Немного повеселев, я решила тут же отправиться в театр и, не теряя времени, пока спектакль еще не закончился, найти свидетелей, которые подтвердят, что Арнольд Салько покидал театр незадолго до убийства.
Когда оно, кстати, произошло? Что-нибудь около восьми…
До театра пешком минут десять, а если на машине, можно успеть максимум за четыре.
Сколько он находился в квартире?
Минут пять.
Четыре минуты обратно.
Добавим по минуте на то, чтобы войти в дом, открыть-закрыть квартиру и выйти из дома.
Получается – пятнадцать.
Ему нужно было всего пятнадцать минут, чтобы совершить это преступление. Мог он выкроить четверть часа во время спектакля?
Я напрягла память, вспоминая спектакль, виденный мной полгода назад.
По-моему, там достаточно эпизодов, в которых Мефистофель подолгу не появляется на сцене. Надо только выяснить, какой эпизод шел во время убийства – начиная, скажем, с без четверти восемь до четверти девятого… А ведь есть еще антракт, во время которого можно смотаться даже и в более отдаленный район Тарасова, натворить там дел и благополучно вернуться, не привлекая ничьего внимания в театре!
Почти бегом я отправилась к театру. По моим расчетам, спектакль еще не должен был кончиться, и обилие идущих мне навстречу людей сильно меня обеспокоило. Наверняка это были зрители, возвращающиеся из театра домой.
– Простите, – обратилась я к какой-то пожилой парочке, – не подскажете, спектакль в драме уже кончился?
Женщина раздраженно посмотрела на мои длинные ноги и ничего в ответ не сказала, а мужчина пробормотал как-то смущенно:
– Да, знаете ли… Раньше времени.
– А почему раньше? – спросила я, но они уже показывали мне свои спины.
«Что-то тут неладно! – забеспокоилась я, прибавив после этого разговора шагу. – Почему он сказал: «Раньше времени»?»
В фойе перед кассами театра все еще толпился народ. Часть зрителей, как я поняла, оккупировала кассу и требовала немедленно вернуть назад деньги за билеты. В окошке кассы мелькала растерянная физиономия главного администратора, который что-то бубнил, но его совершенно не было слышно за возбужденными голосами недовольных зрителей.
Вместо билетерш на входе непосредственно в театральное помещение, к гардеробу, стояли милиционеры.
– Послушайте, что случилось? – ухватила я за рукав какого-то парня лет шестнадцати.
Он дернул рукой, освобождая рукав своей джинсовой рубашки, и собирался пройти мимо, но бросил взгляд на мои ноги и остановился.
– Там кого-то убили, – сказал он. – Во время спектакля. А вы разве не оттуда?
Он показал рукой на вход, в котором маячила фигура милиционера.
Я покачала головой, пораженная его сообщением. Неужели милиция уже обнаружила труп и арестовала Салько? Но как они догадались, что убийца – он?! Может быть, он сам пошел к ним и признался? Такие случаи иногда бывают…
– Убили? – переспросила я с довольно тупым, наверное, видом. – Кто-то из артистов убил?
– А кто ж его знает, – пожал плечами парень. – А давайте я вас провожу и по дороге все расскажу! Вам в какую сторону?
– Подожди! – поморщилась я, все еще не понимая ничего. – А как же обнаружили труп?
– Откуда ж я знаю – как? – усмехнулся парень. – Прямо во время действия сначала визг за кулисами, потом вылетает на сцену какая-то тетка и орет благим матом: «Убили! Убили! Милицию вызывайте!» В зале шум, естественно. Артисты все со сцены – за кулисы. Потом выходит какой-то мужик в пиджаке, я так понял – директор, и говорит: «Приносим свои извинения, в театре произошел несчастный случай, и мы вынуждены спектакль прервать. Приглашаем всех вас с теми же билетами приходить на любой спектакль в любой день. А сегодня – извините…» А сам как подобрал со сцены шапочку четырехугольную – ее Фауст потерял, когда со сцены убегал, – так и мял ее все время в руках. А руки у него сильно дрожали. Я это хорошо видел, я в четвертом ряду сидел.
– Так он же сказал – несчастный случай! – возразила я. – При чем же здесь убийство?
Парень опять усмехнулся.
– Да соврал он про несчастный случай. У меня тут знакомый один работает рабочим сцены, я сразу к нему побежал, пока милиция не приехала и все ходы за кулисы не перекрыла. Так он говорит, никакой это не несчастный случай. Убийство! Я подробней у него не успел расспросить, милиция приехала и все из-за кулис обратно в зал ломанулись. Ну, я имею в виду, кто прибежал узнать, что почем. Я же не один такой любопытный оказался. Так вы в каком районе живете, я вам помогу до дома добраться, а по дороге и поговорим заодно о чем хотите. Вас как зовут?
– Оля меня зовут, – ответила я машинально. – Послушай, а ты можешь…
– А меня – Ромой! – перебил он меня радостно. – Так мы идем?
– Стой! – разозлилась я. – Я тоже до ужаса любопытная! Если ты сейчас сможешь найти своего знакомого, так и быть, разрешу тебе проводить меня до дома.
– Запросто! – обрадовался парень и тут же исчез.
Я посмотрела по сторонам, наблюдая, как рассасывается народ у входа, и через три минуты увидела вновь Рому, который тащил за руку еще одного парня, на вид чуть постарше, с длинными прямыми черными волосами..
– Вот! – сказал он торжествующе. – Еле успел перехватить у служебного входа. Он уже домой уходил. Еле уговорил сюда подойти!
Первое, что сделал парень, пришедший с Ромой, – окинул меня взглядом с ног до головы, причем на ногах его взгляд немного задержался, и я сразу поняла, как Роме удалось «уговорить» этого парня встретиться со мной.
– Ты работаешь в театре? – спросила я. – Что там у вас произошло?
Парень продолжал меня оценивать, и я читала на его лице все, что сейчас прокручивается в его голове. «Старовата, конечно, – наверняка думал он. – Но ножки… Отпад!»
– Ладно, пошли! – скомандовал он нам обоим. – Что на улице-то болтать. Тут кафешка есть рядом, там всегда винишко есть очень неплохое…
И, не дожидаясь моего согласия, потащил меня за руку через дорогу. На противоположной стороне, чуть наискосок от театра, я увидела вывеску – «Театральное». Я покорно последовала за своим потенциальным источником информации.
В кафе было всего четыре столика, и два из них оказались свободными. Мы уселись у окна, парень постарше подошел к стойке и вернулся с открытой бутылкой дешевого портвейна и двумя стаканами.
– За знакомство, – сказал он, разливая портвейн по стаканам.
Рома смотрел на него с некоторым восхищением и в то же время обиженно.
Парень заметил его взгляд и свысока усмехнулся.
– А тебе не надо, – сказал он, демонстративно отодвигая от него бутылку. – Опять от матери влетит. Я же и виноват буду.
Ромка по-мальчишески надулся. Потом вскочил и начал шарить по карманам. Найдя какую-то мелочь, он почти бегом направился к стойке и вернулся к нам со стаканом портвейна. Сев на свое место, он независимо посмотрел на своего знакомого и тоже сказал мне:
– За знакомство!
«Только напиться с вами мне и не хватало!» – подумала я и сказала вслух:
– Я портвейн не пью. Купи мне сухого.
Парень на секунду смутился, и я сразу поняла, что у него денег больше нет. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня развязно.
– А что? – спросил он наглым тоном. – Портвешком брезгуешь, что ли?
– Валер, что ты цепляешься? – вылез Рома, которому очень не хотелось со мной ссориться. – Ну не хочет она!
– Закройся! – спокойно сказал ему Валера, не поворачивая головы и глядя откровенно на вырез моего платья.
– Не то чтобы не хочу, – заюлила я перед этим сопляком (чего не сделаешь ради дела), – просто я от портвейна дурею.
– Так это ж самый кайф! – ухмыльнулся Валера. – Задуреть и оторваться на полную катушку!
Я поняла, что ситуация складывается не лучшим для меня образом. Этот Валера сразу почувствовал каким-то образом, что я очень заинтересована в том, что он знает о случившемся в театре, и теперь просто «внаглую», выражаясь его языком, меня шантажировал.
«Черт с тобой! – подумала я. – Я тебе подыграю, но эту твою ухмылку запомню!»
А вслух я сказала:
– Ладно, я выпью! Но только после этого ты расскажешь мне очень подробно все, что знаешь о случившемся сегодня в театре. Согласен?
Вместо ответа он вновь поднял свой стакан с портвейном и повторил:
– За знакомство!
Пришлось выпить.
Честно сказать, мне это не впервой – пить дешевое крепленое вино. Случалось, когда я была еще студенткой и ходила к девчонкам в общежитие в гости, правда, особого удовольствия от этого напитка я никогда не испытывала. Но ради дела… Почему бы и не выпить?
Выпили.
Ромка тоже осушил полстакана. Закусывать было нечем.
– Ну? – сказал Валера.
– Что «ну»? – ответила я. – Начинай!
– Короче, так! – заявил он. – Сегодня во время спектакля какая-то гнида замочила дядю Васю. Мужик был отличный, всегда под градусом и угощал, когда ни попросишь! Кому он помешал – даже предположить трудно!
– Стоп-стоп-стоп! – воскликнула я, чувствуя, что портвейн слегка ударил мне в голову. – Я же сказала – с самого начала!
Валера помотал головой.
– Нет! – заявил он. – Ты этого не говорила!
– Теперь – говорю! – возразила я. – С самого начала! Или я пошла!
– Не нарывайся… – процедил он сквозь зубы.
– На что? – спросила я его угрожающе.
– На совет… – пробормотал он, чувствуя, что немного перегнул. – Давай так! Сейчас еще выпьем, и я начну с самого начала!
– Давай! – согласилась я.
Выпили еще по полстакана.
На этот раз портвейн показался мне совершенно отвратительным. Голова плыла все сильнее, и я уже подумала, что опрометчиво согласилась пить эту гадость.
Поглядев на Ромку, я увидела, что он раскраснелся, глаза его неестественно блестят и он не сводит взгляда с моей груди. Валера держался более трезво.
– Во втором действии, в самом начале, мне на сцену идти, декорации менять, прямо на глазах у зрителей. У нас занавес вообще не закрывается. Не знаю почему. То ли это режиссерская находка, то ли просто сломалось там что-то в лебедке, хрен его знает… Короче, тащу я на сцену трон для Арнольда, он на нем во время шабаша ведьм должен сидеть, вдруг за кулисами – вопль! Кто орет – не разберешь. Визжит кто-то, как ножом его режут. Вроде – баба. Мы все на сцене замерли. И мы, рабочие, и артисты – тоже. Как раз пауза в действии, ни музыки, ни разговоров. И вдруг этот вопль. Весь зал слышал. Секунд через двадцать вылетает на сцену костюмерша Валька, дура набитая, хотя ей уже под пятьдесят, наверное, и орет во все горло: «Убили! Убили! Милицию вызывайте!»
– Кого убили? – спросила я, потеряв терпение. – Женщину?
Валера ухмыльнулся.
– Какую, блин, женщину! Я же говорил тебе – дядю Васю убили, пожарника! Ты, видно, уже совсем задурела! Правильно сказала – дуреешь ты от портвейна. И что ты меня перебиваешь, мать твою! Сама же просила – с самого начала! Будешь перебивать – еще бутылку куплю!
Как ни сильно шумело у меня в голове, я сообразила, вспомнила, что денег-то у него нет. Купит он!
Но он залез куда-то под рубашку, что-то там у себя нашарил и вынул из-за пазухи мятый-перемятый полтинник.
– Неприкосновенный запас! – сказал он многозначительно. – Расходуется только в чрезвычайных ситуациях. А сейчас, похоже, именно такая и есть.
И посмотрел на меня с каким-то намеком.
«Да пошел ты! – подумала я. – Знал бы ты, с кем сидишь, сопля! Я, между прочим, главный редактор газеты «Свидетель»! Слышал про такую? Вот так-то вот!»
– Продолжай, – сказала я. – Эту допьем, купишь еще. До утра далеко!
Валера слегка дернулся, услышав последнюю фразу, и посмотрел на Ромку с этаким наполеоновским выражением, а тот нахохлился и уткнулся носом в стакан.
«Эх, пацаны! – подумала я. – Какие ж вы еще глупые! Мозги у вас явно отстают от всего остального».
– Продолжаю! – объявил он, думая, конечно, не о том, что было в театре, а о том, что будет предстоящей ночью – как он себе это воображал. – Со сцены все – за кулисы. Про зрителей забыли. Кого убили, где? Никто не знает. Заметались. Потом сообразили Вальку спросить. Она трясется и твердит только: «В запаснике… Нож в спине». Я с парнями – туда, на склад, где декорации выездных спектаклей хранятся. Влетели и чуть не наступили на него… Я сразу понял, что это дядь Вася. Его красный пиджачок замызганный, его затылок с лысиной в полголовы. Не спутаешь. Из-под левой лопатки нож торчит. По самую рукоятку всадили. Я и нож сразу узнал – сапожника нож, из костюмерного цеха. Видела, может быть, такой, у сапожников часто такие бывают – из куска рессоры делают. Рессору выпрямляют, срезают под углом и затачивают. Острый, сволочь, не дай бог. Я к дядь Васе, пульс на шее ищу – нет. Не дышит уже. Его, наверное, сразу – насмерть. Под левую все же – похоже, в сердце вошел. Опытный какой-то мясник его грохнул. Умело грохнул, тут уж ничего не скажешь…
– Так кто же его – сапожник? – спросила я.
Валера посмотрел на меня маслеными глазами.
– Еще раз перебьешь, остальное дорасскажу утром, – пригрозил он.
– Утром ты отсыпаться будешь, – возразила я, посмотрев на него многообещающе. – Я же сказала – дурею от портвейна!
Валера судорожно глотнул и дернул плечами.
«Все! – подумала я. – Поверил, что он мне понравился и что эту ночь я проведу с ним. Теперь начнет все свои козыри поскорее сдавать…»
– Сапожника я сам допросил, пока менты не приехали. Если бы он, я бы ему за дядь Васю башку оторвал. Тот свой мужик был. А сапожник – гнида, татарин, трешку не выпросишь до зарплаты. Трясется над каждой копейкой… Я сначала точно на него подумал. Вечер же, спектакль идет, а он в театре торчит, какие-то ботфорты шьет. Я ломик пожарный взял у задней стены сцены – и в костюмерный, в закуток, где сапожники сидят. Сгреб его за воротник…
Валера продемонстрировал нам с Ромкой свою руку, чтобы мы представили, как он держал сапожника за воротник. Мы представили.
– Все, говорю, гнида! – продолжал он. – Молись своему Аллаху! Сейчас я тебя за дядю Васю изуродую!..
Он вдруг усмехнулся.
– Но он же не один там сидел. Сапожников трое в театре, у них срочный заказ был к премьере, они день и ночь сейчас пашут. Двое других подскочили, начали орать, что он с места не вставал с самого начала спектакля, не выходил никуда… Ни при чем оказался. А жаль я ему не зарядил ломиком между глаз!
– Так кто ж его убил-то? – спросила я, окончательно сбитая с толку, никак не могла сообразить – при чем здесь сапожник? – Не сам же дядя Вася себе нож в спину всадил.
– Не гони! – ухмыльнулся Валера. – Успеем! До утра далеко.
Я вдруг вспомнила, что это убийство в театре совсем отвлекло меня от той цели, с которой я сюда шла. Меня же в первую очередь интересует Салько-Мефистофель, а не убитый пожарник.
Тьфу ты, черт! Морда пьяная! Давай-ка выруливай! Портвейн она, видите ли, пьет! Перед сопляками комедию ломает. Тоже артисткой себя возомнила, что ли?
– Кто-то из ваших его убил? – спросила я. – Из артистов?
– Почему – из артистов? – удивился Валера. – В театре работают триста человек, а труппа всего – пятьдесят три. Ты что сразу на артистов-то наезжаешь?
Он почему-то обиделся за артистов. Я вообще заметила, что он, чем больше пьянел, тем агрессивней становился. Случай типичный, особенно для его возраста.
Я погладила его по щеке и провела пальцами по шее и безволосой груди между расстегнутыми верхними пуговицами рубашки.
– Валерик, – сказала я умоляюще. – Кто же его убил? Ты же знаешь, Валерик!
– Не называй меня Валерик! – огрызнулся он, хотя мое прикосновение было ему приятно: я почувствовала, как по коже у него пробежали мурашки.
– А как? – спросила я, кося под дурочку.
– Валет! – объявил он. – Меня так в театре называют.
Я поморщилась.
– Фу, валет! – сказала я разочарованно. – Почему не король?
– Ты достать меня хочешь, да? – прошипел он, схватив меня за руку чуть выше локтя. – Ты любишь, когда тебя бьют, да? У меня были такие бабы! Я их так лупил – сами кончали, без меня! Сейчас ко мне пойдем. У меня там все для тебя есть! И наручники найду, и дубинку резиновую, и плеточку…
Ромка смотрел то на него, то на меня, широко открыв глаза. Он даже протрезвел немного. Но молчал, не вмешивался, да его, собственно, и не просил никто вмешиваться.
– Плеткой по спине – кайф! – простонала я и заерзала на стуле.
Валера поднялся и рванул меня за руку.
– Пошли! – приказал он.
«Клиент дошел до кондиции! – вспомнила я фразу из какого-то старого смешного фильма советских времен. – Пора заканчивать комедию».
Я дернула его вниз, и он плюхнулся от неожиданности обратно на стул.
– Сядь! – сказала я ему очень жестким и даже угрожающим голосом. – Сначала ответишь на мои вопросы!
– Ты что? – растерялся он от произошедшей со мной перемены. – Какие вопросы?
Я усмехнулась зловеще.
– Вопросы, необходимые для полного выяснения обстоятельств совершенного в театре убийства! И предупреждаю тебя об ответственности за дачу ложных показаний. Какого черта ты мне тут битый час лапшу на уши вешаешь? – спросила я. – Дружка своего выгораживаешь? Я же дала тебе шанс! Ты им не воспользовался. Теперь все это очень похоже на укрывательство!
Ромка даже рот раскрыл от удивления, на меня глядя. Валера хлопал глазами и что-то напряженно соображал, быстро трезвея. Он явно принимал меня за опера из милиции, чего я, собственно, и добивалась.
– А… Меня уже допрашивали… – пробормотал он, растеряв всю свою наигранную агрессивность и высокомерие. – Я рассказал все, что знал.
– Во-первых, – заявила я, – ни с каким сапожником ты драться не собирался. Это ты наврал.
Валера густо покраснел.
«Угадала!» – поняла я.
– Во-вторых, – продолжала я, – почему ты ничего не сказал про своего дружка – Арнольда Салько?
Тут он так вытаращил на меня глаза, что мне это показалось даже неправдоподобным – таких больших глаз просто не бывает!
– Салько? – пробормотал он. – Но мы с ним даже незнакомы!
– Продолжаешь упираться! – сказала я. – Отлично! Этим мы еще займемся, я тебе обещаю! А теперь быстро отвечай на вопросы, не думая! Какая сцена в спектакле шла в восемь часов?
– Пьянка в кабаке Ауэрбаха! – без малейшей запинки ответил он.
Я тут же скисла. Его ответ разрушил все мои надежды поймать Арнольда в ловушку. Если шла сцена в кабачке, то Салько должен был в ней участвовать. Мефистофель показывает там всякие фокусы с вином, песню, кажется, поет…
Но как же это могло быть, ведь я сама видела его в квартире, где он душил свою жену! Ничего не понимаю…
– Только я никакой не приятель Арнольда Салько! – заволновался Валера, видя, что я задумалась. – Он вообще ни с кем не дружит…
Он вдруг запнулся, и я не пропустила это мимо ушей.
– Кроме? – спросила я.
Валера смутился окончательно.
– Кроме дяди Васи, – выдавил он из себя. – Которого убили сегодня.
– Ах, вот как! – воскликнула я. – Отлично! Сейчас мы поедем к тебе, дружок. Там ты все и расскажешь. И поверь мне, нам очень пригодятся и наручники, и плетка, и резиновая дубинка.
Валера вдруг вскочил и, уронив стул, бросился к выходу на улицу. Ромка дернулся за ним, но, услышав мой смех, остановился.
– Куда он? – спросил он взволнованно. – Он же убежит! Я догоню.
– Не советую! – сказала я, смеясь. – Нос тебе он точно разобьет. Представляешь, каким ты домой заявишься – пьяный, нос распухший, рубашка в крови. Кошмар! Что мама скажет?
– Да нет матери сейчас дома! – обиделся почему-то Рома. – Уехала она к бабке в деревню. У-е-ха-ла! Один я сейчас дома живу.
Про отца я говорить ничего не стала. Раз он сам про него молчит, словно его вообще не существует, значит, и говорить не о чем. Вернее – не о ком.
Я заметила, что стоит он покачиваясь, и вздохнула. Вот еще забота на мою голову.
– Ну что ж, – сказала я. – Пошли, домой тебя отведу. А то тебе в вытрезвителе ночевать придется… Дом-то твой помнишь где?
– Я сам! – заявил он. – Не надо.
– Надо, Рома, надо! – уговаривающим тоном сказала я. – Поверь мне – надо. В этом нет ничего обидного, что я провожу тебя домой.
– Нет! – помотал он головой. – Лучше я тебя провожу. То есть вас.
– Нет уж, спасибо, дружок, – улыбнулась я. – Ко мне сейчас нельзя. Неприятностей наживешь.
– Понятно… – промычал он, подумав, вероятно, о том, что дома меня ждет муж, хотя я-то имела в виду не мужа, конечно, а опергруппу, которая вполне могла уже меня поджидать дома, если Салько сообразил вовремя сообщить в милицию о моем с ним договоре.
– Ничего ты не понял… – вздохнула я. – Но ко мне действительно лучше не ходить, а ты, уж поверь мне, загремишь в милицию, если пойдешь сейчас один. Вокруг театра ментов полно.
Но он упрямо покачал головой. Он хотел уважать себя, правда, не знал еще толком – как. Эх, мальчишка!
– Тогда давай сделаем так, – предложила я. – Ты сейчас пригласишь меня к себе, я соглашусь, и мы спокойно пойдем.
Он задумался на несколько секунд, потом кивнул головой и сказал:
– Оля, пойдемте ко мне? У меня есть отличный растворимый кофе.
Он вдруг икнул и добавил:
– И записи отличные. На дисках!
Я улыбнулась.
– Пошли! – сказала я. – Люблю кофе. Особенно растворимый.
Глава 3
До Роминого дома мы добрались без приключений. Всем известно, что милиция никогда не забирает мужчин, даже очень пьяных, если они идут с женщиной. Любой милиционер знает, что женщина своего мужчину ни за что им не отдаст, разве что с боем.
А вот дальше начались мучения. На улице Рома еще держался, а войдя в подъезд своего дома, расслабился и раскис.
Он повис на мне, глядя прямо перед собой совершенно бессмысленными глазами, и я вынуждена была посадить его на пол, потому что не знала, в какой квартире он живет, а на вопросы мои он вообще не реагировал. Пришлось пошарить у него по карманам.
Хорошо, что у него оказалась какая-то квитанция, он в ремонт что-то сдал совсем недавно. Что именно, меня не интересовало, а вот адрес там стоял, и номер квартиры в ней был указан. Ключи я тоже нашла.
Когда мы поднимались на шестой этаж, я с ужасом подумала, что было бы, если бы лифт не работал. На себе его пришлось бы тащить? Уж больно он оказался тяжелым. Или я просто устала?
С трудом я приволокла его к дверям квартиры, открыла дверь и прямым ходом оттранспортировала его в ванную комнату.
Стянув с него рубашку, брюки и все остальное, я усадила его в ванну и начала приводить в чувство.
Минут через пятнадцать интенсивного контрастного душа он открыл глаза и посмотрел на меня.
– Ну, что, малыш, хочешь еще стаканчик портвейна? – спросила я.
Услышав мои слова, он болезненно сморщился. Наконец он почувствовал себя гораздо лучше и, кажется, вспомнил, кто я такая, хотя и не замечал еще, что сидит в ванне в обнаженном виде.
Оставив его завершать отрезвляющие водные процедуры, я ушла на кухню и приготовила кофе – себе и крепкого чая – для Ромки.
Когда я вновь заглянула в ванную, он уже настолько пришел в себя, что страшно смущался своей наготы, хотя и обмотался кое-как полотенцем.
– Теперь марш в постель! – приказала я. – Выпьешь чаю – и спать. И приготовься, что утром голова будет болеть.
Он вышел из ванной и, пошатываясь, побрел в спальню.
«Ну все! – вздохнула я. – Выпью кофе и… Куда? Домой? Не хотелось бы. Кто знает, что меня там ждет. К Маринке? А если и у нее – засада? К Маринке тоже нельзя. Позвоню Виктору, он найдет для меня что-нибудь. Если не сам – то его друзья-»афганцы» помогут…»
Выпив кофе и почувствовав себя в состоянии вновь выйти на улицы ночного города без острого чувства жалости к самой себе, я посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Боже! Куда я в таком виде. Нет, нужно срочно привести себя в порядок. И я отправилась в ванную.
Приняв душ, почистив платье и придя к выводу, что выгляжу вполне приемлемо, я собралась уходить и заглянула в спальню узнать, как там Рома – спит, надеюсь.
Свет из коридора падал на кровать, и я увидела, что Ромка забился под одеяло с головой, охваченный крупной дрожью, больше похожей на судороги. Встревоженная, я подошла к нему.
– Как ты? В норме? – спросила я, присев к нему на постель.
Он выглянул из-под одеяла и посмотрел на меня. Он, кажется, что-то хотел сказать, но его губы так тряслись, что получилось лишь невнятное бормотание.
– Тебе холодно? – спросила я. – Укрыть еще чем-нибудь?
Он энергично помотал головой из стороны в сторону.
– Страшно? – догадалась я. – Да не бойся, глупый, я здесь!
Я положила руку ему на голову и вздохнула.
«Синдром абстиненции, – подумала я, – чувство страха, ощущение вины, неуверенность, одиночество, мысли о самоубийстве. Психика у него слабенькая, может и с балкона спрыгнуть. Одного его оставлять нельзя. Я себе потом не прощу, если с ним что-то случится. Придется, наверное, остаться…»