудачу в своих попытках».136 Исаак Масса жил в Москве и говорил по-русски. Его информативные записки о принявшей его стране позволяют видеть в нем главного иностранного эксперта по русским делам. Он действительно был первым из вереницы ярких граждан Нидерландов в России. Достаточно назвать, например, Николаса Витсена, будущего бургомистра Амстердама и активного сторонника сотрудничества обеих стран, или Андриеса Виниуса[10], видную фигуру при русском царе. Эмигранты, прочно осевшие на новой родине, советуют европейцам сконцентрировать усилия на контактах с Русью и на покупке пушнины. Они рассказывали, что жители Оби и Мангазеи добывают множество соболей, чернобурых лисиц и песцов самых невероятных раскрасок.