С камнем за пазухой

– То есть ты уверена, что должна непременно провести собственное расследование? А не боишься, что это может обернуться чем-нибудь непоправимым? Чего никогда не произойдет, если ты не будешь по-дилетантски вмешиваться в официальное расследование.

– Я не знаю, Володя, – грустно ответила я, и по моим щекам быстро потекли крупные слезы. Вовка тут же кинулся ко мне и, усадив к себе на колени, принялся гладить по волосам, проговаривая всякие утешительные слова. Я же только с горечью повторила сквозь слезы то, что уже только что сказала:

– Я не знаю…

Перед телестудией, куда я отправлялась только для того, чтобы не идти к следователю в одиночестве, – вчера мы так и не договорились встретиться на нейтральной территории, чтобы сразу же отправиться давать показания, – ошивался какой-то странный тип гражданской наружности. Профессиональная интуиция сразу же сработала, и я безошибочно определила в нем репортера. Казалось, что странного в том факте, что репортер стоит перед телестудией? Но дело в том, что этот молодой человек явно не трудился со мной в одной организации. Судя по его виду, это был прожженный во всех отношениях тип – сотрудник одной из многочисленных желтых газет, на которые у меня уже давно была аллергия. Да и не только у меня, у большинства людей, не обладающих склонностью к моральным извращенцам.

Предчувствуя недоброе, я осторожно подошла ко входу в здание и тут же мысленно чертыхнулась. Увидев меня, тип бросил въедливый взгляд на мое лицо, причем его собственное от этого заметно оживилось, а через секунду юрко, в два прыжка, оказался прямо передо мной, нахально тыча мне в глаза каким-то удостоверением. Я даже не потрудилась посмотреть, что в нем написано, так как не имела не малейшего желания общаться с этим человеком.

– Ирина Лебедева? – скороговоркой начал репортер – а это действительно был он, я не ошиблась. – Позвольте вас на несколько слов. Вчера произошло убийство во время съемок вашей передачи, и мне удалось это узнать раньше официального объявления. Не прокомментируете ли произошедшее? Кажется, труп обнаружила ваша сотрудница? Что вы можете сказать по поводу всего этого?..

Подозреваю, ему вовсе не были нужны какие-то подтверждения, он вполне со всем справлялся самостоятельно, молниеносно забрасывая вопросами, на которые уже успел ответить сам. Мое молчание вряд ли способно было спасти ситуацию, и я очень удивлюсь, если уже к вечеру в определенных изданиях не появится сенсационное интервью со мной, в котором я якобы буду освещать подробности случившегося преступления. Однако следующий вопрос репортера, заданный им в свойственной напористой манере, выбил меня из колеи окончательно.

– Это ведь уже не первое преступление, с которым вам приходится сталкиваться во время съемок? Так? Как вы считаете, почему происходят такие странные стечения обстоятельств? – Тон папарацци заметно изменился, приобретя убийственную вкрадчивость, от которой хотелось немедленно закричать. Я сдержалась. Пора было признать, что я внутренне ждала этого. Теперь не миновать нападок со стороны недоброжелателей или просто типов, подобных этому, которые просто чувствуют себя на седьмом небе от того, что им удалось насолить хоть кому-нибудь. Держу пари, он испытывает жгучее удовлетворение и готовит следующий вопрос: не орудует ли в нашей съемочной группе кровожадный маньяк, который убивает людей, попадающих в поле его зрения? А может быть, таким образом я развлекаюсь и заодно поддерживаю интерес к своей, в общем-то, отнюдь не будоражащей нервы зрителей передаче?

Так и не произнеся ни слова, я резко повернула влево и взошла на лестницу, оставив многочисленные вопросы атакующего репортера повисшими в воздухе. Если в ближайшее время мне придется столкнуться с подобными типами, я буду входить в здание телестудии каким-нибудь нетрадиционным способом. Например, через окно, хотя нет гарантии, что в скором времени около окон нашего кабинета не будет установлено дежурство искателями сенсаций.

Как ни удивительно, но сегодня все уже оказались на рабочих местах, несмотря на ранний час. Даже Галина Сергеевна не опоздала, вопреки своей всегдашней привычке. Оглядев коллег, я мысленно констатировала, что бессонная ночь была не только у одной меня: все выглядели утомленными, под глазами залегли тени, а лица казались очень напряженными. Определенно, не самое лучшее время для посещения милиции в качестве свидетелей, но… кто же нас спрашивает? Поздоровавшись со всеми кивком головы, я прошла ко своему месту и села, обхватив руками раскалывавшуюся от боли голову.

В отделении, по закону жанра, царила суета. Сколько помню фильмов, в которых изображались полицейские или милицейские участки, их режиссеры всегда старались передать именно ту атмосферу, в которой мы сейчас оказались. Беспорядочно сновали люди в форме, натыкаясь на углы, ругались или просто громко разговаривали – словом, делали все, чтобы место их службы как можно больше соответствовало своим заграничным аналогам, прославленным разнообразными детективами.

К счастью, нам не пришлось долго ждать того, к чему мы все мысленно готовились. Следователь, оказавшийся немолодым мужчиной с грузноватой фигурой, начал принимать нас по одному сразу же, как только получил от секретарши сообщение о нашем приходе. Его утомленный вид свидетельствовал о пренебрежении элементарными нормами здорового образа жизни вкупе с напряженным графиком работы: колючие глаза, казалось, пронизывали насквозь, а нахмуренные брови демонстрировали большое нежелание тратить хоть на секунду больше того времени, которое, по разумению следователя полагалось на каждого свидетеля. В результате наша беседа скорее напоминала блицопрос, что вносило определенный психологический дискомфорт.

– Где вы были в тот момент, когда закончилась официальная часть мероприятия? Вы покидали зал хоть ненадолго? – осведомился дядька, с хитрым прищуром заглядывая мне в душу. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у меня.

– На пару минут я отлучалась за кулисы, говорила со своими коллегами.

– На тему?

– Справлялась, все ли в порядке, все ли готово к съемкам передачи. Она должна была состояться…

– Я знаю! – остановил меня следователь. – Не следует говорить о том, чего я не спрашиваю. Итак, вы переговорили с коллегами, и что было потом?

– Собственно говоря, потом я вернулась в зал.

– Никуда больше не заходили?

– Нет, – вздохнула я. Ситуация начинала здорово меня раздражать. Если и с рядовыми свидетелями этот следователь ведет себя подобным образом, то что же тогда говорить о тех, на кого падает подозрение? Честно говоря, я им не завидую и готова многое отдать, лишь бы не оказаться на их месте.

– Находясь за кулисами, вы видели убитую?

– Нет. Я вообще видела ее только в зале перед записью. Ну и потом, конечно, когда она уже была… убита.

Следователь как-то странно хмыкнул и снова посмотрел на меня со странным прищуром. Что-то я не понимаю…

Это ощущение не исчезло и впоследствии, когда я вышла из негостеприимного кабинета угрюмого следователя и передала эстафету Галине Сергеевне. Высказанные ею по возвращении эпитеты в адрес сотрудника правоохранительных органов полностью соответствовали моим собственным, из чего можно было заключить, что господин следователь не меняет методов опроса свидетелей в зависимости от их личности. Ему неважно, кто перед ним, молодая женщина или зрелая интеллигентная дама, совсем юная девушка или взрослый парень. Со всеми он одинаково сух, колюч и неделикатен.