Маяк туманного мыса

Она лежала на одном из плоских оснований, чуть склонившись набок. Вряд ли я вообще обратил на нее внимание, если бы не замысловатой формы снежная шапка сверху, да змеей выползающая из-под днища мощная цепь, что скрутившись калачиком, уходила в песок…

– Цистерна на привязи. Это чтоб не украли! – мрачно констатировал я, осознавая, что находка не стоила того, чтобы из-за нее проваливаться под землю.

Начинаясь сразу за цистерной, можно сказать, уходя под нее (наверняка она не всегда тут лежала), виднелись остатки деревянного сооружения. Простенькая конструкция, состоящая из вбитых в землю свай-бревен, на которых некогда лежал настил. Своеобразный мостик шел по пляжу, сопровождая береговую линию, затем плавно подбирался к камням скалистого мыса. Понятное дело, это такая себе пешеходная дорожка, приподнятая над землей. Как раз для того ее и мастерили, чтобы путники вроде меня не ломали себе ноги.

У подножия сопки «тротуар» делал крутой поворот. Далее его поддерживали бревна, вбитые в расщелины, многочисленные трещины в каменном массиве. Достаточно немного ослабить путы рациональности, сдерживающие воображение, и можно представить, как все это выглядело в лучшие годы. Дощатый настил с деревянными перилами змейкой карабкался по склону. Взбирался он на каменную возвышенность, провожал любого желающего наверх, туда, где жили и работали люди, туда, к маяку.

Находка порадовала. Я проследил за неровным строем сохранившихся свай и пробормотал: «Конечно, если бы вся эта деревянная конструкция сохранилась в изначальном виде, если бы доски по-прежнему лежали параллельно земле, было бы гораздо лучше. Прогулялся бы я со всеми удобствами. Но это уже слишком. Достаточно и того что бревна-сваи указывают мне путь, к тому же они помогут взобраться на склон. Да, прогулка не обещает быть легкой, но я об этом и не мечтал, я просто хотел…».

– Я многого не хотел и не хочу. Просто понять пытаюсь, где нахожусь! Только и всего, – прервал я запутавшуюся мысль и зачем-то энергично кивнул головой.

Следуя за путеводными столбиками, я прошелся по берегу, остановился у места, где песчаный заваленный каменными глыбами пляж переходил в склон скалистого мыса, отделяющего спокойную бухту от бурных вод ледяного океана. Посмотрел вверх, представил себя, висящего между небом и землей, несколько растерял энтузиазм.

– Ну, чего я жду? Вперед, точнее, наверх! – я вспомнил картину, увиденную несколькими днями ранее. Уютная бухта и два продолговатых мыса, будто разинутая пасть неведомого чудовища… – Наверх, обследовать мыс «Верхней челюсти»!

Это ни в коем случае не географическое название. Это лишь моя глупая выдумка, но как его не называй, карабкаться от этого не легче. Высота метров пятьдесят, это если на глаз! Что самое обидное, именно там, в самом трудном месте, на половине пути, настила как такового вообще не было. Сохранилось лишь несколько свай, да и те изрядно прогнили. Придется здорово постараться, чтобы осилить подъем!

– Неважно это. Собрался идти, будь добр, иди. Или, что ближе к истине, взбирайся, раз намерился!

Нога нащупала щель между камнями на уровне колена. Рука дотянулась до одной из свай. Я подпрыгнул, ухватился, да так и застыл, раскорячившись. Чудом смог удержаться. Еще одно усилие и удалось схватиться за следующий столб, удалось повиснуть на нем, подтянуться. Еще немного и я уже висел на третьем. Задержался, скосил глаза вниз, ощущая небывалый эмоциональный подъем. Радуюсь тому, что карабкаюсь? Нет, тому, что у меня получается!

Очень скоро я освоился на склоне. Легко перепрыгивал со сваи на сваю, поражаясь тому, что не боюсь упасть. Все шло отлично. По всему видно – подъем скоро закончится. Я уже отчетливо видел часть сохранившегося помоста, идущего практически в горизонтальной плоскости. Казалось, еще немного и окажусь на гладкой каменной вершине, выберусь на ровную поверхность, там будет легче, но тут серую полутьму всколыхнул страшный звук. Громкий, протяжный, заунывный, казалось, будто плачет кто-то навзрыд. Будто не один он, незримый, будто тысячи заблудившихся душ голосят, оплакивая свою тяжелую долю.

Сильный звук быстро распространился по окрестностям. Мгновение и он полностью заполонил меня, овладел мною, подчинил себе, лишил рассудка и способности контролировать тело. Пальцы, до того цепко державшие очередную деревянную сваю, медленно разжались. Точно помню, я упирался, делал все, чтобы не позволить им выпустить опору, но не слушали они меня, я им не указ…

Не могу сказать, как все происходило, более того, не могу вспомнить, что именно произошло. Память запечатлела лишь редкие картинки, несколько морских пейзажей, будто фото из отпуска, на которых присутствовал и я.

Первая и наиболее яркая – трясущийся, как осенний лист я стою внизу у начала подъема, смотрю на окровавленные свои ладони. Следующий кадр – противно потрескивает тонкий лед, меня за ноги хватает подмерзшее болото. Мгновение боли, колокольный звон оглашает окрестности – колено угодило в бок ржавой цистерны, вот что значит снег и дымка плюс полнейшая невнимательность!

Далее сплошная серость. Ноги несли меня, сами несли, я же ничего не мог противопоставить их своенравности, у меня попросту не было сил для этого. Я ничего не мог предпринять, пока не забежал в казарму. Там оцепенение на мгновение ослабило оковы, позволив захлопнуть двери и рухнуть на скрипучие доски старого поддона.

Тут-таки гул снова настиг меня. Он терзал, он мучил. То, что я с каждым мгновением сильнее зажимал уши, не помогало. Я слышал не барабанными перепонками, все тело воспринимало звуковые волны, улавливало их, усиливало и передавало в мозг. Мысли стирались на общем фоне, а может, их и вовсе не было, как минимум, отошли они на задний план, остался лишь заунывный звук, пронизывающий меня насквозь, да желание, одно единственное желание – прекратить эту пытку.

Сквозь серость восприятия пробилась строптивая мысль. Одна. Твердила она, мол, нечего лежать, надо бежать, прочь из казармы, как можно дальше. Надо скрыться, спрятаться в сопках там, куда не долетают никакие звуки. Но скоро и она растворилась в общей серости, тело вновь отказалось мне повиноваться, его всецело поглотил звук, мощный, сильный заунывный.

Боль стала невыносимой, сознание, не выдержав пытки, покинуло бренное тело. Лишившись рассудка, в беспамятстве, я катался по полу, разбрасывая покрывала. Не понимая, что делаю, стянул китель, оторвав половину новеньких блестящих пуговиц, за ним последовала тельняшка. Оставшись в гидрокостюме, затих. Накатила волна блаженства, порожденная пониманием того, что пока сознание не вернулось, не вернется и пытка.

Недолго длилось спокойствие. Чувства воротились, с ними вернулись и мучения. Боль напомнила о себе, но ослабела она, будто свыкся я с нею, сжился, смирился. Будто стал частью ее, будто мой голос также влился в сводный хор плача, в песню, витающую над затерянным побережьем.

Окошко в дальней стене, застекленная его часть, сквозь которую в комнату проникал пепельный свет, быстро, да буквально на глазах потускнело. Вслед за сгущающейся темнотой появилась первая разумная мысль. Превозмогая боль, в сознании блеснуло: «Надо зажечь огонь, согреть помещение, съесть надо что-нибудь, попытаться восстановить силы. Ведь страшный звук не умолкает, продолжает изматывать меня, а мне с ним еще бороться и бороться…».

Разумная мысль, правда, ее разумность тело не оценило. Оно лишь укуталось плотнее и предприняло наивную попытку уснуть. Странно, но у него получилось. Забылись страхи, затихли звуки, все растворилось в блаженном беспамятстве.