Книга Ночь кровавой луны - читать онлайн бесплатно, автор Светлана Алешина. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Ночь кровавой луны
Ночь кровавой луны
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Ночь кровавой луны

Я с интересом посмотрела на него. Ах, я загоняюсь?

– И куда это я, как ты изволил выразиться, загоняюсь?

– Вот это и вопрос – куда тебя занесет, – развел он руками. – Может быть, тебе стоит сначала все-таки подумать?

– Я подумаю, – вздохнув, согласилась я. – Непременно. Как только, так сразу. Я буду много и напряженно думать, а о результате этого непосильного процесса сообщу тебе почтой. Лет через двадцать.

– Все-таки ты еще дерзкий подросток, – печально констатировал он. – Очень хочется видеть тебя повзрослевшей и поумневшей, но я реалист. Я понимаю, что пока это невозможно. А жаль…

– Иногда, когда я смотрю на скучных взрослых типа вас с Ванцовым, я начинаю понимать Питера Пэна, – улыбнулась я. – Тоже не хочется взрослеть.

– То есть ты хочешь доказать недоказуемое и гордишься этим своим стремлением, – кивнул он с довольным видом.

– Нет, я просто хочу понять этого человека. Эта история возбудила во мне интерес…

– Сашенька, – возвел он очи к небесам.

– Меня там нет. Я здесь сижу, – рассмеялась я.

– Сашенька, а почему же тебя она не заинтересовала в тот момент, когда сам факт этого убийства потряс весь город?

«Потому что я не видела его глаз», – хотелось ответить мне, но я прикусила язык, предчувствуя гнусные инсинуации по поводу моего нездорового увлечения этим красавцем Воронцовым.

Я просто тихо процитировала Уайльда.

Любимых убивают все – за радость и позор,За слишком сильную любовь, за равнодушный взор, Все убивают – но не всем выносят приговор…

– Сашенька, я все понимаю. Но ты пытаешься весь мир населить поэзией, а в нем этого нет. Дай тебе волю – ты начнешь одухотворять стол, пытаясь придать ему человеческие черты. Перед тобой убийца, а ты вкладываешь в его уста «Балладу Редингской тюрьмы», которую он, возможно, и не читал никогда. Он же спортсмен, Сашка! Мастер спорта по стрельбе…

– Ага! И почему тогда он предпочел топор?

– Не знаю, спроси у него. Да неужели бы он не смог оправдаться, если бы захотел? Он предпочитает молчать…

– Аутизм, – пожала я плечами. – Или просто он хочет страданий.

– А дети? Для них он тоже хочет страданий?

– О детях я не подумала, – призналась я.

Как это я, в самом деле? Да ведь есть кому меня нанять!

Я сразу оживилась.

– Они маленькие, – прочел мои мысли Лариков. – У них нет денег.

– Хватит рубля, – отмахнулась я.

– Сначала просто посмотри в их глаза, ладно? Может, после этого ты перестанешь жалеть убийцу их матери…

– Знаешь, в чем проблема? – тихо сказала я. – Я его как раз не жалею. Это вы все его настолько жалеете, что пытаетесь взвалить все на невинного человека – лишь бы убийце Маши Тумановской спокойно жилось! А я вот как раз и не хочу, чтобы это случилось…

– Ладно, с тобой бессмысленно разговаривать, – махнул он рукой. – Пока ты сама не убедишься в вине Воронцова, наши доводы так и будут казаться тебе недостаточно убедительными…

– А я еще ни одного веского не слышала. Наоборот. Почему мастер спорта по стрельбе, и – заметь! – обладатель стрелкового оружия, вдруг использует топор? Тем более что состояние аффекта вы все отметаете… Ежели убийство было таким хладнокровным, не проще ли было все обдумать заранее? Например, использовать глушитель? Дождаться, когда дома не будет соседей. Самому их куда-нибудь вызвать по телефону, наконец!

– Зачем же ему так откровенно действовать? Выстрел сразу указал бы на него. А топор…

– Он хотел скрыться? Или нет?

– Са-ша…

– Я уже лет сто, как ношу это имя! Черт вас всех побери, Лариков! Человек хочет скрыться и садится на пол, ожидая милицию! А если он так делает, значит, он не собирался смываться! Вы сговорились, что ли, демонстрировать столь очевидную тупость?

Он открыл рот, чтобы мне возразить, но остановился и махнул рукой.

– Ладно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, так это называется…

– Называй это как тебе заблагорассудится, – пробурчала я.

– Тебе бы чуточку здравого смысла… – грустно усмехнулся он. – Жизнь совсем не дивный сад, Александра Сергеевна! Зачастую жизнь – мусорная куча.

– Это потому, что люди сами превращают ее в мусорную кучу, – отрезала я. – И вообще – как посмотреть! Может быть, она все-таки дивный сад, просто вы видите только помойку? Сквозь закопченные стекла вашего сознания?

* * *

Дверь хлопнула. Лариков ушел, оставив меня наедине с собственными сомнениями.

А что, если он прав? Стала бы я так живо интересоваться судьбой этого Воронцова, если бы он, скажем, был похож не на Даймона Хилла, а на Расторгуева?

– Но он похож на Хилла, – сообщила я своему задумчивому отражению. – Его глаза, кстати, привлекли меня совсем не красотой, а выражением. Я не могла не откликнуться на этот призыв боли!

– Ага, конечно, – растянуло губы в язвительной улыбке мое собственное наглое отражение. – А ежели бы это были глаза человека, черты лица которого не отвечали бы твоим возвышенным требованиям?

Уф, какое же оно наглое-то! Так и хотелось запустить в него графином!

– И вообще ты уверена, что, если он действительно не виновен, тебе удастся доказать это? Путь-то один – надо найти истинного преступника!

– Что я и собираюсь сделать…

– Ах, какая умненькая девочка! «Ищут пожарники, ищет милиция»… Ничего найти не могут. И тут является она – Сашенька Данич! Этакая маленькая героиня!

– Нечего издеваться, – буркнула я. – Над собой я издеваться не позволю даже самой себе!

Кажется, я собираюсь поссориться сама с собой, как это ни парадоксально звучит!

Но в это время в дверь позвонили.

Я впустила в комнату донельзя смущенную и растерянную Люду.

– Я так рада, что вы этим заинтересовались, Саша! – произнесла она после того, как я растопила возникшую было неловкость чашечкой кофе. – Потому что я…

Она собралась с силами и, глядя мне в глаза, выпалила:

– Я не верю, что Игорь мог это сделать! Поэтому я и пришла, хотя Ванцов, возможно, после этого меня уволит!

– Ничего, – успокоила я ее. – Лариков меня тоже скорее всего уволит, и мы организуем с вами женское частное сыскное агентство!

Она рассмеялась.

– Неплохая идея!

– Если женщину начинают задвигать в угол, в ней просыпается зверь феминизма, – сообщила я. – Так что мы с вами будем отстаивать собственные убеждения, несмотря ни на что.

Она была со мной полностью согласна.

– Так что вас интересует об Игоре? – спросила она.

– Все, – сказала я. – Абсолютно все, что вам известно! От начала и до конца!

Глава 3

– Он не мог ее убить, – начала она. – Не знаю, как вам объяснить, почему я в этом уверена. Просто достаточно посмотреть человеку в глаза и увидеть, что он не убийца. Но Ванцов считает все это женскими сантиментами. Если Игорь чего-то и добился своим молчанием – только того, что его возненавидели. Ванцов, может быть, раньше и был склонен к сомнениям в его вине, но в молчании Игоря он усматривает теперь холодное презрение. А улики… Все против него, Саша! Как назло. Соседка – вы бы ее видели, такая стерва! О, она в подробностях рассказала о скандалах, которые постоянно происходили в семье Воронцовых! О том, что дверь хлопнула, а потом раздался ужасный крик и еще один, а перед этим Игорь отвез детей к своим родителям, поэтому дома были только они вдвоем с женой. Дверь же хлопнула только один раз перед тем, как она услышала этот ужасный женский крик!

– А других свидетелей не было?

– Квартира расположена в старом доме. Там на лестничной площадке только две двери. Напротив друг друга. Всего три этажа, – как назло, все происходило в рабочее время. Дома оказалась только эта Аббасова и еще старушка на первом этаже. Та полуслепа и абсолютно глуха. Толку от нее никакого.

– Та-ак… Ее опрашивали?

– Пытались. Без толку. Улыбается, как блаженная, и кивает головой. Ее спросишь: он хороший человек? Кивает и улыбается. Он плохой? Точно такая же реакция… По-моему, у нее уже старческий маразм.

– А какие отношения были у Аббасовой с семьей Воронцовых?

– Она сказала, что Воронцов ее презирал. С Машей же они иногда пили кофе. Про Воронцова она наговорила такую кучу гадостей, что я начала невольно испытывать к нему симпатию. А Маша, по ее словам, была слабым и никчемным существом, которое не могло бы и шагу сделать, если бы ее постоянно не наставляла эта Аббасова.

– А мне поговорить с ними можно?

– Знаете, Саша, я вам дам их адреса, но постарайтесь все-таки встретиться с родителями Игоря перед этим. Вам надо сначала быть «подхваченной», понимаете? Надо, чтобы вас наняли. Иначе неприятностей не оберетесь. И еще, если свидетели не говорят чего-то представителям уголовного розыска, они вряд ли начнут откровенничать с вами, вы уж меня извините…

– Значит, у вас сложилось впечатление, что эта Аббасова врет? Или о чем-то недоговаривает?

– Я бы сказала не так. Она просто сама верит в бред, который несет. Мне показалось, что она относится к тому типу людей, которые свято верят в свою непогрешимость. Но – я ей не верю. Мне показалось, что все она представляет в несколько преувеличенном виде. Сгущает краски, понимаете?

– Одно и то же в данной ситуации… Что еще вы можете сказать? Ведь я так поняла, что не только его глаза – еще нечто странное заставило вас усомниться в его вине? Или я не права?

Она не решалась ответить на мой вопрос сразу. Это было видно по робким движениям пальцев, теребящих краешек салфетки, по легкому движению губ…

– Это разглашение тайны, Саша. Меня за это по головке не погладят, – тихо сказала она.

Я не имела права настаивать.

– Хорошо, – кивнула я головой. – Попробую докопаться сама. Вы и так мне помогали.

– Я помогаю не вам, – она покачала головой. – Я пытаюсь помочь Игорю и Машиным детям. Мой вам совет – попытайтесь поговорить с родителями Маши. И ищите ответ в приюте для женщин и детей. Мне кажется, что именно там кроется разгадка этого преступления.

– А Ванцов? Он что, не разговаривал с ними?

– Разговаривал. Нет, не надо так уж очернять Лешеньку! Он пытается докопаться до правды, честное слово! И точно так же, как и мы, не уверен в виновности Воронцова! Но вы сами увидите, что там творятся странные вещи! У меня сложилось четкое ощущение, что все, кто мог бы помочь, играют в некую игру – то ли боятся кого-то конкретного, то ли просто привыкли к страху и боятся всех сразу… То ли они просто-напросто растеряны и ошарашены настолько, что действительно ничего не могут вспомнить! Но мне показалось, что они хотят спрятаться от реальности. И им все равно, что происходит с неким Игорем Воронцовым, потому что, если решили, что он виновен, значит, так тому и быть!

Я ее поняла. Если бы все люди охотно делились наблюдениями и умозаключениями, наша работа была бы такой замечательно легкой, но отчего-то делятся своими дурацкими наблюдениями зачастую те, кто вряд ли заслуживает доверия. Ими движут самые разные причины, но в целом их показания оказываются только палками в колесе! Или человек хочет привлечь к себе внимание и врет напропалую уверенно, выдавая желаемое за действительное. Или он сводит счеты с обвиняемыми, и тогда вообще тяжело продраться к правде сквозь нагромождения лжи…

А те, кто может сказать правду, молчат.

– Я принесла вам вырезки из газет, – сказала Люда. – Может быть, вам что-то пригодится. Я сама собирала их. Честно говоря, пыталась я провести собственное расследование, но, видимо, нет у меня таланта к самостоятельным действиям! Если вам будет нужна моя помощь…

– Да, наверное, будет нужна, – кивнула я.

– Возьмите, – протянула она мне бумажный квадратик. – Это мой домашний телефон. Я буду рада оказаться вам полезной, Саша!

* * *

Проводив ее, я начала просматривать вырезки из газет. Их было много – от крошечных сообщений, из которых можно было выяснить только картину преступления в весьма общих чертах, до больших материалов на целую страницу, в которых рассказывалось все о Маше, об Игоре, о том, что могло быть причиной убийства… В основном, все они повторяли друг друга с весьма маленькими вариациями, и я в конце концов выделила три статьи, достаточно большие и представляющие совершенно различные точки зрения.

Первая была написана женщиной. Я прочла ее подробнейшее исследование мелких деталей Машиной жизни и выяснила для себя много интересного. Например, оказалось, что Маша Тумановская «уделяла настолько много внимания своему служению», что на личную жизнь у нее почти не оставалось времени. Автор статьи восхищалась этим, а у меня возник вопрос – кто же тогда занимался детьми? Насколько я успела узнать из этой же статьи, старшей девочке было четырнадцать лет, то есть у нее был «опасный» переходный возраст. А мальчишке было семь, значит, кто-то должен был заниматься детьми?

Из этой же статьи я вынесла, что детьми Маше заниматься было вовсе не обязательно, поскольку их никто не обижал.

– А невнимание? – пробурчала я. – Оно тоже ведь обижает…

Мое неодобрение относилось не к покойной Тумановской, а к автору статьи. Впрочем, я выписала ее имя и координаты газеты, в которой был напечатан этот материал. Это была некая «Любовь Тихомирова».

Вторая статья была вырезана из «Тарасовского криминала». Там было тоже тщательно и подробно описано преступление де-факто, поэтому я отложила ее в сторону, дабы вчитаться на досуге поподробнее – сейчас у меня не было времени.

Статья была полезна еще и тем, что в ней задавался тот же вопрос, который не давал покоя и мне: почему мастер спорта по стрельбе воспользовался чуждым видом оружия, тем более что никуда не собирался убегать с места преступления? И – о чудо! – там же дотошный автор подробно описал соседку, Ольгу Владимировну Аббасову, которая, как оказалось, была не в ладах с законом, так как задерживалась за хранение наркотиков. Кроме того, на ее квартире вечно происходили пьянки и дебоши. Там была еще целая масса полезных мне сведений, и я даже подумала, что скорее всего автор знает много больше, чем написал, поэтому я внесла его в мой список.

Третья статья изобиловала возмущенными криками. Я бы ее выкинула, не задумываясь, но в ней говорилось, что у Маши Тумановской, оказывается, была масса врагов. И имена двоих из них приводились – причем, увидев их, я присвистнула.

– Я бы поостереглась иметь таких врагов, – пробормотала я, вписывая в свой «талмуд» Анну Воронкову, работника «Убежища», как она назвала приют, и по совместительству журналистку газеты «Женский мир».

Судя по тому, что имя Анны я встречала в других статьях непосредственно рядом с Машиным, я поняла, что именно она может оказаться бесценным свидетелем.

А возможно, и моим клиентом… Поскольку Анна тоже не верила в то, что Игорь Воронцов был убийцей.

* * *

Время пролетело незаметно. Взглянув на часы, я подпрыгнула.

У меня оставалось мало времени, если я хотела сегодня встретиться с Воронцовыми. А жили они – не ближний свет!

Улица Тополиная располагалась возле леса, где-то в районе Первой Дачной, и в темноте разгуливать там мне совсем не хотелось.

Поэтому я быстро написала Ларикову эпистолу, в которой уведомляла его, что вряд ли появлюсь сегодня в офисе – от Тополиной куда ближе до моего дома, чем до нашего «офиса», – но я обязательно позвоню вечером, если, конечно, мой дражайший босс вознамерится провести сегодняшний вечер в родных стенах.

После этого я быстро оделась и вылетела на улицу.

«Какая все-таки жалость, что еще не начался байкерский сезон», – вздохнула я, глядя на остановку трамвая, заполненную людьми. Судя по их количеству, трамвая не было давно. Если бы был байк…

Но пока еще не сошел до конца снег. И ноги скользили и оказывались нередко мокрыми, потому что под ними была уже весенняя сырость.

«Ладно, – подумала я. – В конце концов, если трамвая давно не было, есть вероятность, что скоро он придет!»

* * *

Я поднималась в гору все выше и выше, и уныние местного пейзажа начало влиять на мое настроение. Мне теперь казалось, что все вокруг меня правы – я действительно лезу в абсолютно не мое дело, и с чего я вообще взяла, что справлюсь с этакой проблемой?

Словно в подтверждение моих слов из-за покосившихся ворот очередного шедевра архитектуры «частного сектора» – домишки, перекосившегося, будто миниатюрная «пизанская башня», – затявкала собака, ей тут же ответила вторая, потом третья, и я почувствовала себя осмеянной целым собачьим коллективом!

Но возвращаться мне не хотелось – не зря же я почти доползла до самого верха этой нескончаемой горы?

Теперь я уже видела женский монастырь, а значит, где-то рядом должен был располагаться дом родителей Воронцова.

Я остановилась, чтобы осмотреться. Из монастырского храма донесся колокольный звон, и в пустынной дотоле местности появились человеческие фигурки.

Остановив маленькую старушку, бредущую на службу, я спросила у нее, где находится Тополиная, дом пятнадцать.

Она подняла на меня глаза и с нескрываемым любопытством поинтересовалась:

– А вы не к Полине?

– К какой? – не поняла я.

– К Полине Воронцовой. Вы к ней, что ли?

– Да, – кивнула я.

– У ней беда, – поделилась со мной словоохотливая старушка, покачав головой, и снова повторила:

– Така беда… Сын ее жену вроде убил, не слыхали?

– Слыхала, – вздохнула я. – Но ведь это еще не доказано?

– Дак уже в тюрьме парень-то, – запричитала старуха. – А Машка его еще та курва была, еще та…

Она вдруг развернулась, не договорив, и пошла снова к храму.

– Постойте! – окликнула я ее. – А где их дом-то?

– Да вон он, – махнула она рукой. – Ты возле него стоишь.

С этими словами она торопливо засеменила своей дорогой.

Я проводила ее недоуменным взглядом и пожала плечами: за несколько минут общения старушка успела не только указать мне дом, но и поделилась своим отношением к бедной Маше Тумановской. Так что… Нечестно обвинять бабушку в невнимании к моей персоне!

Я направилась к домику, калитка, скрипнув, впустила меня в печальный двор.

Подойдя к двери, я постучала.

Сначала мне никто не ответил – домик казался всеми покинутым, но я не собиралась сдаваться и постучала снова.

На сей раз в доме где-то в глубине раздались шаги и зажегся свет. А потом мужской голос поинтересовался:

– Кто там?

И я первый раз не сразу сообразила, как мне следует представиться!

* * *

Нет, честное слово, я настолько растерялась, что мне даже не пришло в голову соврать, представиться, например, корреспондентом, или изобразить подругу Маши, или, наоборот, представиться знакомой Игоря!

Он снова спросил, кто я.

– Простите, что я вас беспокою, – выпалила я. – Я частный детектив. Александра Сергеевна Данич. Мне очень нужно с вами поговорить. Откройте, пожалуйста!

Человек за дверью задумался, можно ли мне доверять настолько, чтобы впустить в дом, но, видимо, любопытство пересилило, и дверь приоткрылась.

Убедившись, что я одна и без оружия, он открыл дверь шире, и теперь я могла его видеть.

– Здравствуйте, Александр Евгеньевич, – сказала я.

Сомнений в том, что передо мной стоит отец Игоря, у меня не возникло. Они были похожи как две капли воды, только у Воронцова-старшего не было бороды, а густые волосы уже давно поседели. Но глаза были такими же, точь-в-точь, – с легким прищуром, глубокие и карие, с легким оттенком зеленого, едва уловимого, лишь изредка вспыхивающего где-то в самой глубине.

Надо же быть до такой степени похожими!

* * *

– Ну-с, и чем я могу служить? – поинтересовался он, рассматривая меня с любопытством. – Такой юной девушке-детективу с пушкинским именем?

Я чувствовала себя полным «чайником»!

Что же мне ему сказать?

«Понимаете, я хочу спасти вашего сына»?

– Понимаете, – сказала я вслух, бросаясь в омут головой. – Я… Я хочу помочь вашему сыну!

– Игорю? – спросил он.

Я кивнула.

– Чем?

– Как чем?

– Чем вы ему можете помочь?

Я молчала, смотря в пол. Под его насмешливым взглядом я снова почувствовала себя ученицей старших классов. «Данич, вам не кажется, что иногда люди совершенно не желают, чтобы вы совали свой любопытный нос в их дела?»

– Деточка, – мягко произнес отец Игоря, дотрагиваясь до моего плеча. – Я благодарен вам за участие в судьбе моего сына… Поверьте, очень благодарен. Но… Вы же знаете, обстоятельства таковы, что все усилия обречены на провал. Вы хотите найти смягчающие вину обстоятельства? Я не думаю, что убийство имеет оправдание. Я, может быть, покажусь вам жестоким, но Игорю надо расплатиться за совершенное деяние. Какой бы ни была Мария, он не имел права так поступать… Бог запретил нам убивать, а Игорь нарушил эту заповедь. Так что давайте позволим ему пострадать за совершенное зло. Иначе его жизнь будет адом.

– Она и так ад, – буркнула я.

– Значит, так надо.

– Вы не правы, – покачала я головой. – Я надеялась найти в вашем лице союзника. Я думала, что вы, как и я, не верите в его вину!

– Но он убил ее, деточка! И ничего с этим поделать нельзя…

– Я так не считаю…

Ох, до чего мне хотелось сейчас расплакаться!

Хотя, если разобраться, «что мне Гекуба?»

А вот поди ж ты, к глазам подступают слезы, и я чувствую себя одинокой воительницей, чьи усилия заранее обрекают на провал даже те, в чьем лице я надеялась если не обрести союзников, то хотя бы увидеть немного сочувствия!

Впрочем, в глазах Воронцова-старшего оно было, это несомненно. Он сочувствовал мне как маленькой идиотке, увидевшей на одну минуту его сына и влюбившейся в него.

Собственно, об этом он меня и спросил:

Не влюбилась ли я в его сына?

– Нет, – ответила я. – Я просто ненавижу несправедливость.

– Ну, хорошо, – кивнул он. – Проходите в комнату. Я постараюсь вам объяснить, почему я уверен в вине сына. Но ради всего святого, не смотрите на меня как на врага! Я меньше всего на свете желаю Игорю беды. И искренне хотел бы, чтобы все в его судьбе изменилось. Но мой сын уже совершил то, что совершил. А я достаточно разумный человек, чтобы не отвергать объективную реальность!

Глава 4

– Значит, вы ненавидите несправедливость… – сказал он, когда мы вошли в комнату, заставленную книгами. – Смею вас заверить, я отношусь к этому же типу людей.

Я взглядом пробежала по корешкам книг. Хозяин комнаты явно был увлечен философией. Но что меня немного удивило – так это то, что наряду с Брянчаниновым и Лосским мирно соседствовали Блаватская и Андреев («Врага надо знать в лицо», – сказал Воронцов, заметив мое удивление), а на отдельной полке стояли тома Антисфена, Диогена, Кратета и другой «кинической братии».

Похоже, отец Игоря всерьез увлекался «киниками».

– Я могу печалиться о судьбе моего сына, хотя, на мой взгляд, он поступил подобно Эзопу. Знаете, как он погиб?

Я кивнула.

– «Где здесь пропасть для свободных людей?» – процитировала я. – Вы считаете, что Игорь тоже выбрал эту самую «пропасть»?

– Именно так, – кивнул он. – Хотя, очевидно, я наделяю своего сына не свойственной ему силой характера. Может быть, он просто не выдержал той бездны лицемерной жестокости, в которой последнее время его вынуждали жить. Его – и его детей. Понять его можно, потому что…

Он встал и, не договорив, спросил:

– Вы будете чай с травами?

– Только, если можно, без них, – попросила я. – Травы расслабляют. Сразу хочется спать, а сон для меня пока – непозволительная роскошь…

– А как же с рецептом Грина? – улыбнулся он. – «Красивые девушки должны много есть и много спать»?

– Тогда они потолстеют, – рассмеялась я.

– В вашем возрасте хороший сон – необходимость.

– Пока я работаю, ночь – единственное время, когда я могу все разложить по полочкам, – призналась я. – За день моя голова поглощает столько информации, что на это действо у нее просто не хватает времени и сил. А ночью, когда я не обременяю ее новыми данными, она вполне может заняться ее переработкой.

– Зачем вы выбрали такую профессию?

– Я ее не выбирала, – пожала я плечами. – Она меня выбрала сама. Я собиралась работать переводчицей. С французского. Но судьба распорядилась иначе! Теперь один мой знакомый следователь утверждает, что талант детектива у меня от бога, хотя я ему не очень-то верю. Самой себе я кажусь довольно бестолковой особой. Но он утверждает, что у меня очень сильно развита интуиция.

– И сейчас, надо думать, она вас решила обмануть?

– Почему?

– Вам она подсказывает, что мой сын не убивал Марию. Она вас обманывает, – тихо и мягко повторил он.

– Я видела его. Я видела его глаза…

– И боль в них, – кивнул он. – Я сейчас вас разочарую. Эта боль в его глазах уже давно. Так же, как и нежелание говорить ни с кем, кроме Сашки.

– Сашки? – переспросила я. – Его сына?

– Нет, дочери, – сказал он, улыбаясь. – Мою внучку зовут так же, как и вас. Александрой. Мальчика – Павликом. Игорь и Маша назвали их в нашу честь. Маша… Она ведь нас очень любила. И мы любили ее. А в том, что с ней произошло, тоже виновен Игорь. Он слишком буквально понял совет Диогена «учить свою возлюбленную тому, что знает и чувствует сам». Иногда свобода, живущая в тебе, оказывается непосильной ношей для близкого тебе человека. Так получилось и здесь – Машина душа не смогла справиться с чувствами, которые подарил ей Игорь. Она сломалась, потому что… Впрочем, если вы познакомитесь с ее родителями, поймете, о чем я сейчас пытаюсь вам сказать. Если птицу всю жизнь держали в клетке, она погибает на воле. Она не знает, как себя вести. Это случилось с Машиной душой. Она сломалась. Она не выдержала и сломалась, точно так же, как ветка ломается под поцелуем ветра. Игорь был этим ветром, ибо мой сын умел оставаться свободным в любых условиях! И этому же пытался научить всех – Машу и детей.