С камнем за пазухой
Простым смертным вход сюда был негласно воспрещен. Оставалось только мысленно порадоваться тому, что сейчас это правило обернулось лично для меня исключением.
В зале народу собралось еще немного, да и посадочных мест здесь не было предусмотрено на большое количество. «Элита», – подумала я, потихоньку окидывая взглядом собравшуюся публику. И была вынуждена констатировать, что за последнее время обеспеченные представители населения нашего города обрели значительную интеллигентность и светский лоск, напрочь избавившись при этом от прежних пережитков власти и денег – грубости, надменности, отсутствия элементарных норм вежливости. Сейчас эти господа – а это слово очень хорошо подходило собравшейся публике – с легкостью демонстрировали изящество манер и аристократическое достоинство, словно только что сдали архисложные экзамены по этикету и получили соответствующие дипломы.
– Ирина?
Шествуя между рядами пока еще пустых столов, я удивленно посмотрела вправо, недоумевая, кто бы это мог меня окликнуть. Неподалеку стояла совсем юная девушка, красивая, словно фея на картинке, рисованной по сказочному сюжету, и лучезарно улыбалась мне, словно старой знакомой. Хотя, как осенило меня уже через несколько секунд, она действительно была моей знакомой, вернее, дочерью той женщины, с которой мы однажды сошлись на почве общих интересов. Помнится, тогда я увлекалась водной гимнастикой и на одном из посещений бассейна обрела единомышленницу по имени Светлана, с которой было приятно общаться. Какое-то время мы поддерживали отношения, правда, в дружеские они так и не переросли, поэтому уже с полгода мы ничего друг о друге не слышали.
Красавицу Анюту я видела всего лишь раз, когда Светлана пригласила меня к себе в гости. Тогда девушке едва исполнилось семнадцать веселых лет, и она была гордостью матери. В период наших встреч Светлана с непередаваемым упоением говорила о ее красоте, многочисленных талантах и прекрасном характере, но я, признаться, до тех пор, пока сама не увидела Анну, считала материнское восхищение несколько преувеличенным. Однако при личном знакомстве девушка очаровала меня, поскольку восхваляемые достоинства действительно присутствовали в ней с избытком.
– Анюта, здравствуй! – я улыбнулась ей и подошла ближе. – Вот так приятная неожиданность! Какими судьбами здесь?
– А я сейчас работаю в «Классике»! – радостно сообщила мне сияющая Анюта. Ее глаза лучились довольством жизнью в целом и отдельными ее элементами в частности, и в порыве этого позитивного коктейля девочка явно слегка преувеличила. Надо отдать ей должное: она тут же поправилась. – Вернее, не работаю, а заканчиваю проходить стажировку. Меня взяли с испытательным сроком три месяца, а потом, скорее всего, зачислят в штат. Представляете?
Я тут же вспомнила в высшей степени великолепный торт – без ложной скромности произведение искусства, – которым угощали меня Анна со Светланой, когда я была у них в гостях. Кажется, Анюта заканчивает кулинарное училище, припоминала я. Между тем ее восторженные восклицания не смолкали.
– Сегодня я здесь вместе с другими девушками буду разносить блюда. Волнуюсь, но все равно чувствую себя такой счастливой!
Оставалось только порадоваться ее удаче, что я и сделала, выразив при этом уверенность, что она непременно проявит себя во время стажировки. Поговорив немного с девочкой относительно самочувствия ее мамы, я отправилась на свое место.
Немало времени потребовалось гостям, чтобы разместиться. Наконец на сцене появилась Меранцева, которая должна была произнести вступительное слово, то есть рассказать о том, как родилась и воплощалась в жизнь идея страусового мяса. Минуты через три после ее выступления наш Павлик, весьма скептически настроенный по отношению к экзотике вообще и в частности, еле слышно пробурчал:
– Ничего из этого я есть не буду! Они бы еще лягушачьи лапки нам предложили. Уж лучше я слопаю Леркину вареную резину!
* * *– Быстрее, быстрее, Ирина! Тебя уже почти объявили! Ну где тебя носит?
Галина Сергеевна махала мне рукой, призывая поскорее подойти к кулисам, чтобы через секунду выйти на сцену. Признаться, я действительно замешкалась, нужно было тихонько выйти из зала сразу по окончании дегустации, но меня отвлек один из не самых тактичных репортеров, попросив описать свое отношение к представленным блюдам. Он как-то совершенно незаметно подкрался ко мне, так, что от растерянности я обернулась и взглянула в камеру, машинально дожевывая кусочек слоеного гребешка с начинкой из страусового мяса. Ох, неужели мое смущение будет выставлено напоказ?
Досадуя в душе на это происшествие, я случайно встретилась взглядом с мужчиной среднего возраста с очень приятной и интеллигентной наружностью. Он понимающе кивнул в сторону активно снующего по залу репортера и дружелюбно заметил:
– Была бы моя воля, я бы запретил присутствие этих кустарей в приличном обществе. Но что поделаешь, супруга настояла на том, чтобы пригласить журналистов, мотивируя это тем, что событие должно быть обнародовано. – Мужчина виновато развел руками, будто извиняясь за прихоть своей второй половины, и тут, словно что-то вспомнил: – Да, я же не представился! Позвольте исправить эту досадную оплошность. Меня зовут Максим Олегович Ледов, я главный редактор журнала «Классика», по совместительству супруг директора одноименного заведения.
– Инги Леонидовны? – с легким удивлением спросила я.
– Ну да, именно ее. Как видите, я счастливый человек, раз такая женщина удостоила меня своей любовью. – Максим Олегович обаятельно улыбнулся и кивнул в сторону сцены, где предположительно должна была находиться его жена.
– Да… – запнулась я, пытаясь подобрать подходящие слова, дабы должным образом отреагировать на столь редкое в наше время отношение двух уже, в общем-то, немолодых супругов. – Ох, Максим Олегович, я прошу прощения за то, что вынуждена вас оставить, но мне срочно нужно на сцену. Извините!
Последнее слово я произнесла уже на бегу. Сама виновата, в результате своего же ротозейства приходится удаляться в спешке. Ну да ничего, все в порядке, я как раз успеваю.
Меранцева уже сидела за столиком, который специально установили для съемки нашей передачи. Яркие прожектора над сценой сейчас чуть пригасили, создав привычную обстановку для съемок «Женского счастья». Представительницы прекрасного пола в зрительном зале только что имели возможность наглядно убедиться в том, что же такое счастье в одном из его проявлений. Я знала, что на устах многих сейчас вертится один вопрос, и он будет первым из тех, что будут заданы.
– Скажите, ваше счастье заключается в работе? И если да, то объясните, пожалуйста, почему: ведь напряженный труд не слишком соответствует традиционному представлению о женском счастье.
Я не ошиблась. Вопросы сегодня посыплются жесткие и каверзные, положение зрителей позволяет им спрашивать все, что они пожелают. Например, только что подала голос молоденькая девчушка, которой от силы восемнадцать, но она уже явно успела понять, что ей многое позволено.
Однако Меранцева держалась на высоте. На вопрос о счастье она ответила, что главным для женщины всегда остается семья, чем сразила наповал добрую часть сегодняшней публики. Я поискала глазами ее супруга и заметила, как он пробирается по второму ряду к единственно свободному в зале месту. Прозвучавшие только что слова вызвали в нем ответную реакцию: не сходившая с его губ улыбка стала заметно шире, а губы, казалось, послали Инге поцелуй.
Что касается работы, отвечала Меранцева, то она должна быть солидным дополнением к основе счастья, и лично она сумела найти такое дело, которое отвечало бы этим требованиям. После ответа на вопрос Меранцевой зааплодировали.
Передача прошла в теплой обстановке, несмотря на некоторые пикантные моменты, которые все-таки возникали время от времени. Но без них было бы неинтересно. В целом, можно было считать, что проект удался, и этот факт значил для меня очень много.
Уже когда передача подходила к концу, а я подводила некоторый итог, выразив основной смысл сказанного Меранцевой, по залу пронеслось вдруг какое-то тревожное волнение. Я не поняла его причины в тот момент, но чувство, одолевавшее меня сегодня с самого утра, вдруг возникло снова и сжало меня в своих тисках. Это было почти физическое ощущение, и такой силы, что я чуть не потеряла равновесие, когда поднималась из-за стола. Идя по сцене на совершенно деревянных ногах, я была почти уверена в том, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
* * *– Что случилось? – спросила я, глядя в окаменевшее лицо Павлика и уже ни на секунду не сомневаясь в том, что что-то действительно произошло.
– Случилось… – эхом повторил оператор, отводя невидящий взор в сторону.
– Убили девушку, одну из тех, которые помогали представлять новые блюда, – раздался напряженный голос Галины Сергеевны. Она стояла совсем рядом, держась правой рукою за сердце.
– Нет! – кажется, я вскрикнула. – Нет, неужели…
Сразу же вспомнились все страхи, преследующие меня в течение нынешнего дня. Господи, это снова произошло с нами… Как после этого не поверить в законы эзотерики? Может быть, то, что происходит с нашей группой, есть результат отражения моих мыслей, их воплощение в действительности? Ведь я давно мечтаю о передаче «Независимое расследование…», а жизнь который раз преподносит мне подходящие сюжеты.
Милиция еще не подъехала, да ее, скорее всего, еще никто и не вызывал. За кулисами сейчас было довольно много народу, съемки передачи закончились, и люди сновали по закулисному пространству, улаживая свои дела. Некоторые еще даже не знали о случившейся трагедии – те, которые подошли только сейчас. Другие находились за кулисами в течение всей презентации, и они были в курсе случившегося. Согласно рассказу очевидцев, а в качестве одного из них оказался наш оператор, девушку нашли где-то около получаса назад, примерно тогда, когда были вынесено последнее блюдо из коллекции Меранцевой.
Я осторожно прошла сквозь толпу возбужденных и растерянных людей, и тут же крик ужаса, готовый вырваться из моих уст, перехватил дыхание. Посередине одной из подсобных комнат клуба лежала девушка, и в следующую секунду уже не оставалось сомнений в том, что это была… Анюта.
Глава 3
Цветущая красавица, сраженная злодейкой-судьбой, была определенно мертва, и неотвратимое понимание такой простой и несправедливой истины запечатлелось в моем мозгу, начиная делать свое страшное разрушительное дело. Истерика, заблудившись где-то в глубинах моего сознания, уже рвалась наружу, сметая и круша попытку взять себя в руки. «Убийство, убийство, убийство» – это слово, мысленно повторенное множество раз, прочно завладело моим разумом.
Несмолкающие голоса, которые на минуту словно отступили куда-то, сейчас вновь оглушили меня громким гулом. Я с немалым трудом попыталась осмыслить ситуацию, находясь в теперешнем своем состоянии. Насколько я могла судить по услышанным отрывочным фразам, никто не знал, в результате чего наступила смерть, однако версий возникло всего две: либо девушку отравили, либо она умерла от сердечного приступа. Второе было скорее теоретическим предположением, нежели объективным подозрением: Анюта едва достигла восемнадцати, в этом возрасте вряд ли умирают от больного сердца. О достоверности первого варианта свидетельствовал и тот факт, что рядом с телом был найдены осколки хрустального бокала, в котором, очевидно, было вино. Бокал разбила не сама девушка, а, скорее всего, тот, кто отравил ее. Вино забрызгало ослепительно белоснежный легкий костюм, в котором была Анна, а значит, бокал был брошен на пол уже после того, как она упала.
Совсем рядом со мной раздался судорожный всхлип, и вслед за ним донеслось приглушенное: «О боже!..» Я машинально обернулась, хотя любопытства во мне сейчас было меньше, чем когда бы то ни было, и увидела чету Меранцевых-Ледовых. Инга Леонидовна с полными от страха и изумления глазами смотрела прямо перед собой, а ее супруг вытирал платком выступившие на лбу капельки пота.
Милиция и «Скорая помощь» приехали где-то через полтора часа. Владельцы клуба не торопились вызывать их, ожидая, когда разойдутся последние посетители. Их можно было понять: кому хочется, чтобы такой чрезвычайный случай стал достоянием гласности. Однако, как ни крути, каждый каким-то образом оказывался связанным с происшедшим.
Все вокруг меня разом зашлось в суете, став неразборчивым общим фоном. Обрывки собственных мыслей, чужие возгласы и фразы, другие звуки слились в единую какофонию, которая сейчас здорово давила мне на слух. Будучи не в силах более выдерживать подобное, я отошла в дальний угол, где увидела небольшое окошко, уперлась руками в подоконник и прижалась носом к холодному оконному стеклу.
Совершенно некстати, как это всегда и бывает в сложные минуты жизни, мне вспомнилась хохотушка Света. Помнится, такой неунывающий тип людей мне всегда импонировал: вроде и жизнь не дарит им никаких особо радужных моментов, а они тем не менее умеют извлекать положительное из имеющегося. Вот и Светлана была такой. Личная жизнь, как она говорила мне в порыве откровения, не сложилась с юности – гуляющий муж, без зазрения совести променявший семью на призрачную перспективу свободы, – упорно не складывалась она и впоследствии. Дочка выросла, и только она, пожалуй, была отрадой для матери. Всю свою жизнь. Как оказалось, весьма и весьма короткую жизнь.
Судя по доносившимся звукам, можно было сказать, что за спиной у меня кипела жизнь, однако сейчас подобные слова больше подошли бы жанру черного юмора. Я заставила себя оторваться от подоконника – почему-то сейчас он казался мне спасительным плотом – и медленно пошла туда, где царила все более заметная Суета. Именно так, суета с большой буквы.
Она подхватила и меня, передав в руки своих исполнителей – людей, которые в силу своего темперамента и характера создавали ее. Кто-то уже посвящал меня в курс дела. Оказывается, врач, приехавший по вызову, косвенно подтвердил, что Анюта, скорее всего, умерла от отравления. Некто неизвестный, кто явно был ее хорошим знакомым, очевидно, предложил отметить грандиозное событие и испить по поводу его свершения вина. Бутылка «Саперави» стояла здесь же, в ней не хватало примерно трети до полного объема, из чего можно было сделать вывод, что убийца не тянул с выполнением своей задачи. Яд был обнаружен в одном втором бокале, из которого отпила Анна, и, судя по всему, был более чем сильным, потому что девушка умерла, даже не успев допить вино до конца.
Молодой сотрудник милиции, похожий на актера Алексея Нилова, но без его характерной мужественности, предпринимал робкие попытки опроса свидетелей. В первую очередь, конечно, тех, кто обнаружил тело. В число этих людей входила и наша Лера. Как оказалось, она была совсем рядом, когда в комнату вбежали две девушки, тоже помощницы по презентации. Они дико закричали, и Лера отважно бросилась в помещение, где и увидела Анюту. Ясное дело, все это невероятно потрясло ее, и, оправившись от первоначального шока, Валерия застыла в мрачном безмолвном ступоре. И как ни силился молодой лейтенант взять у нее показания, на все вопросы она отвечала в лучшем случае нервным кивком головы, положительным или отрицательным, в зависимости от обстоятельств. Снятие показаний с этой свидетельницы пришлось временно отложить, и мы, подхватив Леру под руки, повели к ее машине, предварительно пообещав лейтенанту завтра же приехать в отделение.
Водитель домчал нас до телестудии буквально за считаные минуты, в течение которых никто не проронил ни слова. И только когда мы поднялись в наш кабинет, избегая смотреть друг на друга, словно боясь увидеть в глазах коллег отражение собственных мыслей, всеобщее молчание вдруг огласилось Лериными рыданиями. Мы с Галиной Сергеевной бросились ее успокаивать, а Павлик застыл у окна, глядя на свою подружку и отчаянно кусая губы.
– Почему? Почему это опять произошло? Просто невозможно, какой-то злой рок! Эта девушка… такая юная. Она так молода, но ее уже нет… А ее родители, что с ними будет? О нет!..
Честно говоря, ничего не хотелось мне сейчас – только заплакать, как Лера, повторяя те же слова и выражения, которые только что сорвались с ее губ. И хотя я заставляла себя произносить какие-то утешительные слова, однако делала это автоматически, словно выполняя какую-то программу. Да так, собственно, и было.
И только когда Лера смогла наконец взять себя в руки, мы с Галиной Сергеевной тихонько вышли из кабинета, оставив девушку наедине с Павликом, а сами направились в такое непривычное для нас обеих место, как незаконная курилка. Именно здесь можно было поговорить, не стесняясь кого бы то ни было, поскольку официальный рабочий день закончился полчаса назад, и по этой причине курилка была пуста.
А обсудить нам было что. Смерть девушки на презентации ресторана сама по себе была ужасным фактом, но то ли холодный разум брал верх над нашими эмоциями, то ли мы с моей начальницей начали вообще философски относиться к смерти, однако было ясно одно: и она, и я сейчас думали об одном и том же. О судьбе передачи, как это ни было чудовищно.
– Да, – произнесла Галина Сергеевна, глядя в какую-то недоступную мне точку. – Ничего не скажешь, наши пути скрестились с сенсацией. Скажи, Ирина, ты когда-нибудь мечтала о бескрайне широкой известности?
– Уж явно не о такой, которая нас ожидает в ближайшем будущем, – мрачно отозвалась я, внутренне содрогаясь от наглядного представления перспективы. – Честно говоря, я бы предпочла неизвестность взамен ситуации, когда мое имя будет упоминаться то и дело в связи с произошедшим убийством.
– Как будем выпутываться из всего этого? – словно раздумывая вслух, спросила Галина Сергеевна. При этом, она, кажется, и не ждала от меня ответа. Слишком близко было случившееся, чтобы так, навскидку, найти достойное решение проблемы. Да и можно ли ее решить, если произошло самое страшное из того, что вообще может произойти?
– Нам с тобой нужно о многом подумать, – устало констатировала моя начальница, и тут только я заметила, как разрушительно подействовало на нее случившееся. Обычно моложавая, слегка даже легкомысленная, сейчас она и отдаленно не напоминала вечно веселую и во всех смыслах легкую Галину Сергеевну. Лоб прорезали предательские складки, глаза выглядели слишком мудрыми и утомленными, а в голосе не было и намека на прежнюю взбалмошность, присущую разве что юным девушкам. Наверное, и я сейчас выглядела не лучшим образом.
– Подумать, да, – повторила Галина Сергеевна, словно отвечая самой себе. – Но не сейчас. Сейчас нам всем пора разбегаться по своим норкам, а тебе особенно. Ты же знаешь, что твой Володя всегда волнуется, когда тебя долго нет, а если он каким-то образом узнает, что случилось…
– Вряд ли сегодня об этом будут сообщать в новостях, – тихо проговорила я. – Но вы правы, пора разойтись и попытаться хоть как-то зализать полученную рану. Завтра с утра нам всем нужно быть в отделении и давать какие-то показания. Хотя, что полезного мы можем рассказать? Например, я уж точно не помогу следствию, так как сама ровным счетом не знаю ничего.
Не сговариваясь, мы поднялись с подоконника, на который присели, словно школьницы на переменке, и пошли в кабинет. Нам предстояло еще сделать большое дело: уговорить Леру и Павлика пойти домой и уснуть крепким сном, выпив чего-нибудь успокоительного.
* * *– Даже не думай влезать в это дело! – Как ни удивителен был этот факт, но мой муж почти кричал. Пятнадцать минут назад я в состоянии выжатого лимона или чудом спасшегося с потонувшего корабля счастливчика показалась на пороге своего дома, и этого времени как раз хватило, для того чтобы подробно рассказать Вовке, что случилось. Но сначала я бессильно упала в его объятия и от души заревела, что в принципе было хорошим знаком. Негативные эмоции выпущены, истерики в обозримом будущем не ожидается, значит, теперь я смогу наконец хорошенько подумать. Вот только моего мужа эта перспектива совершенно не воодушевляла.
– Я запрещаю тебе – ты слышишь? Запрещаю! – В обычном состоянии Вовка представлял собой последнюю модель человека исключительной доброты, являющегося редким в нынешнем обществе обладателем мягкого характера. Мой собственный нрав был куда более крутым, но в семейной жизни я предпочитала лишний раз это не демонстрировать.
– Не смей, Ирина, я тебе говорю, не смей! – Вот это уже точно было из области фантастики. Надо бы прекратить, а то могут произойти катастрофические последствия от такого немыслимого нарушения обычного положения вещей. Наподобие того, как на Землю действуют сейсмические колебания.
– Володя, перестать кричать, тебе это совершенно не идет, да и толку мало. – Мой неожиданно спокойный тон подействовал, да Вовка и сам успел сообразить, что перегибает палку. Он провел рукой по волосам, отчего они смешно вздыбились, повращал глазами, после чего уже вполне мирно предложил:
– Поговорим?
Мы проговорили почти полтора часа, и за это время каждый пытался убедить другого в своей точке зрения. Успех был поделен пополам с точностью до грамма, ни у Вовки, ни у меня не получилось перетянуть оппонента на свою сторону. Позиция мужа была такова: мне и какому бы то ни было члену нашей съемочной группы не следовало ни под каким видом приближаться к произошедшему на расстояние пушечного выстрела. Не стоит думать, что во Владимире предательски заговорила трусость, просто он обладал хорошим чувством воображения и неплохой памятью, поэтому мысленно воссоздал перспективы моего вторжения в случившееся, и это ему очень не понравилось. Уже случались похожие ситуации, когда я помимо воли была вовлечена в какие-то события и со свойственным мне азартом пыталась понять произошедшее. Вовке это ужасно не нравилось и тогда, но в конечном итоге каждый раз мне удавалось найти разгадку, и он облегченно вздыхал. Но сейчас, очевидно, решил навсегда запретить мне любые поползновения заниматься этим, вплоть до семейного скандала, которые мой милый муж патологически ненавидел.
– Можешь мне объяснить, с чего ты взяла, что случившееся будет напрямую связано с вашей передачей? Ведь убили-то, слава богу, не кого-то из вашей команды, а кондитершу ресторана «Классика», который к тебе никакого отношения не имеет! Так при чем же здесь все вы, и, в частности, ты?
– Как ты не понимаешь, что в период подготовки ток-шоу наша группа была напрямую связана с именем Меранцевой и с тем самым показом, на котором произошло убийство? Ну, хорошо, этот факт еще как-то можно упустить, но ведь девушка была убита как раз в момент нашей передачи, ты это понимаешь? И ты думаешь, внимание наших конкурентов не привлечет этот поистине жареный факт? А вдруг завтра в какой-нибудь желтой газетенке появится сообщение о том, что с этой девушкой был связан, например, наш оператор? Кстати, в момент убийства он еще мог теоретически находиться за кулисами, если предположить, что Анюта была убита чуть раньше, чем начались съемки передачи. Или я сама. Как раз в момент, когда я бежала через коридор по направлению к сцене, подгоняемая Галиной Сергеевной, убийца мог поить Аню отравленным вином. А где гарантия того, что это была не я? Ведь никто не скажет точно до минуты, когда я вышла из зала и сколько времени прошло между этим моментом, и тем, когда я появилась на сцене. Минута раньше, минута позже, а этого вполне хватило бы, чтобы выпить вина в подсобке и обеспечить себе своеобразное алиби.
– Я тебя умоляю, – устало произнес Вовка, тяжело вздохнув, – ну при чем тут ты? Кто может обвинить тебя в убийстве, если ты даже не была с ней знакома до сегодняшнего дня? Ты даже и сегодня не знакомилась с нею вовсе, просто видела во время презентации.
– Я тебе не сказала, но…
Я замолчала. И моя пауза произвела эффект оглушительного выстрела. Муж переменился в лице, страшно побледнел и, обхватив голову руками, приготовился к самому худшему.
– Эта девушка была моей знакомой, – грустно продолжала я тем временем. – Вернее, одно время я поддерживала отношения с ее матерью. Ты должен ее помнить, она однажды приходила к нам. Ее зовут Светланой.
Володя не сказал ничего, только бросил:
– Дальше!
– Я представить себе не могу, что с ней будет! Ведь у нее, кроме Ани, не было ни одного родного человека. Конечно, Светлане уже никто не поможет, ни я, ни вся наша компания вкупе со всей тарасовской милицией. Но ведь это убийство, Володя! И этот факт нельзя игнорировать.
– А почему не игнорировать его должна именно ты? – устало и обреченно спросил мой супруг. – Что ты там говорила по поводу связи убийства с вашим проектом? Лично я совсем ничего из этих объяснений не понял.
– Я говорила, что теоретически можно придумать все, что угодно, – не менее устало проговорила я и с тоской поглядела перед собой. – Можно, конечно, придумать красивую историю, как я, например, отравила свою соперницу. Да что я тебе рассказываю? Для человека с творческим воображением нет преград, и если кто-то решит воспользоваться этим случаем, чтобы снять нас с эфира, у него появились хорошие шансы на успех. Как видишь, мы так или иначе попались.